Читать книгу Происшествие в городе Т - - Страница 3

Что-то больно и едко ударило Ивана Аркадьевича в ноздри, он охнул и поднял веки. Рука в белоснежной, скрепленной коралловой запонкой манжете держала склянку с нюхательной солью под самым его носом. Вяло отведя ее в сторону и глядя слезящимися глазами на два расплывчатых лица, граф с ужасом в голосе проговорил:

– Вы кто?

Одно лицо приблизилось почти вплотную:

– Не признали, Иван Аркадьевич, Фирс я, – раздался услужливый голос губернаторского камердинера. – А это доктор! Были еще из полиции. Порыскали тут, посовали везде носы свои, спросили, что нужно, и ушли. Потом, сказали, придут. Полицмейстер тоже приходил, но я его не пустил. Напугал ты нас, батюшка, ох как напугал. Думали все, убили тебя враги, а оно, вишь, счастье-то какое, обошла беда, слава тебе господи… – И заохал, запричитал графский челядинец.

Чтобы не утомлять читателя старческими всхлипами преданного слуги, вкратце расскажем, как развивались события.

Прежде всего, что же случилось со Щеколдаевым, почему он не смог прийти на помощь его превосходительству? А лишь до хрипоты орал: «Держи его, хватай его!» Все очень просто: выбравшись из кареты и видя, какая опасность грозит губернатору, унтер бросился на помощь, но вот незадача – ступенька подломилась, и нога застряла в откидной лесенке экипажа, как в капкане. И это счастье, что лошади не понесли, испугавшись того, как Щеколдаев, пытаясь освободиться, орет и раскачивает карету.

Кучер, следуя призыву унтер-офицера, с грехом пополам спустился с козел, отважно кинулся ловить нападавшего, но мешали ливрея и «ватная задница». Злодей, к тому времени сваливший с ног губернатора, был вертляв как черт, нырнул под растопыренными руками кучера и был таков!

– Мать-перемать! – Ругаясь самыми последними словами, Щеколдаев метнул в злодея губернаторскую трость, не думая о дорогом литого серебра набалдашнике. В нападавшего не попал, зато угодил кучеру в шею. Тот упал и тоже принялся материться. На шум выбежала прислуга.

Ивана Аркадьевича дворецкий вместе с камердинером Фирсом внесли в дом. Один раз роняли, потом бегали по комнатам – куда положить бездыханное тело, везде все дорого, везде пачкать жалко, и если бы не Елена Павловна, скомандовавшая: «Несите в кабинет, там кожаный диван!» – так бы, наверное, и держали в руках до приезда доктора.

* * *

Доктор Викентьев прибыл спустя четверть часа. Осмотрел графа, нашел его целым и невредимым, за исключением небольшой припухлости в области левого подреберья, несмотря на горячие заверения кучера и к тому времени уже вырвавшегося из каретной западни Щеколдаева, что губернатора ударили ножом. Во время осмотра, и об этом необходимо упомянуть особо, доктор увидел, что в левой руке его превосходительства зажат нелепый применительно к ситуации предмет, а именно – ложка! Да-да, обычная ложка из серебра, только согнутая. Пока губернатор пребывал в бессознательном состоянии, доктор так и не смог, сколь ни старался, разжать графу пальцы, чтобы освободить эту ложку. Вот и лежал Иван Аркадьевич на диване, точно умерший от переедания обжора, прижимая к сердцу самое дорогое.

Новость о нападении на губернатора разлетелась по Татаяру со скоростью кавалерийской атаки. Но почему-то так получилось, что в сторону Патаевской полицейской части, в которую входила улица Изрядная, скорость этой атаки была чуть меньше, чем в остальные стороны. И поэтому к приезду полиции возле губернаторской резиденции случилось истинное столпотворение от собравшихся там экипажей, пролеток и просто пеших зевак. Произошел даже инцидент. Экипаж председателя казенной палаты Хохрякова, который тотчас же после известия о нападении бросил игру и примчался на место происшествия, сцепился осями с другим экипажем. Между кучерами вспыхнула потасовка, и кто знает, чем бы это все закончилось, может быть, крупным сражением извозчиков, но вмешались вскоре прибывшие жандармы, и все разрешилось лучшим образом. Надавали обоим по загривкам, затем загнали на козлы, после чего расцепили оси и велели ехать по домам.

– Как же так! – возмущался, приоткрыв дверцу кареты, Хохряков. – Я друг его превосходительства и хочу знать о его самочувствии!

– Все хотят, потому и понаехали, не разминуться! – отвечал ему пристав Патаевской части. – И вы бы тоже, господин председатель, ехали. Завтра уж и спросите, а сегодня никак, доктор запретил к нему входить. Самому полицмейстеру отказано. И мы вот тоже должны следственные мероприятия провести, а не можем из-за экипажей. Вы уж езжайте, езжайте, завтра узнаете!

– Так он жив или нет?

– Жив!

– Это точно?

– Стану я вам врать при исполнении!

Еще целый час полиция кого уговорами, а кого и принуждением заставляла разъехаться и разойтись по домам.

Из вышесказанного можно сделать вывод, что граф Можайский был в Татаяре личностью крайне популярной и безмерно любимой, однако это не так. К Ивану Аркадьевичу относились ровно, а что съехались после нападения к дому даже быстрее полиции, так это были в массе своей чиновники, зависимые от его превосходительства.

Когда перед домом губернатора остались только пролетка доктора Викентьева и несколько полицейских таратаек, стражи закона, наконец, приступили к осмотру места происшествия. Правда, он ничего не дал. Следы, которые, возможно, и остались после нападения, были безвозвратно потеряны. Пристав Самсонов в сопровождении двух квартальных сунулся было в дом, но дорогу ему перегородил дворецкий.

– Пущать не велено! – Он выпучил глаза и, судя по всему, был готов даже на то, чтобы оказать представителям власти сопротивление.

– Да ты понимаешь, голова садовая, с кем говоришь… – начал пристав.

– Понимает! – Рядом с дворецким возник Фирс. При его появлении Самсонов попятился. У губернаторского камердинера была слава бойкого старичка, от которого можно ожидать чего угодно. – Он все понимает, а ты иди себе, в доме тебе делать нечего, понадобишься, позовут!

И хотя Фирс был небольшого звания, пристав понимал, что это ровным счетом ничего не значило. Фирс – один из немногих, кто говорил с губернатором запросто, а это дорогого стоило. Однако просто так вот повернуться и уйти полицейский начальник не мог, гордость не позволяла, да и перед стоящими рядом квартальными марку нужно было держать, и поэтому он заявил:

– Мы должны провести следственные мероприятия, опросить свидетелей…

– А тут никаких свидетелей нету! – парировал Фирс.

– Мне нужен кучер и унтер-офицер Щеколдаев.

– Так вот и иди в лакейский домик, они тама. – При этом камердинер переступил порог и показал, куда нужно идти.

– Хорошо! – кивнул Самсонов. Приличия были соблюдены, и теперь он мог, не упав в глазах подчиненных, идти в лакейский домик составлять протокол.

На следующий день об этом странном нападении написали губернские газеты.

Всегда пафосный, когда дело касалось исполнительной власти, «Глагол» сообщал: «Вчера вечером на возвращавшегося домой губернатора Можайского не установленным пока лицом совершено дерзновенное нападение, но, благодарение богу и решительным действиям охраны, оно было пресечено в самом зачатке. Его превосходительство живы и здоровы, а вот нападавшему, коварно использовавшему темноту и слякоть, удалось скрыться. Полиция, определив круг подозреваемых лиц, ведет успешные поиски злоумышленника…» Люди бывалые в этом месте чтение прерывали. Те, кто был попроще, сплевывали на пол, а у тех, кто имел воспитание, на лице появлялась ехидная улыбка.

Потому что все написанное, за исключением самого факта нападения, было неправдой. Никто не определял круг подозреваемых лиц, и никто никого не искал… Да и кого искать? Пойди его найди! Он уже, наверное, вон где!

А вот «Губернский патриот», газета, издававшаяся на средства дворянского собрания и мягко оппонирующая исполнительной власти, была не столь благозвучна в определениях, как «Глагол». Нападение на губернатора она назвала курьезным и первой выдвинула предположение, что гнутая серебряная ложка, неизвестно каким образом попавшая в руки его превосходительства, и есть тот самый блестящий предмет, который и губернатор, и его охранник Щеколдаев приняли за нож.

О нападении на губернатора в Татаяре какое-то совсем непродолжительное время поговорили и благополучно забыли, но ненадолго. История эта вскорости получила продолжение, и надо заметить, довольно зловещее.