Читать книгу Фантомные боли Великой войны. Сборник стихов и рассказов о подвиге народа в Великой Отечественной войне - - Страница 4

«Побеждает только тот, кто твёрдо знает, за что он сражается, и верит в своё дело».

Михаил Шолохов

Моя военная история началась на призывном пункте нашего районного города, куда нас, молодых парней, привезли из посёлков и деревень района. Уставший от постоянного недосыпа военный комиссар распоряжался своими подчинёнными монотонно и, как-то отстранённо. Шёл уже третий месяц войны с фашистской Германией. Чеканный голос Левитана проникал, как казалось, в самый мозг каждого, кто замирал у настенных репродукторов и редких уличных рупоров, заставлял слушателей вспоминать географию страны, тревожил и побуждал встать в ряды защитников Родины.

Меня после врачебного осмотра определили в команду пехотинцев. Всех новобранцев направили на военный вещевой склад, где пожилой старшина сноровисто подбирал нам обмундирование. Бывалые мужики, из числа призванных солдат, придирчиво осматривали галифе и кирзовые сапоги, тут же учили молодых парней (в основном городских), как правильно наматывать портянки и заправлять за ремень свободного покроя гимнастёрки. Затем нас в сопровождении офицера военкомата проводили на склад оружейный, где выдали, под роспись в потрёпанном журнале, винтовки Мосина из раскрытых ящиков, ещё в заводской смазке, но ещё без патронов.

Пока мы осматривали и чистили своё оружие, поправляли обмундирование, перебрасывались шуточками и дружескими подначками, к нам подошёл старшина. Был он высокого роста, как говорят в народе: «косая сажень в плечах», гимнастёрка его, судя по цвету, не раз бывала в стирке и починке, сапоги тоже не новые, но заботливо начищены и слегка смяты. Нам он представился старшиной Василием Петренко и зычно скомандовал построение в две шеренги по росту слева от себя. Смех и шутки, как-то разом смолкли, солдаты (а теперь нас будут только так величать) внутренне подобрались, закинули на плечи ремни винтовок и стали суетливо занимать места в строю, толкаясь и негромко переругиваясь.

Старшина Петренко прошёл вдоль строя, подравнял наши нестройные ряды, скомандовал первой шеренге сделать два шага вперёд и повернуться лицом к товарищам. Затем он без спешки, обстоятельно проверил каждого бойца, подсказал, что нужно подправить в обмундировании, а нескольких солдат отправил снова на вещевой склад кое-что поменять в экипировке. Потом мы по команде старшины развернулись спиной друг к другу, взяли в руки свои винтовки и отвели на них затворы. Старшина снова прошёл вдоль строя, придирчиво осматривая наше оружие и делая замечания солдатам, допустившим огрехи при чистке винтовок.

Закончив приведение нас «к единому знаменателю», старшина дал пять минут на перекур и снова построил нас, но уже в колонну по три человека. Нам предстояло пешим порядком пройти улицами городка до железнодорожного вокзала и погрузиться в воинский эшелон, который проследует в сторону фронта. По команде строгого Петренко мы двинулись по улицам городка, быстро привыкая «шагать в ногу» под его настойчивые «Левой! Левой!». Через некоторое время мы поняли, что старшина оказался ещё и хорошим запевалой, предложив нам поддержать его в исполнении нескольких популярных патриотических песен. Мы как-то приободрились, шагать стало легче и веселее. Местные барышни провожали нас прощальными взмахами женских платков и слезами, мальчишки бежали по бокам нашей колонны, пытаясь попасть с нами в шаг, бабушки и старики украдкой крестили наше поющее воинство.

Подходим к привокзальной площади. Она заполнена множеством призывников, которые выстраиваются большой буквой «П», руководимые сержантами и старшинами, доставившими свои подразделения к вокзалу. Вокруг слышен гомон и переклички, но постепенно ряды солдат выравниваются, становится тише. На середину площади выходит, судя по форме, командир, оглядывает наши примолкшие ряды и зычным голосом командует: «Равняйсь! Смирно!» Все замирают, а офицер, повернувшись через левое плечо и приложив правую руку к фуражке, пошёл навстречу к другому командиру, подъехавшему к площади на чёрной легковой машине.

В это время, кажется, что даже ветер, гулявший между наших ног, смиренно затих. Командир, идущий от строя, остановился в паре шагов от приехавшего начальника и чётко доложил ему, что пополнение для отправки на фронт построено. Приезжий отдал команду «Вольно!», которую, повернувшись к нам, повторил рапортовавший ему командир. Оба начальника приблизились к центру площади и остановились. Прибывший мужчина, в военном френче, но без знаков различия, назвался первым секретарём обкома партии. Он сказал, обращаясь к нам, что Родина в опасности, что орды ненавистного врага рвутся вглубь страны, хотят превратить наш народ в рабов для фашистских империалистов, истребить наше социалистическое государство. Отдельно он отметил, что враг силён и коварен, что захватчики жестоки и бесчеловечны, убивают простых жителей, стариков, женщин и детей, грабят и разрушают города и посёлки, угоняют в рабство молодёжь.

Думаю, что каждый из нас, стоящих в строю, воспринял его слова с душевным волнением, невольно представив своих родных и знакомых в «лапах фашистских варваров». Я осторожно скосил глаза: товарищи по строю сосредоточены, у некоторых желваки перекатываются по скулам, губы сжаты в полоску. Видимо сильно западает в наши умы речь выступающего партийца. Голос приехавшего начальника умолк. На наши ряды опустилась гнетущая тишина, которая, впрочем, длилась всего несколько секунд. Из репродуктора на стене вокзала грянули звуки военного марша, прозвучали короткие команды, и мы через пару минут зашагали к железнодорожному перрону.

Потом была погрузка в воинский эшелон, несколько дней тряски в, наскоро оборудованной нарами и «буржуйкой», теплушке, бесконечные беседы друг с другом и с нашими командирами, стоянки на полустанках и на станциях, быстрые походы за водой к местным колонкам, дежурства возле печки в вагоне, постоянные мысли о родных и оставленном домашнем хозяйстве. После прибытия эшелона в небольшой городок нас ускоренно обучали в расположении пехотного училища в запасном стрелковом полку основным военным премудростям: как обращаться с винтовками, как правильно использовать примкнутый к ней штык, как быстро сворачивать и разворачивать походные палатки, как правильно скатывать и закреплять шинели, как чинить гимнастёрки и сапоги, как выбирать позицию в обороне и рыть окопы, как бросать гранаты и не бояться танков врага.

Последнее особенно запомнилось почти всем необстрелянным ещё в боях солдатам. Представьте себе неглубокую выемку на дороге, в которую приходится ложиться бойцу в полном снаряжении, с оружием и муляжом противотанковой гранаты в руке. Рядом на обочине дороги стоит командир отделения, придирчиво наблюдая за действиями солдата, покрикивая на него, если над срезом ниши торчит что-нибудь из снаряжения. Неровен час зацепит торчащее обмундирование танковое днище и прощай человеческая жизнь. Лежишь, вжавшись в землю, не поднимаешь головы, а недалеко уже лязгают гусеницы тяжёлой боевой машины, сотрясая почву, гул двигателя накатывается на тебя. Подмывает немного поднять голову, посмотреть одним глазом на приближающийся танк, а, потом, быстро вскочить из этой ненадёжной выемки на дороге и бежать «куда глаза глядят» от смертельной опасности, норовящей раздавить тебя. Страх подкатывает к горлу, хочется кричать, но вместо этого ты ещё плотнее вжимаешься в родную землю, молясь про себя (даже, если не веришь в бога), приговаривая, чтобы механик-водитель танка не дёрнул случайно рычаги управления. Громада танка грохочет над тобой, обдавая смесью запахов дизеля, перегретого масла, железа и свежей развороченной гусеницами земли. Перед закрытыми глазами светлеет, значит боевая машина уже позади тебя. Быстро поворачиваешь голову. Точно, танк проехал. Вскакиваешь, как взведённая пружина, разворачиваешься и с великим облегчением кидаешь муляж гранаты на решётку моторного отсека машины.

Командиры сформированных стрелковых отделений были бойцами обстрелянными, «понюхавшими порох» на передовой и выходившими из окружений первых сражений с врагом. Наше отделение учил сержант Сергей Васильев, с виду парень молодой (лет 25, не более), но с прядками седых волос, скорбными складкам возле рта, усталыми, печальными глазами. Правда, стоило кому-то из новобранцев проявить нерасторопность или невнимание, как наш командир наливался злостью, багровел на глазах и требовал повторения исполнения команды или неправильно выполненного упражнения.

На первых порах мы воспринимали такое поведение с затаённой обидой, шептались между собой, что Васильев «цепляется, как репей», не видит в нас людей, муштрует почём зря! Но вскоре наше отношение к сержанту кардинально изменилось. Произошло это на стрельбище, когда Васильев заставлял нас осваивать перемещение на местности «по-пластунски». Погода в тот день была мерзостная: дул холодный ветер, моросил мелкий дождик, на сапоги липла раскисшая глина, руки скользили по мокрым винтовкам. Изрядно вспотев и измазавшись в грязи, мы исподлобья, зло глядели на Васильева, который в очередной раз распекал нерадивого солдата, неуклюже передвигавшегося к позиции. Закончив нравоучение, сержант внимательно оглядел наши ряды, уловил наше раздражение и злобу, а затем спросил: «Товарищи красноармейцы, вы хотите убить врага и выжить на поле боя?» Нестройный хор наших голосов и кивки головой были утвердительным ответом командиру.

«А теперь я покажу вам наглядно, как выглядит со стороны противника передвижение наших бойцов» – с этими словами он вызвал из строя трёх наименее подготовленных солдат и приказал им пройти пятьдесят шагов вперёд. Затем развернул их лицом к нам. Остальные, по приказу Васильева, сняли с плеч винтовки и изготовились к стрельбе с колена (патронов у нас не было). Сержант дал команду вышедшей троице ползти в нашу сторону. Смотрю на неуклюже ползущих бойцов в прорезь прицела и понимаю, что будь я на месте врага, снял бы каждого из них без особых проблем: кого в голову, кого в виляющую задницу, кого в поднимающуюся грудь. Думаю, что мои товарищи, как и я, смогли бы сделать тоже самое. Нагляднее не покажешь!

Запыхавшиеся неудачники доползли до рубежа и встали, подбадриваемые нашими шуточками. Васильев дал нам пару минут для разрядки, а затем, сказал, что личным примером покажет, как двигаться на поле боя быстро и скрытно. Он отошёл в поле метров на сто, прокричал нам команду изготовиться к стрельбе, скинул с плеча винтовку и ловко упал на землю. В первую минуту мы упустили командира из виду, так быстро и незаметно он исчез в складках местности. Потом, правда, удалось уловить его передвижения, но толком прицелиться никак не получалось, он прятался за бугорками и в ямах. В очередной раз, уже изрядно приблизившись к нам, на мгновение мелькнула рука сержанта и к нашим ногам упала деревянная граната, которой мы тренировались в бросках. Через несколько секунд Васильев быстро метнулся в сторону, перекатился и взял нас на прицел винтовки в изготовке лёжа.

Дав команду на перекур, сержант достал из нагрудного кармана гимнастёрки трофейный портсигар, откинул его крышку и предложил подчинённым угощаться самокрутками, ровно уложенными внутри. Удивительно, но в этот миг морось прекратилась, в низких облаках образовался просвет, в который косыми лучами проглянуло солнце. Мы потянулись за куревом, самокрутки задымили, стало не так промозгло и уныло. Васильев, пуская дым, рассказал нам, что в бою хороши любые способы и действия, которые помогают сразить врага и выжить самому. Сержант сказал нам, необстрелянным ещё бойцам, простую, казалось бы, истину, но она запала в наши головы «намертво»: «Главная ваша задача в бою – это выполнить поставленную командиром команду и постараться выжить при этом. Мёртвый солдат больше не убьёт врага, а, значит, не сможет приблизить нашу победу! Учитесь воевать, думая головой, и никогда не поддавайтесь панике».

Через неделю упорных занятий новым подразделениям стрелкового полка устроили помывку в бане, а, затем, выдали недостающее обмундирование (шинели), вещевые мешки, котелки, фляжки, сапёрные лопатки, противогазы и патроны к винтовкам и пулемётам. Сформированные маршевые роты запылили на грузовиках по прифронтовым дорогам, навстречу усиливающейся канонаде орудийной стрельбы и боевой неопределённости судеб.

Первая встреча с врагом запомнилась мне, как говорится, на всю оставшуюся жизнь. Наша «полуторка» в составе колонны грузовиков двигалась по разбитой просёлочной дороге в расположение стрелкового полка, выведенного в тыл обороняющейся дивизии для пополнения и доукомплектования. Рядом с дорогой, по краю пшеничного поля двигались с рёвом и лязгом гусениц серые от пыли танки с чумазыми танкистами, торчащими в башенных люках. Сержант Васильев настороженно осматривал хмурое облачное небо, облокотившись на кабину грузовика. Вдали над постепенно приближающимся лесом показались две точки, которые быстро стали приобретать очертания самолётов, которые летели к дороге, постепенно снижаясь. Передние машины стали останавливаться, бойцы из кузовов посыпались по сторонам, разбегаясь в поле или бросаясь в кювет. На земле, казалось издалека, пробивались фонтанчики, ровной строкой перемещающиеся по направлению к нам.

Васильева громко заорал: «Воздух! Всем за борт!», ловко выпрыгнул из кузова и, развернувшись в воздухе, мягко приземлился на полусогнутые ноги. «Быстрее! Винтовки к бою! Рассредоточиться!» – командовал он, стоя в вполоборота к несущейся смертельной опасности. Мы, помогая друг другу, выскакивали из кузова грузовика и отбегали по сторонам дороги. Пара немецких самолётов пронеслась с надсадным рёвом над нашими головами, уходя в сторону и набирая высоту для повторного захода на беззащитную колонну. Один грузовик на дороге загорелся, а танки, ускоряя ход, продолжали пылить, уходя из-под очередного удара врага.

Сержант вновь скомандовал бойцам отделения, находящимся рядом: «К бою! Целиться с упреждением в фюзеляж ведущего самолёта, огонь по команде» Сам Васильев забрал ручной пулемёт у бойца отделения, оглянулся вокруг, перебежал к поваленному телеграфному столбу возле дороги и, раскинув сошки оружия, залёг, за ним, направив ствол в небо. Солдаты к тому времени тоже рассредоточились, стараясь укрыться за бугорками и в рытвинах, изготовив винтовки для стрельбы по воздушной цели. Немецкие машины уже закончили разворот и снова ринулись на остановившуюся колонну, поливая огнём технику и людей на земле. Им навстречу сначала редко, но потом всё чаще и чаще, звучали винтовочные выстрелы. Навыка стрельбы по самолётам у большинства бойцов не было, но уж лучше встретить врага лицом к лицу, чем дрожать, вжавшись в землю, закрыв голову руками и ожидая смертельного удара вражеской пули.

Лежу за соседним бугорком рядом с укрытием Васильева, краем глаза наблюдая за тем, как он выцеливает приближающегося врага. Самолёты рядом, их вой холодит спину, чувствую, как волосы шевелятся под пилоткой, а палец сдавливает спусковой крючок. Сержант громко выдыхает: «Огонь!» Пулемёт в его руках бьётся от звериной ненависти к наглому врагу, посылая навстречу ему рой пуль. Стреляю и я, судорожно передёргивая затвор винтовки, не надеясь на удачное попадание, но вкладывая в каждый выстрел желание наказать фашистского стервятника. Пара самолётов проносится мимо, ведомый, предположительно, получает несколько пробоин в корпусе и крыльях. Через несколько секунд, глядя вслед удаляющимся врагам, замечаем еле заметный дымный след за второй машиной. Не закончив очередной разворот, немцы прекращают «утюжить» колонну и уходят с набором высоты к линии фронта. Бойцы поднимаются с земли, отряхивают гимнастерки и бриджи, помогают раненым и, под руководством командиров, подбирают тела убитых товарищей.

Запоздало приходит в голову мысль о том, что я мог бы тоже лежать рядом с погибшими, которым сегодня не повезло, мог погибнуть под самолётным обстрелом, так и не убив ни одного врага на поле боя. В нашем отделении потерь не было, бойцы отделались царапинами и ушибами. Сержант Васильев в наших глазах в этом скоротечном бою выглядел героем, вынудившим вражеских лётчиков выйти из устроенной ими бойни. Он расспросил водителя грузовика о повреждениях, забрался на ступень кабины и дал команду бойцам занять места в кузове. Через несколько минут колонна тронулась, солдаты с горечью смотрели на горящие грузовики, примятую пшеницу на поле, широкие следы на перепаханной земле от прошедших вдоль дороги танков.

Дальше, по прибытии в полк, наша армейская жизнь стала нескончаемой чередой подготовки оборонительных позиций. Какое невообразимое количество земли и камней приходилось перелопачивать каждому солдату при рытье окопов и огневых точек?! Сколько кубометров деревьев спилили мы для укрепления вырытых окопов и блиндажей?! Сколько мозолей сошло с наших натруженных ладоней, сжимавших лопаты и топоры?! Порой казалось, что наша армейская жизнь состоит только из отражения вражеских атак, восстановления позиций, новой волны наступления врага, бесконечной усталости выживших бойцов после боя, скорбных минут прощания с погибшими сослуживцами, горечи очередного оставления нашей земли под натиском фашистской сволочи. Эта страшная круговерть повторялась изо дня в день.

Засыпая в редкие часы отдыха, ловил каждый раз себя на мысли, что удивительным образом остался сегодня жить, в то время, как рядом смерть настигала друзей и товарищей по оружию, пули, осколки мин и снарядов калечили солдат и командиров. Может быть, меня оберегала молитва матери, которая, провожая, решительным движением надела на мою шею простенький крестик и широко перекрестила в дорогу. А может, в первых боях, помня уроки сержанта Васильева, старался не дать врагу взять себя на прицел, использовал складки местности для укрытия, бежал в атаку, пригибаясь и виляя из стороны в сторону. Были сослуживцы, которые посмеивались над этим, но они, как правило, выбывали из строя быстро по ранению или смерти. Мне, бегущему в атаку с винтовкой в руках, орущему во всю глотку, толи «Ура!», толи просто длинное «А-а-а-а-а-а-а!», порой казалось, что время течёт неравномерно. Мозг фиксирует краем глаза близкий разрыв снаряда или мины, а комья летящей земли движутся, кажется, медленно, медленно, осколки рвут шинель или гимнастёрку товарища рядом осязаемо, он падает долго, по инерции вперёд, по моей каске чиркает смертельный металл, а затем всё ускоряется, глаза ищут врага и укрытие, руки передёргивают затвор винтовки, досылая патрон в ствол, палец сильно жмёт на спусковой крючок, выстрел. Затем или рукопашная с фрицами, или «атака захлебнулась», или отступление под плотным огнём неподавленных пулемётов, миномётных налётов или артиллерийских обстрелов. Снова потери, потери, потери!

Через некоторое время нас, прибывших в роту в одном пополнении, осталось в строю не больше десятка. В ходе частых боёв мне не раз приходилось помогать сержанту Васильеву в нелёгком деле управления подразделением, как, впрочем, и некоторым опытным бойцам, которые становились командирами отделений и расчётов на место выбывающих сержантов. Смекалка и боевой опыт помогали нам не только выживать в этой «мясорубке» с врагом, но и закрепляли за нами право отдавать приказы сослуживцам, а, впоследствии, нашим подчинённым. Мы, выжившие в ожесточённых схватках последних двух месяцев, стали остро чувствовать простые, казалось бы, истины:

прикрой товарища в бою,

спаси раненного бойца, если есть возможность,

поделись последним куском хлеба или табаком с соседом (может это будет в последний раз),

поддержи словом и делом приунывшего сослуживца,

научи подчинённого умело стрелять и драться с врагом.

Ротный политрук старший лейтенант Ванштейн, в редкие минуты затишья обходивший стрелковые взводы, интересовался не только нашим настроением, но и подмечал непорядок в экипировке солдат, нехватку еды и боеприпасов, строго спрашивал с сержантов, доходчиво разъяснял многие вопросы, особенно касаемо, нашего отступления и силы фашистов. Он говорил, что вера в победу Красной Армии и доблестного Краснознамённого Флота должна быть крепкой, ведь за нашими спинами стоит весь советский народ, который напрягает силы для обеспечения воинов всем необходимым. «Поймите, товарищи бойцы и командиры, – говорил он, – что каждый из вас защищает не только нашу Родину, но и своих родных, близких и друзей, свой дом, свой город или деревню, будущее своих детей и внуков. Если мы с вами не остановим врага, то это придётся делать тем, кто придёт за нами, но им будет труднее отвоёвывать вновь нашу оставленную землю, захваченную фашистами». Некоторые солдаты робко спрашивали политрука о том, почему же мы отступаем, почему фрицы имеют больше танков, самолётов, орудий, почему армия загодя готовилась к войне, но сейчас не всё получается?

Старший лейтенант Ванштейн всегда выдерживал некоторую паузу, как бы собираясь с мыслями, внимательно смотрел в глаза солдату, задающему вопрос, а затем ровным, уверенным голосом излагал некоторые факты:

фашистская армия собрала под свои знамёна подразделения союзников и покорённых Германией государств (итальянцев, румын, венгров, чехов и прочих недругов страны Советов),

многие страны Европы стали работать на немцев, производя на своих заводах и фабриках боеприпасы, оружие, военную технику, обмундирование и продовольствие,

вероломное нападение на СССР не позволило провести в короткое время мобилизацию населения, развернуть укомплектованные военные части на подготовленных рубежах, организовать успешный отпор и результативные контратаки,

продвижение противника по нашей территории заставило руководство страны экстренно организовывать эвакуация многих предприятий за Урал,

перевооружение, начатое в 39—40 годах, не было закончено к началу войны.

Политрук вновь делал паузу, проверяя нашу реакцию на свои слова, и неизменно заканчивал разговор утверждением, что пройдёт немного времени, силы фашистов, благодаря нашему сопротивлению, иссякнут, а затем Красная Армия, пополнив ряды новой техникой и личным составом, погонит врага обратно, до самого Берлина!

После ухода политрука солдаты несколько приободрялись, с новыми силами принимаясь за оборудование огневых точек, рытьё окопов и щелей, постройку блиндажей и ДЗОТов. Большинство бойцов, как ни странно, не любило хорошую погоду и ясное небо. В погожие дни непременно ждали налётов и обстрелов врага. Появление в небе «рамы» – немецкого самолёта-корректировщика, сулило нашим войскам близкие неприятности. Особенно жутко и страшно становилось от воя налетающих фашистских «лапотников» – штурмовиков «Юнкерс», которые, как говорили пехотинцы, «утюжили» наши траншеи и позиции с максимальным остервенением, практически не встречая сопротивления зениток и «сталинских ястребков». Пехота в такие минуты старалась быстрее укрыться в щелях и блиндажах. Забившись под землю, бойцы, съёжившись, закрывали лицо руками, молились про себя, ежесекундно ожидая смертельного взрыва, стараясь подавить в себе желание выскочить наружу и бежать «сломя голову» подальше от жестокой пляски смерти (вздыбленной взрывами земли, роя осколков бомб и пуль авиационных пулемётов). Мне, например, в такие минуты казалось, что бомбы летят в наше укрытие, жить осталось несколько секунд, и я мысленно прощался с родными, которые надеялись увидеть меня, вернувшимся живым и здоровым с фронта.

Скажу правду: горько и обидно становилось каждый раз, когда после очередного обстрела или налёта живой выбираешься из укрытия, а вокруг сплошные воронки, вздыбленные брёвна блиндажей, обрушенные окопы, тела погибших боевых товарищей. А горевать нет времени! Как правило, враг уже идёт в атаку, пытается «взять нас тёпленькими», прорваться через искорёженные позиции нашей обороны. В такие напряжённые минуты нарастающего боя младшие командиры, «не потерявшие голову от страха», могут собрать вокруг себя оглушённых от грохота и растерявшихся солдат, организовать их и заставить чёткими приказами встретить прущего на нас врага огнём стрелкового оружия и гранатами. Не раз приходилось не только наблюдать, но и непосредственной участвовать в траншейных схватках с прорвавшимися фрицами, когда в ход шло всё, что попадалось под руку: приклад винтовки, штык, нож, финка, сапёрная лопатка. Последнюю особенно боялись фашисты, потому, что бывалые советские солдаты всегда затачивали кромки лопатки до остроты добротного ножа, ловко владели не только ей по прямому назначению, но и тренировались в использовании инструмента в рукопашных схватках. Такие противостояния с врагом «на расстоянии вытянутой руки» были жестокими, кровопролитными и беспощадными. Люди становились похожи на свирепых зверей, одержимых одной мыслью – убить ненавистного противника!

Сержант Васильев в одной из стычек с фрицами получил серьёзное ранение. Мне пришлось взять командование отделением, а, затем, и остатками взвода, на себя. Позиции мы отстояли, но наш батальон потерял убитыми и ранеными много бойцов, благо на смену ночью подошли свежие резервы, а нас вывели в тыл дивизии на доукомплектование. Васильева вместе с остальными тяжелоранеными солдатами и командирами увезли на подводах в госпиталь. Мои царапины и порезы обработала санинструктор роты Мария, а командир батальона перед значительно поредевшим строем объявил приказ о назначении новых младших командиров, в котором моя фамилия значилась напротив должности заместителя командира стрелкового взвода.

После краткого отдыха и получения пополнения батальон в короткие сроки провёл слаживание подразделений, получил дополнительно оружие и боеприпасы, а потом снова выдвинулся на передовую. Карусель тяжёлого армейского труда завертелась с новой силой, кого-то вознося наверх, а кого-то, отправляя в сырую землю навечно. Судьба смилостивилась надо мной снова: получив очередное ранение, к счастью, не очень тяжёлое, я две недели провалялся в госпитале. После выписки снова вернулся в родной батальон, где меня ждало предложение комбата об отправке на командные курсы на базе одного из тыловых пехотных училищ. Мои скромные командирские навыки приглянулись в штабе, а в полк пришла разнарядка о наборе опытных младших командиров для обучения на ускоренных офицерских курсах. Так закончились для меня несколько военных месяцев на передовой, в течение которых пришлось «хлебнуть полную чашу» солдатских трудностей, горестей и маленьких радостей, остаться в живых и не быть сильно покалеченным. Впереди меня ждали офицерские курсы, назначения, переводы по службе, военные успехи, горести потерь, награды, новые ранения и долгие годы борьбы с ненавистным врагом.

август 2022 года