Читать книгу Мертворожденная. Книга 1 - - Страница 2

В Александровске водитель высадил меня в нескольких кварталах от нужного места. Он пытался узнать мой номер телефона, чтобы удостовериться позже, что со мной все хорошо, но номер я не сказала. Во-первых, потому что сама не знала, во-вторых не видела смысла. Может я вообще сегодня умру окончательно, кто знает, а зачем расстраивать хорошего человека? Я вышла из машины, искренне поблагодарив мужчину за помощь, и сверяясь с навигатором на телефоне принялась искать нужное место. И наконец, найдя его, я подумала, что кто-то жестко разыграл меня. Я стояла у ворот церкви, не зная, что делать дальше. Рядом со мной прошла бабулька в платочке, и с подозрением глянула на меня. Чувствую, дай ей волю, погнали бы меня отсюда поганой метлой. Но у бабки судя по всему, таких полномочий не было, и она прошла мимо, бурча что-то себе под нос. Немного постояв у ворот, я все-же решилась и прошла внутрь. И что я буду здесь искать, или кого? Тут, из церкви вышел батюшка, сурово глянул на меня, и сказал:

– А, добралась-таки? Долго ты, я уж думал не успеешь. Ну пошли.

Он спустился по ступенькам и пошёл вглубь двора, к одноэтажному зданию. Ну и я пошла за ним, искренне сомневаясь в своей вменяемости и в реальности происходящего. Поп завел меня в дом закрыл дверь на замок, а потом прошел в комнату и сел за стол. Покопавшись в ящике стола, он достал из него жуткого вида книгу, потрепанную и старую, и принялся тщательно в ней что-то записывать.

– Так, – окончив сказал он, – Гоффман Эльвира Константиновна, на момент смерти тридцать лет. Мертвородилась десятого сентября, все верно?

– Н-наверно. – запинаясь сказала я.

– Ну все, я записал можешь идти.

– К-куда? – с возрастающим страхом переспросила я.

– Куда? Да куда тебя черти твои пошлют! – разозлился поп. – Иди с Богом с глаз моих, или кто там у вас! Ну!

Я растерянно смотрела на него, потом развернулась к двери и спросила:

– Вы мне откроете?

Поп подошел ко двери, открыл замок, и развернулся, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Спасибо. – поблагодарила я и взялась за ручку.

– Погоди, взгляд у тебя вроде не злющий пока, обычно тут такие приходят… – Батюшка горько вздохнул, посмотрел на меня и сказал, – пойдем сядем.

Мы села за стол, батюшка на свое место, а я, напротив.

– Ты как, уже чувствуешь темные силы в себе? – спросил он.

– Темные силы? – удивилась я.

– Ну, злобу неудержимую чувствуешь или лютость какую?

– Неудержимый голод чувствую. – попыталась отшутится я.

Батюшка удивленно посмотрел на меня.

– Объясните мне уже, что происходит?

– Расскажи, что ты помнишь? – вопросом на вопрос ответил батюшка.

– Очнулась на кладбище, довела какого-то мужичка до обморока, забрала его телефон и куртку, потом письмо нашла около могилы, на котором адрес Ваш был написан, ну и приехала сюда на попутке.

– Долго мужчина в обмороке был?

– Да минут пять-десять, точно не помню.

– Наверное, поэтому пока не чувствуешь лютость, сытая еще.

– Сытая чем? – удивилась я.

Батюшка вздохнул и отвел глаза, потом аккуратно похлопал по книге и сказал:

–Эта летопись лишь одна из многих, десятки были до нее, и, к сожалению, страшно представить сколько будет после. Всякие черти, бесы или мертворожденные, вроде тебя, должны быть записаны у нас в течение 24 часов после появления в нашей области, в других областях другие книги, и другие летописцы. Меня зовут отец Сергий, я уже почти тридцать лет эту летопись пишу, кого только не видел в этой комнате… – отец Сергий горько вздохнул.

– А кто такие мертворожденные? – спросила я.

– Твои коллеги тебе объяснят точно. Я только знаю, что нечисть вы. И быть вас на свете не должно бы вовсе, всю душу вы из простых людей выжимаете, жизни не даете. И беды все от вас, как бы мир отчистился если…– отец Сергий снова замолчал, уйдя в свои мыли.

– А что будет с теми, кто не придет и не запишется в летопись? – спросила я, прервав молчание.

– Ну, для таких у нас специальная служба есть, УНН, называется, то есть учет нелетописных нечистей. У них приборы разные есть, исследуют, если где-то стало слишком много горя происходить – значит нечисть лишняя там затесалась, ну или своя разбушевалась. Если оказывается, что своя разбушевалась, тогда зовут УЛН, они с летописными вопрос решают. Ну, а если находят нечисть, которой в летописи нет, то…

Тут дверь распахнулась и в домик зашел красивый молодой мужчина лет тридцати, одетый в рясу. Не обращая внимания на отца Сергия, он посмотрел на меня и спросил:

– Записалась уже?

– Вроде да. – неуверенно ответила я, посмотрев на отца Сергия, тот лишь хмурился, глядя на вошедшего мужчину.

– Ну и потопали, чего сидеть тут.

Я снова посмотрела на отца Сергия, тот кивнул мне и сказал:

– Иди, несчастное дитя.

Я вышла вслед за мужчиной, тот с интересом посмотрел на меня и спросил:

– Ну, как самочувствие?

– Хорошо.

– Хорошо? – с улыбкой растянул мужчина и захихикал. Несмотря на то, что он непрестанно улыбался мне, мужчина не вызывал у меня никакого доверия, скорее наоборот, едва преодолимое желание убежать от него подальше. Видимо моя настороженность читалась во взгляде, потому что мужчина сказал, – Да ты расслабься, я знаю, что мой прекрасный лик вызывает у тебя безудержное желание побыстрее прыгнуть ко мне в кроватку, но это чуть позже, – мужчина вновь премерзко захихикал.

С чего он сделал такой вывод было совершенно непонятно, но выглядел он весьма уверенным в себе. Мы вышли за ворота церкви, прошли квартал, и остановилась у самого странного здания, которое я видела в своей жизнь. Трехэтажное нечто, совершенно непонятной архитектуры, со статуями в виде крылатых чертей и страдающих грешников, обнесенное железным забором с пиками, вызывало одновременно страх и отвращение.

– Чувствуй себя как дома. – улыбнулся мужчина, отворяя ворота.

Мы прошли во двор, а затем поднялись во высоким ступеням здания. Внутренность строения полностью советовала внешнему облику, высокие окна задрапированы темными шторами, странные картины и скульптуры окружали со всех сторон холла, а я почувствовала еще больший холод, чем тот, что не отпускал меня с момента, когда я очнулась на кладбище.

– Вот это наше пристанище, – обвел мужчина холл рукой, – потом сама разберёшься где и что, а пока пройдем на кухню, поешь там, а заодно поболтаем.

Мы разулись и прошли на большую, и довольно современно, особенно на контрасте с холлом, выглядящую кухню. Мужчина принялся делать кофе на кофемашине и нарезал бутерброд, а я спросила:

– Как вас зовут?

– А как тебе нравится? – подмигнул мне тот. – То личико, которое ты видишь на мне, это лицо человека, которого ты любила в своей прежней жизни, но ты ведь не помнишь ни его, ни как его зовут? – мужчина снова захихикал. – Это мое изобретение, хоть ты и не помнишь ничего, но где-то далеко внутри твоя растрёпанная душа, от которой скоро ничего не останется, все равно хранит память. И благодаря этому у меня быстрее получается перейти к более доверительным отношения, ты же понимаешь, о чем я? – и снова этот мерзкий смех.

– И все же, как вас называть?

– Ну, во-первых, перестань мне выкать, а во-вторых, имя, которое мне дала матушка триста лет тому назад, сегодня не очень актуально, хотя насчет сегодня и не знаю, человеческих личинок сейчас, как только не называют. Короче, последние сто лет меня называют просто Рем.

– Рем?

– Ну, да. Сокращенно от революция моровая, а что?

– Не самое современное имя. – тактично заметила я.

– Так я человек старый, за всеми новшествами не успеваю. Что мне, после каждого переворота в России имя менять, что ли?

Рем поставил рядом вкусно пахнущий кофе и тарелку с горячим бутербродом:

– Подожди не ешь, сейчас одну штучку дам тебе, а потом запьешь. – Рем вытащил из кармана пробирку с темной жидкостью и дал мне. – Только залпом пей, а то на вкус жижа малоприятная.

– Что это? – спросила я.

– Да тут целый коктейль: ненависть, обида, злость, обреченность, безответная любовь – и это только основные ингредиенты.

– И зачем мне это пить?

– Можешь и не пить. Тогда, Серёнька зря записывал тебя в свою книженцию, потому что эту ночь ты не переживешь.

Я взяла пробирку в руки, подумала несколько секунд, и выпила залпом. Вкус был препротивный, словно всевозможные вкусы мира смешали в одном растворе. Я проглотила жижу, и тут, преследовавший меня холод исчез, а тело окутало приятное тепло.

– Ну, как, класс, правда? – искоркой в глазах спросил Рем. – и злость, и холод куда-то подевались, да? Хорошо стало?

– Хорошо. – согласилась я, не став уточнять по поводу злости, которой у меня и не было.

– Ну, теперь ты в наших рядах, поздравляю! Испив раз людское горе, уже невозможно никогда забыть это ощущение. Хотя, у тебя-то и выбора не было, верно? – подмигнул Рем. – Правда, часто от меня такой благотворительности не жди, дальше сама себе будешь жижу добывать, а половиной со мной делиться.

– Хорошо. – согласилась я.

– Хорошо, – передразнил меня Рем, – и ты даже не спросишь меня, как и что?

– А зачем? – удивилась я. –Если ты будешь забирать у меня половину, значит, тебе эта жижа нужна не меньше моего. Поэтому, ты и сам все мне расскажешь.

Рем откинул голову и расхохотался, на этот раз искренне и задорно. Я же, пила вкуснейший кофе и рассматривала обстановку, ощущение, что я каким-то образов попала в сон одного из персонажей Палаты №6 не пропало, но я пыталась вникнуть в происходящее. Значит, я умерла, кем я была, и чем жила не помню, а единственное, что мне сейчас более-менее понятно это то, что я должна выпивать некую неизвестную и мерзкую жижу чтобы поддерживать жизнь.

Супер.

Я доела, допила эспрессо и Рем встал:

– Пойдем, покажу тебе самое интересное.

Из вполне себе уютной кухни мы вышли холл, и он больше не казался мне таким уже мрачным и холодным, скорее, готически-притягательным. Мы поднялись по лестнице на третий этаж, прошли вглубь коридора и Рем достал из кармана ключ. Дверь комнаты словно переделали из двери банковского сейфа, Рем сказал:

– Это только для подстраховки, без моего разрешения никто в эту комнату проникнуть не сможет. Так что, если у тебя в голове какая плохая мыслишка появиться, ты ее лучше прогони, а то… Ты же понимаешь, о чем я?

– Пока нет, но чувствую мне недолго ходить в неведении.

– А ты огрызаться стала, уф, мне такое нравится. – Рем открыл дверь и пропустил меня в комнату. Та выглядела словно кадр из мистического хоррора: вся комната была уставлена шкафами с фарфоровыми куклами, куклы были прекрасные и совершенно разные, краем глаза в этой пестроте мне показалось, что я видела даже подобие фарфоровой старушки с седыми волосами. Но ужаса нагоняли не сами куклы, у каждой красавицы изо рта торчали стеклянные трубки, кончик которой был опущен в маленькие прозрачные баночки, стоящие рядом, и по ним текла темная жижа вроде той, что дал выпить Рем. Какие-то баночки были заполнены почти до краев, какие-то и вовсе пустовали.

– Для нас – это все. – сказал Рем торжественно обводя рукой комнату. – Это та сила, благодаря которой мы живем, а не просто существуем как как отребье в виде комочков боли и холода. Много веков назад, наш Создатель придумал для нас эту величайшую силу, и до сих пор мы выживаем благодаря ей. До появления Создателя, мы скитались, мучились, боялись, терпели, а сейчас, посмотри, люди сами дают нам силу и власть, благодаря которой мы находимся на вершине пищевой цепочки.

– А при чем тут пищевая цепочка? Это же просто какая-то мутная дрянь, вытекающая из кукол, какое отношение она имеет к людям?

– Это не просто дрянь, это – энергия в чистом виде. Жижа, кукла – это просто образы, которые породил Создатель чтобы сделать энергию для нас, простых исполнителей, понятной и осязаемой. Но вся эта энергия – плоды наших усилий. Ее мы выжимаем из людей, чтобы жить и подстраивать мир под себя.

– Но как вы получаете эту энергию?

– Все просто до глупости. Ты знаешь, какие самые сильные человеческие эмоции?

– Счастье?

– Счастье? – рассмеялся Рем. – Гнев, страх, злость, ярость – никакое счастье никогда не сравнится по силе с этими чувствами! И чем больше, каждой из вас, получается добиться от человека этих чувств, тем полнее заполняется ваша чаша энергии, и тем больше человек вам отдает своих сил. Лучшие из вас могут выпить человека до дна, полностью забрав себе его силу, но даже выпивая человека понемногу, мы можем жить полноценно: не стареть, иметь физическую силу не сравнимую ни с каким человеком, внушать людям нужные нам мысли и эмоции, и жить вечно.

– А что будет если не пить эту силу?

– Ты вообще можешь ее не пить, достаточно получать энергию напрямую. Но с помощью нашего Создателя мы можем делать запасы или делиться с нуждающимися, например, такими, какой ты сегодня была.

– А если бы я не выпила? Умерла через 24 часа?

– Сутки – это относительно, все по-разному. Был как-то случай у меня, задержался я у одной знакомой немного, ты понимаешь, о чем я, ну и не выкопал вовремя девчонку. Даже суток с похорон не прошло, а она очнулась в гробу, вылезти самой сил не хватило, ну и когда я раскопал ее она уже всё… Закопал обратно. Видно слабенькая была. Другой случай был, на кладбище я-то вовремя пришел, а она уже сама вылезла и шлялась где-то. Пока нашли ее неделя прошла, ух, а она злющая была, ну и уники, ее того… По Закону должна была в летопись быть вписана в течении суток после пробуждения, а то, что она знать об этом законе не могла никого не волнует. Как говориться, дура лекс.

– Ты же сказал мы бессмертные?

– Ну практически. С некоторыми упущениями. Против огня мы бессильны, чем пользовалась в свое время инквизиция. Но и пока пробудившийся не наполнит первый раз свою чащу силой, он почти как новорожденный. Нет, убить его нельзя, но злость начинает разрывать изнутри, разрушая без того пустую чашу, и убивая проснувшегося. С тем, кто уже испил силы это не работает. Даже если чаша опустеет, он будет жить, правда жизнью это назвать сложно, он будет существовать, раздираемый своей злобой и яростью по отношению ко всем, словно сумасшедший будет биться в своей агонии, пока не смирится и не превратится в кусок еле живой плоти, у которой даже нет сил поднять руку. Раньше мертворожденные били такими, даже эпидемии и войны не могли избавить от постоянного чувства голода. А сейчас – одно раздолье. Люди стали изнеженные, ты ему на пальчик в метро наступишь, он внутри уже кипит от ярости, а ты стоишь, кайфуешь, пьешь его силу. Малость конечно, но то тут, то там, уже приятно. А наши девочки, как только не изощряются, такие Санта-Барбары устраивают! Целые семьи под ноль выжимают.

– А ты как изощряешься?

– А я никак. Я уже столько живу, что сижу на проценте. Руковожу этим домиком и этой областью, слежу за своими девочками, и получаю удовольствие от жизни.

– Типа сутенера?

– Типа него. Только то, что отдают моим девочкам люди, гораздо важнее денег. Хотя и денег у нас достаточно. Ну как, разобралась немного, как у нас каша варится?

– Немного.

– Ну отлично, пойдем еще что покажу.

Мы спустились на второй этаж, в коридоре было около шести дверей, Рем открыл одну из них и сказал:

– Располагайся, теперь это твоя. – я прошла в очень даже милую комнату, отделанную в стиле шика новых русских 90-х годов, а Рем добавил, – Знаю, это совсем не хоромы, но это так, на первое время. Большинство пробудившихся съезжают через пару месяцев, как наберутся опыта и найдут хороший доход. А там уже живут как хотят. Главное, чтобы мне процентик капал.

– А ты где живешь?

– Наверху. Там у меня своя уютная коморка, мне из этого дома особо никуда не деться, должность у меня административная, руководящая, я, то здесь, то в церкви, слежу за нашим Серёнькой, чтобы пакостей не наделал каких. Меня и пристроили-то туда для дипломатических целей, и, хоть батюшка мне не особенно рад, у него тоже указание свыше, терпеть меня, вот он и не возмущается. Ладно, отдыхай пока, переваривай все потихоньку, а завтра на чистую голову еще поговорим. А то у меня еще дел сегодня куча, не до разговоров с тобой. Ужин в холодильнике найдешь, а в шкафу есть что на ночь одеть. Не переживай, все новое и чистое. Я поздно приду, поэту заранее сладких снов. Хотя, если хочешь, чтобы они стали еще слаще я могу и остаться, ты же понимаешь, о чем я? – хмыкнул Рем, сказав надоевшую мне присказку.

– Нет-нет, я лучше сама буду ответственна за свои сны, спасибо. – ответила я и вытолкала его в коридор. Мне действительно было, о чем подумать в одиночестве.