Читать книгу Чужая истина. Книга вторая - - Страница 4

*******

Протерев сапоги льняным маслом, нужно дать ему немного впитаться, а после насухо растереть чистой тряпицей. А на хорошую телячью кожу, должным образом промасленную и полированную, просто нельзя не засмотреться. Эйден засмотрелся. Обувка что надо. Месяц в седле и пешком не оставили и следа, голенище не потёрлось, маленькая подковка на низком каблуке чуть блестела.

Вернувшись под вечер, он привёл себя в порядок, почистил одежду от пыли пригородных дорог и решил поискать товарища. Служанка, стройная и симпатичная, как и все в этом почтенном заведении, рассказала, что видела мастера на заднем дворе, с железными господами. Эйден заказал в нижнем зале две бутылки вина, которое здесь было просто неприлично дорогим, и, придерживая их подмышкой, отыскал нужную дверь.

Задний двор оказался просторнее переднего, не такой вычурный и помпезный. Никаких роз, колонн или барельефов на фасаде. Крепкие деревянные столы с лавками, начисто метённая брусчатка, да частично затянутая плющом кирпичная стена, с калиткой, распахнутой в узкий проулок. Посреди двора азартно шумели лайонелиты, неодоспешенные, хоть служанка и назвала их железными господами, в форменных серых дублетах с чёрными рукавами и подбитыми ватой плечами. Пять-шесть рыцарей окружали стол, и что там происходило – рассмотреть было тяжело.

– Эйден. Давай-ка лучше к нам, – донёсся слева знакомый голос, – если заинтересуют кости – сыграем чуть погодя. – За одним столом с Аспеном сидел долговязый паренёк с худым лицом и внимательными глазами. – Познакомься, это Лю́тер. Лютер – мастер Эйден.

Паренёк поднялся, вежливо кивнул, приветствуя. Оказавшись повыше Эйдена и чуть не на полголовы выше Аспена. Протянутой руке вроде как немного удивился, но крепко пожал в ответ. От предложенного вина отказался.

– Благодарю, но воздержусь. Отец не велел.

– Юноше четырнадцать, – пояснил артефактик, – выпьем на двоих. Поддержи нашу увлекательную беседу, если случится меня поправить – не стесняйся. О чём это я… Да, при Аргайлах тоже бывали и засухи, и голод, и тому немало летописных свидетельств. Однако, урегулировать такие естественные невзгоды удавалось с куда меньшими последствиями и потерями. Немало мощёных дорог, речная торговля. Поставки из Золотой долины и Леммаса, в конце концов. А ведь хорошие отношения бывают только меж равными соседями. Между теми, чьи силы схожи.

– И велика ли цена таких «хороших отношений», если они заканчиваются, стоит лишь отлучиться отцу семейства? – Лютер чуть сутулился, будто ощущая неловкость от того, что вынужден не согласиться со старшим. Однако и соглашаться явно не собирался. – В вопросах престолонаследия нередко возникают такие…

– Шероховатости, – подсказал Аспен, улыбаясь одними глазами.

– Да. Шероховатости. Но лорды-наместники, безусловно, разобрались бы между собой. Как разбирались много раз до того. Выбрали бы лучшего, имеющего больше прав, поддержки, способностей. А «добрые соседи», леммасийцы и прочие, вогнали нож в спину.

– В спину, уже изрядно израненную заговорщиками-бирнийцами. Мы ведь говорим не о династии Аргайлов. И уж тем более не о конкретных её ветвях. А о стране, которая неизбежно ослабла, утратив управление и управляемость, после смерти десятков представителей высшей знати. Заметь, я не обеляю Леммас, Долину или Дахаб, а лишь отмечаю, что… они наносили удары по уже ослабленной Бирне. А если бы нам не случилось показать свою слабость – кто бы решился на подобное?

– Я вас понял, мастер. – Лютер кивнул, после непродолжительной паузы. Он был серьёзен и собран. – И уже слышал подобное. От купцов торговой Лиги, главным образом. Людям торговли не важно, с кем делать деньги, у них короткая память и… очень гибкие принципы. А рыцарство помнит. Не забывает.

Особая памятливость… а то и злопамятство, мстительность – были заметными, отличительными чертами ордена. Наряду со сдержанным, прохладным отношением ко всем известным религиям, эти неписанные догмы составляли характер и сущность специфического рыцарства Уилфолка. И потому довольно ироничным выглядело то, что основателя ордена, доблестного сира Лайонела, канонизировали вскоре после смерти. Которую он, к тому же, принял от основателей торговой Лиги Редакара.

– Это так, – подтвердил Аспен мягко и терпеливо, совершенно не задетый, – ведь рыцарству непрестанно напоминают. Отцы-командиры должным образом воспитывают не просто воинов, но солдат. Солдат уверенных и убеждённых, готовых выступить на неприятеля в любой день и час. – Артефактик взглянул на Эйдена, будто желая понять, следит ли он за беседой.

Эйден помедлил буквально пару секунд. Он уже некоторое время рассуждал в нужном направлении. Рассматривал прекрасно сшитый дублет паренька, явно исполненный из лучшего сукна. В цветах лайонелитов, с чёрным профилем льва слева на груди, точь-в-точь, как на офицерской форме, разве что без знаков различия.

– Сами же командиры, – поддержал он Аспена, не желающего, должно быть, проговаривать этого вслух самостоятельно, – берут на себя необходимость сомневаться и… прощать. Ради спокойствия собственных людей и во имя интересов графства. Государства.

– Что, разумеется, не означает, будто прозорливый владетель обречён пятнать честь, поступаться совестью и прочее, и прочее… Но не всегда суть и назначение приказа полностью соответствует словам, в которые он обличён. Политика. – И артефактик легко пожал плечами, подчёркивая обыденность сказанного.

– Политика. – Повторил паренёк чуть растеряно. Встретился взглядом с Эйденом, проследил, куда тот смотрит. – Это отец… велел носить не снимая, для тренировки, – он потеребил пальцами плетение кольчуги, выступавшей у расстёгнутого ворота. – Расту быстро, но худ. А тяжёлое железо должно помочь нарастить больше мяса на костях.

Эйден согласился, косясь на потягиваемое парнем молоко. Пил тот явно без энтузиазма. Должно быть – очередной наказ отца. Сменив тему, рассказывая о своей сегодняшней прогулке, молодой мастер мастерски же сменил молоко вином, выплеснув и налив так ловко и неуловимо, что рыцари, шумевшие поблизости, не имели и шанса заметить подмену. Лютер сомневался недолго, стрельнув умными глазами в сторону – благодарно кивнул.

Тем временем, за столом лайонелитов становилось всё жарче.

– Извечный Лем поможет, извечный поддержит, – бормотал вполголоса статный красавец с волосами до плеч, в расстёгнутом серо-чёрном дублете. Он усердно тряс стаканчик с костями, будто стараясь намешать себе удачу. – Дай мне восьмёрку. Дай восьмёрку, и я пожертвую жрецам трёх баранов!

Бросок, кубики застучали по столу, все на секунду затихли. И взорвались удивлённым гулом, когда кости остановились.

– Эге-е-е! – вскричал бандитского вида агринец, скребя грязными ногтями щетину на остром подбородке. – Теперь ничья. Так ты не отыграешься. Перебрасываю в последний раз, и ежели ваши боги на меня осерчали – так и быть, пойду в степь пешком и босой. Играем на всё, коли не убоишься! Давай. Боги любят отважных, клянусь бородой моего отца!

– Клянусь бородой твоей матери – мы будем играть, пока кости не рассудят победителя. – Лайонелит шваркнул кулаком по столу, его товарищи вокруг шумели, соглашаясь.

Агринец усмехнулся, с рыком и вызовом, потёр на удачу тяжёлую золотую серьгу. Сдёрнул с плеч дорогой расшитый плащ, бросив его прямо на брусчатку. Тем самым демонстрируя пренебрежение к деньгам и увесистый тесак на подвесе под мышкой.

– Давай ессахал танилцсандаа э-э-х! – бросок, мгновение тишины, общий крик. – Шесть и три! Девять! Вот оно как! Должно быть, твой бог больше любит меня. Только не плачь, не всем везёт в игре. Зато твои волосы красивее, чем у всех моих жён. Эге-е-е…

Рыцарь был мрачнее тучи. Нетерпеливо дёрнув головой, сгрёб кубики в горсть. Подышал в кулак, сверля глазами соперника. Врага. Бросок, тишина. Девятка. Крик.

– Ах ты ж мать!

– Быть не могёт!

– В жопу ж… чтоб… подряд!

– А я видел подобное, – почти неслышный за криками товарищей, говорил офицер. Невысокий, тихий блондин с бесцветными бровями. – У ткачей играли ещё в зиму. Тогда капитан был…

– Не судьба тебе забрать своё. – Степняк лыбился широко и жестоко. – Ой, то есть моё. Теперь-то это точно моё. Бы зывтай баай. – Он начал сгребать монеты со стола. Горстями, скребя грязными ногтями по дереву.

Длинноволосый лайонелит вскочил, выпятил вперёд волевой подбородок. Двое рыцарей обошли агринца с флангов, будто заранее отработанным манёвром, при первом движении того – схватили, выкрутили руки. Впечатавшись лицом в стол – степняк уже не улыбался. Косил злым чёрным глазом на тесак, извлеченный из ножен и уносимый из поля зрения.

– Произвол творишь, бы таныг оойлгло… – ядовито прошипел он. – Гильдийцы узнают. Не похвалят.

– Да что мне… – начал было длинноволосый.

– Да что мне твои гильдийцы? – Негромко перебил его офицер. Из лайонелитов он единственный всё ещё сидел. Остальные затихли, ждали. – Тебя не грабят, не бьют, не неволят. – Блондин шевельнул белёсой бровью, рыцари отпустили руки, но остались на месте. – Сел играть – так доигрывай. Уверен, в третий раз подряд ничьей не бывает.

– Это серебро мне нужно, – процедил агринец, держась больше озлобленно, чем испуганно. – Ростовщикам ровно столько должен. Был. – Он медленно потянул руку к оставшимся на столе монетам.

– Так ставь золото, – спокойно ответил офицер.

После чего метнулся вперёд, ухватил степняка за ухо и сдёрнул вниз. Через секунду, тихо звякнув, тяжёлая золотая серьга легла на середину стола.

– Баагш, – хрипло протянул агринец, держась за порванную ушную раковину. Кровь текла сквозь пальцы, капала на плечо. – Играем.

Кинули кости. Рыцарю выпало пять, степняку восемь. Сгребая остатки монет и пряча испачканную серьгу, он, хоть и выиграл по-крупному, больше не улыбался. Ему не мешали, не пытались задержать.

– Гхм… – Эйден негромко откашлялся, стараясь не пялиться на группу лайонелитов. – Не люблю азартные игры. Уж слишком они азартные.

– А мне как раз нравится. – Аспен отвлёкся от созерцания дорожки из чёрно-красных капелек. – В смысле… не уши и прочее. Но кости. Кости – это нечто особенное.

– И как бы в подтверждение нашего разговора, – неожиданно уверенно выпалил Лютер, – исход дела зависит от решительности и жёсткости командира. Прояви слабость – и пролилось бы куда больше, чем пара капель. Тесак, стилеты, стража и виселицы… Некоторые приезжие слишком дерзки, наглы и бесстрашны. – Он засопел, смущаясь. Закинув в рот очередной кусочек маринованной телятины – пояснил. – Так отец говорит. Но я согласен, конечно.

Эйден рассматривал красивое тёмное блюдо с ровненькими кубиками сырого мяса. Добротная редакарская телятина, кислый виноградный уксус с Сарда, меланорские пряности… Наигравшиеся лайонелиты за соседним столом пили и закусывали тем же. Традиционное местное блюдо. Называется килёвкой, вроде бы. Закуска моряков, ждущих килевания судна.

– Вспомнилась тут, между делом, – заговорил Эйден, вежливо отказавшись от мяса, но продолжая задумчиво на него коситься, – одна история. Не вполне застольная, правда. Потому заранее прошу прощения. – Аспен и Лютер кивнули, готовые слушать. – Только чуть не дождавшись окончания срока вербовки, повезло мне попасть на Колючие холмы. Про те дела, должно быть, слышали. И встал над нами ротным лейтенант Чейз. Суровый, ох суровый мужик, как дуб твёрдый, а требовательный – прям злая мачеха в мундире. Его боялись больше смерти, а любили не больше поноса. И был при нас же десятником сержант Флемминг. Внимательный такой, понимающий, мягкий человек. Бойцы даже леммингом иной раз дразнили. Но по-хорошему тоже, не зубоскаля. Он ещё как-то родного дядю напоминал. Хотя… может только мне и напоминал, так как был отдалённо похож. Да и особенно понимающим, возможно, казался только в сравнении со сволочью ротным. – Эйден чуть погонял во рту неприлично дорогое вино. Проглотил, вроде бы чуть натужно. – Если десятник позволял разводить костерки из шишек и хвои во второй линии охранения, то при лейтенанте приходилось давиться холодной, а то и вовсе сырой кониной. А ведь та нередко была изрядно подтухшей, так что срались часто. Не ссорились, а просто… буквально. При этом, если сержант Флемминг всё понимал и лишь приказывал закапывать на глубину пары лопат эти… симптомы, то Чейз запрещал гадить вне выгребных ям, коих было четыре на шестьсот человек. От чего гадить, разумеется, не переставали, ибо это желание бывает посильнее приказов, пусть бы даже и целого полковника, а вот наказаний, в том числе и телесных, получали изрядно. И по морде случалось, и по спине, кулаком, сапогом или витисом. Крепкая такая палка, для воспитания, – пояснил он, хотя, разумеется, оба слушателя с вопросом были знакомы. – И вот, во время отражения очередной атаки, когда бойцов уже оставалось поменьше, а дерьма в окопах побольше – ротный пал. Бесславно обделавшись вне выгребных ям, с глубокой вмятиной на затылке. Кто знает, может даже полученной от врага. Хотя, насколько я могу судить, в тот раз небесные так далеко ещё не забирались. – Эйден чуть помолчал, припоминая детали. – Дядюшка Флемминг, правда, тоже не дожил до «победы». Его насквозь пробило рыцарским копьём. Однако из самой толчеи сержанта вынесли любящие солдаты, напоив перед смертью дефицитной водой и прикопав честь по чести, на положенные два метра. В таком месте, где наверняка не было говна. И даже камушками прикрыли, вроде как от падальщиков, но я сам старался, выбирал так, чтобы и покрасивее было.