Читать книгу Тверские перекрёстки. Выпуск 9 - - Страница 3

Любовь непросто выразить словами,

Вместишь ли бездну в узкую строку?

Взаимопониманье между нами —

Как мостик через бурную реку.

В неистово бушующем потоке

Так хорошо держаться за него.

И быть не могут ни слова, ни строки

Красноречивей взгляда твоего.

Глядеть мне на тебя – не наглядеться.

Любовь слепа? Да кто это сказал?

Влюблённые, они же видят сердцем!

Оно намного зорче, чем глаза.

И, может быть, кого-то удивляя,

Я следую закону одному:

Живу любовью, свято доверяя

Твоим глазам и сердцу своему.

I.

И снова расставанья муки —

Ты завтра покидаешь Тверь.

Кривое зеркало разлуки

Уже повешено на дверь.

Перебирая писем ворох,

Я буду спорить с ним без слов

И сторожить за дверью шорох

Одних-единственных шагов.

II.

Тоскую по тебе, тоскую

И ожиданием живу.

А там, где глухари токуют

И росы серебрят траву,

Идёшь с ружьём ты по таёжной,

Звериной, узенькой тропе…

Я знаю, встреча невозможна

И всё ж ищу тебя в толпе.

«Добра не делай, не получишь зла».

Пословицу сию поймёт не каждый.

А подружи капусту и козла —

Её он всё же слопает однажды.

Нет новых истин, все стары, как мир.

Не сознаём, восторженно-умильны,

Что нами сотворяемый кумир —

Всего-то лишь пузырь, к тому ж, не мыльный.

Приятен мыла тонкий аромат,

Под радужный пузырь спешат ладошки.

А этот, лопнув, оставляет смрад,

И долго на душе скребутся кошки.

Однако, мне всё так же не мила

Пословица, что сквозь века пророчит:

«Добра не делай, не получишь зла»,

И сердце принимать её не хочет.

Блеснёт альбом обложкою муаровой,

В воспоминаньях детства утону…

Запросится сердечко в Селижарово,

Что у трёх речек в ласковом плену.*

Три ленты – голубые опоясочки —

В могучий оберег заплетены.

Одна из них – стремительнее ласточки:

Дочь Селигерской глуби и волны.

Другая – не иначе солнца крестница:

Прогрета и просвечена до дна.

В песчаных пляжах нежится кудесница,

Ребячьими восторгами полна.

А третья… и слова бессильным крошевом

Спадают, как черёмух лепестки.

Смогу ль тебя воспеть, моя хорошая?

Твоих истоков чистых родники —

Целебные, святые, неизбывные

Недаром называются – ключи.

Они нам отворяют реки дивные**,

Сердца освобождают от личин.

И множит Волга силу животворную,

Сестричек принимая под крыло.

В порогах Бенских прыгает, проворная,

К Елецкой круче ластится тепло***.

Омыты раны Ржева, камни Старицы,…

Обласканы родимые края.

Шепчу вослед: «Куда спешишь, красавица,

Заботница, советчица моя?

Не убегай из детства… радуй поймами,

Нанизывай мосточки и мосты.

В пути не раз в капканы будешь поймана,

Турбинами ворочать станешь ты.

С нападками коварными, жестокими

Столкнёшься в неизведанном краю:

Тебя отравят сбросами и стоками —

Голубку непорочную мою,

Растащат по хранилищам, безвольную,

Задушат мутью вырытых морей.

И даже думать, даже думать больно мне

Об участи нерадостной твоей.

Загажена, замучена, запружена.

До Каспия дотянешь ты с трудом.****.

Так хочется, Валдайская жемчужина,

Чтоб заперта была ты лишь в альбом,

А наяву бежала бы свободная,

Не растеряв свою девичью прыть.

Как в памяти народной – полноводная,

Которую в болотах не сокрыть…».

Не молкнет пульс Валдая родникового,

Где зорька первозданная встаёт.

Муаровый альбом открою снова я,

Там дышит детство – Волги и моё.

От Матушки-Твери невдалеке,

На берегу крутом над речкой быстрой —

Борисоглебский монастырь в Торжке —

Хранитель славы Глеба и Бориса.

Негаснущая память о былом,

О сыновьях Владимира и Анны,

Их миротворческом пути земном,

Что оборвал убийца Окаянный

Почти тысячелетие назад.

В слепом своём коварстве, в гневе скором

Стал палачом единокровный брат —

Покрыл себя презреньем и позором.

Совсем недолго ликовал подлец.

Веленьем Божьим обернулась плаха:

Для братьев – мученический венец,

А Святополк – … не сыщешь даже праха.

В Торжке поднялся первый дивный храм.

В мир чудный, горний открывая дверцу,

С иконы чудотворной в душу нам

Глядят святые братья-страстотерпцы —

Борис и Глеб. Тысячелетний взор…

Иконы свет… Молебен величальный…

А в дальней дали на реке Хопёр

Борисоглебском назван город славный.

И если встанет горе на пути

В часовенке любой под Божьим небом

Свои мольбы ты сможешь принести

Заступникам святым – Борису, Глебу.

Ботанический Сад, Ботанический Сад,

Как я рада тебе! И душой ощущаю,

Что ты тоже мне рад, Ботанический Сад,

Ты меня узнаёшь, ты меня привечаешь.

То мохнатым тюльпаном весной удивишь,

То тропиночку ласковым пухом устелешь.

В летний зной пригласишь под прохладную тишь,

Сентябрём закружишь в золотой канители.

Ах, … тюльпаны увяли, зной летний далёк,

Всё настырнее холод и сумерки гуще.

Но сегодня ты даришь мне чудо-цветок:

Ярко-красный и страстный, безмерно влекущий.

Лепестки его трепетны, зыбки, стройны,

В поднебесье стремится пыльца золотая.

Словно горнее эхо седой старины,

Силу древних языческих чар обретая,

В неизбывное таинство властно влечёт,

Где купальских костров зреет жар негасимый…

Вот и тьма отступила и холод не в счёт.

Славься, дивный мой Сад, до восторга любимый!

Смотрю в январском вечеру

влюблённой паре вслед.

Студёно, зябко на ветру,

а им и горя нет.

Стою с авоськами без сил,

тяну берет на лоб.

Девчонку парень закружил

и уронил в сугроб!

Барахтаются, хохоча,

им и в сугробе рай.

Кровь молодая горяча,

и чувства через край.

Ах, как понятны мне они,

ведь память бережёт

Мои счастливейшие дни —

твоей звезды восход.

Какой бы ни стоял мороз,

мы губ не берегли.

И был альковный плеск берёз

и пряный дух земли.

Лишь занимающийся день

рук разнимал кольцо.

Ложилась росная сирень

охапкой на крыльцо.

…Вонзила осень в сердце нож…

Да что о том, родной?

Смущать не буду молодёжь,

потороплюсь домой.

К семье с авоськами бегу.

Там ждёшь меня не ты.

Но всё мне чудятся в снегу

лиловые цветы.

Мети, метель! Заравнивай следы,

Как будто он не приходил сегодня.

Как будто я не ведаю беды

В канун желанной ночи новогодней.

Мети, родная, не жалей снегов,

И выбели мой дворик, сделай милость.

Как будто не звучало горьких слов,

Как будто расставание приснилось.

Да-да, я задремала у окна.

Пока что сон дурной меня тревожит,

Но девственного снега белизна

Последние сомненья уничтожит.

Мети, метель, старательней мети!

Поверить мне сейчас необходимо,

Что он спешит ко мне, что он в пути,

Что я нужна ему, что я любима.

Пунктир следов, перечеркнувший жизнь,

В канун желанной ночи новогодней

Заравнивай, метель, кружись, кружись!

Как будто он не приходил сегодня.

Я буду ждать…

Сказала мама: «Вешать нос не будем!»

И нам купили барабан и бубен.

Уселись мы с братишкой на кровать —

Концерты будем шумные давать.

Алёшка барабанит, я бубную!

Нет – бубеню! Нет, лучше – бубеную!

И слушаю советы от родни:

«Ты крепче бей в него и не бубни,

А распевай частушки что есть силы!»

Нам на литавры денег не хватило,

Но крышки от кастрюль схватил отец,

А мама хохотала: «Молодец!»

И каблуками выбивала дроби.

А дедушка был вовсе бесподобен:

Наверно, слышно было за квартал,

Как он своей клюкою грохотал!

Вот грянули мы дружно, вдохновенно!

Соседи тоже колотили в стену! —

Наверное, им стало очень жаль,

Что мы теперь не слышим их рояль.

В новом творческом начале

утоли свою печаль,

и вначале от печали,

как от пристани отчаль.

Раззадорь попутный ветер,

чтоб ярился и крепчал.

Несомненно, есть на свете

ждущий паруса причал,

где друг другу верят люди.

Бросив якорь, ты поймёшь —

Здесь обманывать не будут,

не заронят в сердце ложь.

Отыскать его непросто —

душ единый камелёк.

От рожденья до погоста

путь, по сути, не далёк.

Но не горбись от бессилья,

разве счёт идёт на дни?

Подари надежде крылья,

пирс ногою оттолкни.

За штормами будут штили —

солнце в небе и в воде.

Трудно пройденные мили

сгладят память о беде,

в рифах времени стирая

старой пристани черты.

Не даётся жизнь вторая.

В этой жизни кормчий ты!