Читать книгу Ошибки - - Страница 2

Теплый зимний вечер. Посланные черным, как смола, небом, оседают на землю крупные снежные хлопья. Я сижу на старых скрипящих качелях, напротив меня – Максим Логинов. Макс выглядит таким, каким я помню его по школе – с грустной и усталой ироничной улыбкой и взглядом как будто сквозь меня. Это не признак высокомерия, как могло бы показаться. Просто Максим всегда витает в своих облаках. Мы частенько проводили так время вдвоем, общаяясь после школы.

Меня посещает стойкое ощущение дежа вю. Как будто мне уже это снилось, просто я забыла. Может, и снилось. После смерти Илии я видела очень много снов, но все они с годами исчезали из памяти – как песок сквозь пальцы.

Первое время, когда я видела осознанные сновидения, я любила «затаскивать» в них своих детей. Создавала для нас огромный зеленый луг с бабочками и стрекозами, где мы проводили пикник, весело разговаривали, играли. Мои папа и мама тоже бывали с нами, они любят внуков. Я была бы счастлива, если бы у меня получилось увидеть Илию, но увы – его образ всегда ускользает от меня, и материализовать его не получается. Нечестно. С Леной тоже ничего не выходит. Она давно умерла, наверно, я ее уже забыла… но в таком случае почему я не могу воссоздать образ Илии?! Его я никогда не забываю!

Последние годы тяжело даются. И я начала замечать, что стараюсь так отвлечься, чтобы вообще не видеть снов. Все равно дети в этих – да, безумно прекрасных, счастливых, но всего лишь снах – ненастоящие. И эта иллюзия счастья, какой бы прекрасной она не была, не должна замещать настоящую, тяжелую и трудную жизнь.

Пытаюсь отвлечься от грустных мыслей. У меня есть работа. Сегодняшний сон нужен не для души, а для дела. Я последую совету Ростовцева – хочу обдумать его предложение. Для этого мне и нужен Максим. К счастью, хотя бы его у меня получается представить во сне.

– Лиза, здесь что-то не так, – говорит Макс. – У меня ощущение, как будто я здесь уже был.

Снящиеся люди всегда реагируют на меня с удивлением.

– Неудивительно, ты же тульпа, а не настоящий Максим. Ты – проекция моих воспоминаний о нем, поэтому ты испытываешь дежа вю так же, как и я. Но на самом деле ты – это я.

– Ты взрослая, а я чувствую себя как ребенок.

– Мне сорок один. Я такая какая и есть. А тебе семнадцать, потому что мне так удобнее.

Максим смотрит на свои руки, загибает пальцы. Интересно, что он пытается посчитать.

– Так странно. Мне кажется, это ты мне снишься, – отвечает он.

– Ничего страшного, я не возражаю, – говорю я. – Можешь думать, что я – проекция твоих воспоминаний о Лизе. Это неважно. Думаю, тебе все же лучше считать, что я настоящая. Главное не запутаться.

– Ты сказала, что я – «тульпа». Что это такое?

– Созданный силой разума двойник. Это из «Твин Пикса», – поясняю я.

– Не помню там такого… Слушай, давай так… – Максим оживляется, спрыгивает вниз и останавливает качели. – Я буду как агент Купер, а ты – Лора Палмер. Помнишь его первый сон? «Мы встретимся через двадцать пять лет». И поцелуй. В конце концов, прошло уже двадцать лет, как мы дружим. Не будем ждать еще пять, поцелуй меня. Во сне-то можно?

Я не обращаю внимание ни на это неуклюжее приставание – он не всерьез, ни на ошибку с подсчетом прошедших лет – настоящему Максиму было трудно считать из-за дискалькулии, очевидно, что его двойник перенимал это свойство. Снова. Каждый раз как первый.

– Я совсем не похожа на Лору Палмер. В отличие от.

Он знает, от кого.

– Да, – грустно улыбается Максим. – Ты скорее Донна Хейворд.

Что-то в этом есть. Но я, конечно, не так красива. Кстати, надо погуглить, почему ее не взяли в третий сезон.

Я достаю из кармана пачку сигарет, так кстати лежащую в кармане, и раскуриваю одну из них. В настоящей жизни я уже сто лет как бросила (да я толком и не привыкала), но во сне иногда себе позволяю.

– Довольствуйся суррогатом, – сделав небольшую затяжку, я передаю сигарету ему, оставив на фильтре смачный след от помады. Странно, но когда мы в школе выкуривали одну сигарету, затягиваясь по очереди, или выпивали одну бутылку пива на двоих, это казалось естественным и совсем не интимным. Все робкие поползновения Максима «развивать» отношения я оборвала на корню, а вскоре они прекратились сами собой – Макс нашел, кого ему любить. Со временем он стал моим самым близким другом.

Затянувшись, Максим возвращает сигарету назад.

– Знаешь, ты меня трижды по-крупному спасла. Вот бы вернуть тебе должок.

– Не знаю, о чем ты. Самое лучшее, что я сделала – нашла тебе жену.

– Да, это был последний из трех. Жаль, что так вышло, Лиза…

– Ты точно не убивал Лену?

– Конечно, нет.

Глупый вопрос. Если я не верила в его виновность, конечно, и Максова тульпа не верила.

– А кто убил?

Максим не отвечает на этот вопрос. Неудивительно, откуда ему (то есть мне) это знать.

– Сомневаешься в моей невиновности… – с укоризной говорит Макс. – Может быть, ты назвала младшего сына, как меня, не потому что я для тебя много значу, а потому, что ты упрямая, как овца?

Он пытается уйти от ответа. Я не возражаю, не хочу ковыряться в прошлом, тем более, таком неприятном.

– Это бараны упрямые. А овцы тупые.

Я выбрасываю недокуренную сигарету в сторону. Не чувствую никакой вины, потому что я и не мусорю. Окурок просто растворяется в ночи без следа.

– Здесь мрачновато, не находишь? – спрашиваю я и не дожидаясь ответа, решаю сменить обстановку.

Школьный кабинет литературы мне нравится гораздо больше. С ним связаны хорошие воспоминания. Мы с Максом любили оставаться на дежурство вдвоем и могли часа два проболтать под портретами классиков.

Легкое движение руки, синхронное с нужным образом, всплывающим в моих мыслях. Извлекаю детали из постаревших воспоминаний. Результат выглядит неплохо.

Пора заняться собой.

Я легким движением сбрасываю с себя зимнее пальто и шапку куда-то за учительский стол. Вообще-то я аккуратная, но привычка осознанных снов сделала меня несколько несобранной.

Думаю, мне сейчас куда больше пойдет строгий серый деловой костюм. Несколько стесняет движения, но подчеркивает тонкую талию – ту немногую часть тела, которую мне не стыдно подчеркнуть. Ухмыляюсь забавной мысли – все остальное подчеркнуть просто невозможно ввиду почти полного отсутствия.

Мне не нужно переодеваться, одежда просто меняется. Я добавляю к каблукам пару лишних сантиметров, чтобы смотреться выше. Небольшое баловство с моей стороны.

Максим аккуратно кладет зимнюю куртку на парту перед собой. Занял место на первой парте и с интересом смотрит на меня. Как будто не знает, что я задумала.

Я думаю о том, что было бы забавно увидеть Макса в советской школьной форме, но сдерживаю себя. Это будет слишком. Пусть будет аутентичным.

– Тебе не кажется, что мы пропустили несколько логичных этапов до того, как перешли к ролевым играм? – ехидно отмечает он. Видимо, он как-то прочувствовал мои мысли о школьной форме. Строгая учительница и нашкодивший ученик… Да, трудно будет воспрнимать его как семнадцатилетнего.

– Помолчи, Логинов. А то получишь линейкой.

– Ты великолепна в образе учительницы.

Я пропускаю его комплимент мимо ушей и молча беру в руки мел. Вывожу в верхней части доски: «Классная работа…».

– Лиза, ты такая красивая… Тощая, как школьная указка.

Тощая… Комплименты никогда не были сильной стороной моего друга.

– К директору захотел? – я бросаю замечание через плечо и продолжаю чуть ниже: «Решение об участии…».

– Злючка-сердючка. Училка моей мечты.

Не обращаю внимание. Старательно пишу аккуратным почерком: «Решение об участии в операции по поимке серийного убийцы в качестве наживки».

Затем разделяю доску пополам, озаглавив части – «за» и «против». Пишу в графе «против»: «Риск для меня и моей семьи». Сажусь за учительский стол.

– Макс, я хочу, чтобы ты попытался убедить меня принять предложение Ростовцева.

– Я не хочу, чтобы ты его принимала. Ему на тебя наплевать, он просто делает свою работу. Ты ему ничем не обязана. Садись в поезд и возвращайся к любимым детям. Поступи разумно.

Я вздыхаю.

– Разумно и где-то даже цинично могу рассуждать и я. Я неспроста сделала, что тебе сейчас семнадцать. Мне нужен тот самый Максим Логинов – романтичный, наивный, неловкий, но добрый и смелый мальчик. Тот самый, который заступился за тихую и скромную замухрышку. Влез в драку, не думая о последствиях.

– Ты же понимаешь, что мне на самом деле столько же, сколько и тебе?

– Постарайся хотя бы притвориться.

Максим поднял руку, демонстрируя готовность отвечать урок.

– Логинов, к доске, – скомандовала я.

Макс подходит и молча добавляет к моей записи слово «маловероятный».

– Поясни.

– Ты очень драматизируешь ситуацию. Скажи чисто технически – как убийца может выйти на твоих детей? Вряд ли у него есть доступ к информации о твоем местожительстве. А слишком активно проявлять к тебе интерес рискованно – засветится.

– Ему необязательно вообще светиться, – опровергаю я. – Мои дети активно пользуются соцсетями. Там он их и найдет

– Можно подумать, в Иркутске мало Ивановых…

– С еврейскими именами? – парирую я.

– Ну, хорошо, найдет, а потом что?

– Узнает по фотографиям и общим группам, где учатся. Дальше можно и проследить.

Максим стирает в слове «маловероятный» часть «мало».

– Но не сто процентов, – говорит он.

– Есть такое понятие – катастрофичность события, некая абстрактная величина. Для адекватной оценки рисков ее надо умножать на вероятность. То есть даже если событие маловероятное, но очень опасное, игнорировать его нельзя. Катастрофичность любых неприятностей с моими детьми для меня абсолютна. Я не буду подвергать их опасности. Считай это моим основным принципом.

Не представляю, чем покрыть такой довод. Макс пишет в столбце «за»: «Новый интересный опыт». Пытаться меня убедить подобным аргументом – все равно что вручную дотолкать товарный поезд отсюда и до Москвы.

Я стираю его запись и заношу в графу «против»: «ужасный опыт».

– Почему?

– Я ненавижу насилие. Участвуя в данном расследовании, мне придется ознакомиться с материалами дела. Такое себе удовольствие.

Макс не сдается: «помощь полиции – хорошо».

Я ухмыляюсь, снова стираю и пишу на правой стороне: «помощь полиции – плохо».

– Почему? – искренне удивляется Максим.

– Хороша полиция, – криво усмехаюсь я. – Привлекает к такому серьезному и опасному делу гражданское неподготовленное лицо. И давай начистоту – я хорошо знаю методы работы наших органов. Когда главное побыстрее закрыть любого мало-мальски подходящего человека, чтобы заработать себе очередную звезду. Когда выбивают признание и подбрасывают улики.

– Из меня не выбивали признание.

– Тогда почему ты признался? И вообще, откуда тебе знать? Ты же не настоящий Максим.

Он пожимает плечами.

– Чувствую себя настоящим.

– Дело не только в тебе, – говорю я. – Илия работал адвокатом, какое-то время по уголовке. У меня нет никакого пиетета к полиции. Я много неприятного могу тебе рассказать.

– Охотно верю. Но ты уверена, что здесь такой случай? Да, Ростовцев – это циничный манипулятор, и ты должна быть осторожна. Но в своем стремлении найти убийцу он выглядит искренним.

Мы стоим рядом, смотрим на исписанную доску. В графе «за» так и не появилось ни одного аргумента.

– И все же я здесь, – словно угадав мои мысли, говорит Максим. Да что я говорю, чему удивляюсь? Так и должно быть. У нас общие мысли.

– Да, – неопределенно киваю я.

– Чем он тебя зацепил?

– Жертвами убийств. Легко думать о каких-то чужих умерших в страданиях людях. То есть не легко, конечно, но можно не обращать внимание. Но когда ты узнаешь имя, когда понимаешь, что где-то осиротел ребенок, где-то воет чья-то мать, когда представляешь себе все муки, что испытали эти девушки перед смертью – страх, унижение, отчаяние… Я не могу быть спокойной. Не могу развидеть и забыть.

Максим уверенно подходит к доске и пишет в графе «за»: «ты сможешь спокойно спать».

Я возражаю:

– Но я прямо сейчас спокойно сплю.

– Это пока. Ты вернешься в Иркутск, к своей семье и прежней жизни. Материалы, которые предлагали тебе, опубликует кто-нибудь другой. А спустя месяц ты прочитаешь про жестоко убитую известным уже энским маньяком какую Машу Петрову. Тогда твой сон ухудшится.

Он говорит совсем как Ростовцев.

– А знаешь, что будет потом? – продолжает Максим. – Почувствав, что кольцо вокруг него сжимается, убийца переедет в Иркутск. В большом городе затеряться намного легче. И потом, если эту мразь не поймают, будут, к примеру, Вика, Рита…

Максим поворачивается к доске и вписывает в графу «за»: «Соня».

– Не пытайся меня этим испугать. Вероятность того, что это случится, один на миллион.

– Лиза, не в страхе дело. А в тебе. Если ты откажешься помочь сейчас, то в каждой убитой девушке будешь видеть Соню или Розу.

К сожалению, он прав.

– Давай я скажу, как оно на самом деле будет, – говорит Максим. – Твоя статья не сыграет вообще никакой роли. Поймают его или нет – от тебя не зависит, не нужно переоценивать свою значимость. Ты вернешься в Иркутск, в твое резюме добавится опыт работы с полицией. Если выродок продолжит убивать, тебе будет больно и обидно… Но тебя не будет грызть совесть. Потому что ты сделала все, что от тебя зависело.

– Когда ты стал таким циником, Максим?

Он пожимает плечами.

– Я вырос, Лиза. Меня окружили циники, и я заразился этой болезнью. Это очень опустошает. Но в тебе всегда было больше огня. Внешне такая спокойная и даже холодная… но внутри бушуют страсти. Я надеюсь, ты никогда не очерствеешь, подруга.

Молчу в ответ. Тоже на это надеюсь. Но умом понимаю, насколько проще быть черствой.

Похоже, я скоро совершу опрометчивый поступок, продиктованный незрелыми эмоциями. Надеюсь, мне не придется заплатить за него слишком большую цену.

Чтобы поддержать, Макс крепко меня обнимает.

Как же мне его не хватает… Как Лены. Как Илии…

Мысли о муже расстраивают меня окончательно и чтобы не расплакаться на плече у друга, я просыпаюсь.