Читать книгу Аэлита (фантастическая поэма по роману А.Толстого) - - Страница 8
Глава девятая
ОглавлениеЗаброшенный дом
Лось с Гусевым от берега шагали
к деревьям вдалеке, вздымая пыль.
Иссохшие каналы миновали,
засыпанных прудов степную быль.
В каналах кое-где под солнцем жарким
виднелись лодок остовы и барок.
А на равнине мёртвой целый ряд
блестящих дисков размещён подряд.
Их пятна тянутся к горам далёким,
к развалинам за рощей, меж холмов.
Вошли в лесок корявый, невысокий.
В нём сетка, меж деревьев у краёв.
Нагнулся Гусев, кочку пхнул ногою.
вспугнуть надеясь, что ни есть живое.
Но человечий череп по траве
скатился в яму с дыркой в голове.
В конце леска – развалины, разруха.
Как взрывом развороченный фасад.
Там две стены упали друг на друга,
там балки искорежены торчат.
«О, да, Мстислав Сергеевич, я вижу
тут было дело! Как я ненавижу
проклятую войну и там и здесь.
Везде одно: разруха, смерть и месть»!
Большой паук на мусорную кучу
залез, застыл и снова побежал.
Не пропускает Гусев этот случай:
нажал курок и гада – наповал.
Второй паук из дома выбегает.
Бежит к деревьям, в сетку попадает.
Он бьётся в ней, плохи его дела.
Недаром эта сетка здесь была!
Прошли лесок, преодолели сетку
и до построек добрались с трудом.
Там в глубине (такой увидишь редко)
стоял большой, на диво мрачный дом.
Сужались кверху аспидные стены.
Карниз массивный выступил надменно –
блестящий, наглый чёрно-кровяной,
он главный вход унизил под собой.
А в стенах дома длинные, как щели,
глубокие отверстия окон.
В них свет дневной проходит еле-еле.
Быть может, там, внутри, не нужен он?
Чешуйчатые, толстые колонны
над входом держат крепко, чуть наклонно,
из бронзы барельеф: там некто спит
Снаружи видный глаз его закрыт.
Три плоские, во весь фасад, ступени
вели к массивным створчатым дверям.
Меж плит висят засохшие растенья.
«Так, что же здесь? Гробница, или храм?–
подумал Лось. А Гусев прямо к двери.
Толкнул плечом, открыть её намерен.
Ещё налёг, со скрипом отворил
и осторожно в вестибюль ступил.
Потом они в огромном круглом зале,
где пыльный свет сливался с потолка,
рассматривать предметы, стены стали.
Везде видна художника рука.
На золотистых стенах полосою
мозаика цветистой чередою
пиры изображает и войну,
и звёзды, и бегущую волну.
События истории глубокой.
С врагами расправлялись праотцы.
Пришельцев жёлтокожих невысоких
громили краснокожие бойцы.
Меж звёзд фигура странная летела.
В морских волнах её сияет тело.
Стада животных гонят пастухи,
охота, пляски, птицы и жуки…
Мозаика смыкалась над дверями.
Гигантский цирк был там изображён.
И Лось смотрел и шевелил губами,
и повторял одну лишь фразу он:
«Как это странно, голова повсюду,
одна и та же, где на фресках люди»!
А Гусев потайную дверь нашёл
И Лося в коридор за ней повёл.
Там коридор и зал залиты светом.
У стен и в нишах статуи стоят.
Фигуры в бронзе, камне в зале этом
влекут к себе, притягивают взгляд.
А Гусев рыщет в боковых покоях.
И видит в них он всякое такое,
что говорит о жизни и борьбе,
трагической кончине, злой судьбе.
В одной из комнат на широком ложе
мучительно изогнутый скелет.
В углу – другой, застигнутый, похоже,
за трапезой, её остался след.
Там две стены обрушены зеркальных,
там высохший бассейн полуподвальный.
А в нём свидетель нестерпимых мук,
валялся дохлый, высохший паук.
Лось в коридоре осмотрел скульптуру.
Она его вниманье привлекла.
Всему, что видел, чуждая натура –
та женщина особенной была.
Обнажена. А волосы, как грива.
Лицо ассиметрично, но красиво.
С ухмылкою свирепой в даль глядит.
И взгляд её живое холодит.
На голове обруч сверкает звёздный,
с параболою тонкой надо лбом.
Внутри её два шарика с напёрсток,
налиты словно внутренним огнём.
Рубиновый один, кирпично-красный
другой. Сияют оба светом ясным.
Во взгляде и чертах лица её
волнующе-знакомое живёт,
всплывающее в памяти глубинах
непостижимо, непонятно как.
За статуей решётка под картиной.
За нею, в нише беспросветный мрак.
Лось чиркнул спичкой. Осветилась ниша.
Там маска золотая словно дышит.
Глаза закрыты. На лице покой
На лбу припухлость, словно глаз другой.
Нос – острый, клювом. На губах улыбка.
Ей освещён лунообразный рот.
И Лось узнал. Не может быть ошибки:
на фресках всюду этот лик живёт.
И на Земле он видел снимки масок –
следы культуры мощной, древней расы,
открытых при раскопках городов,
что в Африке нашли в долине Снов.
Одна из боковых дверей была открыта.
Лось в комнату высокую вошёл.
Шкафы и полки книгами набиты.
И на хорах Лось много книг нашёл.
И каменные смотрят отовсюду
учёные, задумчивые люди.
Учёных много собралось сюда.
И всех накрыла общая беда.
По комнате удобные сиденья
расставлены повсюду. И стоят
при них экраны. В этом заведенье
возможно, что-то странное творят.
И валики на столики к экранам
положены. Но этим, как ни странно,
Лось не был удивлён и поражён.
Их назначенье смутно понял он.
Из шкафа Лось взял книгу осторожно.
Сдул пыль с неё и рукавом обтёр.
В ней разобраться было невозможно
И он смотрел на буквенный ковёр.
Цветные треугольники, кружочки
бежали по страницам. Риски, точки –
всё на бегу сплеталось меж собой,
то, словно лес, то синею волной.
И не было конца им, ни начала.
Затем негромко что-то зазвучало.
И Лося обуял восторг и страх:
звучала музыка в его ушах!
Закрывши книгу, он стоял у шкафа.
Взволнован, очарован, потрясён.
Его трясло, и он едва не плакал,
той музыкой небесной оглушён.
«Мстислав Сергеич!– разнеслось по дому,–
Скорей сюда! С таким мы не знакомы!
Я здесь всего лишь несколько минут.
Должны вы видеть, что творится тут»!
И в комнате просторной, полутёмной
увидел Лось туманное стекло.
А перед ним три кресла, с виду скромных.
«Так что вниманье ваше привлекло?–
у Гусева спросил он с нетерпеньем.
А тот ему ответил: «Наважденье!
Висит над креслом шарик золотой.
Ну, думаю, сорву, возьму домой.
Теперь смотрите, что же получилось»
И шарик Гусев снова потянул.
Стекло внезапно ярко осветилось.
Всю комнату толпы наполнил гул,
Перед глазами улица и люди,
огромные дома. Но, что же будет?
Вот кто-то очень тонко прокричал.
Толпа идёт от стенки прямо в зал…
Над нею тень крылатая скользнула,
закрыв на миг знамёна и дома.
Вдруг молния экран перечеркнула.
Раздался треск, затем упала тьма.
«Короткое, должно быть, замыканье,–
промолвил Гусев.– Больше нет желанья
тут оставаться. Нам пора идти.
До аппарата добрый час пути»…