Читать книгу Пришествие двуликого - - Страница 8

С появлением младенца привычное течение жизни Алтарёвых резко изменилось. Семья разделилась на две половины: Григорий с Евой и Акулина с Павликом. Первые с радостью приняли малыша, которого Ева предложила назвать Серафимом. Девочка тайком посещала церковь, расположенную недалеко, и ей понравилось имя Серафим, принадлежащее то ли святому, то ли ангелу, во что Ева не вникала. Для неё главное было само имя, в котором слышалось что-то таинственное, божественное.

Павлик очень скоро стал ревновать Еву к Серафиму и, в конце концов, невзлюбил найдёныша. Мачеха же не изменила своему первому порыву и считала, что лишняя обуза семье ни к чему. Она настойчиво предлагала мужу отнести малыша в милицию или подкинуть в какое-нибудь детское учреждение. Но более всего её беспокоило, что Григорий охладел к выпивке. Эта нестыковка в пристрастиях стала причиной дополнительных ссор. Не помогало и то, что муж устроился на работу грузчиком и стал приносить деньги. В доме появилась еда, и наметился хоть какой-то порядок.

Была и ещё одна причина для раздражения Акулины: у мальчика оказалась травмированной левая ножка. Очевидно, тогда, в тот грозовой день, ребёнок повредился при падении матери, которая несла его, завёрнутого в одеяльце.

Да, тогда, после родов, Дарья очнулась как от удара и резко поднялась. Голова уже не кружилась, слабость делала тело чужим и неповоротливым. Сопение, которое донеслось из детской кроватки, стоявшей в углу, вывело из оцепенения и придало силы. Она энергично встала и подошла к ребёнку. Он лежал раскрытым и двигал голыми ручками и ножками. При этом шевелил губками, причмокивал; потешно, с сопением морщил нос и моргал глазками, словно чему-то удивляясь.

Волна тепла и нежности накрыла Дарью. “Это же моё! Моё!” – проскочило в голове. Она судорожно оглянулась, потом наклонилась к новорожденному, запеленала в простынку, укутала, как могла, в одеяльце и взяла свёрток на руки. Выглянула в коридор, прислушалась к голосам, доносящимся из операционной, и с отчаянной решимостью направилась к лестнице. Выходная дверь оказалась запертой! Тогда она смело вошла в первую попавшуюся комнату на первом этаже и открыла ставни окна. Положила ребёнка на подоконник, вылезла наружу и опёрлась ногами о край фундамента. Затем вместе со свёртком спрыгнула на землю. Женщина проделала все небезопасные движения настолько проворно и аккуратно, что даже не осознала, как это у неё получилось.

Ей повезло: никто из обитателей дома на пути не встретился. Пройдя через заднюю, запасную калитку забора, которую давно приметила, вскоре она спешила по лесу прочь, не выбирая дороги, трепетно прижимая к груди дорогую ношу.

– Нам ещё калек не хватало! – дёргаясь головой, багровела от негодования Акулина при очередной разборке с Григорием. – Своих бы выкормить!

Муж, поддерживаемый дочерью, сохранял достоинство и отвечал спокойно:

– Это несчастное дитя послано нам провидением, и я сделаю всё, чтобы его вырастить. Если тебя не устраивает такой вариант, можешь собирать вещи и… скатертью дорога.

– А этого не хочешь! – совала ему под нос дулю уже розовая, с алыми пятнами пьянчужка. – Хата-то приватизирована за мои гроши. Так что выметайся ты со своим выводком и порченым подкидышем.

Скандал продолжался бы долго, но выручала Ева. Девочка доставала из сумки купленную на собранные нищенствованием деньги бутылку пива и звонко провозглашала:

– Предлагаю мировую!

Пар ссоры у спорщиков выходил наружу, они виновато, пряча глаза, садились за стол и молча, сосредоточенно осушали слабоалкогольный напиток.

Так продолжалось до тех пор, пока мальчик не подрос, научился ходить и говорить. Вместе с ним менялась и семья Алтарёвых. Пьянство, благодаря вернувшемуся к нормальной жизни Григорию, вскоре прекратилось, а Павлик стал относиться к “найдёнышу” как к брату.

Как-то по весне зашла мачеха тихо в дом и увидела, как Ева разговаривает с Серафимом. Ему тогда уже минуло два годика. Лучи весеннего солнца проникали в узкое окошко, яркими полосами ложились на лица мальчика, подчёркивая его недетскую задумчивость.

– Как ты думаешь, есть ли у кошки душа? – спрашивала девочка, поглаживая котёнка Мишку, недавно подобранного на улице.

– Есть! – неожиданно звонко ответил мальчик. – Только маленькая, кошачья. Поэтому её не хватает на всех, вот и мучается она.

Мальчик протянул руку к котёнку и стал его нежно гладить. Лицо его снова стало задумчивым. Акулина посмотрела на детей и испытала внутреннее волнение. Да, у этого мальчика ещё маленькая душа, но почему-то она так изменила их жизнь, что всё кажется невероятным. Однако, это так! В это мгновение женщина явственно ощутила, что стала другой. Она устало улыбнулась и громко сказала:

– А ну-ка бежите ко мне. Я принесла кое-что вкусное!

Из соседней комнаты выглянул Павлик. Ева первой бросилась к мачехе, а Серафим, заметно хромая, поковылял за ней. Скоро дети обступили Акулину и получили от неё по шоколадной конфетке.

Когда вечером пришёл Григорий, он был приятно удивлён, что его встречала вся семья вкупе, встречала так радостно и дружно, что он даже прослезился.

Прошли годы…

Заканчивалось лето. Пылающей зарёй светилось воскресное утро, и в доме нарастала ранняя суета. Ангелина споро готовила завтрак, Григорий носил воду на кухню, дети во дворе шаловливо брызгались возле кадки холодной воды. За летние месяцы Павлик вытянулся в долговязого, угловатого подростка, а Ева ещё с зимы округлилась и налилась сочным соком зреющей девушки. На этом фоне молодости и здоровья маленький, с подогнутой ногой и наметившейся сутулостью, Серафим смотрелся невзрачно. Только глаза да взрослая серьёзность красили подросшего найдёныша. Однако, мальчик не мог этого знать. Он стоял в сторонке, смотрел на брата и сестру и еле заметно улыбался. Душу его грело ощущение необычности сегодняшнего дня – они с Евой пойдут в церковь. А через несколько дней ждала школа.

Если бы кто-нибудь, знающих это семейство лет семь назад, когда дом напоминал притон пьянчуг, заглянул бы в него сейчас, то поразился! В самом доме дышало уютом и опрятностью. Внутренняя обшарпанность и протекающая крыша ушли в небытиё. А, главное, сама семейная атмосфера изменилась: за столом говорили на самые разные житейские темы, обсуждали планы на выходные дни и пили чай, а не вонючий самогон.

То, что Ева поведёт Серафима в церковь, не обсуждали, считая это прихотью своенравной девушки и данью её детским похождениям. В Бога в семье не верили и к религии относились нейтрально.

– Только не долго, – попросил Григорий Еву. – Не забывай, что мы сегодня идём собирать виноград. Ты его, кстати, любишь.

– Туда и назад, – обернулась девушка, придерживая за руку хромающего Серафима.

Откуда появилась идея сходить в церковь, в которую она уже давно не заглядывала, Ева и сама не знала. Может священник, которого они с Серафимом встретили, возвращаясь со школьного собрания первоклашек, подтолкнул к этой мысли. А, может, сам мальчик? Иногда он становился таким серьёзным, задумчивым, словно какая-то мысль крутилась у него в голове и не находила выхода. Лицо с печальным, умным взглядом, казалось Еве в такие минуты неземным, потусторонним. Такие вот странные ощущения появлялись у неё в отношении найдёныша. “Переживает за свою убогость и хромоту”, – с грустью думала девушка, которая возилась с ним больше всех.

Церковь встретила Серафима теми особыми запахами свечей, ладана и благовоний, которые отличают святые места от обыденных, бренных. На миг он замер на входе и даже растерялся. Но Ева уверенно повела мальчика к столику со свечами. Дальнейшее для мальчика проходило как во сне. Со свечкой в руках он испытывал заметное головокружение и даже покачивался. Лики святых расплывались, пряный воздух дурманил, и Серафиму казалось – ещё немного и он потеряет сознание. С трудом собрался и резко встряхнул головой. И тут его затуманенный взгляд встретился со строгими и внимательными глазами седого старца, изображённого на иконе, висящей почти в центре иконостаса. В голове мальчика проскочила вспышка, он покачнулся и… словно проснулся. Мысли стали ясными, тело обрело лёгкость, а души коснулось нечто радостное и возвышенное.

Серафим улыбнулся, глубоко с облегчением вздохнул и повернул прояснившийся взгляд к Еве:

– Как здесь радостно и легко дышится!

– Место-то святое, – назидательно ответила девушка, которая с любопытством оглядывалась по сторонам и не замечала состояния мальчика. – Некоторых даже исцеляет. Был здесь как-то случай…

Она вполголоса стал рассказывать местную бывальщину, но он её не слышал. Ему казалось, что всё его существо наполняется новыми ощущениями и чувствами, к которым он невольно прислушивался и пытался их понять.

Это первое посещение церкви осталось в памяти и душе Серафима навсегда. Оно изменило его и повлияло на всю дальнейшую жизнь. Будто крепкая незримая нить связала клона, как посланника ушедшего в века святого, с его божественными истоками. Что до сих пор было потенциальным, возможным – стало действительным.

Возвращался Серафим быстрой походкой, даже хромал не так заметно, чем удивил Еву:

– Похоже, и на тебя подействовало с пользой.

– Божий указующий перст, – загадочно ответил Серафим с лёгкой искоркой в глазах.

Понедельник начинался, как и водится с этим днём недели, тяжело – заболела Ева. Баловство с холодной водой не прошло даром: у девушки потекли сопли, поднялась температура, и насел кашель. Простуда прихватила так серьёзно, что Акулина не пошла на работу, вызвала “Скорую помощь” и принялась самостоятельно лечить больную липовым чаем. Павлик отправился в школу, Григорий на работу, а Серафим помогал мачехе: сидел возле Евы, подавал чай и менял компрессы. На мягкое урчание автомобиля никто не обратил внимание, как и на режущий скрип затормозивших покрышек.

Дверь резко открылась, и в неё ввалились два рослых типа, одетых в одинаковые, безупречного покроя красные костюмы и с тёмными очками на широких лицах.

– Где хозяин! – перекатывая челюстями жвачку, прогорланил первый (второй остался у двери).

Серафим в недоумении поднял голову, а Акулина выглянула из кухни.

– На работе…

Громила слегка замялся, даже терзать жвачку перестал. По низкому лбу проскочила морщинка. Затем он ещё интенсивнее заработал челюстями и прорычал, не раскрывая рта:

– Я так понимаю, ты его баба. Передай мужику, да и себе заруби где-нибудь, земля под вашими хибарами выкуплена, и скоро тут начнётся крутая стройка. Вам даётся пара дней, чтобы испариться и не мешать. Советую посуетиться и без выкрутасов. Шеф не любит лишних беспокойств и необоснованных проблем, так?

Нежданный гость криво ухмыльнулся и глянул на своего напарника. Тот в ответ осклабился и кивнул. Парни ещё с минуту постояли, брезгливо осматривая помещение. Перекинулись словами на непонятном жаргоне и, резко развернувшись, удалились, оставив приторный запах дезодоранта, с резким привкусом прогорклого мужского пота.

Акулина, широко открыв глаза, так и осталась немой в кухонном проёме, а Серафим не столько понял, сколько ощутил, что надвигается беда. Ева всхлипнула под его рукой.

Вечером, когда вернулись мужики, горячо обсуждали новость. Вспомнили, что в посёлке давно происходили странные вещи: весь район обгородили основательным забором из металлического жестяного шифера, появилась мощная строительная техника, многие дачники суетливо бегали, что-то увозили, о чём-то спорили.

Бывшие друзья-алкоголики, когда притон у Алтарёвых закрылся, разбежались по другим злачным местам, а с остальными дачниками они так и не сдружились. Вот и пропустили момент надвигающейся угрозы.

– Это же произвол! – возмущался Павлик. – Земля ведь законно принадлежит нам?

– Конечно, законно, – ответила за мужа Акулина, демонстрируя семье бумаги на дачную землю. – Надо идти в исполком, заявить в милицию.

Григорий хмурился, кряхтел. Сомневался он в возможности отстоять дом и землю.

– Похоже, тут замешаны серьёзные люди. Нам с ними тягаться бесполезно. Никто и ничто не поможет.

– Куда же мы пойдём, папа? – сморкаясь, воскликнула Ева. – Надвигается осень.

– Вот именно, – поддержала мачеха. – Надо бороться. Пусть хотя бы скомпенсируют нашу дачу.

– Вот насчёт компенсации ты правильно надумала, – приободрился глава семьи. – За это и будем бороться. Они не обеднеют, а нам подмога будет.

На том и порешили. На следующий день Акулина опять не вышла на работу, а отправилась в поход по государственным инстанциям. Проходила да вечера и вернулась уставшая, но удовлетворённая.

Ветер гонял по ухабистым дорожкам жёлтые листья. Находил дождь, и отовсюду веяло сыростью и унынием. Тем не менее, все были обрадованы итогами хождений поворотливой мачехи. Перестав пить, она обретала былую уверенность и напористость.

– Дудки им! – скрутила Акулина кукиш в сторону двери. – В юридическом отделе горисполкома мне сказали, что фирма, скупившая наш участок, должна скомпенсировать потерю по рыночной стоимости. А земля у нас, оказывается, дорогая, так как в черте города. И будут здесь строить отель на пять звёздочек. Вы понимаете, что это значит? – радостно блестели глаза у женщины.

– Ну, слава Богу… – выдохнул облегчённо Григорий. – Авось прорвёмся.

Все повеселели и с восторгом смотрели на мачеху. Сейчас она казалась волшебницей. Вот только Серафим был задумчив и серьёзен. Его не покидала необъяснимая тревога.

Прошли отведенных два дня…

Вокруг уже вовсю кипели подготовительные работы: сносились мощными бульдозерами дома, строения, фруктовые деревья; ровнялась земля под будущее строительство. Мусор вывозился громадными КРАЗами. Рёв моторов, гарь выхлопных газов, пыль забивали краски и звуки надвигающейся осени. Земля стонала и содрогалось от возмущения, но на её стенания никто не обращал внимания.

Решить вопрос с компенсацией никак не удавалось. Акулина даже не установила фирму – нового владельца посёлка. В исполкоме на неё смотрели как на ненормальную и просили прийти в следующий раз, поскольку земельный отдел завален более срочной работой! Разговоры с оставшимися обитателями посёлка, как правило, заканчивались проклятиями в адрес властей и новых богачей и никаких результатов не давали. Люди были разобщены, каждый спасался по-своему.

Ночь усталой тенью опустилась на то, что оставалось от строений и садов. Семья спала тревожным сном…

Сначала в нос ударил резкий запах бензина, а потом обдало жаром и стало трудно дышать. Серафим открыл глаза – комната наполнялась дымом, а за окном бушевало, гудело пламя! В доме уже слышались крики, плач и проклятия. Мальчик попытался встать, но что-то тяжёлое навалилось на него, подмяло под себя, и он потерял сознание…