Читать книгу Assassin’s Creed. Фрагменты. Клинок Айдзу - - Страница 6

Обычно Ацуко радовалась осени. Летняя жара уступала место приятной прохладе, а пейзаж наполнялся оттенками бурого. Путешественники возвращались из столицы, крестьяне готовились к зиме, и на улицах Айдзу становилось спокойнее. Ее отец чаще бывал дома и больше занимался делами семьи.

Но у нынешней осени был горький привкус. Ацуко никак не могла забыть того злосчастного дня на горной дороге, и каждый раз, когда она смотрела на брата, ее передергивало от отвращения.

Хуже всего было то, как Ибука повел себя, когда они наконец оказались в предместьях города после двух часов дороги с быком на поводу.

– Ты… ты расскажешь всем, что там произошло? – спросил он, уставившись в землю.

– Не знаю, а ты как думаешь? – горько поинтересовалась Ацуко.

И тогда он упал перед ней на колени.

Он.

Ибука.

На колени.

Перед ней.

– Умоляю, не говори никому! Я не переживу такого позора. Какому сёгуну я буду нужен такой? В лучшем случае мне придется покинуть город, стать ронином. Отцу никогда не оправиться от удара. Он возлагал на меня такие надежды!

– И совершенно зря, – выплюнула Ацуко. – Давай, поднимайся, мне за тебя стыдно. Нет, правда, что там произошло? Как мог ты их испугаться?

– Не знаю, – с дрожью в голосе признался брат. – Честно, не знаю. Я увидел клинок катаны, и все вдруг показалось мне таким… таким настоящим. Знаешь, он ведь был прав, их главарь, мы с тобой всю жизнь обучались в додзё, но это ведь не игра. Одна ошибка, и ты на всю жизнь останешься калекой. Одно неверное движение, и твоя жизнь оборвалась. Ты к чему-то стремишься, мечтаешь, желаешь чего-то – а мгновение спустя уже валяешься на земле в луже крови и все твои стремления превратились в дым. Ни один из трех разбойников, которых ты убила, не думал, что все так обернется. Они все умерли с выражением страшного изумления на лице. А ведь у них наверняка были друзья, семьи… а сейчас у них нет ничего.

– И я ни о чем не жалею! – прошипела девушка. – Что ты пытаешься мне сказать? Что я не должна была защищаться?

– Нет, ты поступила правильно. А мне нет оправдания. Но это не причина рушить мою жизнь и жизнь отца.

Ацуко была в такой ярости, что готова была встать посреди рыночной площади Айдзу и во весь голос вопить о том, что случилось на горной дороге. Ее остановили лишь слова брата об отце – ей не хотелось причинять ему боль, слишком четко ей представилось его лицо в тот миг, когда все его надежды рассыплются в прах.

К тому же в каком-то смысле ей было жалко брата. Поэтому она молчала в надежде, что приняла правильное решение и рано или поздно сумеет перевернуть страницу.

Но теперь, два месяца спустя, все стало только хуже.

Каждый день Ацуко приходилось смотреть, как ее брат продолжает жить своей обычной жизнью, как все восхищаются его талантом мечника, в то время как на нее обращали внимание только из-за округлившихся форм, которые теперь стали заметны под кимоно. Она побывала на обеде у Мацудайры Катамори, где Ибука был в центре внимания и продемонстрировал блестящее владение боккеном под возгласы одобрения закаленных в боях самураев. Ей хотелось кричать во весь голос, что все обман, что ее брат никакой не герой, что он и пальцем не пошевелил, чтобы ее защитить, что при виде опасности он описался от страха.

Но нет, она вежливо улыбалась каждому придворному, который к ней обращался, смеялась, когда от нее этого ждали, изящно встряхивала волосами и всячески показывала себя идеальной дочерью идеального отца. По всеобщему мнению, вечер прошел как нельзя более удачно, и Ибуку приняли в число личных охранников даймё, что было большой честью в таком раннем возрасте. Что же касается Ацуко, она получила два предложения о замужестве и пообещала внимательно их рассмотреть, но в конце концов сумела уговорить отца отклонить их оба под предлогом того, что претенденты были недостаточно богаты и имели мало влияния при дворе.

Но девушка прекрасно знала, что просто оттягивает время. Теперь ее брата не было рядом, чтобы тренироваться вместе с ней и, если честно, возможность не видеть его целыми днями стала для нее большим облегчением. Время от времени она сталкивалась с ним на улице, когда он шел куда-нибудь в компании других охранников. Тогда он поспешно опускал глаза и старался увести остальных в противоположном направлении.

Именно тогда, когда Ацуко думала, что ее жизнь просто не может стать еще более несчастной, до Айдзу дошли слухи о войне.

Сиба Таномо почти всегда пребывал в хорошем настроении, и его вечная улыбка была известна всем не меньше, чем его широкие плечи и мощные руки. И потому, когда он ворвался в дом с лицом, на котором застыла маска гнева – зубы стиснуты, брови нахмурены, – Ацуко тут же поняла, что случилась беда.

– Все хорошо? – спросила она тоненьким голосом.

– Нет, – ответил отец. – Ничего не хорошо. Ибука в опасности…

Его голос надломился, и он замолчал на полуслове.

На мгновение девушка подумала: неужели ее брат наконец себя выдал? Неужели обнаружил свою трусость в какой-то стычке? Без сомнения, это он довел отца до такого состояния! С удивлением она почувствовала, как сердце ее сжалось, и поняла, что не желает такого горя ни брату, ни отцу.

– В какой опасности? – поспешно спросила она.

Ее отец сел на ковер, скрестив ноги, и какое-то время пытался справиться со сбившимся дыханием. Когда он поднял голову, на его лице все еще не было улыбки, но по крайней мере взгляд уже не метал молнии.

– Император нарушил все договоренности и напал на клан Токугава. А ведь сёгун согласился просто мирно уйти в отставку! Прикрываясь желанием сделать свое новое правительство сильным, Муцухито решил отнять всю власть у провинциальных даймё. Ты понимаешь, что это означает?

Ацуко оставалось только безмолвно открывать и закрывать рот, как рыбе, выброшенной на берег. Она никогда не увлекалась политикой, и к тому же, как ни крути, любые решения, которые принимались в Эдо, почти никак не влияли на жизнь в Айдзу. Здесь власть даймё была абсолютной и значила куда больше, чем указы, подписанные где-то в далекой столице.

Но ей не было нужды разбираться в военных стратегиях, чтобы сделать тот вывод, к которому подводил ее отец.

– Война, – пролепетала она. – Война.

– Да, – мрачно подтвердил Таномо. – И не просто война. Междоусобная война. Японцы против японцев, клан против клана. Кто бы ни вышел победителем, страна будет разрушена. Кто знает, сумеем ли мы вообще когда-нибудь оправиться от этого безумия.

– Но мы же так далеко от столицы, – с надеждой в голосе проговорила Ацуко. – Может быть, здесь боев и не будет? Может быть, Мацудайра Катамори решит сохранить нейтралитет?

Но ее отец уже качал головой.

– Катамори – человек чести. Он поклялся в верности клану Токугава и никогда не откажется от своих слов. Он выступит под его знаменами. А это значит, что с ним выступлю я. И Ибука.

Он пытался скрыть свои чувства, но голос его выдавал.

– Я надеялся, что успею удачно выдать тебя замуж до своего отъезда, но это невозможно. Что же с тобой будет, если я не вернусь и если твоего брата больше не будет рядом, чтобы тебя защитить?

Ацуко почувствовала, как в ней поднимается волна гнева и заглушает голос отца, но сжала зубы и проглотила вертевшиеся у нее на языке слова, будто подкатившую к горлу желчь.

– Когда вы уходите?

– Послезавтра, – почти шепотом ответил отец. – Мы встретимся с войсками кланов Дзёдзай и Нагаока, затем присоединимся к Токугаве и вместе двинемся в столицу.

Послезавтра. У Ацуко вдруг закружилась голова. Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться, и подождала, пока ее дыхание снова выровняется, прежде чем заговорить.

– Вы победите?

Многие отцы посмотрели бы своим детям в глаза и сказали бы: да, конечно же, в этом не может быть сомнений. Некоторые стали бы играть мускулами, хвастаться, заявили бы, что боги на их стороне. Но Таномо был из другого теста. Он был глубоко честный человек, и потому сначала задумался над вопросом, а затем дал самый точный ответ, на который только был способен:

– Я не знаю, милая. Император может рассчитывать на поддержку тех кланов, которые выступают против Токугавы, в особенности на Сацума и Тёсю. И, конечно же, на его стороне будут проклятые британцы. Нас больше, по крайней мере так оно на бумаге, но это будет трудная битва. Мы…

Он осекся, услышав шум шагов у входа. Ацуко поднялась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ибука врывается в комнату, бледный, как полотно.

Высокомерие, в котором юноша сам себе не отдавал отчета, но с которым всегда держал себя на людях, исчезло без следа. Он двигался, слегка пошатываясь, словно старик, перебравший саке. Его лихорадочный взгляд метнулся сначала на сестру, потом на отца. Затем он как будто вдруг осознал, насколько неопрятно выглядит. Огромным усилием воли он выпрямился, расправил складки на верхней части кимоно и заставил себя вновь гордо улыбнуться.

– Отец, ты слышал новость?

– Нужно быть глухим, чтобы ее не услышать, – сквозь зубы выдавил Таномо. – Не думал я, что твоя первая война случится так скоро, но видно, так пожелали ками[22]. Будем же надеяться, что они защитят тебя в битвах, так же как защищали меня все эти годы.

Ибука проглотил слюну. Ему хорошо удавалось притворяться, и человек, плохо его знавший, не заметил бы ни малейшего признака страха в том, как он держит себя, но Ацуко было не провести. Ее брат был в двух шагах от того, чтобы снова напрудить в штаны.

– Если бы несколько месяцев назад ты не представил меня ко двору даймё, он ни за что не потребовал бы, чтобы я стал его хатамото, – заметил юноша слишком уж отстраненным голосом. – Я жил бы здесь, под твоей крышей, и у меня не было бы обязанности хранить верность Катамори.

– Верно, – заметил Таномо. – Тот вечер пришелся как нельзя более кстати. Ты самый юный из всех телохранителей даймё и притом – самый искусный воин. Эта война станет для тебя возможностью покрыть себя славой в том возрасте, в котором других юношей и вовсе не замечают. Мусаси было шестнадцать, когда он принял участие в битве при Сэкигахаре!

– Да, и оказался на стороне проигравших, и его бросили там умирать, – заметил Ибука, не в силах прикусить язык.

– Тем не менее, это дело чести, – заключил отец. – Мы защищаем не просто нашего даймё, но весь феодальный строй. Если император выиграет войну, больше не будет ни каст, ни самураев. Много лет он мечтает лишить нас наших привилегий. Я даже слышал, что он хочет запретить ношение меча. – Тут Таномо покачал головой, будто не в силах поверить в подобную чепуху. – Нам повезло, сын мой: мы будем сражаться за то, во что верим всем сердцем. Не каждый самурай может похвастаться тем же. Я помню, как в молодые годы вынужден был участвовать в бессмысленных войнах: то из-за никому толком не нужного клочка земли, то из-за ссоры между двумя спесивыми даймё. Столько крови было пролито под надуманными предлогами! Но в этот раз мы сотворим историю.

Ибука кивнул, не смея возразить. Впервые за два месяца Ацуко почувствовала нечто похожее на нежность к брату. Он был загнан в угол, окончательно и бесповоротно, и она уже не чувствовала прежней зависти к его положению. Ему предстояло оказаться на передовой, и если он не сумеет совладать с собой, то в конце концов либо обесчестит себя на глазах у всех, либо будет убит более решительным противником.

– Даймё, должно быть, уже тебя предупредил, но мы отправляемся в путь через два дня, – подытожил Таномо. – Ты уже вырос, и не мое дело теперь давать тебе советы, но на твоем месте я бы проверил качество своего снаряжения, смазал бы доспех и взял бы с собой провизию. Армию всегда сопровождают торговцы, но цены у них непомерно завышены. Ах да, и постарайся проводить поменьше времени на празднествах с другими молодыми самураями клана. Перед уходом на войну кровь всегда бурлит, юношам хочется пить, ходить по кварталам развлечений и танцевать всю ночь напролет, но проснувшись наутро, они жалеют о том, что было накануне.

– Ты как всегда прав, отец, – угасающим голосом проговорил Ибука. – Я постараюсь не слишком усердно праздновать приход этой войны.

Сержанты-вербовщики разбили палатку в самом центре города, на том месте, где обычно стоял Микиноцуке, ювелир, продававший свои изделия по баснословным ценам, которому тем не менее удавалось удовлетворить запросы всех окрестных богачей. В этот раз, однако, обходительность и связи не помогли ему выторговать себе поблажку и бедняге пришлось в спешке покинуть привычное место, уступив его солдатам.

Самураи были лишь небольшой частью армии, элитными войсками, хорошо защищенными, хорошо обученными, хорошо вооруженными. Большинство солдат были обыкновенными крестьянами, асигару, у которых из снаряжения было только то, что они могли унести с собой. Их единственной защитой был шлем, а единственным оружием – копье, несмотря на то, что огнестрельное оружие использовалось уже достаточно широко. Они сражались на передовой, ничем не защищенные, без лат, и, как правило, несли огромные потери в каждой стычке. И тем не менее множество мальчиков боеспособного возраста шли добровольцами на военную службу. Одни принимали такое решение из идеализма, другие – потому что в армии они могли рассчитывать на регулярное горячее питание, третьи – ради славы. Большинству казалось, что провести жизнь в битвах – куда более захватывающе, чем гнуть спину ради урожая. Так или иначе, в желающих недостатка не было.

– Фамилия, имя, возраст? – уже в сотый раз промямлил сержант.

– Мори Тайсукэ, – объявила Ацуко, постаравшись сделать свой голос как можно ниже. – Я принес свое яри[23].

Она провела немало часов, отрабатывая маскировку. Прекрасные длинные волосы, которые так любил ее отец, упали на пол под щелчками ножниц, и она с невыразимым облегчением надела мальчишескую одежду, которую с таким простодушием носила последние несколько лет. Немного крема, и излишне бледное девичье лицо стало румяным, хотя с безволосыми щеками было, конечно, ничего не поделать. Ацуко туго обмотала грудь бинтами, лишь бы ее не выдала никакая выпуклость, и отработала почти карикатурную осанку: руки в карманах, спина согнута, как у крестьянина, привыкшего работать в поле, в руках – яри, которым она с гордостью размахивала перед собой. Наконец-то выступающие мускулы на предплечьях сработали в ее пользу. «Подружки» Томоэ и Ясухимэ находили ее излишне мужеподобной? Что ж, тем лучше!

При желании она могла бы обойтись и половиной этих уловок: сержант-вербовщик даже не взглянул ей в лицо. Он был сосредоточен лишь на своих бумагах, выводя кандзи с усердием человека, который лишь недавно их выучил и потому старался изо всех сил. Наконец он удовлетворенно кивнул и, по-прежнему не глядя на нее, жестом указал ей присоединиться к остальным:

– Очень хорошо, Тайсукэ. Если ты хочешь попрощаться с семьей, сейчас самое время. Мы отправляемся завтра на рассвете.

Ацуко поспешно последовала за остальными к лагерю, разбитому за пределами города, приняв скучающий вид той – или, скорее, того, – кто видывал еще и не такое.

Первым, что ее поразило, были бесчисленные лица внутри. Она знала, что Айдзу – большой город и что здесь живут десятки тысяч людей. Но даже во время празднеств все эти люди никогда не собирались в одном месте.

В лагере собралась почти тысяча солдат, которые копошились, будто насекомые, вокруг огромного палаточного городка. Тут и там равнина была усеяна кострами, на которых бурлили котелки с похлебкой или бульоном.

Вторым, что ее поразило, был шум. Все эти люди радостно перекрикивались, смеялись, шутили, знакомились друг с другом – и их голоса сливались в невыносимый гвалт. Солдаты знали, что они все в одной лодке и что на поле боя им придется полагаться друг на друга, и от этого им хотелось говорить, говорить, говорить – и очень громко!

Третьим, что ее поразило, был запах. Она всегда тщательно следила за чистотой своего тела и дома после каждой тренировки принимала ванну. Ничто не могло подготовить ее к вони тысячи тел людей, которые, в отличие от нее, не росли в богатых домах. Затхлый запах земли и животных смешивался тут с ароматом отхожего места.

На мгновение Ацуко задалась вопросом, что же она здесь делает. Если кто-нибудь догадается, что она девушка, будет беда: от такого позора не отмыться ни ей, ни ее семье. Сможет ли она сохранить свою тайну? Неужели она и правда настолько сильно хочет оказаться на поле боя?

– Да, – прошептала она про себя. – Тысячу раз да.

Что угодно, лишь бы не сидеть чинно дома и не ждать известий о битвах, лишь бы не смотреть на каждого приближающегося гонца, гадая, не явился ли он сообщить о смерти брата или отца. И даже если все обойдется и их армия победит, она просто потеряет целые месяцы жизни – и все ради того, чтобы вернуться в исходную точку, где ей снова придется готовиться к браку с состоятельным мужем, обладающим определенным влиянием при дворе.

– К тому же, – добавила она, не меняя тона, – я должна спасти Ибуку.

Ацуко приняла это решение, когда ее брат, не оглядываясь, тяжелыми шагами возвращался к своему даймё. Вся ее злость улетучилась, сменившись порывом нежности и невыразимой тоски. Он был просто ребенком, потерянным посреди войны, которая была слишком для него велика, ребенком, напуганным тем, что происходит вокруг. Да, смелости ему недоставало. И что с того? От этого он не становился ничуть не менее сердечным, остроумным, сообразительным и одаренным. Может быть, однажды ему удастся взять верх над своими страхами. А пока ему нужна младшая сестра – хотя бы для того, чтобы защитить его, если по дороге на него решат напасть еще какие-нибудь разбойники.

Кто бы ни попытался причинить вред ее старшему брату, будь это хоть сам император, она была готова встать между ними.