Читать книгу Девочка Севера - - Страница 2

Лета.

В привокзальной забегаловке сажусь за столик, скрытый от глаз посторонних. Подальше от света ламп и случайных взглядов. Хотя в такое позднее время здесь и так никого – только я и молодая девушка за кассой.

А ещё здесь нет камер. Я это знаю, потому что не первый раз сюда заглядываю. Поэтому мне безопасно.

Беру горячий пирожок с капустой, чай. Уплетаю свой незатейливый ужин.

Я пропустила все электрички. Время – три, и до ближайшей ждать целых два с половиной часа.

А баба Тася, старая моя кикимора, тем временем уже наверняка кипятит воду, чтобы сварить меня и сожрать прямо с потрохами, поэтому надо скорей домой возвращаться. Хотя «домой» – это очень громко сказано.

Нет у меня больше ни дома, ни семьи. И это больно, когда ты вдруг оказываешься один одинёшенек против целого мира.

Разделавшись с пирожком, снимаю куртку. Сворачиваю в несколько раз, укладываюсь на неё головой.

Я просто полежу. Устала.

С мостом хорошая была идея. На мгновение я почувствовала эту самую жизнь: шум крови в ушах, биение сердца, щекочущее в солнечном сплетении тепло. И что в теле моём ещё есть душа, а не один лишь страх. Тот, что сжимает острыми когтями горло и мешает дышать. Тот, что приходит во снах в образе хорошо знакомом и когда-то даже…любимом. А теперь до дрожи ненавистном.

Надо будет попробовать снова, да.

Сегодняшняя моя вылазка в город оказалась совершенно бессмысленной тратой времени. Всё из-за этого придурошного, который решил на мне попрактиковаться в рыцарстве.

Разве я была похожа на даму в беде?

Девушка, застывшая над пропастью – это ситуация, требующая вмешательства посторонних? А если бы на моём месте был кто-то, кому действительно нужна помощь, хотела бы я, чтобы этот человек поступил так, как поступил?

Да, наверное… – С раскаянием прикусываю губу клыком.

Но я-то не собиралась прыгать. Я слишком люблю жизнь, даже вот такую новую её ипостась, не слишком ласковую и дружелюбную.

Однако откуда же ему было это знать? Нормальные люди обычно выбирают более социально-одобряемые способы проведения досуга.

Зря я с ним так… Он показался мне хорошим.

Хотя у плохих людей нет ярлыка на лбу. Максим тоже…казался хорошим.

«Когда кажется – креститься надо», – сказала бы баба Тася.

Незаметно для себя засыпаю.

Просыпаюсь от того, что толкают меня в плечо осторожно. Шепчут что-то. И мне кажется, это мама.

Улыбаюсь.

– Девушка, вы поезд свой не проспите?

– А?

– Поезд…

Реальность даёт оплеуху.

Резко сажусь. Тело затекло, ноет каждая мышца.

– Сколько времени? Электричка на Мирную уже ушла?

– Час назад как. Через двадцать минут следующая. – Тётечка смотрит на меня со смесью жалости и беспокойства.

Что, так плохо выгляжу?

Да мне самой от себя тошно. Стыдно. За то, до какой жизни докатилась. Сплю в забегаловках, как бродяжка. Шарахаюсь по ночам, словно подросток, ищущий приключений на задницу. Но ведь так оно и есть. Это факты, и все они про меня.

Чертовски сложно принять их, после той жизни, к которой я привыкла.

Летиция Стоцкая-Дюпре, дочь уважаемого банкира, жена не менее уважаемого золотого магната, ест в привокзальных кафешках пирожки с капустой и спит на лавке.

Просто блеск!

– Извините. Я ухожу уже. – Надеваю куртку. – Можно мне кофе?

– Касса закрыта. Пересмена у нас.

– А. Извините…

Тётечка поджимает губы. Цокает, качает головой. Убегает.

Пятернёй расчёсываю спутанные волосы. Луплю ладонями по щекам, чтобы проснуться.

Нормально, Лета, всё будет нормально. Где наша не пропадала?

Иду на выход.

– Голубушка, погоди. – Тётечка догоняет. Несёт пластиковый стаканчик, над которым поднимается пар. – Не капучино, конечно. Растворимый. Пьёшь такое?

– Спасибо вам. – Забираю стаканчик. Он согревает озябшие ладони. – Давайте, я заплачу.

– Не дури. Беги, на электричку, девочка, не опаздывай.

– Возьмите хотя бы вот… – Из заднего кармана джинс достаю скомканную пятидесятирублевую купюру.

Растворимый кофе не стоит и десятки. Но человеческое тепло гораздо дороже. И я по привычке пытаюсь обменять его на деньги.

– Да убери ты. – Отталкивает мою руку и шикает: – Убери! Купишь себе мороженое.

Она такая… Тёплая. Участливая. Пахнет едой, печёным хлебом. И мне хочется кинуться к ней на широкую грудь и зарыдать, сетуя на жизнь. Но я сдерживаюсь.

Убираю деньги в карман и выхожу на улицу.

Холодно! Октябрь в этом году выдался мрачный и промозглый. То снег пробрасывает, то ледяной дождь.

Бегу к вокзалу, запахнув куртку и придерживая её рукой. Замок сломался, а другой у меня нет. И денег, чтобы купить новую, тоже нет. Зарплата ещё не скоро, да и той хватит только на еду.

Через вокзал иду, низко опустив голову. Не хочу, чтобы моё лицо засветилось на камерах. Такая мера предосторожности может уже и лишняя – Макс вряд ли каждый день отсматривает все записи с камер города, но мне так спокойней.

Прохожу через турникеты, покупаю билет в кассе, а в автомате – плитку молочного шоколада. Выхожу на платформы как раз к моменту, когда электричка показывается на горизонте.

Выбираю вагон, где поменьше людей. Устраиваюсь в углу, хлебаю уже остывший кофе. Он сладкий, и вообще от кофе там одно название, но мне он кажется самым вкусным на свете. Потому что с капелькой чужого сострадания.

Смотрю на быстро мелькающие деревья. Считаю секунду между столбами, которые мы проезжаем. Рассматриваю маленькие деревушки, покосившиеся домики, заболоченные речушки.

Небо серое и низкое. Хмурое. Налитое свинцом.

Ловлю в отражении окна свой взгляд – затравленный, напуганный.

Я скорблю по той звенящей счастьем девчонке, что жила когда-то во мне. По шумной, суетной, весёлой девчонке.

Теперь же молчание стало моим громким криком. Жаль, что его никто не слышит.

Полтора часа борюсь со сном, мерно покачиваясь в такт движению электрички. Колёса отстукивают для меня колыбельную. Но спать нельзя – пропущу станцию.

– Следующая остановка четыреста-восем-надцатый километр. – Объявляет механический голос по громкой связи.

Это моя.

Деревня Мирная – крошечная. Старый вокзал закрыт, а станцию перенесли на двенадцать километров, сделав просто платформу. И даже название убрали. Теперь это не Мирная, а четыреста восемнадцатый километр. И живут там одни старики, которые не хотят уезжать, да пара десятков детей, которые пока, в силу возраста, уехать не могут. Моих ровесников мало, да и с теми мне особо поговорить не о чем.

Какие у нас общие интересы?

Выставки и театральные постановки не интересны им, огородные баталии и бытовые хлопоты – мне.

Через пятнадцать минут электричка останавливается. Выхожу на перрон.

Вбираю в лёгкие воздух, пахнущий дымом, лесом, свежестью. В городе такого воздуха нет, а здесь – свобода. И небо огромное, не скрытое мрачными взводами многоэтажек.

Вечером, видимо, здесь дождь прошел или мокрый снег. Дороги снова развезло, и только небольшой минус пока позволяет пройти по подмерзшей грязи без риска утонуть по щиколотку. Нет ни такси, ни автобусов.

Добираюсь до дома. Прежде чем открыть покосившуюся калитку, стучу по забору, чтобы проверить, на месте ли наши сторожа. Но никто не лает, поэтому я быстро забегаю в дом. А как только вхожу, получаю нагоняй от бабы Таси.

– Я думала, издохла где-то. – Ворчит она, шевеля кочергой дрова в печи, и смотрит на меня с укором. – Долго будешь по ночам шлындать?

– Я перед вами отчитываться не обязана.

– Пока в моём доме живёшь – обязана.

– Могу и не жить.

– И куды пойдёшь? Кому ты сдалася? – С кряхтением поднимается с низкого стула, отставляет кочергу в угол. – Свалилася на мою седую голову.

Молча кладу на стол шоколадку.

Кикимора моя сдаётся, вздыхая. Узловатыми пальцами сгребает подношение и прячет в кармане домашнего халата.

Баба Тася сварливая, острая на язык и иногда ядовитая. Без какого-либо внутреннего фильтра: просто говорит, что думает, и делает так, как говорит. Но мне это тоже безопасно, потому что лучше честно плеваться желчью, чем нежно и медленно душить в объятиях.

– Така красивая девка, и така безмозглая! Мужа бы тебе нормального.

– Не надо мужа. Проще одной. – Сажусь на пол у печи. Тяну руки к теплу. – Плавали, знаем.

– Та куда ты там плавала? Горе луковое! Жить ещё не начинала, а уже крест на себе поставила. Нельзя нам, женщинам, без мужиков. На меня хоть глянь. Хочешь жизни такой?

Уж лучше такой, чем той, что у меня была.

Лучше скромно, но свободно, чем в роскоши и без нужды, но на коротком поводке и под постоянным давлением. В страхе.

– Ой и непутёвая ты девка, Лета! Ой и непутёвая! Сымай штаны свои, постираю. Где только шарохалась?

Осматриваю джинсы: действительно, грязные. Наверное, когда мы с тем ненормальным на асфальт завалились, испачкала.

– Не надо, сама постираю.

– После твоих «постираю» надо сызнова стирать. Сымай.

Снимаю. Пререкаться нет смысла, баба Тася несгибаема, как чугунная сковорода.

Она забирает мои джинсы, ковыляет на веранду, а я ухожу в отведённую для меня комнату.

Комнатка малюсенькая, зато соседствует с печкой, поэтому здесь всегда тепло. Кровать старая, продавленная. Ковёр с замысловатым рисунком на стене. Огромный шкаф, старше меня раза в три.

Из моего имущества здесь только старый ноутбук, который я купила с рук на последние деньги. Я с него пылинки сдуваю, потому что эта на ладан дышащая шайтан-машина сейчас – мой единственный способ заработка.

И мне, в целом, больше ничего и не нужно.

Главное, что Максим здесь меня никогда не найдёт. Я сама попала сюда случайно, а значит, нет ни одной ниточки, которая привела бы его в эту деревню, в этот дом. И это, пожалуй, стоит того, чтобы терпеть непрекращающиеся наставления бабы Таси.

Забираюсь под колючее войлочное одеяло. Вожу пальцем по узорам на ковре, повторяя рисунок.

Засыпаю.