Читать книгу Метаморфозы рассердились - - Страница 3

вторая: сахарное яблоко

Ночь Ынбëль началась не с молитвы, и эта простецкая деталь уже заставила её поверить в волшебство. И почти – расплакаться.

Серьёзно: она свободна. Не было шёпота мамы, без запинки говорящей с божествами под её дверью. Не было одеяла с радужными розами, в которое Ынбëль вопила при падении. Не было кровавых суставов, тошноты, медленного умерщвления. Только пряность в воздухе, мягкая сонливость, комок хлопковой пижамы, прижатый к животу, свобода.

И ворчливый Эр-Джей.

– На выход, – сказал он.

– И мне приятно познакомиться.

– Я не буду делить комнату с девчонкой.

А я не хочу жить с таким мерзким мальчишкой, подумала Ынбёль, но решила не начинать знакомство с конфликта. Строго говоря, она бы вообще не хотела жить в комнате с парнем, но альтернатив ей не предложили

– С очень клëвой девчонкой, – попыталась Ынбëль, протискиваясь вперёд и заглядывая внутрь комнаты. Присвистнула: – Ну и мусора. Сколько вас здесь живёт?

– Я один, – зло бросил Эр-Джей. – Один и останусь. Забирай пижаму и вали спать в гостиную.

Ынбëль вздохнула. Помялась, не зная, как реагировать и что ей делать.

Эр-Джей скрестил руки на груди и недовольно засопел. Замер, демонстративно убивая взглядом. Он походил на подростка из какого-нибудь старого осеннего фильма, который можно было отыскать только в коробке на чердаке. Кудрявый, высокий, веснушчатый, в оранжевой футболке с вышивкой тыквенного пирога. Ему не хватало кассетного плеера и коллекции комиксов. Он выглядел хорошо.

И обманчиво, ведь:

– Если я сейчас вытолкну тебя в коридор, то тебя примут за корм и съедят. А я вытолкну. Поняла?

Она пожалела, что не стала просить Лекси с Перси её проводить. Перси сказал: «Второй этаж, предпоследняя дверь. Успей до темноты. Там тебя встретит сосед». Недобро усмехнулся и ушёл вслед за щебечущей о подарках Лекси.

А Эр-Джей, тот самый житель комнаты, судя по виду готов был её задушить, обернуть в резиновый коврик и утопить.

– Теперь я ни шагу назад не сделаю, – заверила его Ынбëль, нервно скользя взглядом по открытой двери. Темнота за ней по-настоящему пугала. – Давай заключим перемирие на одну ночь, а утром нормально познакомимся и…

Эр-Джей схватил Ынбëль за локоть. Сам, кажется, растерялся, но не отпустил. Наоборот – крепче сжал.

– Я закричу.

И она действительно взвизгнула. Вырвалась из хватки и ошарашенно посмотрела на пятно, синевшее на коже. Ожог. Как от молнии. Стало до чëртиков обидно. Ынбëль не поняла, как Эр-Джей это сделал, отшатнулась и выпалила:

– Псих, – едва увернулась от выпада, – да что с тобой не так?

Первые десять секунд их знакомства даже забавляли, но теперь Ынбëль боялась настоящей опасности, но старыми рефлексами. Кожа начинала болеть, хотя Эр-Джей не успевал прикоснуться – в умении избегать контакта Ынбëль была мастерицей. И всё же её пугала сама мысль о синяке.

Одно пятно, переливающееся из фиолетового в синий. Один кровоподтёк. Всего один.

Ынбëль так ярко представила собственную боль, что схватилась за голову, взвыла, отступая, и резко рванула по коридору. Неприятный сосед по комнате бросил ей вдогонку что-то про плед и подушку, но она не услышала: унижение гнало её по темноте и прохладе. Ынбëль могла закрыть глаза – ничего бы не изменилось. Она увидела полоску света, льющуюся из-под двери чьей-то спальни, но проскочила мимо. Бредни и страшилки Перси крутились в голове. Он говорил, что здесь ходит огромная птица на двух когтистых лапах. Ынбëль не хотела видеть её даже мельком. Не хотела видеть и призрак русалки, и близнецов-киноцефалов, и остальных выдумок, которые в коридорной тьме могли разорвать ей горло. Ынбëль пыталась не верить, но всё равно бежала, как сумасшедшая.

Наконец она влетела в гостиную. Не позволила себе отдышаться и стала рассматривать плечи, руки и шею. Не было ни царапины. Ынбëль накрыла лицо ладонями и подумала: «Дура. Никто за тобой не гнался». Затем почувствовала, как по лодыжке что-то течёт, и среди крови разглядела след. Будто кто-то пытался схватить. Ынбëль неверяще уставилась на три короткие полоски, затем нырнула на диван, стянула со спинки плед и обмоталась им.

Её колотило.

Она не уснëт. Ей не позволят.

Если это магическая жизнь, о которой радостно напевала Лекси, то Ынбëль была в ужасе. Если всё взаправду, то её и впрямь могли загрызть. Если дар Ынбëль – воскрешать мёртвых, то она обязательно им воспользуется. Или не воспользуется, когда умирать будет Эр-Джей. Она злилась и боялась, молчком сидя в коконе пледа. Не решалась даже покоситься в сторону коридора. Пульс безумно бился.

Ынбëль не знала, сколько прошло времени – окна плотно укрыли шторами, и часы, где-то громко тикающие часы нельзя было увидеть. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте.

– С новосельем, – грустно прошептала Ынбëль под нос.

Она не знала, как ведут своё существование ведьмы. Мама всегда следила за тем, что она читает, и была дотошна в своём фанатизме, поэтому из книжных пожитков у них были лишь священные книги, обучающие энциклопедии и детские сказки. Однажды Ынбëль утащила сборник рассказов из библиотеки и долго хранила его под матрасом, пока правда не вскрылась. Вслед за сборником в мусорное ведро улетели и энциклопедии, и сказки. С фильмами случилось такое же несчастье: телевизора у них не было. Мама брезгливо реагировала на всё, что выпускалось в прокат. Ынбëль смотрела фильмы в больнице. Пару раз натыкалась на салемских ведьм и документальные сериалы об инквизиции, но знаний это не прибавило, а кошмаров по ночам – ещё как.

И теперь она сидела не на больничной койке в окружении таких же притихших зрителей, а в странном доме. Но зрители были. Лежали в коридоре и наблюдали. Наверняка.

Ынбëль почесала рану на ноге. Зудело.

– Так не пойдёт, – буркнула она, сжимая в пальцах чужую пижаму.

Злость сменилась искренним раздражением. Её привели сюда, поселили в комнату, а она дрожала на диване в пустой гостиной. Настолько пустой, что Ынбëль даже не нашла тяжёлый горшок, который можно было бросить в голову Эр-Джея.

Она опешила и только сейчас поняла, что действительно блуждала по гостиной в поисках оружия. Никто на неё не бросался. Никто на неё не смотрел. Это придало ей уверенности, и Ынбëль, зацепившись за вазу и затолкав в неё пижаму, рывком кинулась обратно.

Перси сказал: «Второй этаж, предпоследняя дверь. Успей до темноты». Недобро усмехнулся и ушёл. Знал, точно знал, что Эр-Джей вспыхнет и не примет её. Толком не поведал о нраве и взрывном характере соседа. Сейчас Ынбëль понимала, что ответом была эта самая усмешка. Понимала и лопалась от гнева.

За что он с ней так?

Вооружëнная вазой, как щитом, Ынбëль не слишком гордо тряслась от страха, но уверенно настигала цель. Она побежала по тому же пути, и ей отчётливо показалось, что коридор поменялся.

Но дверь она нашла.

Распахнула и настойчиво рявкнула:

– Я не уйду.

Эр-Джей вяло свесился с кровати. Сразу же напрягся, приметив вазу и разодранную лодыжку, беззащитно крикнул:

– Не надо!

Его кровать была чуднóй конструкцией, стоящей в углу: чудовище из семи матрасов, деревянных подставок и покрывал, которое доставало практически до потолка. Из матрасных слоёв тянулись колокольчики, а изголовье, прикрученное к стене, изображало лисицу.

– Я с первого раза попадаю ниткой в иголку, – Ынбëль замахнулась и прицелилась в кудрявую мишень. – И шприцом в висок. Не бойся, не промахнусь – смерть будет быстрой.

Пускай Перси ей помощником не стал, но Верховный обещал, что обижать её не будут. А если будут – велел разбираться самой.

Этим Ынбёль и занималась, а тот, кто решит ей помешать, отхватит следующим горшком.

Эр-Джей шутку не оценил. Он неотрывно смотрел на вазу, не пытаясь её вырвать и разбить. Ынбëль приняла это за перемирие. Она медленно поставила оружие посередине комнаты и принялась ходить кругами, расталкивая кучки одежды и огибая пирамиду пластиковых тарелок. Пробиралась сквозь светильники на батарейках, лава-лампы, светящиеся звёзды, что свисали с верёвок и чуть-чуть золотили пол. Искала свой уголок.

Внезапно – не нашла.

– Где кровать?

– Перси сжёг. Все мы чувствовали, что она была проклятой. Мешала магическому фону дома…

– Одеяло мне, – приказала Ынбëль, не дослушивая. – Три одеяла. И четыре подушки.

– Где я их найду? – скривился Эр-Джей.

– А я где их найду? Ты здесь дольше живёшь, – возмутилась Ынбëль, которая уже не могла остановить себя от ядовитого бормотания. – Но если тебе вдруг проще отыскать кровать, то я буду только рада.

И пускай снаружи она была все также сурова, внутри она успокоилась. Эр-Джей сдался. Она победила! Она никогда прежде ни с кем не ругалась, а тут даже победила!

– Ты мне уже очень не нравишься, – фыркнул Эр-Джей, а Ынбёль, как ни странно, даже порадовалась. Парень покосился на шкаф и цокнул: – Там всё лежит. Сама бери, если подушки и наволочки ещё не сгнили. Я туда особо не заглядываю.

Он растëкся по изголовью кровати и кровожадно добавил:

– Внутри может кто-нибудь спать.

После гостиной Ынбёль так легко было не напугать.

– Твоя крыса? – буркнула Ынбëль, опасливо приоткрывая дверцу. – Ого. Пахнет травами.

– Что? – Эр-Джей аж подскочил от удивления. Рывком бросился к шкафу, отодвинув повеселевшую Ынбëль, и недовольство уставился на стопку чистых подушек, одеял и простыней на любой вкус. Сверху лежала пачка прищепок, заколок и лент. – Предатели. И куда они дели дикобраза?

– Дикобраза? – то ли с ужасом, то ли с восторгом переспросила Ынбëль. – Ты хотел, чтобы на меня выпрыгнул дикобраз?

– Чему улыбаешься? – сердито запылал Эр-Джей. – Я его еле затащил.

Внутренности шкафа были расцарапаны и словно немного кровили. Наверху сидели пауки, брюшки и лапы которых слегка поблëскивали. Они послушно разбежались, когда Ынбëль на них подула.

– Вот поэтому я и не держу ничего в шкафу, – брезгливо сказал Эр-Джей, вещи которого скомканными могилками валялись по всей комнате. – Джебедайя чуть с ума не сошёл, когда я притащил распылитель и решил потравить этих тварей.

Ынбëль слушала в пол уха, вытаскивая мягкие детали своего будущего логова. Запах разносился чудесный. Благородный, травяной. К ногам неожиданно вылетел конверт. Ынбëль увидела, как блеснули глаза Эр-Джея, но успела схватить его раньше и, победно хихикая и отбегая назад, развернула. Зачитала послание: «Выбила у Эша предсказание, потому что знаю натуру Эр-Джея, и украла у Джеба его любимые растения. Ты любишь шалаши, я знаю. И Эш знает. И Перси. И вообще весь дом, я каждому разболтала. Спокойной ночи!» Внутри конверта лежал лазурный леденец на палочке.

– Лекси постаралась, – сердито выдохнул Эр-Джей. – Всегда она так. Бесит.

– Выйди, – попросила Ынбëль, благодарно прижимая конверт к груди, – мне нужно переодеться.

– Мне теперь каждый раз нужно будет выходить? – огрызнулся он.

– Да.

– А если ты закроешься? – упорно допытывался Эр-Джей.

– Ты что-нибудь придумаешь.

– У нас не запираются.

– Учту.

– Ночью я тебя задушу, если ты так сделаешь.

– По рукам, – Ынбëль помахала ему и захлопнула дверь. Подумав, запираться всё же не стала, но решила встать поближе к двери. Вытащила пижаму из вазы и придирчиво её осмотрела: ни кнопок, ни лезвий, ни лягушек. – Славно.

Она быстро влезла в хлопковую ткань, отряхнулась, открыла дверь (хмурый Эр-Джей тёмной тучей забрался на свою кровать) и снова полезла в шкаф. Присела, стала перебирать всё, что хранилось внутри. Нашла раздавленный бумажный самолётик, три кольца, верёвки, зубчик от расчëски, ловец снов, большие наушники и плеер. Восхищëнно подняла последнюю находку высоко над головой и очарованно протянула:

– Он ничейный?

– Впервые его вижу. Ты чего, – озадаченно отозвался Эр-Джей, наблюдавший за Ынбëль, как за зверьком, – плеер никогда в руках не держала?

Ынбëль не ответила. С радостью надела большие наушники, как помутневшую корону, села на нижнюю полку шкафа, прижалась к стенке и стала нажимать на кнопки, переключая музыку. Эр-Джей видел в ней умалишённую. Особенно когда она, тихо всхлипнув, покраснела. Вот-вот заплачет.

– Ну и соседка мне досталась, – услышала Ынбëль сквозь наушники. – Эй! Ты! Шалаш лучше делать около окна. Карниз крепкий, к нему и привязывай всё. Чего пялишься? Слушай человека, у которого было детство. Только делай так, чтобы ничего не свалилось, а то твой шалаш пол проломит. И не мешай мне спать.

Ынбëль отсалютовала и, смаргивая слёзы, принялась за дело. Лекси перестаралась с подарками: в наволочках были другие, слегка мокрые наволочки, а из позабытых в пододеяльниках носков можно было сплести гирлянду. Ынбëль не меньше часа выбирала заколки, ленты и прищепки из горы украшений. Затем тщательно сравнивала верёвки и взвешивала цвета. Остановилась на оранжевом, красном и жёлтом. Одеяла пришлось подвязывать ещё и резинками, тайком вытащенными из спортивных штанов Эр-Джея. Ынбëль увлечённо копалась в шкатулке с талисманами, когда старенький плеер разрядился.

– Нет, – она огорчëнно вздохнула, барабаня по кнопкам, – живи. Живи, пожалуйста. Блин!

– Ты с кем? – сонливо хрипнул Эр-Джей. – И как тебя, кстати, зовут вообще?

– С плеером, – ещё один стук по кнопке. – Ван Ынбëль.

– Китаянка, что ли?

– Американка. Корейского происхождения, – к таким вопросам она привыкла в начальной школе, когда выглядела не так плохо и с ней ещё пытались общаться.

– Дай сюда, – парень вытянул длинную руку, которая практически доставала до пола. – Я Эр-Джей Кайл Гиббз младший.

– Сам выдумал? – Ынбëль передала ему плеер с мыслью, что прямо сейчас он кинет его прицельно ей в зубы.

– Не. Ведьмы, – Эр-Джей лениво прошёлся пальцами по корпусу и шмыгнул носом. – Знаешь, электричество здорово отшибает память. А меня к тому же убило. Помню только дом. И что в нём всегда пахло мятой, как от тебя. Лови.

Он бросил плеер обратно, отвернулся и замолчал. Ынбëль покрутила в руках наушники. Тихо предположила, ковыряя дыру в ковре:

– Видимо, творилось что-то плохое? В том доме.

– Нет, – глухо ответил Эр-Джей. – Меня там, кажется, любили.

Мальчик, которого любили, но он об этом ничего не помнил, и девочка, которую терпели и которая помнила всё. Сложно сказать, кому пришлось хуже, но Ынбёль стало жаль Эр-Джея.

– Приве-е-ет, – дверь с ноги распахнулась, и внутрь влетела абсолютно счастливая Лекси. – Ух ты, вы оба живы! Я так рада! Решила проведать вас на ночь.

Она закружила, залезая носом в каждый угол. С упоением отчитала Эр-Джея, скрывшегося в глубинах кровати, попрыгала, но достать до него не смогла, не растерялась и принялась за Ынбëль.

– Его нужно заставлять что-то делать, понимаешь? За-ста-влять. Можете даже подраться, в этом нет ничего страшного. Джебедайя, конечно, сейчас ужасненько злой из-за того, что я украла его растения и постирала их с подушками, но, думаю, он не оставит ваши переломы без внимания…

Как бы Ынбëль ни злилась на перебранку, побег из комнаты и ожог на запястье, она облегчённо вздохнула. Если бы Эр-Джей всерьёз попытался её убить, щебетавшая даже во сне Лекси мигом пришла бы на помощь. Возможно. Теперь не узнать.

– Красиво, – Лекси приземлилась у одеяльного шалаша. Порылась в кармане, разломала в пальцах флакон и выпустила с ладони блёстки. – Ну вот. Теперь шалаш похож на большой распахнутый глаз. А такие блёстки я в детстве сыпала на веки. Решила поделиться. Добрых снов, Бел!

И, клюнув Ынбëль в горячую щёку, она резво убежала восвояси.

– Я бы её не выдержал, – донеслось сверху. Ынбëль задрала подбородок и взглянула на Эр-Джея, который свесился с кровати лицом вниз. – С ней один день сразу за три проходит. Всегда говорит. Громко говорит. И вечно смеётся. Как можно быть такой?

Ынбëль стало до жути неприятно. Она потрепала лоскут шалаша, с которого посыпались блёстки, и забралась внутрь, чтобы не отвечать. Воззрилась к тканевому небу. Крепко зацепилась ногтями за одеяло, надеясь, что так никто коридорный её не утащит.

В детстве мама говорила ей, что время настало. Дьявол проснулся. Дьявол ходил, как рыкающий лев, и искал, кого проглотить. Ынбëль не знала, откуда мама выхватила эти слова, но если раньше они пугали их обеих, то сейчас казались весьма любопытными.

Свернувшаяся комком, укрытая стопками одеял, в больших наушниках, обклеенных стëршимися звёздами, Ынбëль мирно спала в своём шалаше.

И её утро началось не с молитвы.

И эта простецкая деталь снова заставляла поверить в волшебство.

И почти – расплакаться.

В первое утро теперь уже совершенно новой жизни Ынбёль сделала то, чего раньше делать никогда бы не стала. Для начала выгнала из комнаты Эр-Джея: тот снова был недоволен, но Ынбёль пригрозила рассказать Перси всё, что мелкий вчера наговорил о Лекси, и парнишку моментально сдуло в коридор.

– Стой, – окликнула его Ынбёль. – А почему у вас не запираются?

– У нас, – поправил Эр-Джей. Затем поманил её пальцем и, подведя к другой комнате, указал на кусок фанеры, прибитый к двери. – Это сделали сущности, – с каким-то зловещим удовольствием сказал он. Он говорил так обо всём, в чём понимал хотя бы чуточку больше, чем Ынбёль – очевидно, так выражалось его чувство превосходства. – Эш тоже ценил личное пространство.

Затем он открыл дверь. С внутренней стороны дыра имела неровные края – словно кто-то сначала пробил дверь, а затем обглодал получившееся отверстие, проедая себе путь внутрь.

– Поэтому можешь подпирать дверь стулом, но ненадолго. Услышишь, что кто-то стучится – сразу открывай.

Ынбёль не выдала страха и, махнув парню, вернулась в комнату. Закрыла дверь. Посмотрела на неё, решаясь, но к замку всё же не притронулась – подтащила стул и, наклонив за спинку, подперла.

В их комнате стояло зеркало. Вчера она его не заметила: то было завалено вещами Эр-Джея, но он, проснувшись, звонко чихнул, и произошёл обвал. Последствия разгребать Эр-Джей не торопился, но Ынбёль уже решила, что обязательно заставит его это сделать. Потом.

Она сняла свитер. Волоски на руках тут же поднялись, а кожа покрылась мурашками. Ынбёль поежилась и, дёрнув головой, сняла пижамные штаны.

Оставшись в носках, трусах и хлопковой майке, она прислушалась, не караулит ли кто-то за дверью. Вряд ли кого-то из мальчишек дома интересовали её телеса – судя по вчерашней реакции, они вообще едва заметили, что она девочка, но всё ещё был шанс, что кто-то решит её напугать или Перси захочет подшутить и, например, пульнуть в неё парой огненных стрел. «Для профилактики испуга», – так бы он это назвал. «Ты её убьешь однажды», – ответил бы ему Крис. «Пожалуйста, не обижайте Ынбёль», – добавила бы Лекси, но звучала бы совсем неубедительно.

Ынбёль подвинула зеркало и, чуть отойдя, покрутилась.

За ночь не прибавилось ни одного синяка. Ни одного. Вчерашний подарок Эр-Джея побледнел и, кажется, намеревался зажить уже к концу недели. В остальном её тело было абсолютно чистым, а кожа мягкой как… Как у Лекси.

От осознания захватило дух и душу. Она подошла к зеркалу ближе, разглядывая свое лицо.

Ынбёль всегда предпочитала закрывать глаза чёлкой: всё в собственном лице казалось ей либо слишком болезненным, либо безобразным. Синяки под глазами, что вылезали каждый раз после ночи, полной боли и кровоизлияний, придавали ей вид замученной живодёрами панды. Сероватая кожа, высыпания разной степени тяжести как результат нерегулярного и зачастую скудного питания. Маленький рот, не способный издать ни одного громкого звука, как бы плохо не было. Нос, пожалуй, был самой привлекательной частью этого натюрморта, но мама вечно говорила «не задирай нос», а Ынбёль и не пыталась. Просто такой вот он был тонкий, аккуратный, но с приподнятым (словно в насмешку строгому маминому богу) кончиком. Нос так раздражал маму и прихожан её церкви, что Ынбёль старалась пореже поднимать голову: ходила всегда ссутулившись и закутавшись в миллион слоев футболок, свитеров и шалей – она вечно мёрзла и всегда казалась себе слишком худой.

Отдельным поводом для стыда была грудь, маленькая и едва заметная. Ынбёль даже лифчик не носила, несмотря на то, что ей было уже семнадцать. Мама бы всё равно не позволила купить какой-нибудь красивый лифчик, но Ынбёль хотела хотя бы самый обычный. Ей было стыдно за то, что надеть его совсем не на что, и за то, что сделать это очень хочется – это ощущалось неправильным на всех уровнях сознания. Мама бы сочла это порочными мыслями. Девочки в школе, если бы вдруг заметили, наверняка бы засмеяли. А мальчики… Ох, о мальчиках Ынбёль думать и вовсе боялась. Куда ей?

Даже сейчас, будучи абсолютно здоровой, Ынбёль боялась думать о чём-то подобном. Всё ещё не Лекси, с сожалением подумала она. Всё ещё Ынбёль.

«Или не совсем», – дружелюбно шепнул кто-то внутри.

В дверь поскреблись. Ынбёль быстренько пнула по стулу, сбивая его и бросая в сторону. Торопливо разоделась в старые вещи, покрутилась по комнате и нацепила безделушки, радостно принесённые Лекси прошлой ночью. Наверняка это мизерная часть её коллекции. Бусы из разрисованных иконок не смутили, а заколка-яблоко показалась необычайно милой.

Ынбёль кое-как отодвинула шторы, чтобы разглядеть украшения. Хмыкнула: мама тоже принесла яблоко в день её смерти, а потом всё изменилось. Фруктовая предвестница.

– Ты на завтрак идёшь?! – зашумел Эр-Джей. – Только сегодня провожу, потом сама ходить будешь!

Господи, привычно подумала Ынбёль, спасибо тебе за…

Но молиться больше было не нужно. Ынбёль и не стала.

***

Каждое её утро теперь напоминало неистовое сумасбродство. Эр-Джей, что сваливался со своей кроватной вышки. Лекси, с милым ошейником и страшным грохотом бегающая за Вёльвой. Чих Эша, который обязательно оказывался пророческим. Крис и Джебедайя, топающие по крыше в попытке её залатать, не сломав шеи. Перси, пару раз поджигающий огнетушитель.

Но неизменной оставалась одна деталь.

Вернее – её отсутствие. Молитвы. Время, что она прежде тратила на неё, она теперь тратила на изучение дома и быта его обитателей.

Одним вечером вместо молитвы она обошла дом кругом и выяснила, что снаружи это самое обыкновенное, хоть и довольно старое здание. Прежний её дом тоже был старым, но выглядел гораздо хуже: этот хотя бы красили раз в десяток лет, судя по трещинам на краске.

В другое утро, не найдя Эр-Джея, она осмелилась пройтись по дому в одиночку и сделала новый вывод: внутри дом не существовал вообще. У них были комнаты: Эш с Джебом жили в той, что напротив лестницы. За стенкой была их с Эр-Джеем комната, затем ванная. Дверь меж двух стен вела в комнату Верховного, а напротив ванной была комната Лекси и Перси. Однако во всё это она не верила, потому как частенько, поднимаясь по лестнице, не видела двери в комнату Эша и Джеба: её можно было найти только по плющу. Комнату Лекси и Перси стоило искать по запаху розовой воды. У двери Верховного было заметно прохладнее, чем в других частях дома. Свою комнату проще всего было найти, зажмурившись: так Ынбёль обязательно находила нужную дверную ручку.

Потом она попыталась изучить первый этаж, но не преуспела. Первый этаж принадлежал сущностям. На втором они лишь гостили, и от ведьм ожидали тех же приличий. Относительно спокойно можно было дойти только до кухни: надо было быстро спуститься с лестницы и также быстро прошмыгнуть по коридору. Тогда жители первого этажа щекотали икры и дули в уши, но не трогали. Но стоило задержаться… Что ж, царапина от первой встречи зажила за ночь, но воспоминания оставила неизгладимые. Ынбёль решила пока не ходить в самый низ в одиночестве.

Так что о первом этаже она знала вот что: там была гостиная, в которую можно было попасть из любого коридора. Была кладовка, но эта комната потерялась первой.

– Будто растворилась, – пожал плечами Джебедайя. – А я хотел хранить в ней горшки.

Горшки хранились на кухне – как и вообще всё, что не влезло в обиталища ведьм. Ещё на первом этаже была ванная, но совсем маленькая. Душевая кабина давно поросла мхом, и Джеб запретил его убирать, поэтому пользоваться можно было только туалетом и раковиной. Лекси посоветовала этого не делать, загадочно сморщив нос: «Мальчишки».

Со внутренней стороны дома располагалась лавка. Её было не видно с улицы, зато со двора пройти мимо было невозможно: к ней даже тропинка была выложена камешками, а калитка была куда симпатичнее той, что вела к главному входу. В лавке было тихо и сухо. Сущности туда не заходили.

О происхождении сущностей никто толком не знал, они то ли переехали сюда вместе с Джебом и Крисом, когда те заселились, то ли появились, когда те стали здесь колдовать. В любом случае их существование и присутствие было как-то связано с ведьмами и тем, что здесь дружно называли «магическим фоном дома».

С каждым осенним утром просыпаться было всё темнее и темнее. Поднявшись сегодня, Ынбёль поняла, что в комнате одна: снаружи шалаша не было слышно ни звука, хотя обычно Эр-Джей сопел, если спал, и бухтел, если что-то искал. Ынбёль села, поёжилась и быстро натянула свитер, который никогда не убирала далеко.

Выбравшись из шалаша, принялась за поиски света. Свечки были хаотично разбросаны по тумбе, больше напоминавшей алтарь. Ынбёль порылась в мусоре Эр-Джея и с трудом отыскала шкатулку с одной погнутой спичкой. Нехорошо. Специально, что ли. Ынбёль хоть и старалась избегать веру в страшилки, с удовольствием рассказанные Перси, но выходить в коридоры без огня не хотела.

Она разожгла спичку. В момент, когда коробок звучно скрипнул, за одеяльным шалашом раздался потусторонний звук. Будто… ягнёнок? Ынбёль судорожно вздохнула, прислушиваясь к стуку копытцев. Опалила фитиль, отцепила от себя самую тяжёлую безделушку, швырнула её внутрь шалаша и выбежала в коридор.

Лучше не стало. Жуткие фразы Перси о наблюдателях рухнули на голову. Ынбёль крепко обхватила свечку. Выставила руки вперёд, зажмурилась и вслепую кинулась в сторону кухни. Запах садовых трав был проводником. В какой-то момент к нему примешалась тёплая кошачья шёрстка. Коридоры охотно превращались в катакомбы, стоило запнуться о вздутие ковра или задеть ребро стены.

Когда Ынбёль, запыхавшаяся и отбитая стенками, забежала на кухню, то словила только один сочувствующий взгляд – это глаза Лекси, конечно. Остальные не были удивлены.

Ведьмы сидели как попало и занимались небрежным оттачиванием своих даров: Чанбин ел ядовитые ягоды, изучая свойства, Эр-Джей соскребал с ладони электрическую гарь, Перси грел чашку кофе, Эш тасовал карты со старшими арканами. Ещё один атрибут для прорицаний.

– От кого убегала? – поинтересовался Крис. Он, казалось, не делал ничего особенного, но спросить об этом – значит самолично наложить на себя руки.

– Не знаю.

– Воскресила кого-то, умершего в коридоре?

Уверенность в голосе Криса немного сбила с толку.

– Не… знаю, – повторила Ынбёль. – Вроде не так всё страшно было.

– А бежала как кабан, – расплылся в улыбке Эр-Джей. – Мы аж отсюда слышали, как ты бьёшься обо всё, чего не видишь.

– Мог бы подождать меня. Я ещё не привыкла к… темноте.

Эр-Джей подвис с ложкой у сердца так оскорблённо, что молоко с хлопьями полетело обратно в тарелку. Чувственно возмутился:

– Ещё чего! Я каждый раз тебя жду. Надоело.

Эр-Джей был младшим обитателем дома и тем, кто воскрес до Ынбёль. Он остальным не особо нравился. Как и сказал Крис, парнем он был своеобразным. Эр-Джею повезло и не повезло умереть подростком. Чуть понаблюдав за ним, Ынбёль поняла, что он всё же совсем не такой, как снимают в кино и описывают в книгах. Пубертат только-только преобразил его тело, сделав из робкого мальчишки робкого же долговязого паренька. Он никак не мог привыкнуть к длинным рукам и ногам, но был рад, что больше не имеет дел с прыщами – по его воспоминаниям, они были ужасными. Он часто начинал притопывать ногой, злился без дела. Энергия вспыхивала в нём всегда неожиданно, иногда настолько, что Джеб хватался за сердце. Он был выше Криса, чем очень гордился, но ниже Перси и Джеба, что ужасно его удручало. Он был силён и быстр, болтлив и непоседлив. Его голос был уже по-мужски груб, но иногда неожиданно уходил в мальчишеский шелест. Его темперамент был таким же непостоянным: он то скромничал, то злился, то называл ведьм семьёй, то пыхтел на всех и каждого, защищая личное пространство и время. Словом, это скорее ведьмам не повезло, что Эр-Джей умер подростком.

– Ты сам носился по коридорам с такими громкими воплями, будто тебя током били, – едко вспомнил Перси – исключительно во имя злорадства, а не ради Ынбёль.

– Так я с радостью, – заверил Эр-Джей, украдкой глядя на Криса. – Ещё бы на велосипеде покататься немножко.

– Ещё чего, – отбил Перси за лидера и уселся на пол, потому что стульев не хватало. – Раздавишь кого-нибудь – а ты обязательно это сделаешь – и нам потом труп искать.

Ынбёль заметила царапины вдоль свечки. Аккуратно поставила её на край стола – единственное свободное место. Вся поверхность была полностью завалена склянками, стручками, живыми и измельчёнными цветами, посудой, кинжалами для ритуалов, хвостами ящериц, надкусанной едой, зелёной пряжей и светильниками без лампочек. Ынбёль снова столкнулась взглядом с Лекси. Соорудила мясной завтрак и села около холодильника.

Прислушалась: ягнят тут не было.

– Стой, – вдруг крикнула Лекси.

– Э-э…

– То есть сиди, сиди. Съешь сначала это, – она слетела со стула, приветливо улыбнулась и протянула Ынбёль пирожное.

Немного смущало то, что пирожное она держала на ладони, но Ван не нашла причин отказать. Обижать Лекси ей хотелось в последнюю очередь.

Она забрала сладость и осторожно откусила кусочек.

– Ауч! – воскликнула он, выплюнув недожёванное. С лица Лекси тут же схлынули краски, а губы искривились недовольной полудугой.

Ынбёль с удивлением наблюдала, как иллюзия стекает с её руки на пол.

– Это что такое? – спросила она, переведя взгляд с комка грязи на Лекси.

Лекси однозначно не была человеком. Прямая спина, быстрые ноги, суетливые, вечно занятые руки. Она не ходила – порхала и носила тяжёлые сапоги и ботинки на большой платформе, чтобы случайно не улететь. Она плела тонкими, изящными, как веточки вербы, руками магию, пропуская её паутинкой между ладоней, растирала, а потом сдувала с кончиков пальцев волшебную пыльцу, одаривая всех окружающих солнечной улыбкой.

Ынбёль никак не могла привыкнуть к ней, её красоте и тяжелому, тёмному чувству, выкручивающему ей живот каждый раз, когда Лекси смеялась. Зависть. Ынбёль так ей завидовала!

Лекси могла выпорхнуть из объятий своего парня, звеня медальонами и браслетами, повиснуть на плече сурового Джеба, потрепать Эр-Джея по веснушчатой щеке – и ей бы ничего не было. Она была маленькой, прекрасной феей, что не давала ковену погрузиться во мрак тайных сущностей дома. Всюду, куда бы она ни приходила, становилось звонко и светло. Парни закатывали глаза, цокали, но стряхивали голодную до прикосновений фею нежно, почти что заботливо.

Она часто крутила себе самые невероятные причёски: собирала хвостики по всей голове, оплетала уши косами, навешивала на себя миллион резиночек и заколок, а также всего, что было ярким и могло держаться на волосах. Её лицо всегда было открытым. Её нос, тонкий, с приподнятым, как у Ынбёль, кончиком, всегда был горделиво задран. Она морщилась, прикрывала рот рукой, когда смеялась, и откидывала назад волосы, оголяя хрупкую шею.

А Ынбёль смотрела и завидовала. Даже сейчас, после воскрешения, когда её тело больше не кровоточило, когда отпала потребность в очках, не было больше прыщей и, главное, докучливой жестокой матери – она всё ещё не походила на Лекси ни в чём.

Она её боготворила. Она её ненавидела. Она плакала, думая о том, что Лекси первой назвала её подругой. Хотя дружба Лекси носила странный привкус. Грязи, например.

– Эх, – просто вздохнула Лекси, смотря на расползающийся по пальцам клубок.

– Что это? – повторила Ынбёль, отплёвываясь.

– Мои корешки! – взвизгнул Джебедайя и, выхватив у Ынбёль комок, принялся баюкать его в ладонях, бормоча какой-то заговор. – Скажи, что ты ни один не проглотила. Клянусь, если проглотила – я выращу их прямо у тебя в брюхе!

– Что ты на неё накинулся? – вздохнул Эш. Защита от него была двоякая: приятная, но настораживающая. Кажется, таким же образом работали здешние амулеты. – Это ведь Лекси развлекается.

– Я не развлекаюсь, – тут же надулась она. – Я тренирую вкусовые иллюзии.

– Не очень получается, – буркнула Ынбёль.

– Знаю, – вздохнула она, – но я прочитала, что мы однажды накормили грязью пятнадцать человек! Наверняка это я наколдовала.

– Прочитала – где? – уточнила Ынбёль, пальцем соскребая с языка остатки грязи.

– В дневниках, – Лекси произнесла это так, как вещают о самых очевидных вещах, – прошлые поколения вели их довольно подробно. Некоторые записи даже оставлены кровью, они самые красивые. Мало чего сохранилось, но советую изучить. Что-то занимательное найдёшь даже о своём духе.

– Я как-то раз содержал весь ковен десять лет, – чванливо заявил Эш, – предсказания пользовались большим спросом в то время.

– А потом я сжёг деревню, – сообщил Перси так же холодно, как он говорил решительно обо всём. Удивительное сочетание льда и пламени.

Перси на имя своё откликался через раз, что могло значить лишь две вещи. Первая – это имя он использовал совсем недавно и не вполне к нему привык. Ну серьезно, кто вообще сейчас назовёт ребёнка Перси? Вторая – Перси было глубоко плевать, кто к нему обращается и по какому поводу, если это делала не Лекси.

Казалось, магия для него была лишь ценой, которую он платил, чтобы быть поближе к Лекси. Хотя это уже не вязалось с тем трудолюбием, которое он вкладывал в занятия магией: Ынбёль пока мало чего понимала, но видела, что Перси свой дар понимает как никто в их ковене.

Натура у него была столь же безжалостная и горячая, как и его огонь, но каким-то невероятным образом он ухитрялся прятать её под панцирем язвительного равнодушия к ковену, магии и всему бытию в целом.

– Зачем?

– А? – Лекси моргнула.

– Зачем сожгли деревню, – уже не так уверенно уточнила Ынбёль.

Лекси забавно надулась: думала, что обращались к ней. Ткнула молчащего Перси в плечо и очень выразительно блеснула глазами. Перси пришлось ответить:

– Не знаю. Наверное, мы поругались. Я же не помню прошлые жизни. Могу только судить по записям.

– Никто не помнит, – поделился Эш, – но мы знаем, что прошлое поколение было девчонками. Вообще все, представляешь?

Крис, методично кромсающий липкий рис, неожиданно добавил:

– Я раньше слышал Эйприл и Сибиллу из прошлого ковена. Охренеть какие жёсткие. Не признались, как погибли, а потом исчезли.

Ынбёль перестала жевать мясной завтрак. Откровения на деревянно-растительной кухне обладали особой магией.

Крис во всей их разномастной пятнистой своре был самым непримечательным. Тёмно-каштановые волосы, карие глаза. Он был широкоплеч, но не очень-то высок: в ковене ниже него были только Эш и девочки. Он одевался исключительно в тёмное, незаметно выскальзывая из чёрных углов дома с колким замечанием или уничижительным комментарием. Взглядом он всегда был где-то ещё. На пустом стуле, за спиной у Ынбёль, под потолком или даже за окном. Что он там высматривал, Ынбёль толком не знала, но по взгляду понимала – что-то очень нехорошее. И оно ждало Криса, манило, если не умоляло прийти. Когда Крис засматривался особенно сильно, нестерпимо хотелось взять его за руку, погладить по голове и сказать, что там никого нет. Но Ынбёль знала, что не права. То, что она никого не видит, значило лишь то, что она не видит кого-то.

– Мне иногда снится, как я хожу на каблуках, – подтвердил Эр-Джей, – а когда просыпаюсь, всегда икры болят и первая мысль, что сегодня я каблуки не надену. А потом даже вспомнить не могу, почему так подумал.

– С чего ты взял, что это прошлая жизнь? – с каменным лицом спросил Джебедайя, хоронивший разжёванный корешок в горшке с бегонией. Только по улыбке Криса становилось ясно, что прозвучала шутка. Чуть-чуть старческая, но Крис и Джеб были самыми старшими. – Может, это твоё подсознание?

Ынбёль приложила голову к тумбочке с растениями. Голову щекотали длинные листья, которые растягивались с такой скоростью, что к вечеру Джебедайя вооружался ножницами. А ночью на охоту выходил Эр-Джей. Тайно. Ынбёль несколько раз заставала его пустую постель, а затем видела, как он корчился на подушке и втирал в раны сок из сломанных стеблей. Пытался в одиночку избавиться от ожогов.

Прошла неделя с тех пор, как Ынбёль съехала в логово ведьм. Называть это место своим домом она пока не привыкла, чем очень обижала Лекси.

От матери она забрала только самое важное: пару любимых свитеров, запасные кеды и зимнюю куртку. Хотела ещё стянуть с постели постельное бельё с ракетами, но в последний момент передумала. Её мама подарила, когда Ынбёль было лет двенадцать. Мама вообще не слишком верила в космос и ракеты, но Ынбёль так долго её упрашивала, что она согласилась.

От этого воспоминания неприятно защипало нос, и Ынбёль поняла, что лучше его оставить.

Зелье мама выпила спокойно. Даже приняла конфету, отцепленную от бус, которые вручила Лекси в первую встречу. Перепутала, наверное, с церковным вином и хлебом. Ынбёль переживала, что там всё-таки отрава, но Крис не соврал – мама была полностью в порядке. Только глаза как-то похолодели, а ко дну кружки и вовсе остекленели. Она видела Ынбёль, но в тоже время смотрела сквозь неё. Словно бы они просто пересеклись взглядами в очереди в магазине, а не провели вместе всю жизнь Ынбёль.

Первую жизнь. Лекси настаивала, чтобы Ынбёль называла её так.

– Ынбёль, передай вафельницу.

– Здесь есть вафельница?

– Здесь будет всё, что захочешь, – Лекси аж светилась, кусая кислую ленту. – Поверь. Нет, не так – верь в это, и оно появится.

– Врёшь.

– Ладно, вру, но зато как убедительно. Она у холодильника, ты должна была заметить.

За всё это время не получилось обжиться только на кухне. Здесь необходимо было время и грамотное разбрасывание своей сущности. Ведьмы оценили скромные пожитки нового жильца, но Ынбёль быстро доказала, что отлично впишется в атмосферу хаоса их дома. Соорудив одеяльный шалаш, который запал в душу Лекси и некоторых призрачных существ, оставляющих на подушке засохшие леденцы и следы, она решила не останавливаться. В следующую ночь обклеила всю свою часть комнаты плакатами, рекламными брошюрами, корешками билетов и прочей цветастой макулатурой. Что-то она рвала, что-то дополнительно раскрашивала. Утром раздобыла баллончик серебристой краски и начертила вокруг своего логова белый круг. Она бы и соль насыпала, но её бы наверняка сдуло сквозняком – в их комнате окно тоже не закрывалось.

Изначально она хотела нарисовать пентаграмму – в знак новой жизни, свободной от сомнительных молитв и неоправданной веры. Но Эш сходу вспомнил пять ритуалов, где требовалась пентаграмма, и велел не портить тот самый «магический фон дома», о котором она столько слышала. Ынбёль, как обычно, ничего не поняла, но возмущаться не стала.

В отличие от Эр-Джея, которому всю неделю воняло краской, несмотря на открытые окна и жуткий сквозняк. Совесть даже позволила приподнять вечно опущенные тяжеленные шторы.

А ещё, как заметила Ынбёль, Эр-Джей не мог читать: он разглядывал баллончики и пакетики из–под украшений, но его взгляд никогда не задерживался на надписях. Должно быть, корешки с плакатами его тоже раздражали обилием мелких букв и сложными для восприятия шрифтами. Эш сказал, что Эр-Джей признался в этом не сразу, а когда всё-таки признался, то никто не понял, в чём дело. Думали, может, его забыли отдать в школу, но нет – в школу Эр-Джей ходил и даже как-то сносно учился.

А как стал ведьмой и переехал в их город – разучился.

– Дислексия, – пояснил Эш. – Это наверняка у него от духа. Знать бы, зачем и для чего.

– Для чего вестимо, – ответил Джеб. – Сила у него дурная, и сам он та ещё дурнина. Нам такого не надо.

Ынбёль после этих слов стало за Эр-Джея обидно. Тогда она ещё не знала, что электрическая магия – единственная, что способна уничтожить ведьму. Сжигай, топи, руби – всё можно починить и собрать заново. А электрическая магия не сжигала, а уничтожала каждую клеточку, каждую связь, уничтожала на своём пути всё, превращая живое не в мёртвое – в несуществующее. Ударь её током в тот день чуть сильнее, она бы легко могла остаться без руки, и ни одна припарка Джеба её не спасла бы. Но тогда Ынбёль этого не знала, а потому предложила мелкому помочь с учёбой…

За что и огребла. Эр-Джей своего недуга очень стеснялся, на любые предложения помощи отвечал грубо. Иногда, как в случае с Ынбёль, даже толкался.

Занимался с ним только Крис – того толкать было слишком страшно.

Ынбёль всё ещё помнила, какое тяжёлое было знакомство с новым соседом: очаровательная лисья улыбка и медовый смех запомнились меньше, чем угроза о расправе и электрический удар. Пришлось вспомнить, каким липким и неприятным бывает мёд.

«Не восхищайся сильно Лекси – заговорщицки произнёс однажды Эр-Джей. – На самом деле у неё всё лицо в гнойных фурункулах. Я как-то видел это, когда она выходила из ванной. Она всё время накладывает на себя иллюзии, чтобы это скрыть, но она очень страшная. Даже Перси не видел её настоящую».

«Не знала», – сухо ответила Ынбёль. Она прежде не сплетничала, поэтому не совсем понимала, как ей поступить.

«Ну а разве может быть кто-то настолько красивым? Похоже на обман».

С точки зрения Ынбёль похоже было на банальную зависть. Даже она не думала о Лекси плохо.

«А её имя? – не успокаивался Эр-Джей. – Александра Пенелопа Маунтбеттен. Кого вообще так называют? Она приписывает себе родство с королевской семьёй, хотя на самом деле всегда болела и умерла в местной больнице».

Все дальнейшие наблюдения за Эр-Джеем окончательно убедили её – ведьму электричества проще терпеть, чем любить. Как громкий миксер, например. От Эша Ынбёль узнала, что его даже в лавку не пускают – боятся пожара, наводнения или повторения трагедии 11 сентября.

Эр-Джей не был плохим, но напропалую паясничал и распускал слухи. Он везде находил поводы для сплетен, во всём сомневался и обо всех за спиной говорил гадости. Ынбёль даже не сомневалась, что какую-то мерзость сказали и о ней, но пока не знала, какую именно, а предполагать боялась.

Зато Эр-Джей управлял электричеством. Никто в их доме не знал физику достаточно хорошо, чтобы предсказать, до каких масштабов может быть развита его сила, но с зарядкой в телефонах ни у кого проблем не было.

«Я правда долго тренировался, чтобы заряжать, а не взрывать, но это уже в прошлом, – гордо просопел Эр-Джей, зарядив впервые старенький мобильный Ынбёль. – Так и быть, обращайся ко мне со своим плеером. Вряд ли у такого старья осталась зарядка».

Если верить периодическому бубнежу Криса, то на этом его таланты и заканчивались. Своей силы он закономерно боялся и вообще с трудом понимал, как можно её использовать, кроме как на бытовой технике. Заклинания он тоже учил медленно и неохотно, потому что на слух воспринимал их с трудом – в общем, не ведьма, а сплошное разочарование.

Ынбёль даже переживала за него, пока Крис читал ему нотации, но быстро поняла, что Эр-Джею они были до фени. Вероятно, всё дело в слишком юном возрасте.

Сейчас Эр-Джей ел самобытную версию завтрака, состоящего из хлопьев, горбуши, горелой ежевики, чипсов и молока.

Эш брезгливо смотрел в его тарелку, подмечая:

– Как человек, побывавший на том свете, ты должен знать, что умирать неприятно.

– Чего?

– Такое сочетание тебя убьёт.

Эр-Джей подавился.

Никогда нельзя было сказать точно, что делал Эш: прорицал или запугивал. Он что угодно творил с умным видом. Несмотря на откровенно беспризорный и хулиганский вид, Эш, как оказалось, был самым образованным парнем в ковене. Школу он не посещал, сдав все экзамены досрочно в начале года. Он много читал. Днём его было трудно отыскать: он всегда находил себе безопасный уголок и читал-читал-читал, пока волшебные искры не сыпались из глаз. Джебедайя сетовал, что своим взглядом он разгоняет всех клиентов лавки, но почему-то именно его оставлял там чаще других.

Шапочку, что была на нём в день их первой с Ынбёль встречи, ему связала Лекси – чтобы придать его грозному виду долю умалишённости и безобидности. Странный продавец клиентов привлекал, а не отпугивал.

Он часто злился, но никогда не был по-настоящему зол. Он мог обидеть, но никого не ранил. Он умел смешить и смеяться с остальными. И ещё никогда, по-настоящему никогда не снимал шапочку Лекси, пока работал в магазине. Заметив всё это, Ынбёль вспомнила древнюю как мир мудрость – не суди книгу по обложке.

Хотя никто не мог ей гарантировать, что между страниц этой книги не притаилось лезвие.

– А ты не запиваешь, – цокнул Эш, посмотрев на мигом побледневшую Ынбёль. – Боже, вам обоим остались считанные дни. Аппетит пропадает. Передайте сахар.

– Лекси весь съела, – тут же безжалостно сдал Эр-Джей.

– Дивный завтрак.

Ещё Эш бывал довольно высокомерным и ужасно занудным. Разговорить его было сложно, хотя Ынбёль кишками чувствовала, что вопросами о магии донимать нужно именно его – только над ним не было этого ореола загадочности. Но Эш раздражённо отправлял читать книги или советовал обратиться к кому-нибудь ещё.

К кому – Ынбёль не знала.

– Запасы сахара остались в кладовке, – вспомнил Джебедайя, увлечённо копающийся в ядовитых снадобьях.

– Не остались, – невинно улыбнулся Перси, – мышки погрызли.

Лекси виновато просияла.

Джебедайя, который был вторым по старшинству в доме (и владельцем дома, к слову), махнул рукой. Он вечно торчал в саду или в подвале. И там и там у него были грядки, на которые посторонним даже смотреть запрещалось. А посторонними были все, кто не владел магией растений в той же мере, что сам Джебедайя. Растения были его стихией, и он отдавался ей на все сто. Он был главным экспертом в зельях – инстинктивно чувствовал пропорции, температуры и необходимую выдержку. Смерть

в зельях – единственная, которую он допускал для своих трав, а потому просто не мог позволить кому-то испортить рецепт.

Плохие зелья он выливал в собачьи миски – такие напитки обладали нестабильным эффектом.

– Тут есть псы? – удивилась Ынбёль, впервые увидевшая кормушки с рисунками костей.

– Они умерли, – безжизненно отозвался Джебедайя и отодвинул миски в заросли папоротника. Колокольчики в его косах тихонько позвякивали. – Давненько. Настолько давненько, что успели вырасти цветами, одно лето порадоваться солнцу, сгнить и навсегда развеяться. Возможно, ты ими дышишь. Чувствуешь, как преданность и шерсть забивают нос?

– Вот это да, – удивлённо восхитилась Ынбёль.

Джеб только хмыкнул. Прозаик-травник пугал и очаровывал. Он не был настолько суровым, каким показался сначала. Вернее, именно таким он и был, но почти всегда по какой-либо причине. Главным спусковым крючком обычно был Перси – тот обожал звать его цветочком и отпускать всякие шуточки по поводу цветочных фей и волшебной пыльцы. Национальность Джеба тоже была объектом насмешек: коренные американцы в их краях встречались почти также редко, как азиаты, если не реже. Наверное, Джеб нравился Ынбёль ещё и поэтому – Перси считал, что они оба для ковена слишком примечательны. Лекси, как-то заметив смятение подруги по поводу сомнительных высказываний парня, пояснила: «Ты не думай, он не расист». Из уст от природы светловолосой голубоглазой девочки, единственной, про кого Перси не шутил вообще, звучало не очень правдоподобно, поэтому Лекси добавила: «Он всех недолюбливает. Вас просто задеть легче».

Это «вас» отняло у Лекси одно очко доверия, но всё же она нравилась Ынбёль больше мальчишек.

Но если Ынбёль пока не понимала, что делать с шуточками Перси, Джеб явно успел выработать стратегию. Буквально вчера Ынбёль заметила лиану, которая ползла непосредственно к Перси, пока тот читал очередной оскорбительный монолог на тему почкования и резерваций.

Кончилось всё тем, что лиана дёрнула Перси за ногу, причём так ловко, что он сначала впечатался носом в стол, а затем, упав на пол, ещё и опрокинул на себя стул. Тут смеялся уже Джеб. Пока Перси не пришёл в себя и не спалил его лиану, а заодно с ней фикус и кустовые розы.

Драку разнимал Крис. Пока Лекси целовала Перси в разбитый нос, Крис оттаскивал в заросший угол Джеба. Его все очень уважали, но в пылу сражения ему всё равно приходилось применять грубую силу.

Ынбёль показалось, что кофе, смешанный со слезами, кровью и угольками – это тоже её новая реальность, к которой надо привыкнуть.

Сегодня было на удивление спокойно, но что-то в этом спокойствии предостерегающе звенело.

– Завтра полнолуние, – умудрился с таинственностью сказать Крис.

– Спать будем плохо? – спросила Ынбёль.

– Напротив. Самая лучшая ночь.

Тайны накрывали загадки и щекотали нервы.

Все ведьмы были строптивыми и своенравными. Даже Лекси, которая на общем фоне казалась просто ангелом божьим, сошедшим со страниц маминых любимых книжек, часто отпускала едкие комментарии и вставала в позу. Да что там – в то утро, когда Джеб с Перси подрались, Джебедайя не смог найти дверь в их с Эшем комнату. И точно не потому, что она вышла погулять.

Ах, Лекси. Лекси была мила, дружелюбна и абсолютно очаровательна. Живи она лет на пятьсот пораньше, её бы наверняка сожгли на костре – уж слишком идеальной казалась. Даже её полное имя было каким-то совершенно неземным.

– Меня и сожгли, – хихикнула Лекси, когда Ынбёль об этом сказала. – Нас всех сжигали пару раз. Дикие времена.

Перси сыто улыбнулся, брызнув искрами.

Учитель из Лекси был слабый, мягко говоря. Она сама показывала достаточную усидчивость и питала к магии огромную любовь и бешеный интерес, но объяснять не умела совершенно. Ровно как и Перси, но Перси объяснять ещё и не хотел.

Ынбёль поражало то, насколько по-разному все общаются. Казалось бы, когда живёшь вместе столько времени, должны проявляться общие черты, но все крутились в каких-то собственных отдельных мирах. Ну, кроме Перси с Лекси – у тех был один мир на двоих, и они даже не пытались этого скрывать.

Ынбёль это немного расстраивало. Она думала, что они быстро подружатся, будут варить снадобья в котлах, обсуждать проклятия, крошить старинные талисманы, добираясь до их сути, и получать великую мудрость от Верховного.

Но связываться с Крисом было тем более себе дороже. У Криса всегда был план и стратегия, неважно, нужно было навести порядок на кухне или подготовиться к какому-нибудь магическому ритуалу. Он был превосходным и пугающим лидером. Дружелюбие в нём, если когда и было, то осталось висеть на той веревке, с которой его срезали. Он не церемонился, не щадил и не жалел, но и палку не перегибал.

Он сказал Ынбёль, что не посмотрит на то, что она девочка, и гонял её как и всех, но иногда казалось, что всё-таки чуточку больше.

Ладно, на самом деле Ынбёль думала, что он её ненавидит. Было в его словах всегда что-то, намекающее на её никчемность и бесполезность, хотя по ощущениям самой Ынбёль, пользы от неё было точно не меньше, чем от Эр-Джея. Ынбёль буквально кожей ощущала его ненависть, хоть никак и не могла понять, с чем она связана. Верховный держался рядом с ней спокойно и уверенно, но Ынбёль всегда казалось, что уверенность эта держится на двух ресничках. Один вопрос – одна ресничка выпадет. Второй вопрос – Ынбёль умрёт. Ей хотелось пожить подольше, а потому при Крисе она просто старалась почаще понятливо кивать. Даже если совсем не понимала.

– Ты выглядишь испуганной, когда смотришь на Верховного, – Лекси наклонилась к виску Ынбёль, чтобы сказать это. Венозная кровь тут же нагрелась: ревность Перси когда-нибудь истребит человечество. – Не показывай этого.

Абстрактность её слов порой напрягала.

Хорошего во всём этом было только то, что Ынбёль реально начала читать, потому как учиться иначе было невозможно. Чтобы добраться до записей прошлых ковенов, нужно было спустить лестницу, забраться на чердак и не увязнуть в вещах Лекси. Книги забивали всё помещение и не давали ответов на вопросы о природе магии или о личностях первых ведьм, зато в них можно было найти заклинание или зелье на любую жизненную ситуацию. Болезни, порчи, сглазы – всё и от, и для, причём написано последовательно. Сглаз на облысение был обведён цветным маркером, и Ынбёль целую секунду сомневалась, стоит ли предупредить длинноволосого Перси о надвигающейся мести. Но потом подумала, что ей тоже есть, за что мстить, а волосы – не такая уж и большая потеря.

Перси и правда напрягал куда сильнее Эр-Джея с его сплетнями и даже Джеба с колючими лианами. Он не был агрессивным, но в нём плескалось столько желчи, что в ней можно было смело топиться – результат был бы гарантирован. Он общался со всеми, кроме Лекси, подчёркнуто пренебрежительно. Отпускал едкие шутки, источал миазмы. Не гнушался вспоминать о прошлой жизни всех присутствующих. Его взгляд всегда проходил сквозь собеседника, будто он говорил со стеной, только если он не язвил и не пытался кого-нибудь задеть. Тонкие губы были всегда либо упрямо поджаты, либо искривлены надменной усмешкой.

Перси был красивым, но неприятным. Такую красоту хочется уничтожить не за её существование, а потому что обладатель просто её не достоин.

Ынбёль часто ловила себя на мыслях о том, как Лекси вообще терпит рядом с собой кого-то подобного, но стоило взглянуть на Лекси, как становилось явным – ничего она не терпит. Всё, что есть в Перси, её устраивало целиком и полностью. И пускай смотрела она на него немного реже, чем Перси смотрел на Лекси, во взаимной любви сомневаться не приходилось. Это придавало обоим опасной загадочности, хотя, казалось бы, куда ещё больше.

На Перси, как впрочем и на Лекси, глазели все, куда бы он ни пошёл. Только если Лекси брала экстравагантными нарядами и звоном, Перси справлялся просто… Собой. Он был высок настолько, что его тяжело было не заметить. Мощная челюсть и большеватый (хоть и всё ещё очень красивый) нос, светлые волосы и серо-голубые глаза выдавали в нём скандинавские корни, но Лекси, услышав об этом от Ынбёль, поднесла к губам палец, мол, молчи. Перси мнил себя патриотом, забывая, что даже у них есть корни и прошлое.

– Его родители бросили его тут. Нет у него корней. И прошлое ему не нужно, – с грустной улыбкой сказала Лекси. – Перси только мой.

В этом Ынбёль ей не сильно-то завидовала, скорее даже сочувствовала. Как бы ей не хотелось любви, любить такого, как Перси, для неё казалось абсолютно невозможным.

– Все поели? – спросил Крис, тщательно вычистив из голоса заботу. – Сегодня ярмарка. Нам…

Он вдруг поёжился и постепенно замер. Медленно, подозрительно медленно. Даже зрачки перестали двигаться. Ынбёль остановилась вместе с ним, начиная чувствовать странный холод. Она вгляделась в дверь, но та была закрыта: могильный воздух коридоров не мог добраться. Всё неестественно остановилось. Перси смотрел на ближайшую свечу. Пламя было ровным, как рыжая плитка, но в его глазах оно страшно металось. Напоминало ветер. Эш заинтересованно уставился в зеркало, висевшее на шее. Джеб знал, что на кухню что-то пробралось, а Крис это «что-то» пытался увидеть. Зрачки остальных болтались в глазах туда-сюда, из угла в угол.

– Что происходит? – тихо спросила Ынбёль. – Откуда идёт холод?

Эр-Джей тоже не понимал, но делал вид, что совсем не расстроен. Его губы посинели, но не от ежевики.

Лекси пошевелилась первой. Неуверенно поднялась, начала озираться, но Эш тут же её оттолкнул, вытянул руки, – и вдруг на них из ниоткуда приземлилась кошка. Ынбёль вздрогнула. А те ведьмы, что смогли заранее взглянуть на потустороннее, аж вздохнули с облегчением.

– Впервые вижу, как именно она приходит, – признался Джеб. – С холодком.

– Это всего лишь Вёльва, – расслабился Эр-Джей.

Лекси рассеянно смела с затылка мякоть тыквы, в которую врезалась. Села на полу, скрестила ноги и не моргая сказала:

– И всё-таки мне кажется, что это психопомп. Она упоминается в записках.

– Чё это значит? – спросил Эр-Джей. Ынбёль обрадовалась, что тупила не в одиночку. – Псих?

– Психопомп. Проводница душ в мир мёртвых. Облегчает смерть.

– Не смерть, – с безупречным выражением недовольства остановил Эш. – Она может смотреть, как ведьму сжигают или рубят на части, но никогда не подойдёт. Но кое-что она действительно облегчает – проход из одного мира в другой. Не уверен, что кошка на это способна. Сама, возможно, ходит, но других не протащит.

Ынбёль осторожно потрогала звериное ухо.

– А вы не собирались упомянуть, что это не просто кошка?

Лекси обиженно на неё посмотрела.

– Я тебе сразу сказала, что не знаю, из какого мира она приходит. И вообще, ты что, морду её не видела?

– Наша Ынбёль наверно каждый день встречает кошек с шестью глазами, – хохотнул Джеб. Было приятно, что он уже считает её своей.

– Я думала, вы её заколдовали, – чуть обиженно ответила Ынбёль. – Получается, в тот раз?.. – продолжила она, вспомнив лавку.

– Не. В тот раз она и правда спрыгнула с люстры, – вздохнула Лекси. Она спросила у всех, но посмотрела на Перси: – Что вы видели?

– Холод. Я чуть не поджёг ковёр от страха.

Лекси обняла его со спины, забирая огонь и не задумываясь о том, как вообще выглядит холод.

– Однажды из нашего толчка вылезет Ктулху, – сообщил Эш. Что было преждевременно шокирующе, учитывая появление Вёльвы. – Кто удивится больше всех – стирает месяц.

– Я просил тебя хоть как-то обозначать, когда ты предсказываешь, – строго вздохнул Крис.

– Предлагаешь закатывать глаза до белков и вытягивать руку? – хмыкнул Эш. – Да пошутил я. Не видел я никакого Ктулху. – И уже тише добавил: – Но на стирку кто-то точно напорется.

Ынбёль показалось, что быстрый взгляд скользнул по ней, но пояснять дальше Эш не стал.

– Ты хотел рассказать всем о парке, – перевёл он тему.

– Парке? Мы ведь говорили про ярмарку? – Джеб почесал затылок.

– Эш убивает интригу, – хихикнул Эр-Джей.

– Тихо, – и сказал это Крис так, что все и впрямь затихли. – Кошки на месте, Ктулху в океане, а нам надо обсудить ярмарку.

– Мы пойдём на ярмарку? – с надеждой спросила Ынбёль. Проводить весь день накануне самой страшной ночи в году в этом доме ей не хотелось. Если уж где нечисть наружу лезть и могла, то точно в этом доме. Возможно, прямо из-под кроватей и её шалаша.

– Это же Хэллоуин, – Лекси хлопнула в ладоши.

Ынбёль прежде не отмечала Хэллоуин. Мать считала этот праздник неподобающим их вере. По-своему была права, конечно, но Ынбёль всё равно было обидно за те тонны конфет, которые она могла бы за эти годы насобирать.

Теперь собирать было поздно. У ведьм были явно другие планы.

– Вы пойдёте. И будете вести себя как самые обычные люди. Съешьте пару сахарных яблок, закидайте старый дом Эша туалетной бумагой. Нам нужно быть на виду до завтра и притворяться совершенно нормальными.

Вот оно. Ынбёль снова охватило зябкое чувство тайны.

– Мы с Джебом займёмся подготовкой.

– Ты говорил, что я пойду, – насупился Эр-Джей.

– Это было до того, как из-за тебя перегорела последняя лампочка в доме, – отсёк Крис. Последняя лампочка… учитывая, что все остальные были выдраны или разбиты, это ощущалось как истинная трагедия.

– Всегда пожалуйста, – Эр-Джей показал Верховному язык. Крис едва склонил голову набок и, выдохнув какое-то слово, с жуткой улыбкой замер в ожидании.

Челюсти Эр-Джея сомкнулись на его же языке, и он взвыл от боли. В розетках звучно затрещало.

Ынбёль не хотела, но всё равно мельком проверила, не откусил ли мелкий себе язык. Покалечил, но не съел. Наверное, потому что запас лечебных зелий всё ещё был не готов.

– Для новеньких, – новенькая была всего одна, но Ынбёль оценила заботу, – если я что-то говорю сделать – это не обсуждается. Если я говорю чего-то не делать – даже не думайте об обратном.

О, это Ынбёль можно было даже не пояснять, она уловила намёк ещё на первой встрече.

– Мы с Джебом всё подготовим. С вас всех – всех отвлечь. Помогите Лекси.

– Когда в городе пропадает живность, винят всегда самых странных, – шёпотом пояснила Лекси в ухо Ынбёль. – Так вышло, что самыми странными считают нас.

И правда, подумала Ынбёль. Как же так могло получиться?

– Мы собираемся что-то украсть? – догадалась она.

– И принести в жертву. Завтра полнолуние.

– Что-то… Живое? – уточнила Ынбёль.

– Духи не любят авокадо, Ынбёль. Им нужно мясо с кровью.

– И ты бы это всё знала, если бы больше занималась, – Эш закатил глаза.

– То есть сегодня пускаем пыль в глаза, а завтра в парк? – впервые подал голос Перси. Вот уж кого ничего из этого разговора не смущало.

– А там разве не опасно? Может, лучше здесь…

Ынбёль, конечно, не слишком прельщала мысль о том, что завтра какому-то животному, а может и не одному, придётся умереть. В фильмах, которые она смотрела тайком от матери, все эти ведьминские обряды всегда вызывали у неё дрожь. Но спорить в этой ситуации было явно неуместно, поэтому она предпочла занять заинтересованную позицию.

– Место каждого ритуала определено заранее. Прародителей ради, я буду с тобой заниматься. Твоё незнание бесит меня куда больше тебя самой, – проворчал Эш.

Ынбёль бы обняла его, но бесстрашная Лекси сделала это раньше.

– И в этот раз это парк, – подытожил Крис. – Собирайтесь. Не хочу видеть никого из вас до ночи. И держитесь подальше от парка.

– На нас будет центральная площадь, – вскочила Лекси. – Завтра я пущу иллюзии по всем главным улицам. А сегодня наемся сладкого, пополню силы!

– Я займусь школой, – Эр-Джею, судя по интонации, эта идея не очень нравилась, но он знал, что другого ему не предложат.

– Эш, на тебе магазин.

– Вот это сюрприз, – хмыкнул тот.

Все поднялись и разошлись, побросав чашки и столовые приборы. Эш в последний момент схватил Ынбёль за рукав, явно выходя за пределы своего раздражения, и утянул в темноту. Было страшно, но не так страшно, как в одиночестве.

– Крис сказал, у тебя было кровоизлияние в мозг, – допытывался он. – Болела?

– Гемофилией.

– Дрянь. А мать что?

– Жива, – сухо ответила Ынбёль.

– Моя, к сожалению, тоже. Сам не знаю, почему в итоге попросил её не убивать. Сентиментальность мне обычно не свойственна.

О, это Ынбёль тоже успела заметить.

– Когда я родился, то был бордового цвета, – поделился Эш. Сложно было отгадать причину его откровений. – Аллергия. Долго не могли понять, на что. Оказалось – на всё. Сладкое, алое, цитрусовое. Пыль, химия, солнечный свет. Вечно ходил опухший, красный и весь в корочках. Мать считала меня уродом. И била.

В общине, к которой принадлежала мать Ынбёль, бить детей считалось нормальной практикой. Даже благородной, ведь дьявол не станет подписывать контракт с ребёнком, чьё тело разгромлено. Но в случае с Ынбёль мать действовала иначе – вечные, вечные молитвы, которые Ынбёль надеялась скоро забыть, но пока вспоминала как по часам. Ынбёль не сомневалась в любви мамы, просто считала, что лучше бы она её и не любила вовсе – как сейчас. У Эша ситуация была явно иная.

– Я так и умер. От пыльцы, что ли. Это было прошлой весной. Меня Джеб нашёл. Забавно, правда?

– Крис… То есть Верховный… Сказал, что для тебя это всё – как второй шанс.

– Я знал, что умру. И не хотел этого. Как ты и как Лекси. Так что да – это самый настоящий второй шанс, который я не отдам. А теперь замолчи и садись сюда.

Ынбёль на миг подумала, что ковен – это кучка детей, которые просто умерли.

Эш первым опустился на пол и начал доставать зеркала. У него их было много: одно он носил на шее как кулон, несколько были раскиданы по карманам. В рюкзаке, который всегда был при нём, тоже оказался мешочек с зеркалами в рубиновых рамках.

– Протри, – велел он, придирчиво осмотрев то, что достал из кармана куртки.

О магии Ынбёль успела узнать вот что: она была чертовски сложной штукой. Для одних заклинаний требовалось особое положение рук (чаще – пальцев), для других – ещё и слова. Иногда нужны были символы на руках: Лекси рисовала их фиолетовой подводкой или блестящими ручками, Перси предпочитал уголь, остальные использовали маркеры. Ынбёль не нравилось оттирать от кожи чернила, поэтому она пообещала себе купить цветные мелки.

Иногда символы надо было рисовать на полу, стене или зеркале. Иногда надо было растереть траву, зажечь благовония или пустить себе кровь. Последних заклинаний Ынбёль в действии пока не видела: магия крови была сильнее и опаснее прочих.

Иногда надо было сидеть неподвижно, иногда крутиться вокруг себя или заклинаемого объекта. В простых заклинаниях, как и говорила Лекси, было больше условностей, зато они были безопасными. Чем сложнее было заклинание, тем больше было допущений, но и риск от неправильного использования был выше.

Любая ведьма без проблем справлялась со своей магией. Перси, чтобы зажечь свечу, достаточно было просто моргнуть. Лекси шептала слова, соединяя подушечки большого и указательного пальцев. Зато Лекси без проблем меняла вид вещей одной силой мысли, остальным для этого надо было расписать руки до самых локтей.

Эш был предсказателем. Его магии Ынбёль хотела обучиться особенно сильно, хотя Эр-Джей сразу посоветовал на многое не надеяться: Эш в будущее не просто заглядывал, он в нём жил. Научить такому было нереально, особенно так, чтобы предсказания были точными. Поэтому сейчас Ынбёль ощутила тревогу и радость одновременно.

– Зачем нам столько? – робко спросила Ынбёль, но зеркало послушно протёрла рукавом рубахи.

– А как ты собираешься смотреть в будущее? – Эш взглянул на неё исподлобья.

Ынбёль поёжилась. Иногда ей казалось, что она задаёт слишком глупые вопросы, но она почему-то никак не могла научиться отличать вопросы глупые от неглупых.

И правда. Как ещё смотреть в будущее? «Свет мой зеркальце скажи» и всё такое.

– Но зачем… Столько? – всё же решила не сдаваться Ынбёль.

Эш вздохнул.

– В этом лучше видно погоду, – он указал пальцем на овальное зеркало размером с ладонь, – а в этом – дела ковена, – это он про зеркало-кулон.

Ынбёль это показалось странным. Разве может размер зеркала влиять на предсказание будущего?

Тут либо строго одно какое-то, либо вообще любое.

– Руку дай, – велел Эш, достал из ботинка чёрный маркер и начал выводить руны на её запястье. – Не шевелись. Испортишь.

Он закончил с символами. Зеркала лежали полукругом.

– Вообще мне и зеркала не нужны, – пробубнил Эш, – просто так легче. Понимаешь?

Ынбёль не понимала, но помнила, что рассказывал Верховный. Их магии никто не учил. Даже свои дары они раскрывали сами – и сами же пытались разобраться, как ими пользоваться.

– Ты управляешь тем, что уже было. Просто умерло. А я пытаюсь заглянуть в то, чего ещё не существовало. Так что замолчи.

Ынбёль и не собиралась ничего говорить.

Эш пробубнил заклинание, и Ынбёль отметила, что пока что он был единственным, кто не зачитывал его с бумажки.

– Я для тебя произношу. Давай повторяй, – требовательно произнёс он.

Зеркала засияли на мгновение и погасли.

– Теперь смотри, – пояснил Эш и сам опустил взгляд.

Ничего не происходило. Ынбёль пыталась сконцентрироваться. Пыталась думать о том, что хочет увидеть. Пыталась представить, каково это – заглядывать в будущее. Но зеркала не отзывались.

Ынбёль не удержалась и взяла в руки то, что было овальным и самым подозрительным. Покрутила его. Смахнула осевшую пылинку.

И увидела в отражении Лекси.

Та стояла прямо за Ынбёль, но смотрела почему-то на Перси, который подошёл к ней вплотную.

Лекси, наполовину раздетая, улыбнулась и уткнулась носом Перси в плечо. Тот бережно коснулся её чёрно-белой макушки, сложив пряди в сердце, а затем приподнял за талию и усадил на тумбу. Они поцеловались.

До Ынбёль дошло, что ей на это лучше не смотреть. Потом – что на самом деле за ней нет никакой Лекси. Она положила зеркало обратно на ковёр, на всякий случай перевернув его стеклом вниз.

– Что ты увидела? – спросил Эш.

– Дождь. Завтра пойдёт, – моргнув, соврала Ынбёль.

– Ясно, – кивнул Эш, – я видел, что ты соврёшь. Выметайся, мне пора работать.

– Можно последний вопрос? – робко уточнила Ынбёль.

Эш посмотрел в зеркало-кулон.

– Лучше спроси сначала у Лекси с Перси. Мой ответ будет не так показателен, а тебе надо разобраться с этим как можно быстрее.

Собрав зеркала, он шагнул в другую темноту, более холодную, более проклятую. Эш не предложил Ынбёль пойти следом.

И снова эта проблема: одиночество в коридорах. Прежде, чем невидимые звери выросли из-под ковролина и принялись трапезничать, чьи-то руки загребли Ынбёль. Умыкнули, вытащили на свет.

– Ты идёшь с нами, – пропела Лекси. Она нацепила удачную улыбку, заменив солнце. – Будем делать обычные вещи и влюбляться.

Перси нехорошо блеснул щеками.

– В кого ты собралась влюбляться?

– В май.

– Сейчас не май.

– Да? Тогда во что-нибудь глазированное. Или цветное. Или в тебя, снова и снова в тебя.

Перси такой ответ удовлетворил.

До площади они добрались быстро, но Ынбёль всё равно успела подумать, что стоило всё-таки забрать из дома – то есть из старого дома, – хоть какую-нибудь тёплую обувь. На дворе был конец октября, а ступни в прорезиненных кедах немного немели от холода. То ли ещё будет зимой.

Она поделилась тревогами. Перси важно заявил, что ведьмины сопли – ценнейший ингредиент, потому что болеют ведьмы редко. Лекси в ответ на это улыбнулась, и невозможно было понять, от предвосхищения появления соплей или потому что они снова обдурили Ынбёль.

Заяви они это неделю назад, Ынбёль послала бы их куда подальше и показала бы средний палец. Но с тех пор она умерла, переродилась, съехала от матери, творила свет, бегала от существ, которых даже не видела. Да что там, она даже в будущее уже заглянула. Если эта неделя её чему и научила – не стоит исключать никаких вероятностей. Да и с Перси она ругаться подустала, предпочитая на его едкие комментарии просто кивать.

– Я спрошу кое-что, – она зябко поёжилась, застёгивая молнию на куртке до самого подбородка. Удивительно, что в доме с окнами нараспашку было намного теплее, чем на улице. – Но я хочу, чтобы вы ответили мне нормально. Так, чтобы я точно поняла.

– На некоторые вопросы лучше не знать ответа вовсе, – увильнула Лекси, пошевелив носом: учуяла что-то сахарное. – А на другие просто отвечать скучно.

– А ещё есть такие, которые не поймёшь, как бы мы не объясняли, – добавил Перси.

Что ж, такое своеобразное заверение Ынбёль вполне устроило. Пахло сахарной ватой, в которой запутывались пауки, жженым сахаром и деревьями.

– Духи. Я про них читаю, постоянно слышу. Я знаю, что во мне есть этот дух, и я пользуюсь его силой…

– В тебе нет духа, Ынбёль, тебе ведь уже говорили, – Лекси терпеливо повздыхала, продолжая поиски сластей. – Ты и есть дух. И сила это твоя, хоть и его. Без него не было бы тебя. И значит ты – не ты. А он – это и есть ты.

– Но я правда совсем не чувствую его. Ты однажды сказала, что он ещё со мной не говорил. Так вот: он всё ещё молчит.

– Так ты и магией ещё толком не пользовалась. О чём с тобой говорить? О погоде? – хмыкнул Перси. – Ты хоть раз пыталась кого-то воскресить?

– А что, есть добровольцы? – кисло вздохнула Ынбёль. – Все мои знакомые живы, – и, не удержавшись, добавила: – Даже ты, хоть по тебе и не скажешь.

– Эй! – воскликнула Лекси обиженно. – Не говори так. В твоих словах много силы, которой ты пока что не понимаешь.

– Но Эш же…

– Эш всегда говорит лишь о том, что случится наверняка. Или о том, чего точно не случится. В его словах тоже сила, но она не такая.

И Ынбёль впервые поняла, что она имеет в виду. Ведьмы общались так по-разному как раз из-за разношёрстных сил.

Лекси со своими непонятными ответами, полуфразами и недомолвками. Перси, любое слово которого обжигало хоть лёгким покраснением, если не волдырями и обуглившейся кожей. Крис, припечатывающий каждым словом, как гвоздём. Во всём этом был если не особый смысл, то явная закономерность.

Ынбёль просияла.

– Смотри-ка, – Перси присвистнул. – Она тебя поняла.

– Значит, может спрашивать, – довольно улыбнулась Лекси.

– Ваши духи. То есть вы. Как это произошло? Что вообще произошло?

– Верховному нравится объяснять это как смешение соли с водой. Наши тела – вода. Дух, соответственно, это соль. В целом это недалеко от истины, но есть разница между солёной водой и морской солёной водой. Вот мы теперь – морская вода.

Ага. Пока что Ынбёль могла следить за мыслью.

– Все, кто есть в ковене, умерли. Духи нашли их и заняли тела, по пути зацепившись за душу. Ну или за то, что от неё осталось. Мой дух был как… – Лекси почесала подбородок, подбирая сравнение.

Ван уже поняла, что человеческим языком ей никто природу духа объяснить не сможет, потому как не было в них ничего природного. Всё, что есть в природе, рождается и умирает. Духи были вечными – как само время. Как арканы и как никем не убитый орёл, клюющий печень Прометея. Как сама магия, потому как её порождениями духи и являлись. Или же они были теми, кто принёс магию в этот мир?..

– Как клубничное варенье, – с тёплой улыбкой продолжила Лекси. – Однажды я опустила палец в банку, взяла попробовать только на самом кончике. Но было так вкусно, что я не заметила, как съела банку целиком.

– Ты упала в банку, а не съела её, – поправил Перси. Извечный переводчик. – Говори как есть. Она ведь не поймёт иначе.

– Можно и так, – пожала плечами Лекси. – Если тебе интересно, кто я сейчас, то я не отвечу. Никто не ответит. Он – это я, а я – это он. Мы едины и неотделимы.

– И это всегда так? Просто… Слияние?

– Нет, – Лекси покачала головой, – Перси вот сожрали.

– С потрохами, – подтвердил тот холодно, больше заинтересованный листом, упавшим на чёрную часть волос Лекси. – Осталось только имя. И любовь.

– То есть ты не Перси? Ты дух? – Ынбёль обещала себе не психовать, но сдерживалась с трудом. Её смутил не столько ответ, сколько равнодушие, с которым ответом поделились.

– Я не был Перси ещё до того, как в меня вселился дух, – пожал плечами тот. – Я умирал у её больничной койки, – он кивнул на счастливую Лекси. – Решил: умрёт она – умру я. Меня больше ничего не волновало. Во мне, кроме Лекси, и не было ничего. Дух занял пустое тело. И любезно оставил мне этого ребёнка.

– Ничего он тебе не оставлял, – поправила теперь уже Лекси, – он просто не смог меня отнять.

Оба говорили о произошедшем так спокойно, будто бы это вообще обычное дело. И дары, и духи, и любовь, которая так сильна, что её никакой магией не вытравишь.

Ынбёль ощутила укол зависти и страха.

Она бы не хотела утонуть в банке с вареньем. Не хотела бы раствориться в другом. Она бы вообще предпочла остаться собой, но ни Лекси, ни Перси не подтвердили, что это возможно. Наверно потому что никто из них такой вариант никогда и не рассматривал. И, очевидно, именно поэтому Эш сначала послал её именно к ним.

– Я хочу карамельное яблоко. И кислую тянучку. И всяких леденцов.

– А гнилые зубы тоже ценный ингредиент? – усмехнулась Ынбёль. Она любила сладкое, но сахарная одержимость Лекси делала ей физически больно.

– У нас не гниют зубы. Мы же живые трупы в каком-то смысле, – почти гордо ответила Лекси.

– А что насчёт волос? – большого труда стоило не посмотреть на Перси.

– Только магия, – пожала плечами Лекси. – Можно отрезать, но сами не отрастут. Надо колдовать.

– Но болеть я могу?

– И кровь у тебя тоже пойдёт, если хорошенько ударить. – Перси плотоядно усмехнулся.

– Как у тебя вчера? – парировала Ынбёль с ответным оскалом.

– Там яблоки! – невозмутимая Лекси схватила обоих за запястья и так резко рванула вперёд, что Ынбёль едва не упала. Лекси бы это наверняка не остановило – протащила бы её до самой лавки. Откуда только в таком маленьком теле столько силы?

Лекси взяли сразу два яблока, но в итоге Перси отдал ей своё. Ещё были тянучки, целый коробок конфет, шоколадка и жуки из миндаля. На яблоко Ынбёль Лекси тоже многозначительно покосилась, поэтому есть пришлось очень быстро. Пожалуй, слишком быстро – Ынбёль начала икать. Лекси злорадно посмеивалась.

– Я… Ик! Так умру… Ик! Быстрее, чем научусь это лечить.

– Ик! – передразнил Перси.

– Ик! – злобно зыркнула Ынбёль в ответ.

– Надо взять воды. Я не помню заговора от икоты, – Лекси развела липкими руками. – И возьми мне апельсиновый сок. Три.

– И айс американо, – кивнул Перси и, скосив взгляд на свою девушку, добавил: – И ещё один с сахаром.

Приятной неожиданностью стал тот факт, что с деньгами в ковене проблем не было. Ынбёль сначала восприняла эту новость как шутку – в доме и правда повсюду валялась мелочь. В коридорах, прогоревших свечках, кармашках, щелях и обуви. На неё, наверно, можно было машину купить. Но потом оказалось, что денег у ведьм достаточно для того, чтобы сваливать сдачу где попало. Было ли это колдовством, наследством или ещё чем-то – Ынбёль не рассказали. И вообще велели поменьше думать о земных утехах и побольше – о возвышенном.

Наверное, поэтому все тарелки были в трещинах, а полы скрипели так, что старые кости бы им позавидовали. Ведьмы настолько преисполнились, что их это уже не смущало.

Ынбёль пока себя таковой не ощущала, а потому собирала мелочь со всех видимых поверхностей в доме. Это было похоже на какую-то компьютерную игру, так что ей всё нравилось.

В очереди за напитками всё и случилось. Глупо и совсем не по-волшебному, но в тот момент Ынбёль казалось, что она переродилась во второй раз.

Воздух вышибло из лёгких. Глаза наполнили тёплые магические слёзы, светящиеся из-за света от ламп-тыкв. Во рту пересохло. Шею обмотала гирлянда или ягодная тянучка. Сердце болезненно сжалось, перестав качать кровь по телу. Ещё мгновение – и Ынбёль бы точно снова умерла.

Но незнакомец отвёл взгляд. Буквально спас жизнь.

Ынбёль судорожно распихала разнофруктовые напитки по карманам – вода не влезла, её пришлось убрать за пояс, – взяла трясущимися руками кофе и вернулась к своим.

Вода выскользнула в штанину и скатилась холодом по лодыжке до носков.

Лекси и Перси выглядели очень удивлёнными и заинтересованными. Как вороны, слетевшиеся на блестящее. Слёзы ещё гнездились на щеках и копились в зрачках. Перси не стал возмущаться по поводу пролитого кофе, но он выглядел так, словно хотел вытащить все солёные бусины из глаз.

– Что с тобой? – разволновалась Лекси, махом вклиниваясь в лицо Ынбёль. Перси даже не вздрогнул. Они, кажется, беспокоились – и даже не думали молиться. Непривычно. – Признавайся, слышишь? Признавайся, если начиталась про сглазы и решила попробовать. Помни, что злой глаз вышибают камнем или выкалывают иголкой.

– Не в этом дело.

– Это Ктулху, да? – понимающе спросила Лекси, немного сбрасывая обороты. Перси тоже полегчало. И впрямь энергетический вампир. – Так и знала, что Эш не просто…

– Хуже, – перебила Ынбёль, отдавая пролитый кофе похолодевшими руками. – Я видела его.

– Загадками разговаривает Лекси, – напомнил Перси. Ногти, вцепившиеся в стаканчик, стали когтями. Теоретически. – Изъясняйся как человек твоего уровня развития. Можешь рисунками, мы не будем смеяться.

– Я, кажется, упала в банку с ореховой пастой, – жалобно ответила Ынбёль.

Мир опять ожил и закрутился красками.

– Ореховая паста сейчас ест карамельное яблоко? – заулыбалась Лекси, заглядывая Ынбёль за спину.

Перси положил голову на белую сторону макушки, тоже рыская взглядом.

– Ух ты. Он красивый, – оценила Лекси.

– На девяточку, – с уважением добавил Перси.

Каким-то невероятным образом они верно поняли, о ком говорит Ынбёль.

– Ореховая паста для нашей белки, – усмехнулся Перси. Как-то… по-доброму.

– Он, кажется, студент. Точно старше, чем мы.

– Я чувствую смерть, когда смотрю на него. Это нормально? – уточнила Ынбёль.

– Это значит, тебе надо с ним познакомиться.

– Я тогда точно умру.

– Я тоже так думал. И умер, – тут уже даже Лекси посмотрела на Перси недовольно. – Что? Я же воскрес.

– Мы поможем, – Лекси протянула подруге мизинчик. Пластмассовое кольцо гармонично смотрелось на тонком пальце, – Но с тебя стирка весь следующий месяц.

Значит, утром Ынбёль не показалось.

– Я не смогу, – и для наглядности она снова икнула.

– Стирать? – хохотнула Лекси. – Всё ты сможешь. Давай, Куба Либре!

– Чего?

– Ну, лови момент.

– Carpe Diem, Лекси.

До одури счастливая Лекси покрасивее улыбнулась, растянула рукава бадлона, поправила часы на одной лодыжке и прозвенела браслетами, висевшими на другой. Чувствовалось, что она без проблем может наброситься на ореховую пасту, повалить её, руками и ногами выбить номер телефона или (ещё страшнее) имя. Лекси была вооружена, готова. Ынбёль – нет. Она всё ещё металась в той первой секунде, когда увидела незнакомца. Восхитительное мгновение.

– Это иллюзия?

– Господи, – цокнул Перси, возвращаясь в состояние раздражения. – Ты поражаешь своим умом.

Лекси рассмеялась – влюблённо, празднично, нарочно во весь голос.

– Я, конечно, обожаю веру в мои способности, но он настоящий. И, кажется, смотрит в нашу сторону. Мы слишком громкие. Помахать ему?

– Нет!

– Почему? – Лекси аж шаталась от радостного предвкушения. – Он видел тебя больше трёх секунд, а ты только одну. Нечестно.

– Мне хватило.

– Ошибаешься, – серьёзно сказал Перси. – Не будь как Эш: он всегда сначала выпендривается, а потом отмывает кровь. Крис постоянно ходит по магазинам в поисках чистящих средств по скидке – привычки прошлого. Эр-Джей пробирается с ним и катается на тележке, поэтому домой они возвращаются с чем угодно, но без очистителей. Мы по-разному выкручиваемся, а Джеб как параноик пересчитывает свои запасы. Если его растения перемешать с содой и водой, то получится машина для убийств. Отличное средство для того, чтобы избавиться от крови и запахов.