Читать книгу Ахиллесова пята - - Страница 3

В университет Надя поступила легко. Она была пятая в списках поступающих, выше находились олимпиадники, которые отнесли оригиналы в более престижный столичный вуз. На них Наде было все равно. Только один незнакомец обходил её без всяких медалей, ГТО и волонтерства. Против строки оригинал у него стояла галочка. Галочка мозолила глаза не хуже баллов, приближающихся к тремстам.

Надя сходила в библиотеку и засела за книги. Гистология и анатомия человека отыскались только в архиве.

Библиотекарша недовольно бухнула толстые потрепанные учебники на стол и стала записывать их в карточку.

– Уж щас в интернете можно все найти, – бурчала она себе под нос.

– Этих нет в доступе.

Голос звучал тихо и неуверенно. Надя сама задумалась, что поискать можно было и получше и не мучать занятых людей всякой ерундой.

– Чего? – не поняла библиотекарша. – Говори громче.

Надя сгребла учебники со стола и убрала в сумку.

Дома она достала лист бумаги и разлиновала его. Если в день разбирать по двадцать страниц, то к сентябрю хотя бы месяц курса будет изучен. Надя сдула пыль и открыла первый учебник. На страницах расплывались масляные пятна, чернила кое-где были смазаны, но текст угадывался легко. Надя пробежалась глазами и осталась довольна. Материал не сильно отличался от школьной программы, можно было идти по нему семимильными шагами.

– Зубрилка моя, – мама заглянула в комнату. В руках она держала кусок газеты и средство для мытья стёкол. – Отдохни, скоро учёба начнётся.

Надя оторвалась от конспекта и покачала головой.

– Витаминки пила? Мозг без питания не может.

Стакан и таблетки теперь всегда были на тумбе у кровати. Белая шайба утром, желтая шипучка днем и красные капсулы вечером. Мама меняла их сама, словно не доверяя Наде. Стакан воды всегда был свежим и наполненным до краёв. Надя отпила глоток и бросила таблетку. Она зашипела и окрасила воду в кислотный цвет.

Мама прошла комнату. Она недовольно цокнула при виде открытой форточки и повернула ручку. Провела пальцем по полкам, проверив пыль. Мама подошла к Наде и отвела её плечи назад.

– Помнишь, что я тебе говорила?

– Представляй будто на голове книга и нужно удержать баланс.

Мама улыбнулась.

– Ладно, учись, не буду мешать.

Надя вернулась к учебнику. Вместо книги она всегда представляла блюдечко с пломбиром, балансирующее на чайнике.

Формулы, таблицы и термины аккуратным ровным почерком появлялись на страницах тетради. Затем Надя доставала карандаши со следами зубов и ко всему прочему добавлялись схемы и рисунки. Пустых листов оставалось меньше и меньше, но Надя начала злиться. Она ложилась спать на пару часов и снова садилась заниматься. Знакомые термины мозолили глаза, уже не радуя, а вызывая раздражение. Неужели они будут тратить время на этот детский сад? Или это она не те учебники взяла?

Незнакомый парень с безупречными экзаменами смеялся над ней. Мама, так хотевшая медика в семье, была предана. В ночи блюдечко падало с чайника, и пломбир растекался по полу. Значит надо заниматься ещё упорнее, идти по программе ещё быстрее. Быстро пройти этот учебник и взяться за новый.

Она заглянула в соседнюю комнату, мама крепко спала. На её столике тоже стоял стакан и были подготовлены утренние витамины. Надя вернулась к себе и нараспашку открыла окно. Холодный уже совсем осенний воздух забрался под кожу. В носу засвербело, Надя по привычке закусила губу, чтобы подавить чих. В голове яснело. Можно было включить ноутбук и поискать другие книги для подготовки. Надя стянула футболку, стало свободнее и легче, потом подумав разделась целиком. Холод и сырость не давали засыпать, конспекты стали лаконичнее, работу пошла в гору.

Надя дошла до последней страницы и поставила точку. Она положила голову на стол и бездумно полистала учебник. Каждый знак приближал её к маминому, а значит и её личному счастью: стать медиком.

Буква А

Аберрации

Австралопитек

Автогенез

Арабеск

Буква Б

Бактерии

Балантидиаз

Балантидий

Баба Таня

Буква В

Вакуолярная (канальцевая) система

Вегетативное размножение

Веретено деления

Витамины на тумбе

Буква Я

Ядерная оболочка

Ядро

Ядрышко

Я не хочу быть врачом

Оставались заметки, всегда пустые и никому не нужные. Наде вдруг очень захотелось написать что-то гадкое и противное. Этот учебник закинут подальше в архив и забудут, а библиотекарше и в голову не придет проверять его. Надя провернула пару раз карандаш в точилке и открыла самую последнюю страницу. На неё смотрели строки, выписанные уверенной рукой. Их автор, не смущаясь казенного учебника, буквально вдавливал буквы в плотную, желтоватую бумагу.

При свете лунном тени серые

Моя любовь слепа

И принесёт прощение

Надя потерла пальцем надпись, темная паста чернил крепко держалась и не желала покидать своего места даже на миллиметр. Строки звучали возвышенно и загадочно. Рисовалась жаркая и темная летняя ночь, белоснежные развалины Акрополя под звездным небом, кроваво-красная луна и вечные девы у священного огня. В реальности были темные лики икон, завывания священника, рис с изюмом и баба, мать её, Таня.

Тихо завибрировал будильник – цифры показывали пять утра.

«Это никогда не кончится», – вяло подумала Надя и закрыла книгу.

Она устало свалилась на кровать и накрылась по шею тёплым одеялом. Надя заснула сразу, прижимая к себе толстый учебник. Его углы, впивались в руки, но были слишком замятыми от старости и от того почти не чувствовались.

Она проснулась от громкого звука. Забытое распахнутое окно было закрыто. Рядом с ним, сложив руки на груди, стояла мама. Учебник валялся на полу, одеяло тоже съехало. Надя быстро затащила его на кровать и подтянула его к себе.

– Доброе утро, – промямлила она.

Мама взяла с тумбы стакан и витамины и протянула ей.

– Видишь какой сквозняк, даже окно захлопнулось. Почему ты в комнате устроила ледник?

– Я так… ничего…Извини.

Мама следила внимательно, как будто боялась, что Надя спрячет таблетку за щекой и потом выплюнет стоит ей только отвернуться. Готовая ей угодить, Надя сделала сильный глоток.

Таблетка застряла в горле, Надя поперхнулась и закашлялась. Вода пошла носом. Надя замычала, показывая на свою спину. Вместо этого мама прижала руку к её лбу. От таблетки шли рвотные позывы, её горечь разъедала горло. Надя давилась и кашляла, а маму волновал лишь лоб. Она ощупывала его, шершавой ладонью проверяя что-то.

Надя аккуратно перехватила и отвела её руку, а потом вскочила и понеслась на кухню за водой. Она схватила чайник и прямо из горла начала пить. Один глоток, второй – горло саднило, хотелось засунуть внутрь всю руку и достать самой. Надя пошарила глазами по кухне. Початый батон ждал её в старой деревянной хлебнице. Не переставая кашлять, она отломила кусок мягкого мякиша, нажевала до кашицы и проглотила. Липкое тесто проскользнуло вниз по пищеводу, таблетка немного посопротивлялась и прошла за ним.

Надя выдохнула, налила воды в подвернувшуюся под руку чашку и медленно, маленькими глоточками выпила. Внезапно возникшая на кухне мама прильнула к ней. Все еще обнаженным телом Надя почувствовала, как через тонкий мамин халат выпирают её ребра и тазовые кости. Ее фигура, всегда стройная и подтянутая с возрастом начала походить на воронёнка – тощего, но сильного.

– Почему ты мне не постучала по спине? – отстраняясь, с обидой спросила Надя.

Мамины глаза удивленно округлились.

– Ну, приехали, будущий медик! Неужели мне нужно тебе рассказывать о том, что этого делать никак нельзя? Молодец, что не поддалась панике и быстро сообразила.

Она протянула Наде футболку и трусы.

– Я могла умереть.

Мама закусила губу. Она убрала пакет с батоном обратно в хлебницу и смахнула крошки в руку. Надя наблюдала за тем, как она зажигает газ и ставит чайник на плиту. Мама подошла к холодильнику и застыла перед открытой дверцей.

– Думай, что говоришь, – она достала масленку, колбасу и сыр. Мама стала готовить бутерброды, повернувшись к Наде спиной. – Ты и дедушка – это самое дорогое, что у меня осталось.

Она подняла лицо вверх, быстро моргнула и шумно выдохнула.

Тошнота и горечь вернулись уже не от таблетки. Воронёнок перед ней был просто тощим и уставшим, вся сила должна быть у неё самой.

– Я знаю, мам, – Надя разговаривала с маминой спиной и сталась звучать как можно нежнее и мягче. Надя была готова встать на колени, лишь бы она повернулась к ней и спросила: «Тебе с колбасой или с сыром».

Мама, не оборачиваясь, сказала:

– Сегодня поедем к дедушке. Опять.

На протяжении года их встречала закрытая дверь, обитая синтепоном и кожей и номер 89 с облезшим золотым напылением. Дед молчал, лишь по шаркающим шагам можно было понять, что внутри есть человек. В первый раз мама колотила в дверь и умоляла впустить. Её отец был непреклонен – он сидел в своей норе и не пускал никого.

– Я сейчас вызову полицию, они выломают дверь, – истеричный крик мамы раздавался по подъезду. – Папа, папа, открой. – На руках оставались синяки от ударов. Мама дергала ручку, а Надя стояла рядом, свесив голову. Она пару раз нажала на звонок, но трели не было слышно.

На лестничной клетке начали собираться соседи.

– Пошли вон, – шипела мама, размазывая по лицу потекшую тушь, и продолжала стучать.

– Вы не знаете… Василий Леонидович… он вам открывает? – Надя пыталась продраться сквозь крики мамы. Та посмотрела на неё с ненавистью и продолжила стучать.

Замок щёлкнул и дверь на немного приоткрылась.

– Папочка, – мама сунула руку в эту щель, стараясь нащупать и щеколду. Цепь, соединяющая дверь и косяк, была грязной, маслянистой и пачкала мамин тонкий кардиган.

– Марина, уйди.

– Василь Леонидыч, вы что творите, нас всех на уши подняли, – загалдели соседи.

– Уходите все, оставьте меня в покое, – голос звучал из глубины квартиры, самого деда было не видно.

– Папуля, открой, – мама заглядывала в щель. – Это я и Надюша. Посидим вместе, попьём чайку, как всегда, – она вцепилась в Надю и притянула её к щели. – Надя, скажи: «Привет, деда».

– З-здравствуй. Те, – запуталась в двух словах та.

Мама больно оттолкнула её.

– Пап, давай поговорим, – мама старалась звучать уверенно и твёрдо.

– Можешь оставить продукты под дверью и уходи.

Дверь закрылась.

– Так. Так, так, так, – мама говорила со всеми и ни с кем. Она утерла слезы, достала из сумки расчёску и зачесала тонкие, тёмные волосы в гладкий, высокий хвост. Размазавшаяся тушь делала её похожей на злодейку Лебединого озера.

Соседи смотрели на неё зачаровано.

– Антонина, – она обратилась к женщине средних лет из соседней квартиры. – Если вы услышите что-то подозрительно или наоборот звуки пропадут, прошу вас звонить в скорую и полицию. И мне, пожалуйста. У вас есть мой номер?

Мама менялась с сумасшедшей скоростью. Она быстро договорилась с соседкой об оплате. Антонина отнекивалась, но мама достала из кошелька красную бумажку и вложила её в карман халата.

– Извините за беспокойство, расходитесь пожалуйста. – её глаза сверкнули, и соседи, очнувшись, начали разбредаться. – Надя, мы с тобой в магазин.

В супермаркете она методично складывала в тележку продукты, почти не задерживаясь у полки и не сомневаясь в своём выборе. Крупы: рис, гречка, макароны нескольких видов. Консервы, мясные и рыбные. Сосиски, колбаса и ванночки плавленого сыра. Две бутылки масла. Упаковки печенья. Соки.

Запаса бы хватило на месяц точно, но мама, кажется, была настроена более оптимистично.

– Ему нужно побыть одному. Маму только недавно схоронили. Конечно, папе тяжело, нам всем тяжело, – она уверяла Надю. – Неделя пройдёт, и мы будем деда нашего потихоньку в чувство приводит. У нас поживёт, потом в санаторий его отправим. Надюш, посмотришь в интернете, где лучше: в Кисловодске или на Кавказе? У него почки больные…

Мама тараторила, пробивая продукты на кассе. Она прикладывала штрихкод и после того, как касса издавала пикающий звук, засовывала в пакет.

Она оставила его у двери в квартиру. Перед тем как уходить мама тихонько постучала.

– Папуль, продукты стоят. Забери, пожалуйста, – мама прижалась щекой к обивке и прошептала. – Мы тебя любим.

Надя спустилась на пролёт ниже, мама последовала за ней. Она подняла голову на лестничную клетку над ними. Дверь в квартиру была закрыта. Не было ни шагов, ни шорохов, ни скрипа щеколды. Они постояли ещё чуть-чуть. У Нади устали ноги, и она присела на корточки, мама, не отрываясь, следила.

Ничего.

Они спустились, сели в машину и уехали домой.

Это повторялось из раза в раз. Мама с Надей оставляли пакет с один и тем же неизменным набором под дверью и уходили. Иногда они сидели у Антонины на кухне, соседка рассказывала о том, что видела и слышала. Мама впивалась в каждое слово. Вода льётся, счётчик мотает свет, тяжёлая поступь шагов, никаких посторонних запахов.

Антонина божилась, что дед забирает продукты, как только видит, что машина исчезает за углом дома. Она встала и открыла шкафчик, чтобы достать чай. Надя заметила, что на полке стояли четыре полные бутылки масла.

Антонина забрала коробку с пакетиками и быстро закрыла дверцу.

– Ну ещё недельку посидит, потом вылезет, – мама уверяла теперь и соседку, а та, откусывая пряник, согласно кивала.

Недели сменились месяцами, месяцы близились к году. Мама не унывала. Со спокойной улыбкой она выстукивала что-то на азбуке Морзе перед тем, как уйти.

Сейчас она почему-то задерживалась, перебирая и пересчитывая в пакете продукты

Надя облокотилась на стену и украдкой кашлянула в кулак. Мама быстро метнула свой взгляд на неё.

– Заболела? Я тебе говорила.

– Просто в горле запершило.

– Смотри там…

Надя отвернулась и вытерла нос краешком кофты. Болезнь была готова наброситься на неё в любой момент. Ощущение того, что вот-вот легкий насморк перерастет в сильную заложенность, а боль при глотании в острую ангину злило и успокаивало одновременно. Мама опять оказалась права. Слабая дрожь, словно зудят кости, собралась у солнечного сплетения и вдруг распространилась по всему телу. Зеленые и желтые вспышки замелькали перед глазами. Надя сунула руку в карман и прижала подушечку пальца к острому концу ключа. Боль немного удерживала, но слабость и темнота накатывали и грозились захватить полностью.

– Мам, поехали домой. Мне нехорошо.

Мама уцепилась за это. Она опять прикладывала руку к её лбу, удостоверяясь: да, вот оно. Слабость, жар. Наде казалось, что она даже уловила торжествующую улыбку.

– Пап, открой, Наде плохо.

В коридоре послышались шаги. Дед появился на пороге, осунувшийся и сутулый.

– Давай её на кровать, – сказал он маме и впустил их внутрь.

Мама за руку провела её в комнату деда. Дед и бабушка спали всю жизнь в разных комнатах совсем не похожих друг на друга. Её – светлая, просторная с накрахмаленными салфетками и фарфоровыми пастушками в серванте и его темная, колючая, с ковром на стене, железной кроватью с шишечками и деревянным, потертым полом.

Надю уложили на покрывало с бахромой по краю, мама выдернула подушку из-под головы и сунула её под ноги.

– Пап, аптечка там же? – не дождавшись ответа, мама убежала из комнаты. Дед стоял, не зная куда себя деть и растерянно посматривал на Надю. Та прикрыла глаза. Голова была тяжелая, чтобы не провалиться в небытие Надя сжала покрывало. Она услышала, как дед, шаркая, уходит. Теперь Надя лежала одна, и звуки словно усилились в сотню раз. Мама перерывала склянки, вскрывала упаковки и рылась в белом жестяном чемоданчике. Холодильник гудел, видимо дед, открыл его – тяжелые шаги прекратились.

Надя почувствовала, как холодную, длинную полоску сунули подмышку. Мама прикоснулась губами ко лбу, меря температуру. Надя приоткрыла глаза и застонала: их будто рассекло лезвием яркого света. Мама оттянула веки и светила в них фонариком.

– Я в порядке, – Надя слабо отмахнулась.

Мама сунула ей под нос едко пахнущую ватку. Стало получше.

– В голове прояснело?

Надя осторожно села, спустила ноги и попробовала встать.

– Да, всё отлично, – она сделала шаг. Перед глазами снова закружили мушки, и Надя провалилась в пустоту.

Она опять лежала на кровати. Мама сжимала телефон и диктовала в трубку.

– Девочка, 18 лет… Теряет сознание, температура, слабость, голова горит…

Мама замолчала.

– Я вам говорю, теряет сознание. Я бы не стала вызывать из-за «просто гриппа».

– Машины заняты, сказали ничего страшного, – мама обратилась к деду. – Сидит каждую ночь голая на сквозняке. Я не знаю как с ней быть. Надо тебя к воспитанию подключать.

Они обе знали, что это неправда. Таблетки исправно принимались, а весы показывали пару набранных килограммов. Мама врала, чтобы дверь, открытая сегодня, открывалась всегда.

Дед вложил в руку Наде холодную маленькую плитку в шуршащей обертке. Надя подняла её к себе: девочка в платке и с широкой улыбкой – Алёнка.

– У Татьяны также начиналось.

На лице мамы не отразилась ни одна эмоция. Она перевела взгляд с Нади на своего отца и обратно и переспросила как можно более спокойным голосом:

– Что?

– У Татьяны также начиналось. Слабость, температура, потеря сознания. Думали, что ерунда, а потом сказали, что рак.

Дед сжался ещё сильнее, словно извиняясь за свои слова. Его глаза стали покраснели. Он хлопнул себя по колену с досадой и пошёл открывать дверь.

К Наде подбежала маленькая, юная медсестра, стуча каблуками по деревянному паркету. Она отогнала маму и деда и уселась рядом с Надей. Девушка надела ей рукав, и над ухом загудел тонометр.

– Давление в норме, пульс в норме, – она бормотала себе под нос, делая пометки. – Полис есть? Мы по полису работаем, – она обратилась к маме и сморщила нос, услышав отрицательный ответ.

– Всё в порядке. Пейте крепкий чай, витамины. Одевайтесь теплее, скоро сезон ОРВИ, – протараторила она и выпорхнула, оставив после себя лишь следы на полу.

– Оставайтесь сегодня у меня, что ж тут, – прохрипел дед.

Мама поднесла Надину руку к губам.

– Мы тебя вылечим, пройдёмся по врачам, сдадим анализы на всё на свете. Ты только не переживай…

Она будто снова пережила от начала до конца бабушкину болезнь. Её голос подрагивал и сбивался, хоть она и старалась это скрыть. Слова звучали так неубедительно и фальшиво, что у Нади внутри всё сжалось. Она хотела заглянуть маме в лицо, но та, бросив руку, отворачивалась от неё.

Мама, помедлив, призналась.

– Мне очень страшно. Я потеряла бабушку и твоего отца. Одну из-за болезни, второго по своей глупости. Я не допущу, чтобы исчезла и ты.

– Я никогда тебя не оставлю.

На ночь Надю положили в бабушкину комнату. Мама не стала даже заходить туда. Она не была с того момента, как оттуда вынесли носилки, покрытые белой простыней.

Бабушка навалилась тяжелым распухшим телом. Баба Таня храпела и посапывала совсем как живая. Но стоило Наде прикрыть глаза и притвориться, что ничего страшного не происходит, бабушка закидывала свою холодную, склизкую руку ей на шею. Отросшие грубые ногти впивались в нежную кожу, мертвая плоть душила её. Так, не для того, чтобы убить – попугать.

– Долго играть в молчанку будем? – Надя пыталась проглотить ком в горле, но он настойчиво оставался на своём месте.

Под тяжелым одеялом, помнящим умирающее тело, было не согреться. На небе светила круглая луна, полнолуние добавляло в эту полудрёму-полуявь детского, искреннего ужаса. Надя храбрилась. Раз во рту есть привкус крови от закушенной щеки значит она ещё жива. Пока жива.

– Помнишь, как тебе говорили, что мы похожи, пока ты не пропала? – бабушка говорила с ней, не раскрывая рта. – Помнишь, как ты морщила нос, решая задачку по арифметике? Прямо как я, когда вязала в кресле в углу. А когда ты захотела самокат? Кто, единственная, в семье поддержала тебя. Разве плохо будет, если нас ещё что-нибудь вместе свяжет?

– Я упала и разбила нос. Теперь у меня горбинка на нём. Мама была во всём права.

– Мама, – беззвучно хмыкнула бабушка. – Мама теперь тебе не поможет.

Кисти рук Нади немели, она терла их друг от друга, а в голове мелькали диагнозы. Инсульт, инфаркт, стенокардия, кровоизлияние, рак. Она потеряет контроль над своим телом, но что хуже над своими мыслями. Её личность сотрётся, как она стёрлась у бабушки.

Надя уткнулась в подушку и заплакала.

Терапевт, кардиолог, невролог. Сначала были длинные коридоры, набитые чихающими и сморкающимися стариками, затем они сменились на аккуратные лобби с приветливыми администраторами за стойкой. Мама брала горсть маленьких разноцветных леденцов из прозрачной чаши и рассасывала их по одному, пока Надя была на приеме.

– Здорова, – очередной врач, чьи лица она не запоминала, шлёпал печатью и ставил закорючку в карточке. Надя сидела, уткнувшись в пол, и могла отличить одного доктора от другого лишь по цвету паркета.

Она забирала бумажку, которую дома мама отправляла в прозрачный файл к стопке таких же.

Спустя четыре года после смерти бабушки утро также начиналось с белой шайбы, потом шипучки и затем красных капсул. К ним добавились регулярные диспансеризации, но даже они уже не избавляли Надю от ощущения нависающей смерти. Уже не бабушкиной, а своей.

Тело являлось гнилой прослойкой между ей самой, настоящей Надей и всем остальным. Оно жило своей жизнью, преподнося каждый день новые сюрпризы. Так Надя и жила: были мысли, были чувства, был внешний мир, но также существовало больное нечто, неконтролируемое, желающее в любую секунду её убить.

К счастью, мама всегда была рядом.