Читать книгу Огневой щит Москвы - - Страница 3

Осенью 1939 года мне вручили телефонограмму: «Комбригу Журавлеву Д. А. явиться в Главное управление кадров Красной Армии. Распоряжение начальника ГУК комдива Щаденко Е. А.».

Людям военным известно, что означает подобный вызов: выходит, снова собирай чемоданы и отправляйся к новому месту службы. Мне было не привыкать к переездам, но, пожалуй, в этот раз особенно не хотелось оставлять налаженную работу, дружный коллектив.

Рязанское артиллерийское училище, которое я тогда возглавлял, готовило командиров для артиллерии большой мощности. Судя по отзывам из частей, наши воспитанники зарекомендовали себя знающими специалистами. Высокую оценку работе преподавательского состава дал и Маршал Советского Союза С. М. Буденный, побывавший в училище. На одном из совещаний он даже призвал начальников других военно-учебных заведений перенимать опыт рязанцев.

Жаль было уезжать из Рязани и по другой причине. Я активно участвовал в работе областной и городской партийных организаций. Коммунисты города доверили мне вместе с другими товарищами представлять их на XVIII съезде партии. Здесь, в Рязани, я баллотировался в депутаты Верховного Совета Российской Федерации. Но приказ есть приказ, и я выехал в Москву.

В приемной начальника Главного управления кадров Красной Армии было людно. Одновременно со мной на прием было вызвано тринадцать человек. Все командиры дивизий, бригад, и только я – начальник училища.

Вскоре комдив Щаденко стал приглашать прибывших в кабинет. Беседовал с каждым подолгу, и до меня очередь дошла лишь на второй день. Ефим Афанасьевич Щаденко предложил мне занять должность военного коменданта Москвы. Конечно, назначение это было весьма почетным, но мне не хотелось оставлять артиллерию, уходить из училища, с коллективом которого успел сродниться. Я долго отказывался и, исчерпав, казалось, все доводы, сказал:

– Товарищ комдив, ведь я же артиллерист. Мне думается, целесообразнее военным комендантом такого большого и важного гарнизона назначить общевойскового командира…

Но Щаденко продолжал настаивать на своем предложении.

«Защиту» я нашел у маршала Буденного. Он поддержал меня, и на должность коменданта Москвы был назначен полковник В. А. Ревякин. Мог ли я тогда предположить, что комендантом мне стать все же придется, но только – московского неба.

В марте 1941 года, когда мы готовили очередной выпуск курсантов училища, на мое имя вновь пришел вызов. На этот раз приглашал к себе командующий войсками Московского военного округа генерал армии И. В. Тюленев. И опять разговор пошел о назначении на новую должность, теперь уже на должность командира 1-го корпуса противовоздушной обороны, который по положению являлся и начальником ПВО города Москвы.

Пришлось снова отказываться. Ведь корпус ПВО включал помимо зенитных артиллерийских еще и зенитно-пулеметные, прожекторные части, подразделения воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), аэростатов заграждения. Кроме того, начальнику пункта ПВО в оперативном отношении были подчинены части истребительной авиации. Боевую технику, тактику этих родов войск я знал недостаточно. С организацией же противовоздушной обороны пункта был знаком лишь в общих чертах. А ведь здесь речь шла не о каком-нибудь небольшом городе – о столице государства!

Так и не дав согласия на новое назначение, я уехал в Рязань. Вопрос остался открытым, и было ясно, что вернуться к нему придется. Действительно, вскоре меня вызвал Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Семен Константинович принял тепло, подробно рассказал о значении противовоздушной обороны Москвы, предупредил, что это дело ответственное, не скрыл возможных трудностей, напомнил, что международная обстановка обязывает нас всерьез заниматься повышением обороноспособности государства. Я это прекрасно понимал. Из оперативных сводок Генштаба, с которыми мне периодически приходилось знакомиться в училище, было ясно, что обстановка на наших западных границах становится все тревожнее.

Когда в конце беседы нарком спросил, не изменил ли я своего решения, – ответил согласием. Однако возвращался в Рязань с тяжелым сердцем. Хватит ли знаний, опыта для руководства столь большим и весьма специфичным соединением, как корпус ПВО? Впрочем, я полностью и не представлял тогда, какие своеобразные, богато оснащенные техникой войска вверялись мне.

Принимать корпус предстояло от генерал-майора артиллерии Г. Н. Тихонова. Я был хорошо знаком с этим опытным артиллеристом, отличным организатором. В свое время от него же мне пришлось принимать 2-е Ленинградское артиллерийское училище. А вот теперь – корпус ПВО. Г. Н. Тихонова переводили на другой участок работы по его настоятельной просьбе, вызванной состоянием здоровья.

15 мая 1941 года я получил предписание немедленно прибыть в Москву в распоряжение командующего Московской зоной ПВО генерал-майора М. С. Громадина.

Приказ о моем назначении на должность командира 1-го корпуса ПВО состоялся.

Сдать дела заместителю полковнику Б. А. Юсупову не представляло труда. Он находился в курсе всех наших начинаний. Вскоре был подписан акт о приеме и передаче дел, мы пожали друг другу руки, и я уехал в Москву.

С Михаилом Степановичем Громадиным мы были знакомы давно. В 1926 году вместе учились в Киевской высшей артиллерийской школе имени С. С. Каменева. Он – на пулеметном отделении, я – на артиллерийском. Обоим пришлось пройти трудными дорогами гражданской войны. Видимо, воспоминания о тех днях и сближали нас во время учебы в Каменевке (так называли мы между собой военную школу имени красного полководца С. С. Каменева). А потом наши пути надолго разошлись. И вот новая встреча, уже в иных условиях.

Штаб 1-го корпуса ПВО в ту пору помещался в двухэтажном доме на территории Чернышевских казарм. Некогда здесь была гарнизонная церковь. Потом здание переоборудовали. Кабинет командира корпуса находился в самой верхней части дома, там, где раньше, видимо, был купол церкви. Не очень понравился мне и командный пункт корпуса. Оборудован он был довольно примитивно. Но М. С. Громадин успокоил:

– Здесь вам оставаться придется недолго. Заканчивается отделка специального здания. Там же будет и новый командный пункт, который полностью отвечает всем современным требованиям.

С Громадиным у нас сразу установились хорошие, деловые отношения. Он держался просто, ни в коей мере не стараясь подчеркнуть свое положение. Мы часто беседовали с ним о структуре Московской противовоздушной обороны, ее задачах и принципах организации боевой работы.

В первый же день М. С. Громадин познакомил меня с полковым комиссаром Николаем Федоровичем Гритчиным – начальником отдела политической пропаганды корпуса. С ним бок о бок мне довелось работать всю войну. И я должен сказать, что в лице Николая Федоровича всегда находил деятельного помощника и хорошего товарища.

Политработником Николай Федорович стал незадолго до нашей встречи, в конце 1939 года. Тогда Центральный Комитет партии мобилизовал большую группу коммунистов – партийных и советских работников – для укрепления армейских и флотских политорганов. В их числе был и Николай Федорович Гритчин. В свое время он возглавлял одну из районных комсомольских организаций столицы, а потом долгое время был секретарем Фрунзенского райкома партии Москвы.

Гритчину сразу присвоили звание полкового комиссара, но он не производил впечатления человека военного. Однако, обладая большим опытом партийной работы, предельной требовательностью к себе, недюжинным умом, Николай Федорович быстро нашел свое место в армейской среде, сразу же завоевал уважение и авторитет у работников управления корпуса и в войсках.

Уравновешенный, рассудительный, немногословный, он не терял присутствия духа в самой сложной обстановке. В трудные дни напряженных боев с воздушным противником приятно было чувствовать рядом с собой такого надежного помощника и советчика.

Вместе с Громадиным и Гритчиным я знакомился с работниками управления корпуса, командирами частей, политработниками. М. С. Громадин очень хорошо знал людей, отзывался о большинстве из них весьма доброжелательно. Отлично разбирался он и в вопросах боевого применения средств ПВО, ясно представлял себе характер боевых действий при обороне крупного пункта от нападения воздушного противника. Словом, передо мной был зрелый военачальник, а не тот командир-пулеметчик, с которым довелось познакомиться в 1926 году в Каменевке.

Беседы с Громадиным помогли мне быстрее войти в курс дела. Я и не подозревал, что наша военная наука столь детально разработала вопросы противовоздушной обороны крупных административных и промышленных центров. Да это и не удивительно – войска ПВО страны в то время были несколько обособлены. Видимо, в значительной степени это обусловливалось требованиями секретности. Правда, в период предвоенного бурного развития войск ПВО в них направлялось много командиров, инженеров, политработников из полевой артиллерии, пехоты, специальных войск. Среди них у меня было немало знакомых. Но как-то так получалось, что с уходом этих людей в ПВО, я терял их из виду.

Мне пришлось взяться за учебники, усердно знакомиться с директивными документами. До поздней ночи засиживался я над книгами и все больше убеждался, что войска, в которых приходится мне служить, имеют свои, присущие только им особенности, оснащены новейшей по тому времени боевой техникой.

* * *

Становлению и развитию противовоздушной обороны страны Коммунистическая партия и Советское правительство уделяли большое внимание с первых дней рождения нашего государства.

Центральные партийные и советские органы неоднократно решали вопросы организации противовоздушной обороны Петрограда, Москвы и других городов в период гражданской войны. Все эти важнейшие мероприятия были связаны с именем Владимира Ильича Ленина, которого мы по праву считаем основоположником советской военной науки, в том числе и такого ее раздела, как защита тыла страны от воздушного нападения.

В период между первой и второй мировыми войнами бурно развивался новый род войск – авиация. Отсюда и то большое внимание, какое в империалистических государствах уделялось созданию мощной авиационной промышленности.

При этом совершенно четко проявлялась тенденция – отводить главенствующую роль бомбардировочной авиации. Военно-воздушные силы в целом рассматривались как одно из решающих средств в грядущей войне, а воздушный океан – как плацдарм для развертывания главным образом наступательных действий.

Советская военно-теоретическая мысль правильно определила перспективы развития ВВС потенциальных противников нашей страны и связанную с этим угрозу воздушного нападения на тыловые объекты и важные экономические районы государства.

В годы предвоенных пятилеток был заложен фундамент обороноспособности нашего государства. Создание отечественной тяжелой индустрии, коллективизация сельского хозяйства, развитие науки и культуры способствовали росту технической оснащенности, совершенствованию организации всех родов войск, в том числе и Войск противовоздушной обороны.

В 1939 и начале 1941 года создавались новые части и соединения ПВО, устаревшее вооружение и боевая техника заменялись новыми, более совершенными.

Противовоздушной обороне отводилась очень ответственная роль: она должна была в случае войны обеспечить нормальную работу тыла страны, его высокую активность, способность снабжать фронт всем необходимым для ведения напряженных и длительных боевых действий против сильного врага в условиях массового применения авиации. Под прикрытием этого своеобразного щита в начальный период войны должно было проводиться беспрепятственное мобилизационное развертывание Вооруженных Сил и оборонной промышленности. Такие задачи стояли перед противовоздушной обороной Советского Союза.

Естественно, что детально был разработан план противовоздушной обороны Москвы. Он предусматривал, возможность отражения воздушного противника с любого направления, в любое время суток, при разных погодных условиях и разной высоте полета вражеской авиации (от бреющего полета до высоты 10 тыс. метров). В соответствии с этими принципами и были разработаны основные положения плана противовоздушной обороны Москвы.

1. Перед истребителями ПВО ставилась задача уничтожать самолеты противника на расстоянии 150–200 километров от столицы. Для этого вокруг Москвы в радиусе 100–120 километров развертывалась аэродромная сеть.

2. Боевые порядки зенитных артиллерийских частей обеспечивали круговую оборону города. Наибольшая плотность огня предусматривалась в северо-западном, западном и юго-западном направлениях.

3. Боевые действия истребительной авиации и зенитной артиллерии в ночных условиях обеспечивались световыми прожекторными полями. В первую очередь они создавались на наиболее вероятных направлениях нападения авиации противника – к западу и югу от Москвы. Всего было 16 таких полей, каждое глубиной 30–35 километров.

4. Для обороны центра города, его западной и южной окраин от нападения пикирующих и низколетящих самолетов врага предназначались части аэростатов воздушного заграждения.

5. Разведку авиации противника должны были вести части воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), обеспечивая обнаружение неприятеля с рубежа 200–250 километров от Москвы. Радиолокационные станции обнаружения (РУС-1 и РУС-2) развертывались на рубеже Ржев – Вязьма.

6. Предполагалось создать ложные объекты и произвести маскировку важных объектов Москвы.

Знакомясь с теоретическими проблемами организации противовоздушной обороны, я изучал и особенности родов войск, входивших в состав ПВО.

Лучше других родов войск я, конечно, знал зенитную артиллерию. Но и здесь для меня было много нового.

Прежде всего, характер целей. Если «полевикам» и приходилось стрелять по движущимся объектам, то скорость их не превышала 30–40 километров в час. Между тем воздушный противник уже тогда летал со скоростью до 550 километров в час и находился в зоне обстрела всего 2–3 минуты. Такую цель не возьмешь «в вилку», не проведешь по ней предварительную пристрелку. Каждый залп должен быть рассчитан на поражение! Немало и других особенностей было у зенитной артиллерии в отличие от полевой.

Не мог меня не интересовать в тот период и вопрос о новом помещении для командного пункта и штаба корпуса. В начале июня в сопровождении начальника штаба корпуса полковника Михаила Григорьевича Гиршовича я отправился в новое здание, предназначенное для управления корпуса. К тому времени строительство большого, хорошо спроектированного дома в центре города было уже закончено. Шли внутренние отделочные работы. Осматривая многочисленные помещения, я мысленно благодарил проектировщиков, строителей. С признательностью подумал я и о Маршале Советского Союза С. М. Буденном, который очень много внимания уделил этой стройке, будучи командующим Московским военным округом, а затем – заместителем Наркома обороны СССР.

Большое впечатление на меня произвел командный пункт. Находился он здесь же, под домом, на глубине пятидесяти метров.

По левую сторону длинного, ярко освещенного коридора – многочисленные двери. Гиршович открыл одну из них:

– Здесь пункт управления командира корпуса.

Стены обиты бархатом, чтобы приглушать звук, мягкая мебель, отлично продуманное освещение, хорошая вентиляция. Все это вначале показалось мне излишней роскошью. Однако очень скоро я убедился, как облегчили нам выполнение трудных обязанностей розданные здесь удобства.

В середине зала, куда мы с Гиршовичем вошли, помещался большой стол с пультом управления. Пользуясь им, можно было связаться с любой частью, с каждым из начальников родов войск, с городскими организациями и правительственными учреждениями.

Рассказывая мне о назначении различной аппаратуры, М. Г. Гиршович с какой-то таинственностью показал на один из телефонов:

– Этим аппаратом пользоваться запрещено. Он запломбирован. По нему можно говорить только в крайнем случае…

– Ладно, – ответил я, – тут и без него достаточно различных средств связи.

Проектировщики нашего «подземного замка» предусмотрели все до мелочей. Не выходя на поверхность земли, мы могли принять горячий душ, отдохнуть, поесть. В случае недостатка воздуха можно было включить кислородное оборудование.

Как не походил наш КП на тесные казематы руководителей ПВО Берлина, которые мне довелось осматривать в 1945 году, сразу же после разгрома гарнизона немецкой столицы. Пункты управления противовоздушной обороны Берлина находились в тесных помещениях, не обеспечивающих дежурным расчетам элементарных удобств. Признаться, мы были удивлены. Ведь в гитлеровских войсках штабы и командные пункты всегда оборудовались добротно. Но оказалось, что противовоздушной обороне в Германии вообще не повезло. Хвастливое заявление Геринга о том, что на рейх не упадет ни одной бомбы, принималось всерьез.

…Мы долго ходили по комнатам нашего КП. Слева от зала, где размещался пункт управления командира корпуса, находилась комната оперативной группы начальника зенитной артиллерии, справа – командира 6-го авиационного корпуса. В этом было нечто символическое: старший авиационный начальник являлся правой рукой командира корпуса ПВО, а начальник зенитной артиллерии – его левой рукой.

Верхний этаж КП занимал главный пост ВНОС. Там хозяйничал со своими подчиненными начальник службы воздушного наблюдения, оповещения и связи полковник А. Н. Глазер. Рядом находилась оперативная группа прожектористов, возглавляемая начальником прожекторной службы полковником Б. В. Сарбуновым, и некоторые другие службы.

А потом свое огромное заведование показывал мне начальник командного пункта инженер-полковник Н. А. Захаров, человек обширнейших знаний и предельной добросовестности. Он рассказал, что в специальном помещении смонтирована достаточно мощная электростанция для обеспечения нужд командного пункта на случай аварии городской сети. Замечу кстати, что на протяжении всей войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, также как водопровод и канализация – словом, все коммунальное хозяйство большого города.

Возвращаясь в старое помещение штаба, я чувствовал огромное удовлетворение: Московской противовоздушной обороне придается действительно большое значение, если с такой заботой относятся к ее нуждам.

Через несколько дней я решил выехать в лагеря для знакомства с войсками. Там в ту пору находилась основная часть зенитной артиллерии, зенитно-пулеметных и прожекторных подразделений. Отправился я в лагерь вместе с начальником артиллерии корпуса полковником Л. Г. Лавриновичем.

Путь был неблизкий – 140 километров. Но время пролетело быстро. Всю дорогу Лавринович с увлечением рассказывал мне о том, как в частях учатся уничтожать воздушные цели первым залпом, первыми очередями, разъяснял, в чем секрет успеха.

Мы проезжали мимо сосновых и березовых перелесков, зеленеющих лугов, тихих речушек. Свернув с шоссе на проселочную дорогу, помчались вдоль берега реки и вскоре прибыли в лагерь. Строгий воинский порядок, отличная организация занятий и стрельб, хорошо налаженный быт красноармейцев и командного состава радовали сердце. Конечно, не ускользнули от нас и некоторые недостатки. Разумеется, я ревниво сравнивал организацию службы здесь и в родном Рязанском училище, понимая, конечно, что условия слишком разные.

Жизнь в лагере шла по строго намеченному плану. Повсюду в тени могучих сосен были оборудованы летние классы. Здесь проводились занятия по теории стрельбы, изучались уставы, шла политическая учеба. А в артиллерийском парке, что раскинулся на несколько километров вдоль реки, непрерывно клацали затворы десятков орудий, поднимались в зенит и опускались вниз длинные пушечные стволы, сверкали на солнце гильзы учебных снарядов.

Когда в какой-нибудь батарее проводилась тренировка на слаживание, с ее позиции доносились доклады, номера, считывавшие величину установки трубки, выкрикивали данные, басисто гудели ревуны орудий, подавалось множество различных команд и докладов об их исполнении. В этом многоголосом хоре мне нелегко было сразу разобраться. Я испытующе посматривал на Лавриновича. Тот довольно прищуривался. Значит, все в порядке.

Вскоре и я стал легко ориентироваться в происходящем. Стрельбы на полигоне проводились круглые сутки. Днем здесь преимущественно вели огонь расчеты счетверенных пулеметных установок и 37-мм зенитных орудий. Они стреляли по матерчатому конусу, который буксировался самолетом. После того как заканчивали стрельбу несколько пулеметных расчетов, экипаж самолета-буксировщика сбрасывал конус, и начинался подсчет пробоин. Отличить «свои» пробоины от попаданий соседей наводчикам было нетрудно: пули каждого расчета имели свой цвет, и потому на краях пробоин в конусе оставались следы различной краски.

Артиллерия среднего калибра также вела огонь по конусу, но чаще всего ночью, когда мишень освещалась лучом прожектора. Нужно сказать, что на изготовление конусов, или рукавов, как их называли авиаторы, приходилось расходовать немало средств. После каждого захода самолета-буксировщика мишень превращалась в решето. А были и такие наводчики-виртуозы, что, на горе авиаторам, умудрялись перебивать пулями и трос, которым буксировался конус. Практика, полученная на полигоне нашими зенитчиками, помогла им впоследствии уверенно поражать и реальные цели – вражеские самолеты.

В программу подготовки подразделений зенитной артиллерии были включены и специальные стрельбы: по пикирующему самолету, по снижающимся парашютистам, по штурмовикам, по наземным целям прямой наводкой и с закрытых позиций. Знакомясь с боевой учебой на полигоне, я обратил внимание, что к отработке этих упражнений иные командиры относятся как к делу второстепенному. Некоторые из них имели весьма смутное представление о том, как вести огонь по ненаблюдаемой наземной цели, а многие расчеты были слабо подготовлены к борьбе с движущимися танками.

Зная хорошо эти виды стрельб, я рассказывал о них командирам, требовал, чтобы каждая батарея была готова к выполнению таких задач.

Конечно, я не мог тогда предвидеть, что очень скоро нашим зенитчикам пригодятся эти навыки при отражении танковых атак врага.

Несколько дней, проведенных в лагерях, пролетели незаметно. Подошла суббота, и я заспешил в Москву: на понедельник было назначено штабное учение войск ПВО. К нему следовало подготовиться. Оставив полковника Лавриновича в лагере руководить стрельбами, я отправился в обратный путь.

Столица была особенно оживленной в этот летний субботний день. У школьников и студентов уже начались каникулы, повсюду встречались группы молодежи.

Стоило мне появиться дома, как жена и ребятишки атаковали просьбами съездить куда-нибудь, например, на Сельскохозяйственную выставку.

Мне и самому хотелось побывать там. Хотя я довольно часто прежде наведывался в Москву, но всегда наездами, всегда был ограничен временем. И поэтому знал столицу мало. Решили отправиться на Сельскохозяйственную выставку во второй половине дня, а до этого мне необходимо было заехать в штаб и детально ознакомиться с планом предстоящего учения.

И вот я в своем кабинете. Передо мной карта. По ней изучаю боевой порядок Московской зоны ПВО и 1-го корпуса противовоздушной обороны, район действия их средств. Москва на карте очерчена двумя красными окружностями. Радиус большей из них 120 километров. На таком удалении от столицы должны встречать воздушного противника самолеты-истребители Московской зоны противовоздушной обороны. Вторая окружность – на расстоянии 30–40 километров от центра Москвы. Внутри ее – зона действия наземных средств ПВО: зенитной артиллерии среднего и малого калибра и зенитных пулеметов.

Советская военная наука достаточно детально разработала вопросы защиты тыловых объектов от налетов вражеской авиации. В соответствии с ее выводами противовоздушная оборона строилась на совместном использовании родов войск ПВО и единстве управления ими в бою.

Наибольшие силы и средства ПВО предполагалось сосредоточить в районах объектов, имевших наиболее важное стратегическое значение. При этом войска группировались по принципу круговой обороны, с усилением на наиболее угрожаемом направлении. Предусматривалось тесное взаимодействие всех родов войск ПВО, маневрирование силами и средствами в ходе боевых действий.

С учетом этих важнейших принципов и была организована Московская противовоздушная оборона. Она располагала вполне достаточными силами и средствами, чтобы противостоять сильному воздушному противнику.

В состав 1-го корпуса ПВО входили шесть зенитных артиллерийских полков, имевших на своем вооружении 548 орудий среднего и 28 орудий малого калибра. С ними должны были взаимодействовать подразделения зенитного пулеметного полка, располагавшего 81 счетверенной установкой, иначе говоря – 324 пулеметными стволами[1]. В корпусе имелось также два полка аэростатов воздушного заграждения.

Для предупреждения всех этих средств о налетах воздушного противника вокруг Москвы была развернута сеть наблюдательных постов двух полков ВНОС. Первое кольцо постов наблюдения находилось в 200–250 километрах от Москвы, второе – в 170–180 километрах. Оба кольца соединялись между собой радиальными линиями постов, расположенных в шахматном порядке. На расстоянии 120 километров от столицы проходила граница «сплошного поля наблюдения». Вся эта система, включавшая по штатам военного времени 580 наблюдательных постов, множество взводных, ротных и батальонных пунктов, была связана телефонными линиями или по радио с главным постом ВНОС.

Корпус располагал и техническими средствами обнаружения воздушных целей – радиолокаторами РУС-1, входившими в отдельный радиобатальон. Правда, к началу войны мы имели лишь несколько таких установок. Они вели наблюдение в западном направлении. К сожалению, РУС-1 могли лишь фиксировать появление целей, но не могли определять их координаты.

В состав 1-го корпуса ПВО входили два прожекторных полка, располагавших 318 станциями, находившимися на позициях. Они должны были создавать так называемые световые прожекторные поля для обеспечения боевых действий истребительной авиации ПВО ночью. Конечно, мы не располагали тогда таким количеством прожекторов, чтобы образовать вокруг Москвы сплошное световое поле. Перекрывались лишь районы наиболее вероятных маршрутов неприятельских самолетов, где истребители могли особенно нуждаться в помощи прожектористов.

В зоне действия зенитной артиллерии для обеспечения прицельной стрельбы в ночное время предусматривалось использование прожекторных батальонов, входивших в состав зенитных артиллерийских полков. При этом имелось в виду, что самолеты врага, обнаруженные и взятые в лучи в световых прожекторных полях, если их не удастся сбить истребителям, должны будут передаваться освещенными в световую зону зенитной артиллерии.

Теперь об истребительной авиации. Накануне войны 6-й истребительный авиационный корпус, которым командовал полковник И. Д. Климов, состоял из 11 истребительных авиационных полков – 387 боевых экипажей. К сожалению, из них только 175 экипажей имели самолеты Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3, остальные летали на истребителях И-16 и И-153, имевших относительно низкие боевые качества.

Сформирован корпус был буквально накануне войны, 20 июня 1941 года, на базе двух истребительных авиационных дивизий. Таким образом, полковнику Климову, как и мне, в ходе войны пришлось заниматься слаживанием новых частей и органов управления корпуса. На плечи И. Д. Климова легла вся тяжесть формирования 6-го истребительного авиационного корпуса и руководства его боевой деятельностью при отражении массированных налетов вражеской авиации. Имея большой опыт и знания, Иван Дмитриевич умело командовал крупным соединением.

Деятельную помощь Климову оказывали начальник штаба корпуса полковник И. И. Комаров, начальник отдела политической пропаганды полковой комиссар И. А. Орлов и другие товарищи. Опытными летчиками [19] и прекрасными руководителями были и все командиры полков. 11-м истребительным авиационным полком командовал подполковник Г. А. Когрушев, 16-м – майор Ф. М. Пруцков, 24-м – майор А. М. Степанов, 27-м – подполковник П. К. Демидов, 34-м – майор Л. Г. Рыбкин, 120-м – майор А. С. Писанко, 176-м – майор Г. П. Макаров, 177-м – майор М. И. Королев, 178-м – майор Р. И. Раков, 233-м – майор К. А. Кузьменко и 309-м – подполковник А. Г. Минов.

За месяц службы на новой должности мне удалось более или менее обстоятельно побеседовать с командирами полков, политработниками частей. В лагере был собран весь находившийся там командный и начальствующий состав. Я представился ему и высказал свои пожелания. Там же познакомился я и с воинами многих подразделений.

Конечно, это были лишь мимолетные встречи. Мне еще предстояло изучать своих подчиненных – их запросы, интересы, способности. Ведь в бою я буду руководить этими людьми.

…Я еще и еще раз продумывал возможные варианты решений, которые придется принимать во время учения. Правда, учение предстояло штабное. Но для меня оно означало многое. Я должен был проверить свою способность уверенно ориентироваться в сложной воздушной обстановке, мгновенно оценивать ее и принимать обоснованные решения.

В три часа дня я уехал домой, а вскоре вместе с семьей был уже на выставке. Мы не спеша бродили по павильонам, не уставая удивляться и восхищаться. Особенно долго я любовался грациозными скакунами и могучими тяжеловозами. Они напомнили мне детство, проведенное в степной Башкирии. Конь был моим верным другом и в боях с басмаческими бандами.

Выставка произвела на нас огромное впечатление. Мы готовы были осматривать ее до ночи, но около одного из павильонов меня нашел адъютант.

– Товарищ генерал, – торопливо доложил он, – вам приказано немедленно явиться на командный пункт.

Я посмотрел на часы: восемнадцать тридцать пять. «Что бы это могло быть? Очевидно, что-то связанное с учениями». На КП оперативный дежурный сообщил:

– Вам нужно позвонить начальнику штаба округа.

Разговор связан с необходимостью вызвать из лагерей несколько подразделений.

Это известие утвердило меня в моем предположении.

Не успел я взяться за телефонную трубку, как на командном пункте появился М. С. Громадин.

– Только что звонил командующий округом, – сказал он. – Приказано вызвать из лагерей и поставить на позиции двадцать процентов из всех имеющихся там войск.

Мы решили, что учение будет проводиться с реальными войсками, и отдали распоряжение связаться с лагерем. «Что ж, наши зенитчики и прожектористы получат хорошую практику в совершении марша по тревоге», – подумалось мне.

Пока я вел переговоры по телефону с Л. Г. Лавриновичем о порядке отбора подразделений для отправки на позиции, а он проверял, какие из батарей уже провели стрельбы, поступило новое распоряжение: вызвать из лагеря не двадцать процентов, а половину всех войск.

– Ну, кому-то не спится, заново переделывают план учений, – ворчал Громадин. – Этак мы поломаем в лагерях весь график стрельб.

И снова связываемся со штабом лагерного сбора. Я представил себе, сколько хлопот у Лавриновича вызвали эти распоряжения, как забегали сейчас по уснувшему лагерю посыльные, как надсадно зазвонили во всех концах телефоны. Ведь нужно по-иному перестраивать четко налаженный распорядок, позаботиться о транспортных средствах, горючем. Шутка ли, сразу половину полков поставить на колеса! Не так-то уж богато у нас с автомобильным парком.

Где-то за полночь поступило еще одно распоряжение: выводить на позиции всю зенитную артиллерию.

Тут уж у нас начался подлинный аврал. Надо было прибегать к самым экстренным мерам, чтобы обеспечить находящиеся в лагерях подразделения тягачами и хотя бы минимальным количеством транспорта. Дело в том, что в наших частях, предназначенных для полустационарного размещения подразделений, и по штатному расписанию не предусматривалось достаточного числа тягачей и машин. А в наличии их обычно было еще меньше.

Все это может показаться странным, если боеготовность наших войск того периода оценивать с позиций сегодняшнего дня. В самом деле, допустимо ли, что подразделения не располагают необходимыми средствами тяги и транспорта, что части противовоздушной обороны – войск постоянной боевой готовности – в большинстве своем находятся в лагерях, а не на огневых позициях? В современных условиях это, безусловно, недопустимо. Но в 1941 году страна еще не могла полностью удовлетворить всех потребностей своих Вооруженных Сил. Вывод же частей в лагеря был вполне оправдан.

Дело в том, что в ту пору ни одна страна не имела таких военно-воздушных сил, которые были бы в состоянии осуществлять внезапные массированные налеты на тыловые пункты противника, удаленные на тысячи километров от государственных границ. При возникновении угрозы воздушного (нападения войска ПВО Москвы могли своевременно изготовиться к отражению налета. Так, собственно, и произошло в 1941 году.

Забот и хлопот с передислокацией войск в ту ночь у нас было много. Мы и не замечали, как летит время. Взглянув на часы, я поразился: было около трех утра. Значит, там, наверху, уже начинает светать, а здесь, в нашем подземелье, об этом напоминают лишь стрелки хронометров.

На душе было как-то тревожно – уж не война ли это? Такой же вопрос я читал в глазах своих подчиненных. Но, разумеется, вслух его никто не задавал.

На командном пункте собрались все, кому положено там быть во время боевой работы. В помещении стало шумно: высказывались предположения о том, как сложится предстоящее учение, звонили командиры частей, докладывая о ходе развертывания подразделений, отдавались различные распоряжения.

В этой деловой суете никто сразу и не обратил внимания на звонок одного из телефонов, стоявших рядом с моим пультом управления. А телефон, помолчав немного, снова зазвонил, длинно и требовательно. Моя рука машинально потянулась к трубке, но вдруг застыла в воздухе. Звонил «запломбированный» телефон.

Секунду помедлив, снял трубку. Далекий взволнованный голос несколько раз повторил:

– Москва, Москва, говорит Минск. Бомбят аэродромы Гродно и Лиды. Вы слышите, Москва?

– Слышу, – ответил я и подумал: «Значит, учение уже началось». Все еще не верилось, что это война.

Пока мы обсуждали полученное сообщение, наносили на карту данные, телефон зазвонил снова.

Говорил оперативный дежурный с командного пункта ПВО Киева:

– Самолеты противника бомбят город. Горит Соломенка.

Почти без паузы раздался еще один звонок:

– Самолеты неизвестной принадлежности сбрасывают торпеды в акваторию Севастопольского порта. Зенитная артиллерия кораблей и береговой обороны ведет по ним огонь.

Сомнений быть не могло – это война.

Вскоре поступило донесение о воздушном нападении на Брест. Почти одновременно М. С. Громадин получил официальное сообщение о вероломном нападении Германии на нашу страну и приказал принимать меры согласно мобилизационному плану.

А «особый» телефон продолжал звонить. Поступило донесение о бомбардировке Вильнюса…

В 4 часа 40 минут утра был отдан приказ о приведении всей системы противовоздушной обороны Москвы в боевую готовность и приняты меры для вызова в части приписного состава.