Читать книгу Поиграй со мной - - Страница 6

– Миновав двери райкома… сойдя со ступенек… Зоя остановилась, – слушала «Валерия Францевна» текст «Романа Васильевича». – Казалось: постоять, опомниться, прийти в себя – и все каким-то образом переменится… Куда идти? Домой? «Домой»… Не появись она там неделю – не хватятся… ни хозяйка, ни хозяйская дочка. На работе – другое дело… На работу – утром, а сейчас?.. Куда?.. Утром обступят с расспросами. Кто возмутится, примется с ходу решать, что же делать, советовать… кто молча отойдет: «Так ей и надо»… Но то – утром… Переживание понемногу сменялось безразличием, пустотой. При аварии на подстанции в доме зажигают свечу. Или не зажигают… Окончательно опомнилась она уже на проспекте: откуда-то издалека и снизу, от реки, донесся приглушенный, с переливами, трамвайный звонок… Освещенная слева-сзади садившимся солнцем, громада темнолицего каменного вождя высилась в стороне, подменяя живого, теперь уже навсегда. Она впервые почувствовала эту разницу: каменный вместе с живым и – только каменный… Как-то это совпадало с тем, что сегодня произошло…

– Зоя!..

Он стоял на балкончике с поднятой рукой. Этот дом на проспекте, с балкончиками.

– Зоя, стой там! Я спускаюсь!

Конечно. Конечно, она шла сюда. К нему. Куда же еще?

– Ну!.. Как?! Что?!

– Что?.. А-а-а, это… Да ерунда все, выслушали и… – улыбнувшись рассеянно, она пожала плечами.

– Ф-фу!.. – выдохнул он… – Я же говорил!.. Я говорил! Что там, тупицы сидят?! Ясно же, как божий день… Ф-фу… – он провел рукой по лбу… – По мороженному?..

Ее всегда завораживала эта процедура: вафельный кружок… выезжающая из цилиндра масса… вафельный кружок…

– Зойка-Зойка… – засмеялся он, глядя сбоку на то, как она лакомится…

Она засмеялась с ним за компанию: чувство облегчения словно передалось ей от него.

– Зойка… – прошептал он ей на ухо.

– Люди смотрят… – отодвинулась она.

– С утра знал… Сегодня день такой… – он обдал ее этим своим взглядом… этим, на который у нее не было иммунитета… – Проснулся: знал… Видишь, я – ясновидец… Вот, день еще не кончился, а уже… Не хочу, чтоб кончался… А ты?

Она уставилась под ноги. Подняла на него глаза.

– Не хотел говорить раньше времени… – пробормотал он, – Зоя… пойдем сегодня ко мне… Не к тебе, а ко мне.

– С ума сошел? – прошептала она.

– Отец в Москве, с делегацией… мать тоже…

– Нет, я не могу!

– …и потом… Даже если б и не уехали…

– С ума сошел?..

– Это тебя недостойно.

– Что «это»?..

– Сама говорила.

– Что говорила?..

– Что только ради меня… Знаешь, если… – остановился он… – если откажешься… никогда не прощу. Умирать буду – не прощу…

Массивная дверь отворилась в покои. Не в квартиру – в покои. Объем, основательность. Высоченные потолки. Многозначительная тишина. Сантехника!.. Кухня блестит. Диван в гостиной беззвучно и невозмутимо принимает в свои прохладные объятия.

– Пойдем, – за руку подняв с дивана, подвел он ее к очередной двери. – Наша комната…

Повторно переступая этот порог, эту черту, отделявшую их территорию от всей остальной, в последних комнатных сумерках (он оставил в шторах щелку… может быть, не нарочно) Зоя, задержавшись в дверях, вызвала из темноты его жаркий шепот:

– Господи, наконец… Где ты там?.. Наконец, как люди… без цыганских шторок… перегородок… здесь, в моей… в нашей… и можно раскинуться…

Простынные реки, одеяльные берега… Полная неизвестность…

– Ты мне веришь?.. – в темноте они лежали на простыне, остывая. – Я не то хотела… ты вообще веришь?..

– Конечно, верю. Как я могу не верить жене.

– Не болтай.

– Это ты не веришь.

– Интересно, есть что-то, чем два человека могли бы проверить?..

– Что проверить?

– Ну… как узнать?.. Каждому о другом. Ведь тогда ничего не страшно, правда? Если точно знать.

– Меня проверять не надо.

– Почему?

– Я без тебя умру. И вся проверка.

– А меня надо. Я живучая…

– Правда? – обрадовался он. – Люблю… живучих…

– …говоришь, «наша»?.. н-н… как?.. здоровый какой… и вообще… с чего это ты такой смелый… подожди…

Все как всегда. Как всегда. Как и должно быть вместе двоим, забывающим, что они двое. Как всегда. С тех пор, как она решилась. Ни о чем не жалея. Только его. Его жалея. Только его. Только его. Только его. Все, как всегда. Все, как всегда, теперь… вот только с памятью…

…в какой-то момент она забыла себя, тогда как память прибывала и прибывала – память, не имевшая ничего общего с той, прежней, ее собственной… какое-то новое, основанное на каком-то большом, кого-то огромного, опыте, не на этом ее сиюминутном, чьим-то уверенным жестом задвигаемом, уменьшаясь на глазах, в невесть откуда встававшую в ней самой (вместо нее) глубину. Мелькнуло: «Тело, погруженное… растворяется (слово?!) водой»… но в прорве, какою все теперь становилось, совершалось неузнаваемое: ей самой оставалось лишь собственное ее прерывистое дыхание и замершее у лица время… Ничего в этом, безмолвной массой невесомо хлынувшем на отмель тела, не представлялось возможным установить, ухватить, так, что в самом деле всё сразу везде – и казалось и было, и в вездесущести мерещилось (отблеск…) оживление над подобием воды. С запрокинутою головой уходя лопатками на предательскую, мнимую отмель (не упасть, не пропасть, не раствориться…), уводя взор со стоном, она споткнулась глазами на блеснувшей полоске невероятного, невозможного посреди ночи света: все было кончено!.. разрастаясь, в глаза хлынул день…

– …Зоя… Зоя… – схватив подушку… опомнившись и закрыв ей рот поцелуем, бормотал спутник… – Зоя…

Виктория Семеновна обнаружила себя уставившейся в лицо «покойника», продолжавшего молча вещать с экрана… Очнувшись, повторно нажала на пульте случайно задетую кнопку звука…

– …никому-никому, слышишь?! Никому! Никому…

Укрыв ее, обняв, приготовясь к счастливому долгому бдению, он не спеша перебирал в уме четки заветных соображений, вчера фантастических, сейчас пьянящих, чувствуя, между тем, наваливающуюся на веки иррациональную массу, пришедшую за своим кровным…

– Сегодня, может быть, не стоило… – уже клюнув носом, услыхал он…

– Все будет нормально… спи…

– А если не будет?

Он только крепче ее обнял, обозначая, что все ненормальное – позади… Что впереди – вечность… Законная…

– Что если это проверка?..

– Без тебя мне ничего не…

– Меня исключили из комсомола.

Откинувшись на спину, осторожно вытащив из-под нее руку, он молчал там, у нее за спиной.

– Ты слышал?

– Без решения первичной организации никто ниоткуда не исключает, а ты была в райкоме, – весомо, напряженно прозвучало в тишине (она прямо-таки спиной увидела, как он воздел к потолку палец на слове «райком»). – Так что никто тебя ниоткуда не исключал. Наличие у тебя высшего образования – единственный их аргумент. Руководство политшколой – не хаханьки. А ты даже агитатором не была. Свой спортивный сектор ты тянешь – дай бог каждому. И если в первичке у вас не одни уроды…

– Они забрали билет, – перебила Зоя. – Уже не вернут?..

– Отцу скажу, он им устроит! Я им!.. Вот… Если там идиоты… это не значит… Иди сюда!..

– Куда?.. Куда «сюда»…

– Ну-у!.. Иди!..

Палец Виктории Семеновны сам придавил «Стоп». Когда это написано… сочинено?.. Что если сегодня?.. И там, на кассете, ничего дальше нет… Почему она так подумала? Нажать, проверить… Еще одна проверяльщица…

Оставив кресло, Виктория Семеновна заходила по брошенной квартире. Понемногу взгляд ее, перелетавший с окна на потолок, с книжных полок на трюмо, успокоился. Уставясь в пол, скользнув глазами туда, сюда, Виктория Семеновна, придя в себя окончательно, прошла в ванную, включила воду, погромыхала и вернулась в комнату со шваброй, обмотанной тяжелою мокрою тряпкой.