Читать книгу Одинокость - - Страница 2

Отец умер неделю назад… Я никак не мог смириться с этой мыслью. Когда за три дня до этого навещал его в больнице, то видел перед собой крепкого мужчину, случайно лежащего на койке и говорящего всем своим жизнеутверждающим видом: «Протяну минимум сто лет – на меньшее не согласен!» – но утренний звонок лечащего врача подвёл черту под шестидесятилетней жизнью отца. Он так и не успел подержать на руках внучку…

В связи с этим печальным событием мы были вынуждены приехать из Петербурга в родной Челябинск, и, пока жена с дочерью пытались успокоить мать, я, чтобы излишне не тревожить и так измученное тоской сердце, решил посетить знакомый сквер, завсегдатаем которого был отец.

Шагая, мне казалось, что он, как в детстве, окликнет меня: «Мишка, холодно уже, надень шапку!» – и я, не без возмущения повиновавшись приказу, пойду на зов бархатного баритона, в котором нежность, победившая строгость, ложилась бальзамом на душу… Но ничего подобного не было: ветер сотрясал воздух, отнимая у деревьев последние пожелтевшие листья; да какой-то мужчина звал непослушного сына, который, как и я тридцать лет назад, искал острые ощущения.

Ещё мне показалось, что оставленные на тротуаре следы отображают протектор отцовской подошвы. Но я не мог удостовериться в этом до конца, потому что, откуда ни возьмись, пошёл колющий каплями дождь, смывающий грязь в одно большое месиво и морозящий мои и без того онемевшие пальцы, – я был вынужден направиться в сторону дома, мной избегаемого.

Я шёл быстро, глядя под ноги, опасаясь зацепить взглядом деревья, напоминавшие мне кладбищенские, с располагающимися между ними крестами, которые наряду с похоронной процессией наводили ужас даже на самое чёрствое и бессердечное существо… Я до дрожи боялся, что, забывшись, случайно подниму голову и вновь увижу ту самую картину. Но вдали уже виднелся дом. Я стал сильнее размахивать руками, пытаясь как будто бы взлететь, чтобы скорее выйти за границы ранящего меня мира…

Наконец я подошёл к дому. Это был многоквартирный пятиэтажный дом со шлакоблочными стенами, именуемый в народе «матрасиком». Немного постояв около подъезда, я подумал, что в квартире мне станет легче, открыл дверь, неохотно взобрался по ступенькам, с каждым шагом оттягивая роковую минуту объяснения с матерью, заставил себя подняться на лестничную площадку четвёртого этажа и позвонить в звонок.

Дверь открыла жена, две недели не отходившая от моей матери. Я был поражён тем, насколько скорбь исказила милые черты лица.

– Как мама? – спросил я, прорезывая голос сквозь образовавшийся в горле комок.

Но за глупостью вопроса ответа не последовало. И я был безмерно благодарен ей за это! Действительно, как может чувствовать себя человек, привыкший на протяжении сорока лет совместной жизни опираться на плечо близкого, поверяя ему даже такие секреты, о которых можно было бы рассказать только Богу, – а сейчас всё это рухнуло в одночасье.

Наташа постояла чуть-чуть и решила пойти к матери, а я, взяв её легонько за руку, притянул к себе и поцеловал в лоб. Меня словно током ударило – в памяти всплыл эпизод, как я теми же губами целую отца, лежащего в гробу. Оторопев от внезапного сравнения, я быстро пошёл в ванную, умылся, стремясь отогнать кладбищенские мысли, сильно терзавшие.

Я вышел оттуда. Из зала показалось лицо матери, скрывшееся обратно со звуком моих шагов. Мне хотелось верить, что никакого лица не было и всё это продукт моего расстроенного воображения, или, даже если лицо и было, то спряталось оно совершенно по другой причине, – но я слишком хорошо знал, что и лицо было, и причина его исчезновения – я.

Как мне объяснить ей, почему мы все эти годы обещали приехать к ним, но между ними и отдыхом в Турции выбирали последний? Сказать, что всё это Наташа, а я, мол, ни при чём, заложник ситуации?.. Но разве не я бронировал номера в отеле, а по приезде первым делом не отправлялся на пляж плескаться в солёной воде и дышать одурманивающим морским воздухом?.. Каждый вопрос ложился на совесть непосильной ношей.

Из зала выбежала дочка. Маша была единственной из нас, сохраняющей радостную улыбку в силу четырёхлетнего возраста, оберегающего её психику от понимания происходящего. Она стояла и немного смущалась белоснежного локона, непокорно выбивающегося из-за уха и не желающего подчиняться движениям пухленькой ручки, тщетно пытающейся обратно его завести. Я взял Машу на руки и поцеловал – она словно и ждала этого. Дочь крепко обхватила мою шею и беспомощно повисла, находясь в таком положении около нескольких минут, – до того момента, пока мой взгляд не остановился на двери отцовского кабинета. Я поставил Машу на пол, а сам подошёл к двери.

Не хотелось заходить в кабинет отца… Изначально я был твёрдо уверен, что он вылечится и опять сутки напролёт будет сидеть в нём, а теперь у меня сжималось сердце, – но я понимал, что рано или поздно это придётся сделать, и, проявив волевое усилие, открыл дверь.

Те же стены, давно обклеенные обоями, не выдерживающими критики, ещё не осознавшие утраты хозяина и продолжавшие безмятежно висеть. Зеркала деревянного шкафа отражали солнечные лучи, а на большом массивном столе лежали учебники по физике, вызывавшие интерес у отца до последних дней жизни.

Я сел за стол и вытащил из ящиков папки, среди которых попалась ветхая тетрадь, недовольно выругавшаяся шелестом истрепанных листов, после того как я случайно уронил её на пол.

Разложив всё бумажное наследие по стопкам и решив про себя, что на сегодня хватит волокиты, увидел всё ещё смиренно лежащую на паркете тетрадь, взял, неторопливо открыл и начал читать… Пытаясь понять: откуда взялась здесь эта тетрадь?.. чья она?.. и кто эти люди, о которых в ней повествуется?..