Читать книгу Витамина - - Страница 2

В конце августа – начале сентября, мы были женаты уже год, мужу приснился сон о том, как меняется вероятность зачатия от количества незащищённых половых актов. «Там на доске была написана формула и график. Получается, на 16-ый раз наиболее вероятно наступит беременность». «Ну, и сны у тебя, математик… 16-ый, потому что у меня день рождения 16-ого? Проверим?». «Я не математик, не знаю. Можем и проверить».

**

Когда мне было 10 лет, почти исполнилось, мама сообщила, что летом на свет появится малыш. Кажется, пол ребёнка тогда был неизвестен. Как бы вы отреагировали? Я плакала. Навзрыд. У меня случилась истерика, жизнь закончилась.

Мне так не хватало внимания родителей, мне так хотелось больше времени проводить только вместе с ними! 5 дней в неделю они уезжали на работу до рассвета и возвращались затемно. 2 дня в неделю они хотели выспаться (теперь я их понимаю) и поддержать социальные контакты – встретиться с друзьями. Отпуск летом проходил семьёй, но в разъездах, обычно с кем-то ещё, теми же друзьями или родственниками. Я мечтала быть с ними, ходить гулять, втроём ездить в зоопарк, только мама, папа и я. Всё это бывало, идиллические моменты, всем весело, все счастливы, но исключительно редко, недостаточно. Такого, что мы сидим дома и играем во что-то втроём я вообще не помню. Играли только вдвоём с папой: в карты, в футбол (его ворота – дверь на кухню, мои прямо напротив – шкаф в коридоре). А если я пыталась привлечь к нам маму, он ревновал и обижался. Когда я пошла в школу, даже игры с папой закончились.

Нам троим, как я это видела, постоянно кто-то мешал: другие взрослые, дети, родственники, дела по дому, работа. Я думала, родители меня понимают и изо всех сил ищут возможность исправить эту несправедливость. А они решили завести ещё одного человека, чтобы он дополнил список отвлекающих нас людей. И что за человека – малыша, который требует 100% внимания, который такой маленький, миленький и беззащитный! Я же уже превратилась в гадкого непропорционального утёнка-подростка и практически не требовала ухода. Выросла, значит, о моём существовании вообще можно забыть.

Такая любимая и желанная мама только что призналась, что предала меня, добровольно и наверняка умышленно. Теперь она обещала, что всё будет хорошо, «любовь не делится, а умножается», ей не придётся ездить на работу, она будет сидеть дома, времени для нас станет больше… Обман. Если она может запросто бросить работу, почему до сих пор этого не делала, я же просила? Значит, она готова остаться дома только ради малыша. Вот, уже начинается.

Но как ни странно я прекрасно тогда понимала, что сделать уже ничего нельзя, будет малыш, придётся смириться и как-то жить дальше. А ведь я постоянно твердила, что «не хочу братика или сестричку», папа ещё меня дразнил: «а он будет-будет, будет у тебя братик!». Я плакала: «мама, скажи, что папа шутит и обманывает, не будет никакого братика!». И она всегда подтверждала, да, шутит и обманывает. А теперь призналась сама. Я не помню папу в том разговоре про настоящего малыша, его почему-то не было рядом. Я помню, как сначала очень рассердилась на маму, а потом всхлипывала у неё на руках, а со слезами выплакивала последнюю надежду и свои разрушенные представления о счастливом будущем втроём.

Январь

Мой последний курс в МГУ, второй год магистратуры, диплом и что-то неизвестное дальше. Мы с мужем пережили несколько кризисов, притёрлись и договорились, что иногда можно не предохраняться, «без пакета». Ради смеха, проверить его сон (кто бы ещё считал, сколько там раз уже было). Казалось, что беременность не наступит так просто, или что ничего страшного в ней нет. Мы вместе, а с остальным, авось, разберёмся. Легкомысленно, но по любви.

После новогодних праздников, не помню, какого именно числа, я заметила задержку в 5-8 дней и сделала самый дешёвый тест на беременность. Не поверила, купила ещё один. Это реально? Ты тоже видишь две полоски? Это… так волнительно, просто не верится, и что теперь? Тут же позвонила маме, рассказала, и плакала, и смеялась, а она радовалась и утешала. Мама и папа станут бабушкой и дедушкой, моя 13летняя сестрёнка – тётей, а годовалый братик – дядей! Вау. Муж стал очень заботливым, внимательным и сговорчивым. Я стала очень вдохновлённой. Впервые за долгое время сочинила стихотворение. Практически не нервничала перед экзаменом (небыль!). Рассказала Ивану Николаевичу, любимому научному руководителю, на что он с улыбкой отреагировал: «Немножко рановато, конечно, диплом бы защитить, но очень здорово!».

Пока ничего делать не нужно, только ждать. И пытаться осознать и поверить.

Зимняя сессия пролетела, наступили мои последние университетские каникулы. Все годы до этого на каникулярную неделю мы с МГУшной компанией уезжали в поход в тёплые горные края, в этот раз планировались испанские Пиренеи. Но у меня не было визы, да и ранний срок беременности наверное не совместим с 15 килограммовым рюкзаком, сном в палатке и дикой жизнью. Может, лучше нам вдвоём съездить на Мальту? В Японию? Хотелось в тепло.

В итоге мы отправились втроём с папой и мужем (оба Василии) на машине в Краснодарский край («да там не хуже, чем на Мальте! И тоже наверное тепло. И деньги нужно экономить») к бабушке с маминой стороны (она с порога догадалась, что мы с новостями), а потом в Ставропольский край к другой, нелюбимой родственнице, с которой я хотела встречаться меньше всего на свете, в горы, на Домбай.

Я волновалась из-за скользкой дороги и тумана на выезде из Москвы. За папу, который был вынужден по такой погоде вести машину 18 часов к ряду. В Краснодаре было мерзостно, промозгло, серо, -5 с дождём. Но мы всё равно гуляли по странному новому парку, разбитому владельцем местной футбольной команды, фотографировались с кустом в виде быка. После еды в кафе на территории парка, или после чашки кофе, или виной тяжёлая дорога – у папы очень сильно заболел живот, я снова переживала. Мой токсикоз медленно подкрадывался, но пока тошнило только от голода: достаточно было непрерывно что-то жевать и тошнота проходила.

Программа путешествия была выполнена, мужу показали края моих предков, и нам даже подвернулся один по-настоящему тёплый солнечный денёк. Но два наиболее ярких воспоминания, оставшихся от поездки, – про моё нездоровье. Первое – нечеловеческая головная боль после 12 часов, проведённых высоко-высоко над уровнем моря, на том самом Домбае, где муж, по настойчивой рекомендации моего папы, впервые встал на горные лыжи и потерял одну из них на середине спуска с горы. Именно поэтому мы задержались на большой высоте так надолго – искали лыжу, всё равно не нашли. Зато сколько впечатлений! Я всегда сразу пью таблетки от головы, но тут пыталась терпеть: «вроде при беременности нельзя пенталгин», уснула с трудом, только благодаря физической усталости. Посреди ночи я проснулась, казалось, что голова – это извергающийся вулкан, хотелось выбросить её в окно. Но я выбрала выпить таблетки, проглотила сразу два спасительных пенталгина: «риски для здоровья матери превосходят риски для плода».

А второе воспоминание – тошнота. Хорошее тоже было, но с каждым днём тошнило всё чаще и сильнее от запахов, от какой-то еды, от голода. Обратно я улетела на самолёте одна, а они также на машине приехали позже, ещё и привезли ту самую родственницу, которой запрещено было рассказывать о моей беременности, я не хотела этого (позже папа повесил на холодильник моё направление на анализы и всё рассказал ей), как и ехать с ней в одной машине. «У Саши экзамен, ей надо вернуться раньше, поэтому полетит вперёд, без нас».

Сейчас на фотографиях из той поездки мы кажемся мне беззаботными и очень счастливыми.

Февраль

Я посетила первое УЗИ, платное, в какой-то хорошей, по словам родителей, клинике. Это было очень правильное и приятное начало ведения беременности: узист молодой мужчина спросил предполагаемый срок и широко улыбнувшись сообщил, что уже можно смотреть ребёночка трансабдоминально и «ничего не придётся в меня погружать». Он очень внимательно всё посмотрел и принялся приветливо рассказывать и показывать на экране, что уже видно, что сейчас всё в порядке и соответствует сроку 6-7 недель, как я и сказала. Есть небольшой тонус матки, но это очень частая история, так что, при отсутствии других жалоб, переживать не о чем. Первый и последний раз я вышла от врача счастливая и с улыбкой.

В этот же день был приём у гинеколога. Мы решили, что я буду наблюдаться в Лобне, потому что это понятно, это по прописке, мама рядом и тоже здесь вела беременность, пусть жили мы в Москве, пусть придётся ездить на электричке и автобусе. Эту поликлинику видно из окна комнаты, где прошло моё детство. Врачом был мужчина, похожий на кощея бессмертного, у него наверняка никогда не было и не будет детей. Он не смотрел на меня, не улыбался, не был приветлив, говорил не открывая рта и норовил за что-нибудь меня отчитать с первой и до последней нашей встречи. Он сразу мне не понравился: тощий, сутулый, с длинным носом и выпуклыми глазами – неприятный, но законченный образ. Но какая разница, я же не развлекаться и радоваться к нему хожу. Зато медсестра – розовощёкая, пышущая жизнью, доброжелательная тётенька с фамилией Ломоносова, знак, я же в МГУ учусь. Правда, писала она безграмотно: «должность: стажор-иследователь».

Как оказалось, я очень мало знала о ведении беременности. Я не знала, например, что за беременными так пристально следят и ездить к врачу придётся каждые две недели. Чтобы в 8 утра уже сидеть в очереди на сдачу крови («кто последний?» – «я, но за мной мужчина в красной шапке, он пока отошёл, и ещё должна подойти молодая женщина с ребёнком, не знаю, где они» – «Так за вами ещё бабушка, пожилая такая женщина в очках была!» – «Какая женщина в очках? Это я женщина в очках. Не слушайте их, за мной будете, девушка»), ночевать приходилось у родителей в Лобне, вставать ранним тёмным зимним утром, мыться, писать в баночку, без завтрака, запивая тошноту водой, ехать в поликлинику (папа завозил меня туда на машине по дороге на работу). Потом я обычно возвращалась в «квартиру» (родители несколько лет назад переехали жить в дом в километре от «квартиры», места, где я выросла, той самой, с видом на поликлинику), съедала горячие (уже холодные) бутерброды, которые мама сделала для меня, ложилась спать, просыпалась к приёму у кощея, снова сидела в очереди («девочка, здесь принимает гинеколог, педиатр дальше по коридору»), в кабинете раздевалась и обследовалась на ненавистном кресле, вслушивалась в невнятное бормотание врача – всё вместе ужасная пытка. Но никто не говорил, что будет легко.

Я никогда в жизни до постановки на учёт по беременности не бывала в гинекологическом кресле, боялась его и на медосмотрах в школе врала про половую жизнь. На первом приёме я не знала, как в него вообще садятся (мне было почти 24 года), а на последующих – никогда не удавалось сесть правильно с первого раза, чтобы врач не цедил недовольное: «Ближе-ближе давай. Ноги шире, кого тут стесняешься, быстрее», хотя я старалась. Ко всему прочему неприятному, кресло стояло напротив окна с тремя полосками оборванных вертикальных жалюзи. Кабинет гинеколога находился на втором этаже. Интересно, видно ли меня из окна моей же комнаты в бинокль?

«Беременность несовместима со стыдливостью за своё голое тело,– сделала я вывод, теперь, пока ребёнок не появится на свет, моё тело принадлежит врачам». Врачам, посланным мне провидением, ведь от добра добра не ищут, нечего вертеть носом и привередничать. В конце концов всё ведь в первую очередь зависит от меня, от моего организма, а улыбается мне гинеколог или ругает меня – какая разница.

С середины февраля меня тошнило постоянно, почти от всех запахов. Начался ринит беременных, от которого невозможно избавиться, а ещё обильное слюноотделение, что только усиливало желание вырвать. Хотелось всё время лежать, но в таком положении слизь скапливалась быстрее, стекала в горло, тошнота усиливалась. Ничего не хотелось есть, в магазинах пахло по-разному, но везде отвратительно. Я не могла мыть посуду, убирать, готовить. Впрочем, оказалось, что муж неплохо справляется с большинством домашних обязанностей, на него можно было полностью положиться. А все эти трудности только сближали нас.

Надо упомянуть, я очень боялась, что меня по-настоящему вырвет. Последний раз это со мной случалось в раннем детстве, года в 4. Всю жизнь я гордилась тем, что меня не укачивает в транспорте, что во время отравления всё ограничивается поносом, «меня никогда не рвало в сознательном возрасте!» – такой мой личный подвиг. Так что теперь я изо всех сил сопротивлялась, боролась с подступающим к горлу тошнотным приливом как могла: ела каждый час, пила много воды, не думала о еде (кажется, церукал нельзя беременным?). Первый раз меня всё же вырвало совершенно внезапно, на улице, я даже не успела осознать, что проиграла в этой борьбе с токсикозом. Шла с работы к электричке, потихоньку, чтобы не раскачать голодный неспокойный желудок, вдруг захотелось сплюнуть лишнюю слюну – а вместе с ней вырвалась порция блевотины. С того момента мне стало морально (да и физически на время тоже) легче, пришло смирение. Да, очень противно, тело будто вывернутый наизнанку карман на ветру, во рту мерзкий привкус, но не так страшно, как я думала. А сгоревший подвиг – пусть, вряд ли в обществе принято обсуждать, кого когда последний раз рвало. С тех пор рвота случалась периодически.

Едва заметно увеличивался живот, грудь приняла непривычно округлую форму, а я худела. Физически стало тяжело долго ходить и стоять в транспорте. «Уступайте места пассажирам с детьми и беременным женщинам», но кто же поверит, что я беременна, я и сама не до конца верила. Я шутила, что собрала комбо из трёх противопоказаний для сдачи донорской крови: беременность, низкое давление, вес меньше 50 кг.

**

В год нашей свадьбы, за пару недель до неё, родился мой братик. Человек, для которого я никогда не существовала без мужа, для которого всю жизнь – мы.

Моя одноклассница и подружка, которая всю старшую школу мечтала и рассуждала об отношениях с мальчиками, так и не случившихся тогда с ней, но уже бывших у меня, вышла замуж на неделю раньше, чем мы поженились с Васей. В то свадебное лето мы как раз с ней встретились впервые за несколько лет, пообсуждали жизнь, учёбу, тяготы её беременности, будущее. А в январе у неё родилась дочка. Вот это чудеса!

Март

Токсикоз мешал жить. Я едва справлялась с остатками пар, первым курсом японского языка, работой в лаборатории и с детьми на занятиях по робототехнике, которые я вела. А ещё ведь диплом надо писать. «Ничего, после 14 недели отпустит. Появится необыкновенная продуктивность, всё успеешь!» – утешала мама. Ох, сколько же ещё. Я весила на несколько килограмм меньше, чем до беременности. Есть могла далеко не всё и маленькими порциями. Помню, что очень хотелось киви, творожков Даниссимо с киви, апельсинового сока и конской колбасы – от всего этого тошнота отступала, всё внутри расслаблялось.

Крепла мысль: «Как я, такая тщедушная и маленькая, могу „вырастить и выкормить” внутри целого человека?! Откуда ресурсы взять? Я и одна-то еле выживала в этом теле, а тут кто-то ещё пытается…». При этом, как ни странно, традиционная зимне-весенняя простуда меня миновала. И на душе было скорее спокойно, было смирение и любопытство. Никакого страха, бояться некогда и вроде нечего. Я придерживалась курса «не называть плод/зародыш ребёнком», всякое может случиться, лучше не привязываться заранее к тому, что или кого так легко потерять. Преподаватель эмбриологии в ВУЗе говорил, что самый большой кризис, который выпадает на долю человека, происходит не «в среднем возрасте», а в утробе матери, когда массе клеток нужно прикрепиться к матке и упорядочиться в слои зародыша. А потом в правильном месте сформировать «голову и хвост», конечности, органы… Всё такое хрупкое, думала я, не стоит загадывать, что угодно может случиться. Но страшно не было, я доверяла «провидению». Возможно, через чур, наверное стоило брать больше ответственности, больше выбирать и действовать.