Читать книгу Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин - - Страница 2

Тишина и покой… сопровождали его, пока он любовался видом с балкона в двух шагах от балюстрад. Обычно, он и его молодая жена провожали взглядом последние лучи солнца; и муж, нежно обнимая жену, сравнивал её красоту с красотой заката. Но сейчас солнце давно уже село, и небо покрылось одеялом ночи, украшенное яркими звёздами – и жена уже уснула в ожидании мужа в своей спальне.

Тишина и покой… сопровождали его мысли о жене. Он хотел присоединиться к ней, лечь рядом, крепко обнять, уснуть и забыть про все заботы этой ночью, но чувство вины не позволяло. Он считал себя глупцом, наивным дураком за то, что совершил большую глупость в своей жизни…

– Господин!..

Тишина и покой… нарушены обращением стражника, и он отвлекся от мыслей про жену – долг зовёт. Повернулся и зашагал в сторону тронного зала.

На-султан одет в зелёную тунику, длиной на ладонь выше колен с тёмно-синим воротником и золотой вышивкой в виде виноградной лозы с листьями и таким же поясом. Сверху был надет адрасовый камзол без рукавов, под цвет воротника, с черными узорами и с черным, длинным, ровным воротником и черными проймами. На нем также были черные шаровары и сандалии, украшенные серебром.

Он не хотел идти, а хотел остаться там, в тени, невидимым для стражей – наедине со своими мыслями, но долг все же звал.

Звон цепей и глухой звук тяжелых шагов, заходивших в тронный зал из коридора, убедили его отбросить мысли о жене и пойти встретиться лицом к лицу с ней, со своей ошибкой. Сердце заколотилось, но как ему приказать успокоиться, когда чувства к ней всё ещё бурлят.

Тишина и покой… хоть бы они остались ещё на мгновение.

Он наконец вышел из тени и вошел в освещенный пятью канделябрами зал, размерами пятнадцать на двенадцать газов1. По углам, на потолке, висели четыре серебряных канделябра с белыми свечами. Посередине же, на две ладони ниже остальных, висел пятый, золотой канделябр с красными свечами. Отделка стен выполнена из мелких зёрен мрамора и драгоценных камней на фоне темно-зеленой штукатурки. Кроме того, на поперечных стенах висели большие картины с изображениями природы и охоты. На стене, у двери в зал с арочным проходом, висели секиры с широкими лезвиями и узорчатым полотном. Под ними висело по одному охотничьему луку. На стене, чей арочный проём без дверей ведёт на балкон, висело по три боевых меча с обеих сторон арки.

Сделав пару шагов, он поднялся на двухступенчатый мраморный пьедестал и с хмурым выражением, глядя куда-то в пол, сел на свой широкий, удобный трон из темного дуба. По бокам трона было по три пилястры – они словно росли из этого мраморного пьедестала и тесно прижимались к трону. Дуга спинки трона инкрустирована белыми и полупрозрачными драгоценными камнями, что напоминало звезды ночного неба. Трон также был украшен по бокам подлокотников и в передней части золотыми полосами, а сиденье выполнено из шелковистого, темного бархата, обитого поверх ваты.

Одновременно с тем, как он сел и опрокинулся на спинку трона, в зал вошли три стражника: двое из них вели за локоть её, третий шёл сзади с рукой на рукояти меча.

За одну неделю заточения темница сделала своё дело. Оборванное в некоторых местах платье уже серело от грязи. Длинные чёрные волосы свисали до самого деревянного пола. Её ноги дрожали, и каждый шаг давался ей тяжело, но не потому, что она была в цепях, а из-за того, что её морили голодом и мучили жаждой. Поэтому стражники грубо придерживали её за локти, иначе она бы тотчас рухнула на пол.

Стражники завели пленницу и остановились в семи газах от трона. Пленница была закована в железные цепи и серебряные кандалы. Дыхание у неё было тяжёлым и глубоким, впрочем, как и у него. Но в его дыхании еще чувствовался гнев.

– Ты… снова решила сыграть со мной в интрижку… в любовь?! – обвинительным тоном заявил на-султан, гневно посмотрев на неё из-под хмурых бровей. – А сама строила свои подлые замыслы против меня? – процедив, он наклонился вперед, сопровождая свои слова разными жестами левой руки. – Против моего народа?!

Чуть помолчав, он продолжил, глядя на неё:

– Ради чего?.. Власти?.. А заполучив своё, убить меня? – хмурое выражение сменилось вопросительным, а в голосе присутствовало разочарование.

Снова откинувшись на спинку трона, отведя от неё взгляд и снова глядя в никуда, он начал думать о приговоре. Совершенное ею преступление считалось предательством и заговором против трона, и требовало наказания.

– За свои поступки… козни, – глядя на неё, – ты будешь казнена, – хладнокровно вынес приговор. Голос его звучал уверенно и тихо, но достаточно ясно, чтобы все услышали его.

– Нет! – вдруг оживилась она и попыталась высвободиться из захвата стражников, но те лишь еще крепче ухватили её.

– Завтра в полдень… – добавил он. – Ты будешь казнена завтра в полдень.

– Умоляю, нет! – кричала она измученным и иссякшим голосом и продолжала попытки высвободиться из рук стражников.

Она дергала плечами в попытках освободиться. Кидалась вперед, но стражники крепко удерживали её. И тогда на-султан дал жест левой рукой стражникам, что все хорошо, и они могут отпустить её. Он был уверен, что она ему ничего не сделает, по крайней мере просто не успеет, ведь подле него стоят два личных стражника, кроме тех троих, что привели её, готовых защищать господина.

По его велению стражники отпустили женщину, и она сразу же бросилась к нему и встала на колени в нескольких шагах от его трона.

– Прошу, сжальтесь надо мной, – взмолилась она, убирая волосы на бок, чтобы её лицо было видно полностью.

Такие нежные губы, ровный острый носик, миндалевидные карие глаза и овальное лицо. Она была прекрасна и молода, но не моложе его жены, которой недавно исполнилось двадцать два.

Увидев её лицо, он сразу отвернулся, а она смотрела на него умоляющими глазами и раскаивающимся голосом просила не казнить её. Он же боролся с искушением взглянуть на эту прекрасную особу, к которой у него в сердце снова разгорелось бурное пламя чувств. От неё несло ужасным запахом. Несмотря на это, на-султан хотел броситься к ней, снять оковы, крепко обнять и поцеловать. Однако надо было потушить пожар, пока не стало поздно и сохранить семью и достоинство.

Собрав волю в кулак, на-султан посмотрел на неё и признался:

– Из-за ТЕБЯ, я чуть ли не совершил большую ошибку в своей жизни. Чуть не променял любимую жену и невинную дочь на тебя и твои чары… ВЕДЬМА! – последнее он произнес с презрением.

– Господин, сжалься надо мной, ибо я не намеревалась навредить тебе, – взмолилась ведьма, пытаясь сопровождать свои слова жестами для оправдания, но цепи на кандалах, связывающие её руки и ноги, ограничивали движения. Она не могла высоко поднять или широко размахнуть руки. И всё что она могла – это использовать ладони и обаяние. Даже несмотря на взъерошенные грязные волосы и измазанное лицо, она оставалась красивой, а её взгляд просто манил к себе молодого на-султана. – Да, я хотела получить власть, которая будет у тебя, – призналась она. – Но не желала твоей смерти… Никогда, – покачала она головой. – Я любл…

– И что же ты тогда замышляла? – на-султан резко прервал её.

– Единственным моим замыслом… было… зачать ребенка от вас, господин, – ведьма колебалась, но всё же призналась.

Но станет ли это веским доводом, чтобы этот её господин помиловал её? Ведь она знала, что на-султан, сидящий на дубовом троне, всегда мечтал о сыне, а его жена родила ему дочь. От этого признания, он резко наклонился в её сторону, не вставая из трона, упираясь ладонями о подлокотник. Посмотрев на неё с удивлением и тревогой, он подумал, не беременна ли она? Вслух же он так ничего и не ответил.

Пусть продолжает.

– Ни одна ведьма в Джоду, – продолжила она, – ни одна ведьма во всем Вартане не была рождена. Все они, до единой, были обучены и посвящены в наши ряды. Принести на свет ребенка – прирожденную ведьму, ИСТИННОРОЖДЁННУЮ ведьму – мечта многих из нас. Я давно об этом мечтала, но решила зачать от вас… только от вас. Наша обычная близость не давала желаемого результата… После свадьбы вы отдалились от меня, но я люблю вас и не хочу отпускать… Я соблазняла вас, зачаровывала вас и играла вашими чувствами, пытаясь зачать дочь…

– «И эта хочет дочь» – ворчливо подумал он и тут же мысленно отругал себя за такую неуместную реакцию.

Ведьма снова стихла. Её горло пересохло от жажды. Глотнув немного воздуха, она вновь заговорила:

– После разоблачения и заточения в темнице, мучимая голодом и жаждой, я поняла, что… – ведьма замешкалась. Ей было стыдно признаться в этом, ибо все ведьмы надеялись, что могущественнейшая из них сумеет преодолеть их недуг. – Я и раньше догадывалась, но… – она всё ещё не решалась завершить предложение, ведь от этого зависит её жизнь. – Господин, в темнице, я, думая, какое наказание… ждет меня, осознала, что жизнь мне дороже власти. Умоляю, не вели казнить меня, – решив утаить жалкую правду про себя, ведьма снова посмотрела на-султану в глаза.

– Хм… – ухмыльнулся он и вздохнул с облегчением. Поняв, что она не беременна, на-султан снова озадаченно нахмурился. – Тебя помиловать и отпустить?

Ведьма, потупившись, молчала. Ей было больно слышать язвительную ноту в голосе возлюбленного.

Стражники стояли на своих местах – непреклонные и невозмутимые, но готовые одним взмахом отсечь ведьме голову, при малейшем намеке на угрозу их господину или же по велению самого господина.

– Допустим, я отпущу тебя, и что тогда? – осведомился на-султан. – Ты пойдешь и зачнешь от другого, и что тогда? – повторил он с высоко поднятыми бровями и широко раскрытыми глазами. – На свет появится, как ты и сказала, «истинорожденная» ведьма? – теперь он нахмурился с подозрением. – Она, скорее всего, будет обладать силой куда больше твоей… и… и всех ведьм, вместе взятых?

Та посмотрела на него искоса из-под бровей. Её молчание означало согласие с его предположением.

– НЕТ! – покачал он головой. – Я не могу допустить этого. Опьянённая своими силами, возжелает власти, как это было давным-давно. Она непременно станет творить зло. Строить козни! Она станет нашим врагом… Врагом Рахшонзамина. А нам такой враг не ну-у-жен. – затянуто и негромко остерег он.

Услышав это, она злобно оскалилась, но потом быстро опустила голову, чтобы он не увидел это её выражение лица, и сильно ударила по полу. Цепи громко зазвенели. Стражники схватились за рукояти мечей и приняли боевую стойку.

– Завтра в полдень, ты будешь казнена! – резко объявил он приговор.

– Я БЕСПЛОДНА! – крикнула она, что было силы, смотря прямо в глаза господину. Увидев, что тот подозрительно скосил на неё взгляд, добавила с разочарованием и злобой, – Таков наш ведьмовской удел. Используя магию и колдовство долгое время, мы теряем способность зачать… понести ребенка. Мы не в силах это изменить.

С неизменным выражением, на-султан выпрямился, сидя на троне. Видя её измученное состояние, он отвел взгляд налево, и задумался над последним словом. Зачарованные или заколдованные, но всё же в его сердце были к ней чувства. Хоть он и пытался их подавить, в её присутствии они усиливали сопротивление. В этот самый момент они просто разбушевались. Его охватывала буря эмоций. Любовь и страсть, злоба и гнев, разочарование и сострадание нахлынули на него. Ему снова захотелось ринуться к ней и взять в свои объятия. Даже свою жену он не любит так сильно.

Странное это чувство – любовь. В его же случае – порочная любовь.

Внутренний голос говорил ему: «Казнь – не самое мудрое решение». Он был согласен с этим. Ведь для будущего правителя казнь заключенных не самый лучший способ подняться в глазах народа. Будет лучше, если бы его уважали, как милосердного вождя, а не боялись, как хладнокровного палача.

Большим и указательным пальцем правой руки он провел по своим щекам, на которых уже пару дней росла густая щетина. На-султан расслабился и снова откинулся на спинку трона, решив дать ведьме шанс заслужить помилование.

– Что ты… – указав на неё правой рукой, он замешкался, подбирая слова. – Что ты можешь предложить взамен своей жизни? – наконец-то спросил он.

Та, недолго думая, ответила:

– Никто и никогда не узнает о твоей измене жене.

На-султан громко усмехнулся и угрюмо возразил:

– Я сам ей признаюсь, когда на то выпадет удобный случай.

На-султан начал неодобрительно покачивать головой, а ведьма, смотря на его угрюмое лицо, поняла, что ему нужно нечто большее и правдивее. Она опустила голову и задумалась…

– Я покину город, господин, и обещаю, больше не использовать колдовство со злым умыслом, – заверила она.

– Ты покинешь не только Арруж! – воскликнул он. – Ты уберёшься со всего Ахоруна2! – он махнул правой рукой жестом, когда человеку велят выйти вон.

Ведьма согласно и радостно закивала короткими и быстрыми движениями. Стоя на коленях, она отошла на пару шагов назад, протирая грязными коленями пол. В её голове мелькнула радостная весть – мысль, что всё, дело сделано, и она может быть свободной. Но не тут-то было…

– Отпущу я тебя, и где гарантии, что ты сказала правду? – заметил на-султан с недоверчивым тоном. – Не-е-т, – протянул он. – Я все же не могу отпустить тебя просто так. Ради всеобщего блага, я брошу тебя гнить в темнице, – заключил он её приговор. – Уведите её.

Ведьма пришла в замешательство. Она попыталась подняться на ноги, и добавить что-нибудь ради своего помилования, но вместо этого она упала лицом вниз. Её черные растрепанные волосы скрыли её лицо и руки. Её спина выгнулась и резко дернулась в бок – словно судорога. Затем её голова слегка приподнялась – на одну ладонь от пола – и начала дрожать, дергаясь в стороны. Остальное тело было неподвижно.

Вскоре голова перестала дрожать, и медленно поднялась до одного локтя от пола. Волосы отступили чуть назад, и стали видны её кисти, закованные в серебряные кандалы. Через мгновение дрожь охватила их.

На-султан отклонился назад в своём троне, настороженный – брови его искривились, глаза чуть сжались, губы приоткрылись. Он был слегка напуган этим, и не знал, чего ожидать от этой ведьмы. Он засомневался в том, могут ли оковы и дальше подавлять её силы. Несколько лет назад он наблюдал за ведьмами в действии во время празднования Ситорамона в Шомабаде. Нигора тоже была там. Горделивая, уверенная и столь прекрасная, что затмевала всех женщин своей красотой. Там-то на-султан и влюбился в неё и, несмотря на свою грядущую свадьбу, он в тайне закрутил с ней роман. И вот к чему это привело.

Припадок ведьмы заставил на-султана опасаться нападения. Замерев в выжидании, он не отводил от неё глаз.

Стражники также были насторожены. Два личных стражника шагнули и встали перед своим господином, при этом, не закрывая ему обзор на происходящее с ведьмой. Два стражника, стоявших подле ведьмы, и один, что был сзади, обнажили на пол пяди свои мечи из ножен. Они знали, что серебряные кандалы, хоть и ослабили, но не обессилили ведьму. Потому они были готовы нанести удар по ней, если она что-нибудь учудит.

Та же всё ещё оставалась на холодном полу на четвереньках с дрожащими руками. Опущенные глаза покрылись мутной серой пеленой, мысли затемнели, точно их накрыли чёрной простыней, дыхание замедлилось. Этот припадок заставил её думать об одном, и тогда она вспомнила…

Дрожь в руках прекратилась, и она ими убрала волосы с лица, чтобы взглянуть на возлюбленного. Посмотреть прямо в глаза, и сказать тем же нежным мягким голосом, которым она соблазняла и ласкала его в постели:

– Мой дорогой господин, я сделаю вам три предсказания… Пророчество о будущем, ради своей жизни и свободы. Предсказания, которые важны как для вас и вашего народа, так и для всего Вартана.

– Так ты еще и провидица? – недоверчиво спросил он, облокотившись на левый подлокотник трона.

– Не каждая ведьма способна на предсказания, мой дорогой господин, – сообщила она тем же нежным голосом. – Заверяю вас, что ведьмины предсказания скорее сбываются, чем не…

– И что же ты мне предскажешь, Арогин? – ухмыльнулся он, а ведьма изумилась от услышанного имени. – Да-да! Отныне твоё имя будет произноситься в обратном порядке. Имена всех ведьм в Ахоруне отныне будут произноситься наоборот! – заявил он.

– Как вам… – хотела было согласиться в утеху господину ради свободы, но не успела договорить.

– Ты предскажешь мне любовь, богатство и власть, которые у меня уже есть? – саркастично перебил он.

С холодного пола ведьма встала на колени, гордо выпрямив спину. Затем её голова наклонилась направо, и начало отклонятся назад. Её карие глаза так же закатились вверх – это заметили все. По её спине пробежал холодок. На-султан и стража были в ожидании. Голова ведьмы медленно очертила круг. Волосы, упав, скрыли лицо. Через прорехи в волосах было видно, как серая пелена снова накрыла глаза ведьмы и её замутненный взгляд направился куда-то в сторону от стражника, стоявшего слева от на-султана.

– «У неё и в правду видение», – понял на-султан. – «Но что же она видит?»

Там за пеленой ведьма видела, как свет погружается в объятия тьмы и мир окутывает пламя, зеленое искрящееся пламя… И он с тёмным силуэтом и огненными зелёными глазами стоит над мертвецами, поглощая их души… Этот сон, кошмар она впервые увидела в темнице и пришла в ужас… первобытный ужас.

Сначала они услышали тяжелый вздох, а потом ведьма заговорила грубым низким голосом пожилой и дряхлой женщины:

– Грядёт пламя… Грядёт тьма… Грядёт властелин! – последнее слово она протянула на вздохе и камнем рухнула и ударилась лицом об пол. Закованные руки оставались под ней и некоторое время она не шевелилась.

На-султан, сидя на троне, наклонился так сильно вперед и влево, что мог удариться головой о подлокотник трона, его взгляд тревожно устремился к Арогин.

Ведьма всё не шевелилась.

Он занервничал, даже заволновался – это было заметно потому, как он тёр большой палец правой руки о внутреннюю часть указательного. Он нервничал, потому что хотел получить ответы. Неужели эти слова и есть те три предсказания? Что они значат?

На-султан кивнул стражнику слева от ведьмы проверить, жива ли она вообще?

Смуглый стражник в медной кольчужной рубашке поверх белой туники и черных шаровар, заправленных в расшитые галоши, подошел к ней, нагнулся, протягивая левую руку до её правого плеча с целью убрать волосы с плеч, протянуть пальцы к шее и прощупать пульс. Так можно было удостовериться, жива она или нет. Не успев стражник коснуться её плеча, ведьма сделала жадный глоток воздуха. Оттолкнувшись руками, села на пол с согнутыми коленями – правое колено поднято вверх. Арогин привалилась на левую руку, которая в полусогнутом положении едва удерживала измождённую женщину. Из последних сил всё же она держалась, делая глубокие вздохи.

Стражник отошел на прежнее место. Их господин, упиравшись руками о колени и наклонившись, вопросительно посмотрел на исхудавшую ведьму. Он ждал, продолжит ли она говорить? Даст ли объяснения или все ещё будет жадно глотать воздух?

Ему не пришлось ждать долго. И минуты не прошло, как ведьма пришла в себя. Она протерла кисти. Осмотрела свои серебряные кандалы на запястьях – они были на месте. И в какой-то степени она была этому рада. Затем убрала волосы с лица за правое ухо. Огляделась и медленно подняла свои карие глаза на возлюбленного на троне. Задышала ровно, спокойно и таким же голос сказала:

– В темнице у меня было видение, и оно повторилось только что. Голод, жажда, сырость… крысы… и мысли о свободе заставили меня забыть и не придавать этому видению значения. Но оно повторилось… и оно ужасное, мой господин. Леденящее… Оно разрушительно, и оно о тьме, кроющейся в пламени огня, – почти нараспев и словно боготворя проговорила она, произнеся последнее шепотом.

В её глазах таился ужас и отражался страх. Едва заметно, но она всё-таки дрожала. Она боялась, до жути боялась, но не казни, а того, что грядёт. Она также была озадачена тем, прислушается ли на-султан к её словам.

Нет. Скорее всего нет. Ведь она знает его уже достаточно хорошо и знает, что он не склонен верить всяким предсказаниям. Тем не менее сегодня он впервые стал свидетелем того, как у кого-то случается приступ видения. И по его виду, он хотел узнать больше, он был заинтригован, жаждал получить объяснения.

– Дорогой господин, позволь мне… – умоляющим тоном заговорила Арогин, но не успела договорить, так как на-султан коротко махнул левой рукой, что означало его согласие. – Мой дорогой господин, – продолжила она. – Ты и твой народ исповедуете единобожие и призываете другие народы к этому. Правое дело, коль считаешь таковым. Но через многие года на свет появится тот, кого примут за Бога. И он поведет их против людской веры…

– За БОГА?! – возмущенно встал на-султан с трона. – Скажи мне, когда и кто его мать, и я или мои потомки найдут её и убьют до его зачатия! – громко потребовал на-султан.

– Разве я сказала, что он будет рожден? – с упрёком в голосе спросила она, смотря прямо ему в глаза. – Он появится на свет! – величественно воскликнула она. – Снизойдет с небес… – вознесла руки над головой, – в наш мир… – медленно опустила их вниз, – в облике, похожем на человека… – указала на стражника, и на-султан возмущенно посмотрел на того. Стражник растерялся в недоумении. На-султан же вернул ещё более возмущенный и нахмуренный взгляд на ведьму, которая продолжала, – и захочет править этим миром в обличии Бога.

На-султан вздохнул и озадаченно спросил тихим обескураженным голосом:

– А кто же он снизошедший с небес, если не Бог?

– Нет, – покачала головой Арогин.

– Разве не Бог живет на небесах? – усомнился он.

– Оно придет в этот мир… Зло, – уточнила она. – И твоя вера… твоя вера должна быть крепка. НЕПОКОЛЕБИМА! Ибо только она придаст сил империи, созданию которого твой наследник положит начало…

На-султан снова сел на трон, в недоумении откинувшись на спинку. Его хмурое лицо сменилось задумчивым выражением. Не дав прямого ответа, Арогин запутала все его мысли: «Наследник? Но ведь…» – и дальше он продолжил вслух:

– У меня нет наследника, только дочь и…

– Послушай тогда моё второе предсказание… – заявила она, посмотрев ему прямо в озадаченные глаза. Однако Арогин также заметила по его опустившимся плечам, расслабленным рукам облегчение, объяснение к которому было одно – на-султан подумал, что у него в будущем будет сын. Однако её слова огорчат надежды на-султана. – Когда твоя дочь достигнет возраста для замужества, у тебя будут просить её руки много знатных и богатых лиц…

– И я выдам её достойному из них! – гордо вставил на-султан.

– Вот именно! – громко воскликнула та, и после короткой паузы спросила, чем удивила на-султана, – Ты любишь свою дочь?

– Разумеется, люблю! Она всё для меня.

– Всё, да не всё… – насмешливо упрекнула Арогин.

Брови на-султана опустились и сошлись на переносице, губы расширились, чуть приоткрыв рот – он не обрадовался данному упреку ведьмы, и хотел что-то возразить, но ведьма продолжила:

– Никто из них не будет любить её, – заявила она. – Все они будут бороться за её руку ради трона твоего и богатства, стоящее за ним… и наследуемой власти. Дочь же твоя не познает любви от мужа и его страсти к ней, если вы, господин, выдадите её, как вы и сказали, достойному из них.

– И как же мне поступить тогда? Я желаю своей дочке быть любимой так же, как и её мать любима мною, – уважительно промолвил он. Это уважение было проявлено по отношению к Арогин. Сам удивляясь тому, он осознал, что спросил совета у ведьмы. Уму непостижимо!

У ведьмы!

– Выдать за недостойного, по мнению других, который попросит руки не ради трона твоего, а ради любви.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду под «недостойным, по мнению других»?

На лице у Арогин вырезалась слабая ухмылка.

– А вот и моё третье предсказание, и предупреждение, – она остерегающе подняла палец. – Руки твоей любимой дочери попросит тот, кто сможет дать тебе то, что для тебя станет дороже всего. И не дай ему погибнуть в боях грядущих, ибо только его наследие будет в силах противостоять тому, что грядет.

В этот момент в мыслях на-султана кружили только эти слова: «станет дороже всего». Он недоумевал, не понимал, что она этим хочет сказать?

– Что ты ОПЯТЬ имела в виду? – громко, почти крича, задал он ей этот вопрос. – Ведь я уже… – он остановился на полуслове и начал дышать тихо и ровно, чтобы успокоиться. – Я люблю свою жену и дочь, – договорил он, отведя глаз с ведьмы.

Под спокойной маской на-султан был раздражен самим собой за эту ложь. Разве любящий свою жену изменит ей?

Он задумался о том, чтобы признаться жене во всём. Он любит свою жену, но эта ведьма просто вскружила ему голову. Он знал, что Арогин ведьма, но не знал её намерений. Это снова начинало злить его. Он многозначительно посмотрел на ведьму и думал, как с ней поступить. А её предсказания и собаке не нужны. Пустые слова, чтобы выкупить свободу.

На-султан и ведьма смотрели друг другу в глаза. Когда-то в их взгляде полыхало пламя любви, а теперь у одного в глазах отражалась разочарование и ненависть, а у другой ожидание снисхождения.

– Я сделала вам три предсказания, мой дорогой господин, – заговорила ведьма, стоявшая на коленях. – Как и обещала. Время даст вам ответы на вопросы, которые сейчас возникают у вас в голове. Пощадите мне жизнь. Отпустите меня, и я уеду в Джоду, и больше никогда не буду посягать на вашу власть. Умоляю, помилуйте, господин.

На-султан всё молчал. Он наклонил голову – точнее она невольно рухнула на его левую руку от тяжести запутанных мыслей, и не обращал внимания на мольбы ведьмы.

Он думал:

– «Сначала она пыталась охмурить меня, женить на себе. Замышляла недоброе против жены моей… И всё, чтобы зачать какую-то там «истинную ведьму»? Хм-м… А теперь она пытается обдурить меня и откупиться странными предсказаниями? Шарлатанка!»

И в правду странные предсказания – то она пророчит о грядущей тьме, то говорит о замужестве его дочери, которой и месяца нет от роду, и про наследника… Всё это не складывалось у него в голове. На-султан обдумывал слова ведьмы, пытаясь дать им хоть какой-то смысл, но сейчас он был растерян, и не в состоянии здраво мыслить.

– «Время, – вспомнил он, – она сказала, время даст мне ответы… что ж поживем, увидим. А сейчас нужно избавиться от этой ведьмы».

– С глаз долой! – пробормотал на-султан, бросив на неё взгляд. – Убирайся! – громче велел он. – Прочь из султаната!

Ведьма, стоявшая на четвереньках, отшагнула назад. Её поза, движения и растрепанные волосы напоминали лохматого неуклюжего медведя, отползающего назад, испуганного охотником. Она была не уверена и боялась… Но, когда на-султан ещё раз крикнул «прочь» и махнул ей рукой, она быстро отползла на четвереньках от стражников.

Стоявший сзади неё стражник отшагнул вправо и повернулся, чтобы та не столкнулась с ним.

У дверей Арогин резким движением захотела встать и побежать, но через шаг обессиленная ведьма споткнулась на ровном месте и упала на колено. Невзирая на боль, снова встала и побежала изо всех сил неуклюжими короткими шагами. Выбежав в коридор, свернула направо и скрылась с глаз.

Как только это произошло, послышался грохот и глухой звон цепей, ударившихся об мягкий ковер в коридоре. На-султан закатил глаза, покачал головой и указывая правой рукой в сторону двери, приказал:

– Снимите с неё цепи.

Последний стражник, поклонившись, пошел исполнять приказ.

Он вышел в коридор, повернулся и увидел пытающуюся встать Арогин. Он заметил замешательство в её движениях, когда та пыталась освободиться от цепей, и также стыд в её глазах. Он позволил себе усмехнуться. Ведь её закованную отпустили, а она побежала сломя голову, вместо того чтобы, сначала, попросить снять с неё кандалы.

Освободив её от цепей, он шепнул ей «иди», та с благодарностью взглянув на него, побежала прочь.

Стражник вернулся в зал, держа цепи в левой руке, и склонил голову, прижав правую руку к сердцу, в знак выполнения приказа. На-султан кивнул в ответ и продолжил обдумывать произошедшее событие и принятое решение:

– «… нет, все же я не могу доверять этой ведьме, несмотря на её мольбы и предсказания. Я не могу позволить, чтобы другая ведьма также попыталась свершить то, что пыталась эта. Нужно принять именно такое решение. Оно будет правильным».

Закончив размышления, он одобрительно для себя покачал головой, а затем решительно посмотрел на троих стражников, что привели ведьму – именно они и разоблачили её.

– Для вас троих у меня есть важное поручение, – он подозвал их к себе. – Однако сейчас мы должны готовиться к приезду падишаха Нодира и моего отца…

Получив указания, трое стражников покинули зал, где остались на-султан и два личных стражника. Он то поглядывал на того, что слева, почесывая затылок правой рукой, то на того, что справа. Им вновь овладело чувство вины перед женой.

Терзаемый совестью, он встал с трона и подошел к стражнику слева. Он положил руку ему на плечо, посмотрел в глаза, кивнул, и не убирая руку с его плеча, посмотрел на второго.

– Можете отдохнуть, – кивнул он также второму. – Я хочу побыть один.

Стражники повиновались и удалились.

На-султан снова вышел на балкон. Подошел к балюстраде. Посмотрел вниз на спящий город и почувствовал его умиротворение, которое так было ему необходимо. У него на душе снова разбушевались разные чувства, а вот на улицах Арружа царили тишина и покой…

* * *

«Во всём Зебистане число жертв не превышает пяти сотен, но десятки, сотни тысяч сгинули от Зелёной хвори во всём Ахоруне».

Хранители знаний: «Исследования Зелёной хвори»

Ранним утром за приоткрытым окном пели соловьи, а воробьи им подпевали. Зарина с наслаждением слушала их песнь. Она раскладывала глиняные чаши на деревянный поднос и тихо повторяла про себя их мотив. На кухонном очаге у неё уже была готовая овсяная каша – любимая каша её мужа и сыновей, которые в ожидании сидели за кухонным столом. Правда старший сын ещё не спустился.

Кухня была просторной с арочным проёмом посередине и без дверей. Стены кухни, как и всего первого этажа, возведены из каменных кирпичей и отделаны штукатуркой из раствора глины, песка и гашенной извести. В некоторых комнатах стены покрашены в неярко зеленый цвет. Другие – в коричневый. Арочный проём с углами обшит деревянными панелями с вырезанной в них виноградной лозой. С обеих сторон этого проёма ствол вырезанной лозы рос, стремясь вверх и на высоте двух газов склонялся во внутреннюю часть проёма и, сформировав небольшой узел, вновь устремлялся вверх. В дуге арки уже распускались листья виноградной лозы. Углы стен и потолков кухни также обшиты узловатыми деревянными панелями с вырезанными виноградными лозами.

Стена напротив арки обустроена кухонной мебелью из светлого и темного лакированного дерева. В этой стене было также два больших окна, между которыми располагались четыре светлых верхних ящиков. Вытяжная труба кухонного очага, вделанная в выступающую стену, уходит под эти ящики и выходила наружу. Рядом с левым окном стоял высокий буфет с арочными стёклами на дверцах.

Посередине правой стены была резная дверь. Она ведёт в столовую комнату, где их семья в основном ужинает или принимает близких гостей. Завтракать же они любят за столом, что стоит у стены слева. На этой стене висит большое серое сюзане со светло-зелёной и голубой вышивкой. Напротив висит гобелен ручной работы арружских мастеров, на котором изображен орел, спящий под тенью дикого виноградного дерева.

Ножки кухонного стола выполнены с округленными и овальными очертаниями. На их верхних квадратных опорах вырезаны ветки виноградной лозы, плавно переходящие к округленным углам стола, а от них ветки уже стремились к центру стола, где росли большие вырезанные листья. В их центре была гроздь винограда с большими глубоко вырезанными и выпуклыми дольками. Сам стол сделан из темного ореха и не накрыт скатертью.

Стулья выполнены из того же дерева, но отполированы светлым лаком. Их ножки и бока напоминают витиеватый ствол винограда. Впрочем, у всей кухонной мебели были те или иные элементы винограда.

Аъзам пил чай с клубничным вареньем, а Рауф – его младший сын, намазывал варенье на кулчу. Послышались шаги, быстро спускающиеся с лестницы. Аъзам чуть отклонил голову и, заметив старшего сына, пришёл в недоумение.

– Доброе утро, отец! – бодро поприветствовал старший сын, войдя на кухню. – Привет, малец, – он улыбнулся младшему брату. – Доброе утро, матушка, – он подошёл к матери и поцеловал её за левую щеку.

Юноша принюхался к сваренной каше, которую его мать уже накладывала в три чаши с золотистым ватным узором на внешней стороне.

– Доброе утро, Азим, – ответил ему отец, не отводя с него изучающий взгляд.

Рауф с полным ртом кивнул брату и взялся за новый кусок кулчи.

– Садись за стол, – улыбнулась Зарина старшему сыну. Она поставила чаши с кашей на поднос и подошла к столу.

Аъзам положил пиалу и повернул голову в сторону Азима, который почему-то не стал садиться за стол.

– Почему ты в этой одежде? – наконец спросил отец, указывая на грязные порванные коричневатые шаровары и серую тунику с несколькими дырами.

– Сегодня я иду помогать на поле, – тем же бодрым голосом ответил Азим. – Ах, да! – вспомнил он. – Матушка, простите. Я не буду завтракать.

Мать подняла на него вопросительный взгляд. Она уже поставила возле мужа и младшего сына по чаше с кашей, посередине которого она добавила по ложке вишневого варенья. Аъзам поблагодарил её кивком и тоже скосил недоумевающий взгляд на старшего сына. Зарина уже держала в руках третью, предназначенную для Азима.

– Сегодня Рашид-ака приготовит свою знаменитую стряпню из картошки и лука. М-м-м… и мне захотелось этой… стряпни, – с улыбкой сообщил Азим.

Младший брат приступил к поеданию каши, не особо уделяя внимания на разговор старших.

– Что ж… – вздохнула мать, – я поем вместо тебя.

Она прошла мимо него, погладив его по левой руке выше локтя. Поставила миску на стол у своего места. Затем она подошла к нижним ящикам и положила деревянный поднос на столешницу.

– Я схожу, умоюсь и сразу же пойду на поле, – сказал юноша, направляясь к парадной двери.

Провожая сына игривым взглядом, Аъзам обратился к жене с шутливым тоном в голосе:

– А может он только ради этой стряпни и идёт на поле? А-а сынок?!

Все усмехнулись, а юноша, уловив сарказм отца, коротко засмеялся и добавил:

– И ради рассказов Рахмона-ака3.

– Азим! – позвал его по имени отец уже серьёзным тоном. – Побрейся! Ты уже, которую неделю ходишь так. Борода не к лицу юноше твоего возраста, – тон Аъзама не был категоричным, но юноша знал, что возражать не стоит.

– Да, отец, – смиренно ответил Азим и вышел из дому во двор…

– Да уж, что и умеет делать этот старик Рахмон, так это рассказывать всякие небылицы, – пробормотал Аъзам, начиная есть свой завтрак.

Он так же похлопал по плечу своего младшего сына, Рауфа, с улыбкой на лице, и пожелал сидящим за столом приятного аппетита.

– Чем тебе не угодила его борода? – спросила Зарина с лёгкой улыбкой, хотя сама прекрасно знала ответ.

– Всё ещё грустишь из-за третьего места? – подмигнув жене, Аъзам обратился к Рауфу, который не поднимал озадаченный взгляд с чаши.

– Я упустил шанс попасть в сборную султана, – пробубнил Рауф.

– У тебя будет шанс в следующем году, солнце моё, – подбодрила Зарина.

Рауф коротко кивнул и опустошил свою чашу, вытерев остатки каши куском кулчи. Аъзам сделал то же самое. Он поставил чашу справа от себя и решительно посмотрел на жену.

– Я решил устроить «утренний плов» в день рождения Азима. Ему исполнится восемнадцать лет, и я хочу предложить ему пойти ко мне на рынок. Раньше он не проявлял интереса к моей работе, но за последний год он много помогал мне. Я решил обучить его торговому ремеслу. Пусть помогает мне вести дела на рынках Ангурана, как мой старший сын и наследник. – Он посмотрел на Рауфа и протянул ему свою пустую чашу. – Убери со стола, сынок и поблагодари мать.

– Спасибо. Было очень вкусно, – мальчишка встал, взяв пустые чаши он положил их в каменную раковину у окна.

– Это хорошее решение, – согласилась Зарина с мужем. – И надо бы подумать о его женитьбе, – предложила она.

– Да, надо, – согласился Аъзам. – Кстати, Зарина – его осенило, – может, позовешь на именины двоюродных племянниц своей тёти? Они ведь должны быть ровесницами Азима?

– Да. Одной из них этой осенью будет восемнадцать, другой зимой будет семнадцать, – прояснила Зарина. Но мой дорогой, – многозначительно протянула она. – Я некоторое время думала о женитьбе нашего сына, и решила… – она не уверенно посмотрела на Рауфа. – Солнце моё, я сама помою посуду. Приберись, пожалуйста, в сарае и конюшне.

Зарина намеренно отправила младшего сына к хозяйственным помещениям, чтобы он случайно не подслушал их разговор. Как только Рауф удалился, они начали обсуждать решение Зарины и завершать завтрак…

В это время Азим направлялся к дворовой бане с тремя дверями. На этих дверях также изящно вырезаны виноградные лозы. Сам по себе, виноград – это символ Ангурана. Отчего и происходит название столицы Ахоруна. Более двух с половиной тысяч лет назад на месте этого города рос дикий виноград, который всё еще можно встретить в некоторых больших садах. Кочевым племенам, покинувшим города Далеких предков, полюбились эти дивные ягоды. Они остались здесь и со временем обосновали султанат, состоящий из четырёх больших городов и нескольких деревень.

К тому же виноградная лоза считается в этих краях признаком достатка семьи, и чем её больше, тем богаче являлась та или иная семья. Лозу вырезали искусные мастера на дверях, стенах, оконных рамах, колоннах, на мебели, и где только душе заказчика угодно.

Утро только начиналось. Прохладный ветерок ласково трепетал листья деревьев, росших в их дворе. Азиму с детства нравилось по утрам слушать шелест листьев. Рассветное солнце было бледно-жёлтым. Оно встало пока на одну десятую своего диска. В Ахоруне, как и во всём Рахшонзамине, время измеряют по расположению солнца и обозначают соями. Как и в часе, в одной сое есть шестьдесят минут, а сутки длятся двадцать две сои.

Статный юноша со слегка кудрявыми чёрными волосами и синими глазами направился по дорожке, вымощенной камнями, в умывальную комнату дворовой бани. Он действительно оброс, так как он не брился уже которую неделю, а то и месяц. В длину его борода составляла длину его большого пальца. Однако она не была густой и жесткой, как у отца. Она недавно начала расти у него и была редкой и шелковистой, скорее напоминая юношеское подражание мужской зрелости. Так Азим хотел, чтобы друзья и все, с кем он водится, принимали его за мужчину, а не за мальчонка, который вопреки отцовским наказаниям действует по-своему.

Так принято в Ахоруне: до восемнадцати лет ты считаешься ребенком; тебе дозволены любые капризы. После восемнадцати лет ты считаешься взрослым и учишься ответственности. На тебя возлагается часть бремени содержания семьи или вся, если родители преклонного возраста. При этом, бороду позволено ставить, когда мужчина становится отцом. Если тебе пятьдесят и ты бездетный, с длинной бородой тебя никто не примет всерьёз.

«Строгие правила – залог развития общества и государства», так говорили былые султаны.

Дворовая баня возведена вдоль правой стены от дома – частично из камня и дерева. Умывальная комната была первой из трёх. Азим вошел туда, прикрыв дверь наполовину, чтобы утренний свет хоть немного осветил темное прохладное помещение. В этой умывальне на каждом углу висели подсвечники с зеркалом для отражения света. Юноша зажег только две свечи – те, которые осветили бы ему раковину, подвесные ящики с инструментами гигиены и зеркало, чтобы он смог видеть свое отражение ясно.

С левого ящика Азим достал опасную бритву из бычьего ребра. Лезвие было хорошо заточено и одним нелепым или неуклюжим движением можно было легко глубоко порезаться. Юноша вспенил мыло в чашке, обмазал своё лицо и уставился на бритву. Он пока не умел хорошо бриться, хотя отец не раз показывал, как надо держать бритву. Для уверенности Азим зажег еще одну свечу, которую достал из правого верхнего ящика, и поставил на столешницу возле раковины. Теперь он мог отчетливо видеть свое отражение. Он закрыл пробкой каменную раковину и открыл медный краник, чтобы вода наполнила её до нужного объема. Вода текла через медные трубы из бочки, что установлена над баней. Они наполняют её дождевой водой и добавляют горный кварц для очистки. Летом же бочку наполняют речной водой.

Посмотрев на себя после бритья, Азим с улыбкой вспомнил дядю Адхама4 – старшего брата отца.

– «Ну надо же! Совсем другой человек», – сказал бы он сейчас, а вот его отец место слов чаще использует взгляд – одобрительный или укоризненный, последнего боялись не только сыновья Аъзама, но и его подчинённые.

Положив все на свои места, Азим потушил свечи, вышел из умывальни. Расправив тунику, он пошел к старой грузовой повозке, запряженной двумя лошадями. Она нужна ему, чтобы пополнить семейные запасы продовольствия. Повозка стояла у ворот. На её левом борту висел распашной камзол с короткими расшитыми рукавами, подолом и воротом.

– Хочешь со мной?! – спросил Азим, надевая грязный камзол у брата, который расчесывал отцовского коня в конюшне напротив бани.

Конюшня, амбар, сарай и другие хозяйственные сооружения стоят в ряд слева от дома. До них от ворот двадцать шагов, и тянутся они до самой середины двора. Позади дома до дальней стены у них сад и огород, где Зарина ведёт свое собственное маленькое хозяйство. Она выращивает фруктовые деревья, из числа яблони, абрикоса, хурмы, персиков, а также кукурузу и подсолнух, из которого сама делает масло.

Конечно же, не обошлось и без виноградника! Виноградные лозы привязаны к семи деревянным резным колоннам, которые на высоте трех газов изгибались в изящные арки. По ним ветки распространились точно паутина, раскидывая свои листья. Под перголой у стены расположен большой топчан, на котором их семейство частенько любило принимать гостей и обедать в приятные солнечные дни.

– У меня тренировка, – ответил Рауф и пошёл за сеном для лошадей.

Азим промолчал и направился к рабочим лошадям, чтобы вывезти их из стойла. Его брат с шести лет занимается борьбой и преуспевает в этом. Последние два года Рауф пытается попасть в сборную султана. Азим же никогда не проявлял интереса ни к борьбе, ни к другим видам спорта, где нужно махать кулаками и ногами. Юноша ни разу ни с кем не дрался, а точнее не давал сдачу. Он предпочитал улаживать конфликт словами, из-за чего пару раз возвращался домой с синяками или разбитой губой. Даже Рауф, несмотря на разницу в возрасте и росте, может легко сбить Азима с ног и повалить его на лопатки. Потому Азим не стал настаивать. Он запряг лошадей в повозку и пошёл к воротам. Открыв ворота, Азим вернулся за лошадьми. Он взял их за вожжи и вывел повозку за ворота. Затем юноша вернулся, чтобы закрыть ворота. Азим толкнул сначала одну створку – та встала на прежнее место, и с опущенной головой пошел ко второй. Подводя вторую створку к первой, Азим поднял голову прежде, чем закрыть её. Он заметил отца, стоявшего у порога. По его сдержанной улыбке Азим понял, что отец рад тому, что сын послушался.

– Удачного дня! – громко пожелал Аъзам.

– Спасибо! До вечера! – Азим с улыбкой махнул правой рукой и закрыл вторую створку. Он сел на повозку и поехал на поле…

Запах той самой стряпни робко коснулся носа юноша, а его пустой желудок уже искушал её вкус.

Прибыв на поле, Азим оставил повозку рядом с другими телегами и повозками, отпряг лошадей и отвёл их к коновязи, которая представляла собой жердь с опорами, пригвожденную к стволам двух тутовников, растущих в сорока шагах друг от друга. Это прогалина служит стоянкой телег и отдыха лошадей. Рабочие, приезжающие на поле на лошадях, привозят с собой сено – они не дают лошадям пастись, дабы те не пожрали урожай, и ведро, которое они наполняют водой из маленькой речки.

Азим также позаботился привезти сено в телеге. Он выгрузил его перед лошадьми и взял ведро, чтобы наполнить её водой. Когда он направился к ближайшему берегу ручья, его желудок предательски заурчал. Подавшись чувству голода, Азим сменил направление и пошёл в сторону небольшой прогалины в двадцати газах от коновязи, окружённой дубами и тутовниками.

– … на запад и северо-запад от Арружа дальше, чем на семь, восемь фарсангов ходить нельзя, – донёсся до Азима негромкий остерегающий голос Рахмона-ака.

Азим увидел пять рабочих, собравшихся вокруг старика. Юноша понял, что тот снова рассказывает свои сказки. Он ускорил шаг, подумав, что, возможно, мог, пропустить что-нибудь интересное…

– Поэтому, если вы решили или решите поехать в Сирод или Эрод, лучше поехать туда северо-восточным путём, через верховье Гулоба, – продолжал Рахмон-ака. – Так вы ещё и увидите Виндол… И к тому же никто не украдёт вашу д…

– Надеюсь, я не упустил самое интересное? – с улыбкой спросил подкравшийся Азим. Так он привлёк внимание любознательных слушателей на себя.

Начались приветствия, крепкие рукопожатия и дружеские объятия. Один даже двумя руками похлопал его по спине.

Крестьяне, слушавшие старика Рахмона, собрались в кольцо, которое замыкал сам рассказчик. Он сидел, прислонившись о ствол старого тута на краю склона в неглубокий овраг, где протекал ручей. Старик был одет в тёмно-синюю рубашку с вышитым геометрическим орнаментом на рукавах и плечах. Рубашка заправлена в серые шаровары. На поясе повязан серый платок с тёмно-синим растительным узором. Круглая бархатно-серая тюбетейка скрывала его лысеющую макушку. Свои хлопковые сапоги он снял и аккуратно положил справа от себя, у криво выглядывавшего из земли корня. Слева, в шаге от него, где редела трава, лежала кучка шелухи лука и кожуры картофеля, а на кучке лежал нож с рукояткой из отлакированного бараньего рожка.

Худощавый старик на поле помогал Рашиду с приготовлением еды. Рассказчик, как его иногда называли, выполнял и другие его поручения.

На этой прогалине они обустроили свою уличную кухню, состоящую из нескольких казанов с подказанниками и одним большим столом для нарезки. Ели же рабочие ближе склону, на поляне, поросшей низкой травой.

Маленький муравей, смело бегущий по руке Рахмона, взобрался на его короткий рукав и через плечо присоединился к другим муравьям, поднимающимся по невысокому стволу тута. Рахмон и вовсе не обращал не него внимания, ибо он наставлял и предупреждал слушающих. Однако его внезапно прервали непочтительным образом, но он не обижался. Рахмон привык. Пока его слушатели приветствовали друга, воспоминание нахлынуло на старика и полностью погрузило в тот самый момент, когда увиденное и услышанное до смерти напугало его. Много лет назад лишь от одного далёкого вида того, что манило к себе, он окоченел от страха и еле удрал. С тех пор Рахмон призывал всех воздержаться от путешествия в Фарод через пустыню Эрг.

– Доброе утро, Рахмон-ака, – Азим протянул руку к старику, но тот не слышал юношу и, казалось, не замечал – старик смотрел куда-то вниз и тот страх, навеянный воспоминаниями, отражался в его серых глазах. – Рахмон-ака? – подозрительно позвал Азим, коснувшись его плеча.

– А, Азим! – придя в себя, улыбнулся старик.

– Как вы поживаете? Что вы рассказывали? Ничего интересного не упустил? – с бодрым любопытством спросил Азим.

– Да вот Идрис решил наведаться к родственникам в Эрод, поэтому Рахмон-ака советовал ему ехать северо-восточным трактом, – поведал Дамир, когда старик только хотел раскрыть рот. Этот крепкий, высокий рабочий юноша на три года старше Азима.

– А разве Эрод не к северо-западу от Катрона5? – недоумевал Азим.

– В Виндоле с путников, держащих путь в Эрод или Сирод, берут проезжую пошлину. Сколько она стоит, Рахмон-ака? – поинтересовался Идрис – юноша на пол головы ниже Азима и с квадратным лицом и черными волосами под зелёной круглой тюбетейкой и коричневым растительным узором и в коричневом рабочем одеянии.

– В Виндоле я был чуть больше тридцати лет назад. Тогда проезжая пошлина стоила три серебряных монет, – вспомнив, ответил Рахмон.

– За столько лет пошлина могла вырасти, – заметил Дамир.

– Это же вымогательство! – возмутился Идрис. – Я же не с торговым караваном еду туда… Как насчёт Эрга? Почему никто не едет в Фарод через пустыню?

– НЕТ! – неожиданно крикнул Рахмон, но из его уст вырвался лишь громкий старческий хрип. – Что я вам говорил?! – старик огрел юношей перед собой порицательным взглядом.

– Но почему? – недоумевал Идрис. – Так ведь ближе.

– Это запрещено «странным законом», – негромко ответил Рахмон.

– Чем? – усмехнулся другой юноша с флейтой на поясе и надменным взглядом.

– В пустыню запрещено ходить Байзо и Зухуром6, – добавил Рахмон, но его слова не внесли ясности недоверчивым юношам.

– Кто они такие? – в один голос спросили Идрис и Хуршед – тот самый юноша с флейтой и каштановыми волосами.

Нынешнее поколение не может назвать и трёх предыдущих султанов. Что с них про тех, кто правил тысячи лет назад? Покачав головой, Рахмон хотел ответить, но услышав свист Рашида, юноша оставили старика и начали накрывать большую скатерть на поляне для завтрака. Вздохнув с тоской, Рахмон опустил глаза и ушёл в себя.

– Только не через пустыню, – его едва отличимый голос заставил Азима задержаться.

Юноша встал в нескольких шагах и внимательно посмотрел на старика, который что-то бубнил себе под нос.

– …Ты бы ему помог… Он голоден…

– Азим! – позвал Идрис, и юноша пошёл на зов друга.

– Зачем тебе в Эрод? – поинтересовался Азим.

– У меня там двоюродные братья и сёстры. От них пришло письмо, что моя пожилая тётя – сестра матери моей – пребывает не в самом лучшем здравии и, опасаясь худшего, они желают собрать всех родственников в «день Эрода», – понурившись ответил Идрис.

Друзья сразу же поддержали Идриса и подбодрили его разными шутками. Раздался громкий смех молодых ребят. Настроение Идриса приподнялось, а про старика Рахмона и вовсе позабыли. Тот в этот момент словно оцепенел и едва заметно дрожал. Тень набросилась на его лицо. Заблудшие серые глаза смотрели будто в никуда. На самом же деле, перед его взором стоял тот самый ужас… Он… Рахмон не забыл его…

Неважно, как далеко ты убежишь, такое вряд ли забудешь.

Подрагивая у кряжистого ствола, никому не слышно, Рахмон подпевал его песню:

…Отдалили меня от той пищи лакомой,

И не испробовать мне больше той любимой…

– Пища готова! – крикнул Рашид. Вытерев руки о полотенце, староста, а по совместительству и повар со слегка выступающим животом, тем же полотенцем махал рабочим своими округлыми, но крепкими, руками. Прожитые шестьдесят с лишним лет никак не сказались на его широких плечах и среднем росте.

Придя в себя, словно очнувшись от долгого забвения, Рахмон встал через колено, упираясь об корень. Убрав ножик за пояс, он мерным шагом пошёл к повару.

– Ох уж эта его стряпня, – вздохнул Дамир.

Не то чтобы ему не нравилось то, что Рашид частенько готовил для рабочих – разумеется в восторге он тоже не был – просто ему хотелось чего-нибудь другого, нового.

– Да ради этой стряпни я отказался от маминого завтрака! – воодушевлённо признался Азим. – Небось, обижается…

Скатерть постелили на выкошенную траву. Четверо принесли по две длинных курпачи, постелили их вокруг скатерти так, чтобы каждый мог сесть и спокойно скрестить ноги под собой. Трое пошли к ручью ополаскивать посуду. Хуршед вместо помощи, расхаживал вокруг тех, кто стелил скатерть. Он пригубил свою продольную деревянную флейту и дунул в неё для проверки чистоты. Идрис же, переступая с ноги на ногу, о чём-то размышлял в нескольких шагах от скатерти.

Азим и Дамир подошли к Рашиду. У Дамира было обыкновенное лицо. А вот Азиму было интересно взглянуть на стряпню, которую приготовил Рашид.

Всё было очень просто и немудрено, но стряпня эта была по нраву почти всем этим рабочим, да и другим сменам, которым он её готовил.

Пальчики оближешь!

Простым крестьянам не надо готовить кулинарный шедевр. Главное, чтобы желудки были сыты и сил хватало для работы в земле.

Этой своей стряпнёй Рашид не особо-то и хвастался, но самый заядлый гурман не побранил бы его «шедевр».

Повар не держал рецепт своей стряпни в секрете и был рад, когда кто-то помогал ему у казана. Рашид варил в подсоленной воде очищенную картошку, объясняя, что молодая картошка намного вкуснее. Пока она варилась, он нарезал на небольшие кубики говяжий или бараний жир – сегодня у него был только бараний – и бросал их в раскалённый казан: там жир таял и начинал жариться в собственном соку. Шкварки он доставал, как только они румянились, сыпал солью и мелконарезанным луком и подавал до основного блюда. В Ахоруне это называют «Джазом» или «Джазаком», и оно всем нравиться.

Рахмон как раз шинковал лук и нарезал зелень. Он посыпал их над шкварками и, пока горячо, с хмурым видом пошёл раздавать тарелки рабочим.

Тем временем, уже все собрались и сидели за скатертью, скрестив ноги под собой. Когда же рассказчик подошёл к ним, они встретили его голодными улыбками и принялись все вместе уминать джаз.

На оставшемся масле повар подрумянил ещё лука, и картошка к этому времени полностью отварилась. Азим с Дамиром подавали ему вымытую ребятами посуду – неглубокие деревянные тарелки – и повар накладывал картошку с расчетом одна миска на двоих. Сверху Рашид подливал масло с луком и подавал с чашкой густо-разбавленной чакки (катыка).

Азим и Дамир раздав всем еду, вернулись к Рашиду за своей порцией.

– А часто он такой угрюмый… замкнутый и какой-то потерянный, что ли? – спросил Азим про старика Рахмона.

– Хотелось бы, чтобы он пореже вёл себя странно, – вздохнув, ответил Рашид. – С тех пор как он переехал в Ангуран, его как будто подменили.

– А давно вы с ним знакомы? – поинтересовался Дамир.

– С детства можно сказать.

Рашид с грустью взглянул на своего старого друга, тесно сидящего среди молодых ребят, но такого отстранённого на вид. Рашид им сильно дорожит. В глубине души Рашид был всё ещё озадачен, ведь он так и не узнал, что же стряслось с Рахмоном. Что же заставило его превратиться из весёлого, жизнерадостного сангвиника в содрогающегося меланхолика?

Зная наперёд, что любопытные юноши сейчас начнут расспрашивать, Рашид решил сам рассказать им про их дружбу.

– Маленькими хулиганами мы гоняли голубей по дворам и крышам Арружа. Ох и неуловимыми проказниками мы были… А в вашем возрасте мы стали бегать за девчонками, – Рашид улыбнулся, вспоминая какого это было. – Я был постарше, на три года, и влюбился в одну рыжеволосую красавицу. В двадцать один год я женился на ней. Рахмон же после восемнадцатых именин решил податься в путешественники и через пару месяцев отправился куда-то с торговым караваном. С тех пор я его не видел. В двадцать пять лет мы с женой переехали в Ангуран. Здесь я устроился к твоему деду сеятелем на поле. Земли-то у него были огромные, и ему нужны были молодые крепкие руки, чтобы сеять урожай. Вот… Мм… – Рашид задумался. – Однажды жена уговорила меня на Навруз поехать всей семьёй в Арруж, провести праздник с родственниками. Вот… Взяли мы дочку и поехали. В Арруже я вспоминал и много думал про Рахмона. Очень хотел встретиться с другом детства, но мне так и не посчастливилось. Я расспрашивал его родных, соседей и наших общих знакомых. Его уже много лет не видели, а его старший брат сказал, что после кончины отца Рахмон раздал своё наследство и снова отправился, по его словам, путешествовать по городам Рахшонзамина. А один человек на рынке как-то сказал, что Рахмон и вовсе перебрался жить в Корявом лесу. Мм… не знаю… – Рашид озадаченно покачал головой и почесал бороду в подбородке. – Мы ещё много раз приезжали в Арруж, но с Рахмоном я ни разу не смог свидеться. Шли годы, и я как-то забыл про него. Повышение в работе у твоего деда, второй ребёнок – все эти заботы на моих плечах не давали мне вспоминать друга, –он снова печально взглянул на Рахмона. – И вот, четырнадцать лет назад, когда мне стукнуло сорок восемь, я не поверил собственным глазам, когда увидел Рахмона у нас на рынке. Я его не сразу узнал, но сердце подсказывало, что это именно он. Рахмон мне показался каким-то зашуганным, сломленным и брошенным. Его поведение было… остерегающимся. Он с одного ларька подходил к другому и ничего не выбирал. С опаской оглядывался по сторонам и избегал контактов с людьми. Его глаза были задумчиво растерянными, плечи поникшими. Сам он исхудал и был очень бледным, словно увидел саму смерть. Я неуверенно подошёл к нему, позвал его. Рахмон не сразу, но всё же, узнал меня. Я пригласил его в дом, жена угостила нас своим фирменным курутобом7. Поев, Рахмон проспал три дня. Мы уже начали бояться, но он пришёл в себя. Я предложил ему остаться у меня, – Рашид сложил грязную посуду в одну кучу для мытья и вернулся к юношам, ожидающим продолжения. – Рахмон согласился остаться у меня на первое время. Место-то у меня в доме освободилось: я тогда, уже год как, выдал вторую дочь замуж. Вскоре я устроил его уже к твоему отцу на работу. Через год я помог Рахмону купить небольшой старый дом на северо-западном районе. С тех пор как я устроил его на свою первую должность, Рахмон кроме своих обязанностей в свободное время нашёл себе другое занятие. Он стал рассказывать истории из своих и чужих путешествий и много чего другого. Но, что приключилось с ним во время Зелёной хвори, он не рассказывал… И я полагаю, что он никогда не расскажет, – взгляд и голос Рашида были взволнованными. – Слушателей у него быстро нашлось, хоть отбавляй. Они-то и прозвали его «рассказчиком». Однако я до сих пор не могу понять одно, – староста озадаченно насупился. – Всякий раз, как кто-то спросит у него про пустыню Эрг, он становится сам не свой. Глаза его наполняются ужасом, а тело бросает в мелкую дрожь. Рахмон либо уводит разговор в сторону, либо остерегает всех не ходить туда. Да… я припоминаю, – покивал себе Рашид. – Раньше он увиливал от ответа и начинал другой разговор, но в последнее время этот вопрос нагнетает на него дикий ужас. Не знаю, был ли он в этой пустыне и что с ним там могло произойти, но теперь я предупреждаю многих любопытных зевак воздержаться и не допытывать его вопросами про Эрг. И вы ребята тоже не спрашивайте, ладно?

Юноши согласно покивали. Видя, что любопытство ребят удовлетворено, Рашид протянул им их тарелку со своей и попросил пойти, сесть за скатерть…

Трапеза вышла сытной и отменной. Многие из рабочих отца Азима предпочитали плотный, калорийный завтрак, чтобы сил было много и на обед можно было пойти попозже. Из их кампании все почти доели приготовленную стряпню Рашида, а Азим и Дамир только приступили. В это время, Хуршед, раньше всех вычистивший миску до блеска, снова достал свою продольную флейту. Молочно-белый инструмент со светло-коричневыми прожилками показался Азиму мраморным, но на самом деле она сделана из берёзы мастерами музыкальных инструментов Фалида.

Заметив, как юноша теребит пальцами над дырочками инструмента, все замерли в ожидании ласкающей слух и ещё больше поднимающей настроение мелодии, забыв про остатки еды.

Хуршед опустил голову, поднёс флейту к губам, но вдруг передумал играть на ней. С задорной ухмылкой исподлобья он посмотрел на старика Рахмона.

– Рахмон-ака, вы прожили больше нас. Выдели больше нас. Знаете больше нас. И, наверняка слышали разные песни больше нас, – во всех его словах скрывалась насмешка, которая чётко отражалась в его серо-зелёных глазах. – Может споёте нам одну из них, а я сыграю под неё на флейте?

Остальные поддержали Хуршеда. Даже Азиму стало интересно услышать что-нибудь эдакое из уст рассказчика. Рашиду же эта идея не понравилась. Он огрел Хуршеда недовольным взглядом, но тот не обратил на него внимания – все в выжидании уставились на Рахмона.

Сам Рахмон воспринял это предложение с воодушевлением. Он отодвинул от себя миску и направил задумчивый вид на широкую крону тутовника.

– Да, – протянул старик. – Я слышал много песен и стихотворений. Даже сам сочинил несколько. – Рахмон улыбнулся, вспомнив одно стихотворение. – Я вам спою мою любимую.

Рахмон поправил скрещённые под собой ноги и кивнул Хуршеду, чтобы тот поднёс флейту к губам и приготовился. Старик прочистил горло и начал петь, глядя вниз:

Служил тем и сем вместе с братьями я,

Со временем изменилась суть моя…

Не допев вторую строчку, губы Рахмон сомкнулись в ровной линии, и он смолк. Его глаза заледенели, словно передними встало нечто ужасное, что и вообразить сложно. Старик стиснул пальцы в кулак, а его плечи бросило в слабую дрожь – она осталась бы незаметной, если на него в это время никто не смотрел. Рахмон замер бездыханно на некоторое мгновение, а потом, жадно вдохнув воздух, он резко отклонился назад. В его глазах горел неописуемый страх.

– Н-н-нет! – с дрожащей челюстью вдруг протянул он. – Этот стих не для ваших ушей! – в его голосе полном испуга звучало предостережение.

Упираясь руками о курпачу, Рахмон потянул спину назад. Встав с места, он ушёл в сторону посевного поля. Мотая головой, старик что-то бубнил себе под нос.

Рашид с укором взглянул на Хуршеда, но тот лишь насмешливо ухмыльнулся, переглядываясь с друзьями. Рабочие уже привыкли к таким заскокам Рахмона, но были не против в очередной раз посмеяться над ним. Рашид не одобрял этого, но в их время юноши редко прислушиваются к взрослым. Словно не замечая старосту, Хуршед пригубил флейту и, коротко заиграв, снова опустил её и с новым озорным взглядом посмотрел на Азима.

– Может, ты нам споёшь, Азим? У тебя чудный тембр…

– Вам бы лишь песни да пляски, – отрезал Рашид. Поели? Давайте-ка за работу! Живо! Пока жир не застыл у вас в крови. Земля сама не вспашется, – заключил староста.

Недоев свою же стряпню, Рашид сложил руки лодочкой (сведя вместе только пальцы), прошептал благодарственную молитву за трапезу и, встав, последовал за своим старым другом.

Рабочие последовали его примеру: обведя руками вокруг лица после молитвы, они начали вставать из-за скатерти. Дежурные убрали грязную посуду, курпачи и саму скатерть. Дамир был из их числа: сегодня была его очередь мыть всю посуду. При этом ему содействовал Азим.

– Тебе необязательно помогать мне. Я здесь быстро управлюсь. Скажи, что нужно и мы с ребятами быстро наполним твою повозку. А пока, можешь поучиться у Рашид-ака руководить рабочими, – за тонкой улыбкой Дамира скрывался намёк на то, что Азим скоро может стать их начальником вместо своего отца.

– Если сегодня всё будут делать за меня, кем же я стану завтра? – задумчиво спросил Азим, вытирая помытую посуду.

– Нашим начальником, – с улыбкой ответил Дамир, однако в его голоса прозвучала толика зависти. Он не был из богатой семьи, и его отец не занимался тем, что можно было бы унаследовать.

– Начальником, который ни разу не брал лопату в руки? – возразил Азим.

Дамир молча помотал головой. Скромная улыбка говорила о его восхищении Азимом.

– Я знаю многих ребят, которые на твоём месте сидели бы сложа руки, ожидая всё готовенькое. Возьмём Аюба, например, – Дамир вспомнил их общего друга. – Его отец один из знаменитых плотников Ангурана, а сам он и понятия не имеет что такое рубанок или стамеска. Аюб ни разу не помог своему отцу, зато он мастер тратить его деньги… Ты видел его новую лошадь?

– Нет, – Азим коротко покачал головой.

В это время на поле подоспели и остальные рабочие Аъзама – те, которые предпочитали завтракать дома. Посевные поля Аъзама находятся в двух милах от города, занимая сотни гектаров. Потому, его рабочие, живущие на южных улицах Ангурана, приходят уже в рабочей одежде и сразу приступают за дело, не теряя времени – нужно собирать весенний урожай.

Две трети полей по косой разделял ручей, бравший истоки из-под земли и протекающий на восток до Гулоба. Вдоль её узкого русла на большом расстоянии друг от друга росли тутовники с большими чёрными ягодами. Эти немногочисленные деревья издавна служат для разделения поля на отдельные участки под определенные виды сельскохозяйственных культур и сезонной посадки.

Разложив чистую посуду на полках под столом, Азим с Дамиром вернулись к ручью. Наполнив вёдра, они стали поить лошадей.

– У тебя скоро день рождение. Насколько я знаю, твой дядя уже давно обещает подарить тебе лошадь, – заметил Дамир.

– Да…

– Ты уже выбрал себе? – поинтересовался Дамир. – Ты всегда приезжаешь сюда на рабочих лошадях с повозкой.

– Я приезжаю сюда поработать, потому пользуюсь этими лошадьми, – Азим погладил одну из лошадей, которые были запряжены в его повозку.

– Скромности тебе не занимать, – ухмыльнулся Дамир, и они направились в склад для инструментов. Дамир вошёл внутрь с вёдрами и вышел оттуда с лопатой. – Что ж, раз хочешь работать, вот тебе лопата, – он вручил её в грудь Азиму. – Смотри у меня, – он шутливо пригрозил пальцем Азиму. – Работай усердно!

* * *

«Брачный союз – важный и ответственный шаг в жизни каждого человека. Прежде, чем сделать этот шаг, нужно осознать важность и принять ответственность. Если же женишься ради своего удовлетворения и удовольствия, место твоё в темнице».

Хранители знаний: «Мемуары султана Зухура»

Первые лучи солнца, робко выглядывающие далеко из-за восточного горизонта, предзнаменовали начало седьмого ордибехешта три тысячи сто двадцать второго года Эпохи человека. Этот день один из важнейших в семье Аъзама, ибо восемнадцать лет назад его жена дала жизнь прекрасному синеглазому малышу, которого назвали Азим ибн Аъзам.

В Ахорруне восемнадцатые именины являются многозначительным событием в жизни любого человека. Люди созывают всю свою родню, а в Фалиде празднуют три дня. Хотя Аъзам и не собирался праздновать именины своего старшего сына три дня, гостей он позвал много. Поэтому, чтобы принять их как подобает, приготовления начались за долго да рассвета. Аъзам попросил Рашида помочь. Разумеется, не для того, чтобы тот состряпал свою стряпню, которая так предпочитаема рабочими. Рашид умелый повар ещё многих других блюд, а особенно хорошо у него получается плов с желтым изюмом и долмой. Как раз его Рашид и готовил на заднем дворе Аъзама.

Рашиду помогал Рауф и заодно учился. Кроме занятия борьбой, Рауфу также нравилось готовить. Он часто помогает своей матери, а в такие события как этот, не отходит от повара. Рауф считает это дело своего рода искусством.

А ведь так оно и есть!

Азим тоже был на заднем дворе. Он помогал накрывать скатерть на топчане, своим присутствием смущая двоюродных племянниц своей матери. Они пришли помогать, да себя показать. Каждый раз застенчиво поглядывая на именинника, они тихо хихикали и о чем-то перешептывались между собой. Сестер, которые и друг к другу приходятся двоюродными, зовут Шахло8 и Шабнам. Они краснели еще гуще, стоило Азиму попросить их подать пиалы.

Азим положил пиалы в двух углах скатерти по диагонали, и попросил подать салфетки. Однако его просьба осталась без ответа. Он повернулся в их сторону и удивился тому, что его двоюродные сестры вдруг побежали в сторону дома, когда к ним подошла тётушка.

– Сынок, милый, – Зарина улыбнулась девушкам вслед, – тебе необязательно работать в свои именины.

Азим скромно ухмыльнулся и посмотрел матери в глаза.

– Вы же знаете, что я не люблю бездельничать, когда остальные работают.

– Тогда иди к воротам и встречай гостей с отцом. Они скоро начнут подходить. Дальше я сама, – Зарина похлопала сына по плечу и заняла его место.

Азим послушался и пошел к парадному двору. Проходя мимо большого казана (диаметром в две руки) на подказаннике, он глубоко вкусил запах уже готового плова.

– М-м-м… пахнет изумительно! – похвалил Азим.

– Ради тебя старался, – Рашид благодарно кивнул. – Рауф, сходи за тарелками, – он послал своего помощника за старшим братом.

На лужайке перед домом также шли приготовления на утренний плов в честь дня рождения Азима, которыми руководил сам Аъзам. Ему помогали племянники – сыновья его старшего брата, Адхама. Они расставили невысокие столы на съёмных козлах и длинные скамьи на троих. На столы, украшенные резьбой и обработанные маслом, не стелили скатерть. Ребята также накрывали на стол, приносили разные лепешки, салаты, угощения и напитки. Им помогала их младшая сестра, девятилетняя Рухшона.

Все уже было почти готово. Оставалось лишь прийти гостям, которых ждали к двум соям утра (т.е. к четырём часам до полудня). Однако первый гость появился чуть раньше. Аъзам заметил подъезжающего брата и открыл для него часть ворот, чтобы тот заехал во двор со своей лошадью.

– Доброе утро, Аъзам! – спешившись за воротами, Адхам пожал руку брату и похлопал его по плечу. – Поздравляю! Сегодня твой сын вступает во взрослую жизнь.

– Спасибо, – Аъзам обнял брата, а отпустив его, с намёком спросил, – Новая лошадь?

– Да, – усмехнулся Адхам. – Мои ноги уже не могут нести моё тучное тело, – с самоиронией добавил Адхам.

– Не переживай, – Аъзам с улыбкой положил руку на плечо брата. – Твоё пузо почти незаметно.

Адхам негромко захихикал и, заметив подходящего Азима, пошёл к нему навстречу и крепко обнял племянника.

– Иди сюда, мой дорогой! С днём рождения! – поздравил Адхам, сильнее сжимая объятия.

У него почти одинаковый рост с братом, но в отличие от хорошо сложенного Аъзама у Адхама упитанное, округлое телосложение. Азим же был чуть выше них, но худее обоих, потому в крепких объятиях дяди он издал негромкий хрип.

– Дядя, вы меня раздавите-е…

– Всё такой же хилый? – пошутил Адхам и отпустил племянника.

Азим с улыбкой пожал плечами и бросил взгляд на бурую кобылу с черной гривой и хвостом.

– Знаю, знаю… Я с детства обещал подарить тебе лошадь на восемнадцатые именины, и я сдержу своё слово, – заверил Адхам. – Но не эту кобылу. Дай мне ещё немного времени, я пока не получил согласия…

– Согласия? – в недоумении переспросил Аъзам.

Адхам с притворным укором посмотрел на брата и покачал головой.

– Всё тебе расскажи… Ладно, где у вас тут плов накладывают? Я проголодался, пока ехал сюда.

От слов брата Аъзам усмехнулся и подколол его.

– Да, с лошадью на спине.

Расхохотавшись, братья пошли к Рашиду, а Азим остался встречать гостей, которые тоже начали подходить. В основном, это были друзья, сотрудники и рабочие Аъзама и немногие друзья Азима. Каждый поздравлял Азима с торжеством и желал долгих лет и многих благ. Азим же, прижав правую руку к сердцу, скромно кивал головой в благодарность.

Гости начали рассаживаться по столам, а Хабиб9, старший сын Адхама, пошёл за дом уведомить повара начать накладывать плов. Рашид же встал возле казана, опустил взгляд на плов, сложил руки лодочкой перед собой и негромко прошептал молитву.

– Пусть Всевышний воздаст благом за эти блага и подарит долгую жизнь Азиму ибн Аъзаму, аминь.

Обведя руками вокруг лица, Рашид в правую руку взял шумовку, в левую взял керамическую синюю тарелку с белым узором, поданную Рауфом, и начал накладывать плов.

– Есть какие-то пожелания? – повар обратился к Хабибу. – Кому-то побольше моркови или масла?

– Нет, – неуверенно ответил Хабиб, забыв спросить гостей.

– Да, – вслед за двоюродным братом ответил Азим. – Четыре масляных порций, пять преимущественно морковных порций и три с меньшим количеством мяса.

– Хорошо, улыбнулся Рашид и начал накладывать, а Рауф отдавал тарелки братьям по две тарелки каждому.

Первые порции, каждая на двоих, ушли согласно пожеланиям гостей, однако долму повар клал всем одинаково – по пять штук на тарелку. Возвращаясь, юноши передавали повару пожелания новых гостей, которых встречал Азим, или просили добавки. Одну порцию добавки Адиб, младший сын Адхама, отнёс своему отцу.

Гости приходили и уходили в течение двух часов. Хабиб и Адиб подавали им плов, убирали пустые тарелки со столов и относили их в дом, а оттуда приносили чай и чистые пиалы.

Гости ели, пили и одновременно разговаривали, шутили и смеялись. Дамир и Хуршед сидели за одним столом. Поев плов, Хуршед достал свою флейту и заиграл весёлую мелодию. Перед этим он успел съязвить, спросив, где Рахмон-ака, чтобы он спел что-нибудь в честь именинника. Однако старика среди гостей не было.

Услышав звучание знакомой флейты, Рашид вышел к гостям с тарелкой плова в правой руке и позвал к себе Азима.

– Садись, поешь со мной, – предложил Рашид Азиму, и они сели рядом с Дамиром и Хуршедом.

Гости за столом похвалили Рашида за вкусный плов, а Хуршед в очередной раз подколол повара.

– Этот чудесный плов, конечно, не сравнится с вашей стряпнёй, но прошу вас, больше не готовьте её.

Разделяя юмор Хуршеда, некоторые гости негромко засмеялись. Рашид же кивнул с улыбкой и оглядел гостей в поисках своего старого друга.

– А Рахмон не пришёл с вами?

– Нет, – ответил Дамир. – Я уже несколько дней не видел Рахмон-ака, – юноша жил на одной улице со стариком, и они часто вместе приходили на работу.

– Я тоже его давно не видел, – добавил Хуршед.

– И я, – тихо проговорил Рашид, опустив задумчивый взгляд на тарелку.

– А вы его пригласили? – осведомился Азим. Он тоже гадал, почему не пришёл Рахмон-ака.

– Я был занят всю неделю и не смог навестить Рахмона, – сказал Рашид и вопросительно посмотрел на Дамира с Хуршедом.

– Может, он приболел? – предположил Хуршед, а Дамир пожал плечами.

– Надо будет наведаться к нему, – заключил Рашид и начал есть плов.

– А Идрис? – спросил Азим.

– Он уехал в Эрод, – сообщил Дамир, озадаченным голосом. – Мне кажется, он поехал через Арруж. Он торопился, и не хотел терять время, держа путь через Виндол.

– Дальше он поедет через пустыню Эрг? – уточнил Азим. – Рахмон-ака говорил же ему не ехать восточной дорогой.

Дамир пожал плечами, коротко разведя руками…

Казан опустел до последней крупинки риса. Гости разошлись, ещё раз перед уходом поздравляя Азима и желая ему долгих лет, достатка, красивой жены и побольше детишек. Именинник пожимал им руки, благодаря за пожелания.

Ни один гость не вручил ему подарка. Так уж заведено. В Ахоруне на восемнадцатые именины не дарят подарков, ибо этот день знаменовался днем перехода во взрослую жизнь. И имениннику, будь то юноша или девушка, давался выбор – выбор дальнейшей жизни. Кем захочет стать и чем займется? И, чтобы выбор был сделан правильно, родители на протяжении семнадцатилетия своего ребенка наставляют, обучают, а некоторые даже и подталкивают к определенному выбору, но не Аъзам с Зариной. В течение года они размышляли над тем, какой подарок сделать старшему сыну, и недавно оба пришли к одному решению, которое огласят этим вечером…

Девушки убрали со столов грязную посуду, а юноши убрали столы и скамьи, и унесли их в склад рядом с амбаром слева от дома.

В полдень начали приходить родственники. Для них накрыли в большой гостиной, а не во дворе. Одной из первых была двоюродная тетушка Зарины Рукия10. Родственников у Азима было немного, точнее осталось немного. Злосчастная Зелёная хворь, неожиданно охватившая весь султанат шестнадцать лет назад, унесла с собой множество жизней, включая родственников Азима, среди них были и мать Шабнам и отец Шахло, которые приходились двоюродным братом и сестрой Рукие. Бабушка и дедушка Азима с отцовской линии также слегли от этой хвори.

Ну… не будем больше о смерти в день рождение.

К двум часам по полудню подошли все родственники. Плов им не стали подавать – утренний плов не подают к обеду. К этому времени Рашид успел приготовить своё второе изысканное блюдо: кэбаб из нежного телячьего мяса. Аъзам с Рашидом зарезали этого теленка утром на рассвете, принеся его в жертву в честь своего старшего сына. Кэбаб также состоял из картошки, нарезанной дугообразными ломтиками, лимоном и был приправлен зеленью.

Кроме тётушки Рукии, со стороны Зарины пришли её брат Таир, две родные тёти – Наргис и Зумрад, их дети и их общая бабушка, Ханифа11. Ей исполнилось восемьдесят шесть лет два месяца назад, и она самая старая в их роду, даже единственная из того поколения чуть ли не во всём Ахоруне.

Остальных забрал возраст или Зеленая хворь.

Со стороны отца, кроме Адхама и его детей, пришли и другие братья и сестры Аъзама, конечно, двоюродные. После трагедии, потрясшей весь султанат и принесшей столько горя, оставшиеся родственники старались держаться вместе, и часто ходили друг к другу в гости, несмотря праздник это или нет.

Кэбаб подан и съеден, а его повар удостоен всевозможных похвал. После долгой и утомительной дороги сытые родственнички начали вспоминать и про свои восемнадцатые именины, поучая и советуя Азиму и тем, кому этот день еще предстоит.

Дядя Таир любил играть на дутаре, и, пользуясь случаем, захватил его с собой. Помолившись все вместе после еды, Таир пошёл за своим двухструнным музыкальным инструментом, который оставил в прихожей, и позвал всех во двор. Заиграв веселую мелодию, Таир начал подпевать. Женщины начали танцевать под рифму музыки, а мужчины ритмично хлопали в ладоши. Аъзам и Адхам танцевали со своими жёнами, а вскоре за руки затащили робкого Азима в свой круг. Если его отец, мать, дядя и невестка танцевали хорошо, сам он в этом деле был ужасен и двигался хуже веток, качающихся под дуновением ветра. Когда танцующие сменились, Рашид отвел именинника в сторону и тихо сказал в шутку:

– Все желали тебе долгой жизни, богатства, а я желаю тебе научиться танцевать. Поверь мне, курицы пляшут и то лучше, чем ты.

Они громко рассмеялись и Рашид дал пару уроков по базовым движениям национального танца ахорунцев.

Именинное веселье длилось до самого заката. Когда же солнце начало опускаться за горизонт, меняя свой окрас, оно окрашивало безоблачное небо оранжевым и пурпурными тонами. Настала пора родительских заявлений. Аъзам и Зарина объявили, что приготовили Азиму своего рода подарок и хотели, чтобы все присутствовали, когда они огласят своё решение. Однако близилась ночь и нужно возвращаться домой. Потому не все пожелали остаться и попросили бабашку Ханифу благословить именинника и их дорогу домой.

Ханифа согласно кивнула, но позвала всех зайти внутрь.

– Негоже молится на улице во время заката. Солнце ненароком унесет с собой дуа и жди беды.

Да, пожилые люди в Ахорруне иногда подаются суевериям. Для кого-то они лишь бабушкины слова, а кто-то считает, что у них есть правдивая основа. Кто знает?

Все вернулись в гостиную и сели на свои места, скрестив ноги под собой. Шабнам и Шахло, которые предварительно убрали грязную и опустевшую посуду, налили всем по чашке виноградного шербета. Те, кто собирался уходить, залпом выпили шербет и выжидательно смотрели, пока бабушка Ханифа короткими глотками опустошит свою пиалу.

Наконец, она положила пиалу на скатерть и воздела руки перед собой, сложив ладони лодочкой для молитвы благословения. За ней повторили остальные, и Ханифа негромко начала:

– Всевышний, благодарим вас за жизнь, дарованную нам и за блага, которые мы имеем. Благодарим за эту трапезу, радость и веселье, что мы делили в этот прекрасный день. Мы скромно просим вас простить наши грехи и опустить грехи нашим усопшим и воздать им нашу память о них. Всевышний, благословите путь домой моим детям, и пусть под вашим покровом жизнь Азима, моего внука, будет счастливой и плодотворной. Аминь.

Ханифа и все другие, хором повторившие за ней «аминь», руками обвели лицо и вместе встали с места. Азим с родителями проводил уходящих родственников до ворот, где те извинялись за то, что не могут остаться, и ещё поздравляли именинника.

– Пока, Азим, – Рашид подошёл сзади и обнял юношу за плечо. – Чтобы тебе ни сказали твои родители этим вечером, я желаю тебе удачи во взрослой жизни, – Рашид похлопал Азима по плечу и направился к выходу.

– Спасибо, – проговорил Азим, вопросительно глядя в спину Рашиду.

– Вы уходите? – вместо сына в недоумении спросил Аъзам. – Я хочу, чтобы вы остались.

– Я бы с радостью остался, но я хочу проведать Рахмона, пока не стемнело, – в его голосе слышалось волнение за старого друга.

– Хорошо, – неохотно согласился Аъзам и достал из-за пазухи своего тёмно-синего полосатого шёлкового халата небольшой мешочек с золотыми монетами и протянул его Рашиду.

– Нет, нет! – Рашид отказался принимать плату. – Считайте это моим подарком.

– А это – мой подарок вам, Рашид-ака, – Аъзам настойчиво взял правую руку Рашида и положил на неё мешочек с монетами. – Большое вам спасибо. Праздник удался благодаря вам.

Рашид кивнул с улыбкой, пожал на прощание руку Аъзаму и Азиму, с почтением кивнул Зарине и вышел за ворота.

Из гостей остались бабушка Ханифа, которая попрощалась со всеми из веранды, Адхам со своими детьми, тетушка Рукия с племянницами и двоюродные братья Аъзама – Сухроб12 и Сорбон. Их ожидало продолжение торжества. Они поднялись на гостиную-террасу на втором этаже и расположились на большом топчане слева. Эту террасу ограждали деревянные перила с ажурной решёткой высотой в один газ, а семь резных колонн служили опорой для деревянной кровли. В середине ниш потолка висели семь стеклянных масляных ламп прямоугольной формы, а на колоннах с внутренней стороны на специальных выступах стояли округлые стеклянные масляные лампы. Хабиб зажёг их все, пока сёстры накрывали на низкий стол, что стоял посередине топчана. Вокруг стола Адиб и Рауф заранее постелили зелёные курпачи с золотистым узором виноградной лозы.

Во главе стола посадили Азима, напомнив ему о том, что в день рождение это место принадлежит имениннику. Справа от юноши сидела бабушка, а слева дядя Адхам. Аъзам сидел рядом с братом, а Зарина с племянницами была на кухне. На ужин она сварила «хом-шурбо» с нутом – легкий суп, сваренный из цельных овощей, мяса и заранее намоченного гороха. Пока Шабнам и Шахло относили белые керамические миски с золотистой каймой и узором виноградной грозди с внешней стороны, Рухшона помогала невестке нарезать зелень и овощи.

Сёстры вставали рядом с топчаном, а Адиб с Рауфом брали миски с подносов и раздавали. Посмотрев на свою миску с супом, Адхам вдохнул его ароматный пар и обратился к Шабнам:

– Хом-шурбо вкуснее идет с остреньким перцем. Принеси мне пару штук.

– И мне, – одним голосом добавили Сухроб и Сорбон.

Вскоре на подносе вместе с супом Шабнам принесла тарелочку с горсткой зелёных перцев с красными пятнами, которые сразу же разошлись по рукам мужской половины. Даже Рауф, любитель сладкого, решил попробовать остренький суп.

Кроме того, на подносе Шабнам и Шахло принесли тарелки с мелконарезанной зеленью – кто хочет, тот посыплет себе в миску. Они также принесли салаты из овощей, разведенную водой чакку, чай – зеленый и черный с лимоном, а сладкое оставили на десерт.

На столе также стояли две, высотой в полторы пяди, керамические лампы, изящно выполненные в круглой выпуклой форме с крышкой-куполом для замены свечи и искусно раскрашенные с превалирующим коричневым цветом. Из множества овальных и круглых отверстий свет пробивался наружу, освещая скатерть. Горчично-жёлтые свечи издавали благоухающий аромат, вызывая аппетит.

Вид с террасы открывался на запад, где солнце утонуло за горизонтом и темнеющее небо мало-помалу усыпало звездами. Они ритмично мерцали под лёгкое дуновение ветра, и с новым тактом в небе появлялись всё больше и больше звёзд.

После ужина Азим спустился с кузинами, которые убрали со стола грязную посуду, вниз за именинным фруктовым пирогом. Когда он вернулся, вкушая запах горячего и скорее всего очень вкусного пирога, его встретили с улыбкой. Азим встал, изумленно склонив голову. За их улыбками скрывается некая договоренность, понял он.

– Подозрительные у вас лица, – заметил Азим с лёгкой кривой улыбкой. – Вы что-то скрываете?

– Сынок, – обратился к нему отец, – проходи на своё место. Нам пора огласить наше решение относительно твоего вступления во взрослую жизнь.

Азим удивлённо поднял брови. В его глазах была озадаченность, но улыбка не сходила с лица.

– «Наше решение?» – задумался он.

Шахло приняла у него пирог и положила на середину стола между лампами. Именинник же сел во главе стола.

Аъзам прочистил горло, чтобы привлечь к себе внимание, хотя все и так уже на него смотрели, и начал:

– Сын мой, сегодня тебе исполнилось восемнадцать лет. По нашим обычаям с завтрашнего дня ты взрослый человек и волен делать, что душе угодно. Однако я хотел бы предложить тебе конкретный выбор. Как всякий отец я тоже хочу гордиться своими детьми… Я горжусь тобой, – поправил он, посмотрев на Азима, и продолжил. – Я хочу, чтобы ты был рядом со мной на рынке. Я хочу обучить тебя торговому делу, и ты сможешь помогать мне не на поле, а на рынках Ангурана. Со временем ты сможешь заменить меня в Торговом совете Ангурана, дабы я смог вести дела в других городах султаната и, если Всевышний соблаговолит, налаживать торговые связи за пределами Ахоруна. Может, ты уже принял для себя решение, но я буду очень рад, если ты пойдешь ко мне… Чтобы ты ни выбрал сынок, я желаю тебе только успехов, – Аъзам многозначительно кивнул и посмотрел на жену, которая села напротив него.

Хоть для Азима это и не было неожиданностью, ведь он догадывался, что отец предложит нечто подобное, он все же очень обрадовался услышанному.

– Конечно, отец! – бодро заявил Азим. – Я с радостью принимаю ваше предложение. Я буду усердно запоминать все, чему вы меня научите, и обещаю не подвести вас, – Азим приставил руку к сердцу.

Двоюродные братья Аъзама в один голос похвалили его за такой подарок сыну. Адхам же одобрительно похлопал его по плечу.

– Это правильно, брат мой, – серьезно произнес он и повернулся к Азиму. – И ты молодец, что не отказал, – он многозначительно подмигнул племяннику. – Ты смышлёный юноша. Схватываешь на лету. Я уверен, Аъзам, – он перевел взгляд на брата, – все мы будем гордиться Азимом.

Довольное выражение заняло все лицо Азима. В этот момент он гордился собой, однако его глаза выдавали озадаченность. Всё внимание сейчас было приковано к нему, а Шахло и Шабнам и вовсе не отрывали глаза от юноши. Под натиском их взгляда Азим слегка насупил брови и опустил задумчивый взгляд.

– «Это и есть их общее решение или…»

– А теперь, сынок, выслушай и меня, – своими слова Зарина прервала мысли юноши.

Не только Азим, но и все посмотрели на Зарину, а тётушка Рукия вожделенно прикрыла глаза. Её самодовольный вид выдавал, что она что-то знает и находиться в ожидании, когда же дочь её старшей двоюродной сестры произнесет это вслух.

– Азим, я очень рада, что ты будешь работать с отцом. Но продолжение отцовского дела не единственное, что может перенять наследник. Наследие, – подчеркнула Зарина. – Семья, вот, что также имеет большое значение в жизни. Завтра ты вступаешь во взрослую жизнь и должен думать о создании своей семьи. У нас принято родителям находить достойную пару сыну или дочери (от этих слов тётушка поправила плечи, готовясь услышать заветное). И от того, кого выберут в спутники родители, зависит вся оставшаяся жизнь их ребенка. Ведь нужно учитывать характер и нравы обоих. Найти достойного кандидата всегда сложно («Не томи», думала тётушка). Обычно для дочери, мужа подыскивает отец, а мать жену для сына… Я люблю тебя сынок и хочу, чтобы и ты любил свою жену, а она тебя (девушки покраснели, также пребывая в ожидании). Чтобы она была без ума от любви к тебе (девушки смутились еще больше). Я долго думала об этом и приняла решение. Твой отец дал согласие («Скажи же ты, наконец», переполнялась нетерпением тётушка). Азим, – Зарина важно посмотрела сыну в глаза, – как старшему сыну, я даю привилегию, что на мою память, не было дано никому в нашем султанате. Я даю тебе собственный выбор до двадцати одного года самому найти и выбрать невесту.

Тетушка Рукия моментально открыла глаза и вперила косой взгляд на Зарину. Её круглые карие глаза чуть ли не вылетели из глазниц – она была потрясена до негодования. А её губы приоткрылись в прямой линии. Она ожидала услышать совсем иное, как и Шахло с Шабнам. Девушки приуныли, но держались достойно, чтобы не выдать свое разочарование.

Ощутив на себе палящий взгляд тёти и, заметив реакцию племянниц, Зарина добавила с намёком:

– Порой выбор бывает очевидным. Нужно лишь хорошо присмотреться, – договаривая последнее слово, Зарина неохотно кивнула в сторону племянниц.

После чего Рукия одарила Зарину более снисходительным взглядом, при этом её глаза не выражали особого удовлетворения. Она опустила голову и коротко покачала в знак своего недовольства.

Остальные тоже были изумлены решением Зарины, однако они отнеслись к этому положительно. Дяди с восторгом смотрела на Азима и улыбались ему. Сам же юноша переваривал в голове слова матери

Бабушка Ханифа тоже этому обрадовалась. Она с одобрением смотрела своими светло-голубыми глазами, окруженными морщинами, то на Зарину, то на Азима.

– Действительно, такой чести не удостаивался никто с момента основания султаната, – обратилась она ко всем. – В ту пору, как гласит история, два дома основателей объявили о браке своих детей. С тех пор знать женится только на знати. От них это перешло народу и стало обычаем. Родители женят своих детей на дальних родственниках или самых близких им людях. Под началом своего отца ты станешь завидным женихом, – она посмотрела на Азима и добавила с утверждением. – А под стать тебе девушка, красоте которой будут завидовать все.

Заметив семя обиды после слов бабушки на лицах своих племянниц, которых она отправила помогать Зарине за пару дней до именин, а по её замыслу на смотрины – и, судя по всему, на неудавшиеся смотрины, Рукия хотела было добавить что-то в их пользу, но не успела. Азим, прочистив горло, встал с места и обвёл взглядом своих родных. Он возвысился над всеми во весь свой добрый рост, составляющий два газа. При свете ламп, что горели над топчаном, его лицо заблестело, а в синих глазах загорелась искра. Его переполняли тёплые чувства. В душе набралось столько слов благодарности, что сердце нетерпеливо колотилось в груди.

– Отец, – юноша обратился к Аъзаму с полным уважением в голосе и взгляде, –матушка, – он с улыбкой перевёл взгляд на Зарину, – одних слов будет мало, чтобы выразить вам мою признательность. Спасибо, что устроили такой праздник в мою честь. Спасибо вам, что пришли, – Азим обратился к родным и посмотрел на отца. Я придам все усилия, чтобы продвигать ваше дело…

Аъзам коротко шепнул, поправив сына:

– Нашему теперь делу.

Азим кивнул и продолжил:

– Наше дело. Обучусь всему, чему вы меня научите. Буду помогать поддерживать торговлю и ваше имя с достоинством в Ангуране.

Аъзам слегка склонил голову, приняв слова сына за согласие на его предложение.

– Матушка, – Азим снова посмотрел на мать. – Моя дорогая мама, ваши слова поразили меня. Я и думать не смел о таком, зная наши обычаи. Но я с радостью принимаю ваше решение. Может, пока я буду вести дела с отцом, я встречу суженую на рынке, а может уже встретил, – с намеком проговорил Азим. Он также заметил негодование тётушки и разочарование кузин, потому не хотел, чтобы в его день рождения кто-то расстраивался. – Такой неожиданный подарок возложил невероятную ответственность на мои плечи. И, чтобы не ошибиться, я не буду торопиться и сделаю выбор с умом.

Азим с улыбкой приставил правую руку к сердцу и сел на место, скрестив ноги под собой.

– Смотри, не затени. Не сыщешь до двадцати одного, так мы сами найдем тебе невесту, – шутливо осведомил его отец, и все дружно захохотали.

Разумеется, кроме Рукии и девушек. Рукию переполняло горькое разочарование. Она желала поскорее выдать внучатых племянниц замуж. Хоть отец Шабнам и мать Шахло были живы, поисками супругов для них занималась она. И сегодня она надеялась, что Зарина после стольких разговоров выберет одну из них. По их замыслу Зарина должна была оценить работу девушек по дому, их таланты и умения, и предложит сыну жениться на одной из них. Однако, как оказалось, Зарина уже давно замыслила этот свой план.

Увы…

На улице опустилась глубокая ночь. В округе стояла тишина. Не было слышно ни пения птиц, ни шелеста листьев. Природа замерла в ожидании нескорого рассвета, и все её создания уже давно уснули. Разумеется, кроме гостей Аъзама, которых мало по малу начало клонить в сон.

Бабушка Ханифа, как самая старшая из всех, снова помолилась в конце трапезы, пожелав Азиму удачи и долгих лет. Они вместе спустились с топчана и девушки начали убирать со стола. Адхам со своей семьей обнимаясь и обмениваясь поцелуями, рукопожатиями и теплыми пожеланиями попрощались со всеми и вернулись к себе домой. Сухроб и Сорбон тоже ушли, не забыв еще раз поздравить именинника.

Остались только бабушка Ханифа, тётушка Рукия и её племянницы. Девушки были на кухне. Они помогали Зарине вымыть и расставить всю посуду по полкам и нишам. Вернувшись в дом, Рукия села за кухонный стол и хотела за чашкой медового чая обсудить решение Зарины. Её сердце всё не унималось. Негодование раздирало душу изнутри. Она очень хотела, чтобы Зарина выбрала в невестки одну из девушек. Больше хотела, чтобы ею стала Шабнам, что старше Шахло на год. Рукия пыталась вразумить Зарину. Приводила всякие доводы в пользу Шабнам, но Зарина была непреклонна в своём решении.

Сказанного прилюдно не воротишь.

– Они прекрасные девушки, – говорила Зарина в присутствии Шабнам и Шахло. – Я люблю их обеих, но тётушка… – Зарина вытерла руки и села напротив Рукии. – За эти дни Азим ни разу не посмотрел на них так, как того хотели бы вы. Он видит в них своих сестёр…

В это время на кухню вошла Ханифа, проводимая под руку своим правнуком. Услышав слова матери, Азим отпустил прабабушку, которая за пару шагов дошла до стола и села, и пошёл наверх.

Азим делил одну большую комнату с Рауфом в левой части дома. Их комната прилегала к стене террасы. Прижавшись к подушке, Рауф крепко спал в своей кровати у стены слева от двери. Внутри дальней каменной стены был очаг, а с двух сторон были ниши с одеждой и альковы со стопками курпачей, одеял и подушек. Кровать Азима была напротив кровати брата под окном.

Несмотря на усталость, Азиму не спалось. Он лежал в постели, скрестив руки под головой. Сквозь раздвинутый тюль он смотрел на звёзды, и даже их счёт не помогал ему уснуть. Внутри него все трепетало. Куча мыслей в одночасье навалилась на него. Одной из них были слова матери о его кузинах. Азим был согласен с ней. Они росли вместе как братья и сёстры, и Азим никогда не думал о том, что когда-нибудь жениться на одной из них. По правде, Азим редко думал о женитьбе. И сейчас, когда ему исполнилось восемнадцать лет, он всё ещё придерживался мнения о том, что пока рано об этом думать.

* * *

«В первый год эпидемии никто не мог сдержать рост числа заболеваний. Врачи, лекари, знахари и даже Хранители знаний были бессильны. Всего за четыре месяца Зелёная хворь охватила весь Ахорун и бушевала три года, тогда как в Зебистане с ней управились за пару недель. В чем был их секрет?

Другой причиной поездки моего отца в Арруж как раз заключалась в этом – он хотел затем поехать в Расулабад, узнать их методы борьбы с хворью. Тогдашний премьер-министр Зебистана всего лишь развёл руками, если так вкратце можно описать его ответное письмо моему отцу.

На смертном одре отец велел мне прекратить весь товарооборот с Зебистаном. С одной стороны, он подозревал их в заговоре с ведьмами, с другой, он не хотел, чтобы зараза распространилась по всему Рахшонзамину».

Султан Бузург ибн Махмуд, Мемуары об отце.

Уже пятый день Азим стоял за старым прилавком, укрывшись от жаркого солнца, которое не соизволит остыть, пока не наступит месяца Мехр.

– Вот, пожалуйста, – он бережно протянул тряпичную сумку пожилой женщине и вежливо спросил, – извините, вам помочь донести?

Старая, низкая женщина выпрямилась, подняла голову и из-под легко завязанного голубого с белыми узорами шёлкового платка выпал тонкий локон седых волос. Посмотрев на юношу, она с весёлым голосом ответила:

– Спасибо, внучок! Я живу недалеко отсюда. У меня хватит сил дойти до дома самой.

Расплатившись, старушка, благодарно кивая головой, пошла к другим лавкам.

– Твою бы вежливость всем здешним торгашам, – выдохнул грубым голосом, стоявший рядом с Азимом грузный мужчина, кладя правую руку на своё раздутое пузо, – весь рынок опустел бы в мгновение, сын Аъзама, – двусмысленно договорил он, обведя рынок левой рукой.

Сам он намекал на то, что воришкам дай только повод оставить лавку без присмотра, унесут всё, что смогут.

Хоть Вофи – стражи порядка, и следят во все оба, воров и карманников было немало именно в этой части Ангурана, на западном базаре, носившего название в честь учредителя – Рынок Голиба13.

Рынок окружали невысокие стены, длиной в сто и шириной в шестьдесят газов. Навесы из лёгкой чёрной ткани, поставленные и скрепленные под острым углом над стенами, создавали хорошую тень внутри базара, где были в основном продуктовые лавки. Края навесов приподняты и привязаны верёвками к деревянным резным столбам, обмазанным янтарём. Эти столбы были выше стен и стояли через каждые десять газов в трёх газах от самих стен внутри базара. Пилястры с линейным орнаментом, выступающие с обеих сторон стен, служат для деления лавок. Так же, как и столбы, пилястр друг от друга отделяет десять газов. Коричневая мелкозернистая штукатурка создавала приятные глазу рамки вокруг лавок, а на белом фоне изображены различные плоды земли и деревьев. У мясных лавок на стенах мозаикой изображены те животные и птицы, чьё мясо там продавалось. Посередине базара в три ряда стояли длинные прилавки. Между ними в той же манере возвышались деревянные столбы, но в два раза толще крайних. На столбах вырезаны цветы, животные и птицы, сидящие на ветках. Под навесами между этими столбами торговцы предлагали свои различные товары.

– Сегодня много людей, – заметил Азим.

– Завтра начинается предосенний пост, людям неохота ходить на базар голодными и уставшими, вот они и закупаются, – прояснил Вомик14. Имя у него было таким же грубым, как он сам, хоть и имело хорошее значение. – Ты будешь держать рузу? – спросил он, пересчитав деньги старушки и положив их в свой кошель.

– Да, – коротко ответил юноша.

– А мне всё сложнее держать рузу, – пожаловался Вомик и с любопытством скосил взгляд на Азима. – Ты уже выбрал себе невесту, сын Аъзама? – поинтересовался он.

Азим со слегка кривой улыбкой посмотрел на грузного мужчину. Своё крупное тело Вомик усадил на платформу, которую сам же и соорудил у своего прилавка для отдыха. Скрестив волосатые ноги, он вперил глаза на юношу и ждал ответа. На нём были короткие льняные штаны песочного оттенка и такая же рубаха. С краёв коротко треугольного выреза к груди свисали шнурки с деревянными колокольчиками. Упитанное лицо скрывало личный интерес в этом вопросе. Двойной подбородок Вомика спрятался под короткой и кудрявой чёрной бородой с проседью. На выбритой голове уже прорастали черные волоски вокруг седых островков. В тёмно-серых неглубоко посаженых глазах горела искра этого скрытого интереса. – Моей дочери исполняется семнадцать этой зимой. Её зовут Малика. Ты её видел позавчера, – с откровенным намёком напомнил он.

– Да, – тихо покивал Азим, вспоминая, как тогда смутилась его дочь.

Все на базаре были удивлены тому, что она принесла своему отцу обед в глиняном горшке, ведь Вомик на обед всегда заказывает еду из рыночных кухонь.

– Как она тебе, м-м-м? – отец Азима – богатый и уважаемый человек в Ангуране и естественно Вомик захотел выдать свою дочь за его сына, узнав, что юноше дали свободу выбора.

В смущении Азим опустил глаза.

– Она красива, – тихо проговорил он, улыбнувшись. Его белые зубы сверкнули бы в этой улыбке, попади на них луч солнца, но навес над ними жадно поглощал лучи, позволяя им пробиваться вниз лишь в промежутках между другими навесами.

Малика действительно была красивой девушкой с длинными чёрными волосами, молочной кожей и утонченной фигурой, и любившая носить платья темных оттенков. Отец велел ей напечь лепёшек и принести на базар с супом в горшке. Таким образом, она должна была привлечь внимание Азима, но юноша не посмотрел на неё так, как того хотел Вомик.

– Сейчас не время для этого, считаю я, аки Вомик, – продолжал Азим. – Сперва я хочу закончить обучение и стать его наибом.

Прошло чуть больше четырёх месяцев с тех пор, как мать позволила Азиму самому выбрать себе невесту. Однако юноша до сих пор не сообщил матери ни имени своей избранницы, ни где она живет. Он не сделал это, потому что не спешил с этим.

Про такую привилегию Азима уже прознал не только весь город, но и чуть ли не весь султанат. Слухи в Ахоруне расходятся как пыль по ветру. К ним зачастили гости: знакомые и незнакомые, жданные и нежданные. И у всех на устах одно – у них красавица и умелица дочь. Некоторые даже не стеснялись приводить своих дочерей «красавиц и умелиц» с собой. Другие наглые особы, несмотря на вежливый отказ, брали своих дочерей с собой на базар, где Азим обучался торговле, и под предлогом «купить картошечки» расхваливали их. В таких ситуациях Азим часто чувствовал себя неловко и не знал, куда деться.

Бывало, что даже когда Азим сопровождал отца по делам на главном или в других рынках, сваты со своими дочерями нарочито проходили мимо них или недалеко от них наказывали дочерям самим совершать покупки, восхваляя их вслед: «Моя умница сама может вести хозяйство по дому». А когда смущённые девушки возвращались с покупками, их матери говорили: «Сегодня сваришь любимый суп отца» или «Вечером отведаем твоего вкуснейшего пирога». Хвальбам не было конца, но Азим отводил глаза, качал головой и внимательно слушал отца. Он учился…

Правда, некоторые девушки Азиму весьма приглянулись, но он для себя уже решил, что ещё не время. Может быть, через год, другой, если их не выдадут замуж к тому времени.

После дня рождения отец брал его с собой и показывал все четыре рынка Ангурана и торговые ларьки на улицах. Аъзам знакомил сына с торговцами, с которыми вёл дела Торговый совет Ангурана. В первой половине четных дней недели Аъзам брал сына в свой рабочий кабинет – худжру на главном рынке. Он обучал сына деловому счёту, учёту и планированию. Учил учитывать площадь используемой посевной земли, количество посаженой культуры, время до сбора урожая, число рабочих крестьян.

– «Сперва оплата труда», – наставлял он сына, – «Иначе, придётся самому вспахивать сотни акров земли».

На основе этого и других немаловажных факторов Аъзам показывал, как рассчитывать стоимость товара.

– «Рыночная цена не должна превышать поставляемую цену больше одной пятой, а в холодный сезон – одной четвёртой», – объяснял он сыну закон ценообразования Ахоруна. Этот закон был принят султаном Зухуром больше двух тысяч лет назад.

Аъзам также учил сына считать прибыль и вычитывать одну десятую султанского налога. Налог платят все, кто ведёт любую торговую деятельность и имеет с этого прибыль. Кроме того, существуют налоги на урожай и любой вид мяса в натуральном выражении. С земли, используемой для посева, отдают одну двадцатую, если земля в пределах города, и одну пятнадцатую урожая, если земля за пределами города. Раз в два месяца скотоводы отдают три из тридцати голов рогатого скота. Птицеводы отдают четверть, а рыбаки одну пятую от каждого улова. Однако рыбу оставляли, если улов не превышал десяти рыб. Потому рыбы на рынках Ангурана было всегда мало.

Наконец, Аъзам учил сына планированию самой торговли, поставки на рынок, ведению переговоров с рыночными торговцами, расчету запасов на зиму, либо на большие праздники. Аъзам наставлял сына в конце каждого месяца обходить скупщиков и узнавать, как идёт торговля, каков спрос у горожан.

Во второй половине чётных дней Аъзам оставлял Азима решать математические или логические задачи, или отправлял решать их дома, и уходил по делам, которым было ещё рано посвящать сына.

В первой половине только двух нечётных дней Аъзам брал сына на рынки и за прилавками обучал торговле на практике. Они торговали то за мясной лавкой на главном рынке, то за лавкой со специями на рынке Гани15, восточном базаре, то продавали ткани Гайрата на южном базаре. За какой лавкой бы не стоял Азим, отец обучал хорошему поведению и общению с покупателями.

– «У людей бывает разный нрав. Приходят богатые, бедные, бывает, что разгневанные или опечаленные, счастливые или раздосадованные, надменные или общительные, и все они обращаются к продавцам под стать их настроению и нраву. Запомни, ответ всем должен быть одинаково вежливым и с улыбкой. Всегда давай столько, сколько просят, и никогда не спорь, если покупатель чем-то недоволен».

Обучение Азима при отце продолжалось три месяца. Видя, что сын быстро схватывает уроки, Аъзам решил дать немного самостоятельности Азиму. Так, с первых дней месяца Шахривар16 Азим по пять дней в неделю проводил на том или ином рынке за прилавком и сам торговал. Хозяева этих прилавков наблюдали за ним в стороне, иногда подсказывали и помогали ему, хотя к Вомику это не относилось. Этот нагловатый торгаш был рад тому, что Азим работал вместо него.

– Не понимаю, – негодующе произнёс Вомик. – Ты ведь и так наследник отца, сын Аъзама, – он почесал затылок и снова посмотрел на Азима. – Всё его дело и богатство однажды перейдут тебе. Зачем тебе торчать тут, толкать картошку дряхлым старухам?

Азим, стряхивая пыль с рук, ответил, не глядя на Вомика:

– Не дорого то, что получено даром. Заслуженное трудом и потом ценится в глазах у многих.

Поняв, что его руки ещё не раз испачкаются в пыли, Азим оставил затею вытирать их каждый раз и, повернувшись к Вомику, добавил:

– Вы правы, аки Вомик, в своё время я займу место отца, как он занял место моего деда. Но каким я буду сыном и как я буду смотреть в его старческие глаза, если провороню всё его дело? Как будут о нём отзываться, если я растрачу всё унаследованное богатство и не смогу продолжить наше семейное дело, потому что у меня в голове гулял ветер? Нет, я хочу научиться у него всему, а потом обучить своих детей, когда они у меня будут, чтобы мой отец в старости мог спокойно и гордо лежать на топчане под виноградом, облокотившись о подушку и попивать зелёный чай с мёдом.

– Да-а, – неоднозначно протянул Вомик, – если ветер и гуляет в чьей-то голове, то точно не в твоей.

Азим коротким кивком поблагодарил его и повернулся в сторону нового покупателя, которому были нужны мешок картофеля, лука и моркови. Азим помог загрузить всё это на тележку, а в это время Вомик нетерпеливо теребил руками по пузу. Когда Азим вернулся, Вомик, чавкнув, спросил:

– Так, когда же ты взглянешь на мою дочурку, а? Я бы очень хотел иметь зятя, как ты.

– Хах! – не сдержался Азим. Он посмотрел на Вомика, чьи выжидательные глаза буравили его насквозь. – В своё время, – пообещал Азим.

Нельзя винить Вомика за такую бестактность. Он, как и любой другой отец, хочет выдать дочь за здорового, симпатичного, умного, ответственного и обеспеченного молодого человека. Азим соответствовал всем этим эпитетам и, узнав про его привилегию, Вомик искал возможности свести с ним свою дочь, пока он торчал за его прилавком.

День выдался жарким и сухим. Ветер застенчиво изредка поддувал и его тёплые порывы ещё больше вызывали жажду. Азим хотел отойти за водой, но ближе к вечеру людей на рынке стало ещё больше.

Азим проголодался и устал, а от постоянной пыли от продаваемой картошки у него пересохло в горле. Ему хотелось пить, но Вомик выдул всю воду. Юноше уже казалось, что его окунули в пыльную ванну и он сам вот-вот превратиться в картошку.

За весь день он обслужил больше ста покупателей. Его белая длинная рубашка пропахла луком и потом. Азиму хотелось после работы плюхнутся в ручеёк, что бежит посреди посевных земель его отца, и не вылезать из него аж целый час.

Вомик тоже проголодался и нетерпеливо покусывал губы, жалея, что не сказал дочери принести ему ещё еды. Так, Азим мог бы ещё раз посмотреть на неё. При его запасе жира, голод терзал Вомика больше, чем жажда. Грузный хозяин прилавка не любил много кушать. Нет, он ел много, но не за один раз. Он ел скорее часто, чем много. Он в который раз пересчитывал вырученные за сегодня монеты, чтобы отвлечься, но журчащий желудок не хотел успокаиваться. Потому Вомик съел морковь, которую помыл в деревянном ведре. В нём он окунал голову, чтобы хоть как-то охладиться.

С лица Вомика упала капля пота на его тряпичный кошель, и он снова повернул свою тяжёлую голову в сторону ведра. Первое время Азим с отцом приходили к Вомику и оставались за его прилавком до полудня. Юноша заметил его ведро, но не знал для чего оно. Вряд ли для питья, заключил Азим, судя по грязным краям. Но, проведя с ним уже целый день на рынке, юноша понял для чего предназначено это ведро. Жирный мужчина не мог переносить жару, особенно в сухой день, когда солнце обжигает голову даже через навес. Потому Вомик часто окунал свою голову в это ведро. Азим сосчитывал до десяти прежде, чем Вомик вытаскивал голову из воды.

– «Ох, шукр!» – выдыхал он каждый раз с облегчением и наслаждаясь тем, что вода стекает с его лысой башки и мочит его рубашку.

Он и Азиму каждый раз предлагал освежиться, но юноша всегда вежливо отказывал, стараясь не выдать, что он брезгает.

Вомик сунул мешочек с овальными монетами под прилавок, неуклюже встал и подошёл к ведру с водой. Ухватился руками за края и, громко задержав дыхание, погрузил голову в воду. В этот раз Азим досчитал до пятнадцати, пока Вомик не вытащил голову из воды.

– Ох, шукр! – вздохнул он и вернулся на место. – Сколько? – спросил он, сев и скрестив ноги под собой.

– Я сосчитал до пятнадцати! – ободряюще ответил Азим.

– Делаю успехи, сын Аъзама, – довольно улыбнулся Вомик.

– Какими такими успехами тучной Вомик хвастается на этот раз, ха-а?! – спросил неожиданно появившийся молодой человек с широкой усмешкой на квадратном лице.

Этот молодой человек вытер пот со лба, но одна капля, предательски по его шее, выдала, что он шел долго и пешком под палящим солнцем. Он затем вытер руку о блеклую синюю рубаху и протянул её Вомику.

– Вот учу сына Аъзама задерживать дыхание под водой, Комил, – пожав своей влажной рукой руку Комила, важно проговорил Вомик.

– Да-а, мастер ты у нас, одно слово, незаменимый, – елейно моргнув, сказал Комил. – Хотя, учить ты должен другому.

Комил отвернулся от Вомика, что бы тот не заметил, как он брезгливо вытирает свою руку о рубаху сзади. «У тебя, Вомик, кроме пота и жир выделяется?» – с легким отвращением спросил он про себя, а в слух обратился к Азиму.

– Жаркий день выдался сегодня, Азим ибн Аъзам, да ещё и пыльный, как я погляжу.

Азим выглядел не так, как Комил представлял сына своего начальника. Он весь в пыли из-за картошки и моркови, которую явно продавал весь день вместо Вомика. Губы у Азима потрескались, а пыль была даже на ресницах. На волосах тоже была пыль, к тому же и клочки шелухи луки и моркови. Видимо Азим знал об этом и пытался вытряхнуть их, чем сделал наоборот хуже.

– Тебе бы в ванну, – проговорил Комил, с усмешкой пожимая руку юноши.

В целом, Комил не расстроился. Перед ним, за прилавком, стоял статный молодой человек, ростом чуть меньше двух газов. По его синим глазам он понял, что юноша гадает, кто он и зачем сюда явился. Комил подметил слегка кудрявые волосы Азима, он сам хотел такие. А плечи станут ещё шире, если он займется борьбой, подумал Комил.

– Я, Комил ибн Восил, – представился он Азиму. – Твой отец послал меня за тобой. Он хочет, чтобы ты явился в его худжру. Мы должны идти сейчас, – добавил он.

– Хорошо, – негромко вздохнул Азим.

Всё желание юноши поплескаться в ручейке после работы превратилось в пыль, в которой он и так провозился весь день. Зачем отцу посылать за ним? Может он хочет поручить какое-нибудь важное и безотлагательное дело? В такой-то час? Скоро ведь закат, а в Ангуране принято завершать все дела до захода, иначе удача скроется вместе с солнцем.

Чтобы там ни было, Азиму это льстило – отец уже готов доверить ему более важные дела, нежели чем помогать тучным грубиянам.

У юноши появилось желание поскорее узнать, в чём же дело.

– До скорой встречи, – юноша попрощался с Вомиком, надеясь, что в ближайшее время он больше его не увидит.

Азим вышел из-за прилавка и вместе с Комилем покинул рынок через северные ворота.

У стен снаружи рынка тоже были лавки под навесами, где продавали ткани, одежду, украшения и ремесленные изделия. Площадь, на которой находится рынок, вымощена каменными плитами белого, бежевого и бледно-золотого цвета причудливым узором медленно ползучих лучей холодного зимнего солнца. На площади были фонтаны, в одном из которых умылся и утолил жажду Азим. Всю рыночную площадь с её тропинками обрамляли сливы с пурпурными листьями, которые пересаживают каждые пятьдесят лет, чтобы их стволы не стали больше одного газа в диаметре. Впервые их посадил сам Голиб тринадцать веков назад. Однажды по этой площади гулял Масъуд ибн Тохир17, будучи ещё на-султаном, прогуливаясь со своей невестой. Он был впечатлен красотой этих деревьев и велел Голибу посадить такие же сливы во всех рыночных площадях Ангурана.

Азим привёл себя в порядок и посмотрел на Комила.

– А где лошади? – спросил он.

– Лошади? – усмехнулся Комил. – Мы поскачем к главному рынку на своих двух, – он весело похлопал по своим бёдрам. – К ужину успеем, – заверил он, заметив негодование в глазах Азима.

– «До главного рынка идти добрых три часа», – хотел сказать Азим, но промолчал, видя, как весело и бодро ведёт себя Комил. Наверное, для него это нечто вроде забавы или игры, кто его знает?

Азим знал многих рабочих и подчинённых отца, но Комила видел впервые. Чем он вообще занимается у отца? Бегает за нужными отцу людьми и забавляется этим, выпаливая неуместные шутки?

– Ну что привёл себя в порядок? На тебя же все девицы будут глазеть из окон, – улыбка Комила то ли была насмешливой, то ли в ней скрывалась зависть, не понимал Азим.

Верно, весь Рахшонзамин узнал про его подарок от матери, фыркнув про себя, подумал Азим. За весь день он устал от картошки, лука, сетчатых мешков и разговоров про выбор невесты. Сейчас он и подавно не хотел об этом говорить.

– Пошли, – пробубнил Азим и направился к главному рынку.

На краю западного горизонта кровавые силы заката отступали под сумрачным натиском предвестников тьмы, а на востоке воины ночи уже вовсю стремились заполонить небосклон, где лениво просыпались звёзды. Азим смотрел на всё это и у него появилось странное предчувствие. Дул лёгкий ветерок и навивал тревогу. Не зная почему, Азим с волнением посмотрел на идущего впереди Комила. Чем бы это могло быть?

Солнце скрылось полностью, но ещё не успело стемнеть так, чтобы не было видно дороги. Разговорившись, они и не заметили, как дошли до главного рынка меньше, чем за три часа. Завернув за старые дома с глинобитными стенами и обрамленными высокими живыми изгородями, они вскоре вышли на большую площадь главного рынка, вымощенную серо-голубым мрамором с бледно-желтыми прожилками. На площади было несколько дорог, обрамленных резными колоннами (бывшими сливовыми деревьями), высотой в десять локтей. К ним были прикреплены тонкие коричневые ткани, которые днём создавали тень для горожан. Вдоль дороги также стояли лавки, на которых можно присесть и отдохнуть. Однако сейчас на площади было безлюдно – все уже разбрелись по домам, кроме этих двоих.

Стены базара возвышались на тридцать локтей. Углы стен были закруглены и служили входом. Они были увенчаны пышными куполами, украшенными синей мозаикой с замысловатым узором. Переднюю половину куполов поддерживали шесть каменных колонн. Другая половина лежала на стенах самого базара, которые имели ту же ширину, что и высоту. Однако купола выступали от стен на три колонны и шесть ступень вели под них и внутрь базара.

Под куполами действует один неизменный порядок или даже негласный закон – никому, кроме стражи, не разрешается стоять под ними в дневное время. Вошёл под купол, проходи, не стой!

За соблюдением этого правила следят по четыре вофи под каждым куполом, с короткими саблями и голубыми чалмами. Они обеспечивают порядок у входов на базар и уделяют особое внимание детям, которые приходят на базар одни. Любой из них может оказаться воришкой и в рыночной суете запросто стащит кошелёк невнимательных покупателей. Таких детей задерживают у ворот и спрашивают, зачем они пришли. Если они хотели что-то купить, стражи обыскивали их на наличие денег, а те, что подобрее, спрашивали, есть ли у детей деньги на то, что им велено купить. При положительном ответе, стражник по долгу службы сопровождал ребенка, пока тот не купит всё необходимое. В противном случае, их выгоняли с базара.

Несмотря на Зелёную хворь, торговля в Ахоруне восстановилась быстро и уровень жизни в городах снова поднимался. Работа найдется для всех желающих, и оплата была достаточной, чтобы не думать о следующей. Тем не менее кражи в городе были не редкостью и их часто совершали дети, для которых это стало неким образом развлечения и самовыражения. Дети хвастались украденным перед друзьями и подначивали других на кражу. И сколько бы ни старались стражи, такие проказники всё равно пробирались на базар.

Наступающая ночь окрасила длинные стены главного рынка в глубокие синие и серые цвета, а под арками в стенах уже таилась тьма. Лишь в дальнем левом от Азима и Комила углу и вторым от северо-западного прохода желтоватый свет, пробирающийся сквозь обставленное деревянной решёткой окно, еле отгонял тьму от арки.

– Там, видишь? – именно туда и указал Комил. – Это худжра твоего отца, прояснил он.

– «Я знаю», – хотел сказать Азим. Во время разговора по пути сюда Азим сделал вывод, что Комил самодоволен, насмешлив, слегка высокомерен и всегда фальшиво улыбается. Промолчав, он посмотрел в указанную сторону. У окна, скрытого в глубине арки, кто-то расхаживал туда-сюда и по осанке он не был похож на отца Азима. Значит, его отец не один в своём рабочем кабинете и его спутник явно нервничает. Должно быть что-то важное, подумал Азим, следуя за Комилом под купол.

Перед заходом солнца, вофи обходят базар, удостоверяются, что злоумышленников нет, докладываются начальнику рыночной стражи и уходят домой. На ночь остаются караульные – по одному под каждым куполом и двое внутри. Однако этим вечером под северо-западным куполом их было двое и один из них чем-то хвастался, то и дело заглядывая за вход.

– Рынок закрыт! – заявил стражник, слушавший хвастуна. Он стоял у колонны, возле ступеней. Он кивком позвал соратника и спустился к пришедшим молодым людям.

Стражник хвастун, который что-то высматривал внутри, неожиданно встрепенулся, услышав громкий голос, и рысью подбежал к соратнику. Его рука машинально ухватилась за рукоять сабли.

– Назовитесь! – потребовал он.

– Свои мы, свои, – широко улыбаясь, небрежно ответил Комил. – Эрадж, ты не узнал меня? Вы что такие хмурые? – спросил он, оглядев обоих вофи.

Несмотря на то, что стражники были чуть ли не в двое старше него, тон Комила был панибратским.

– Ах, это ты, – облегченно выдохнул Эрадж, убирая руку с сабли. – А товарищ твой кто? Выглядит знакомым… Зачем в поздний час на базар явились? – спросил он, с подозрением насупив брови.

– Это, – Комил с ребяческим почтением прижал правую руку к сердцу, а левой указал на своего спутника, – извольте представить, Азим ибн Аъзам. – Комил опустил руки и прошёл по ступеням под купол. – Нас сюда его отец позвал, – посерьёзнее добавил он.

– Нас не предупредили о вашем приходе, – сказал другой вофи.

– Тот самый? – одновременно с соратником проговорил Эрадж.

– Да, тот самый, – безучастно ответил Комил.

Он уже был у входа в базар, пока Азим с недоумением всё-ещё стоял у ступеней.

– Проходи, раз уж тебя отец позвал, – Мухсин18, другой стражник отступил в сторону. – Не стой как вкопанный.

Эрадж же со своим круглым восторженным лицом протянул Азиму руку.

– Так вот он каков, юноша, которому дали выбор? Я очень рад встретить тебя воочию, – заулыбался он, пожимая руку Азима.

Юноша хотел опустить руку, но Эрадж не отпускал. Он обнял Азима за плечо другой рукой и, не смолкая, повёл его ко входу на базар.

– Ну… сделал выбор? Ещё нет? Наверное, от девиц отбою нет, – в его голосе слышалась нотка зависти. – Или от их матерей? – усмехнулся он. – Бегают за тобой, да бы подлизаться, а?..

– Я как-то об этом ещё не думал, – с серьёзным голосом перебил Азим. Ему мало было Вомика, так теперь его этот вофи будет донимать. Он вытянул свою руку из крепкой руки Эраджа и вышел из его дружеского объятия.

– А что же не думал? Дела поважнее есть? – неугомонно продолжал Эрадж. – Ах, мне бы такой выбор? – замечтался он. – Так нет! – и тут же прервал себя. – Выдали мне троюродную сестру, которую я терпеть не мог, и живи с ней теперь. А она ворчит, как дышит, – пожаловался он, качая головой.

От его слов Азиму стало ясно, в чем заключалась зависть в голосе Эраджа. Так уж заведено в Ахоруне – на ком родители скажут, на той и женишься. Юноша не стал отвечать стражнику.

– Быстрее, – на облегчение Азима позвал Комил. – Твой отец уже заждался нас.

– Стражи без хлопот, господа, – с рукой у сердца пожелал Азим и пошёл за Комилом.

Мухсин, что стоял под куполом, поблагодарил его кивком, а вот Эрадж последовал за ними.

На стенах внутри рынка через каждые пятнадцать газов висели масляные лампы. Их света было недостаточно, чтобы осветить ларьки и лавки и, тем не менее, Комил заметил двух детей с метлой у лавки.

– Что тут делают дети?! – в недоумении спросил он.

– А-а, эти, – довольно протянул Эрадж. – Гадкие карманники. Сам поймал их, когда они пытались обчистить одну пожилую тётку, – с полной грудью похвастался он.

Комил в негодовании развёл руками и покосился на стражника.

– Они ведь дети, как-никак. Им пора домой.

– Отработают и пойдут, – буркнул Эрадж. – Я сам их отведу, да с родителями их хорошенько переговорю, – пригрозил он детям.

Азим поравнялся с Комилом и нашёл одного взглядом. Мальчик, лет десяти, с дерезовой19 метлой больше его роста устало подметал за лавкой. При виде мальчика Азиму не стало его жалко. В какой-то момент, у него возникли осуждения. Неважно кто ты, за нарушение законов и порядков нужно отвечать. Этот мальчик и тот второй, его подельник по старше, который чуть дальше собирал мусор в грязный мешок, не исключение.

Карманники, так вам и по делам! Благо, вас не бросили в темницу, думал Азим, глядя на сорванцов.

– Ладно! – позвал Эрадж, не выдержав выжидательный взгляд Комила. – Идёмте, я отведу вас домой.

Он был одним из двух караульных, стороживших весь рынок в ночи. Он совершал обход и теперь должен был проверить стража у северо-восточного входа.

– Ждите там, я скоро к вам подойду, – он указал им на северо-восточный купол, а сам повернулся к Азиму. – Позволь, дать тебе совет, юноша. Когда бы ты не решился сделать выбор и кого бы ты не выбрал, – продолжил он, когда Азим повернулся к нему, – сделай это по любви, ибо только любовь стоит всей жизни. Без неё нет смысла всему.

– Я учту ваш совет, ака, – с почтением сказал Азим.

Когда Азим бывал на главном рынке днём, он не мог отвести глаз от его величия и красоты. И хотя ночь сейчас пожрала все его краски, рынок не стал менее привлекательным и даже выглядел таинственно. Вдоль стен те же остроконечные арки, скрывающие занавешенные лавки. Под тусклым светом луны на этих занавесках можно разглядеть узоры, олицетворяющие продаваемые товары. За ними днём продают одежду, обувь, украшения, вещи для хозяйства, а продовольствия продают на внутренней площади.

На этой внутренней площади в строгую колонну выстроились прилавки с проёмом посередине, чтобы можно было обслуживать покупателей с двух сторон. Прилавки были сделаны из тёмного камня, среди которых превалирует зелёный цвет.

– Каждый прилавок или какая-то его часть одолжена одному торговцу, и он платит с него одну тринадцатую с ежемесячной выручки, – пояснил Комил, заметив, как внимательно Азим рассматривает всё вокруг.

– «Я знаю», – про себя сказал Азим.

Каждый прилавок не меньше двадцати газов и в голове Азима снова возник вопрос: «Как один человек может справиться со своим делом, если к нему подойдут сразу несколько покупателей?».

– Конечно, этот торгаш может нанять помощников, либо привлечь своих родных, – продолжал свой урок Комил.

– Разумеется, – сдержанно улыбнулся Азим.

Отец уже ответил ему на этот вопрос похожими словами, но он также заметил, что некоторые торговцы работают одни. Вот Азим и гадал, как они справляются в одиночку?

– Прилавки разделены на деления, которые мы называем «колоннами», – добавил Комил. – В каждой колонне пять прилавок. Всего на этом рынке двадцать пять колонн. – Он внезапно остановился и с горящими от восторга глазами повернулся к Азиму. – А ты знаешь, почему именно двадцать пять?

Азим остановился не сразу.

– Отец рассказывал мне историю рынка, когда мне было вдвое меньше тех мальчишек. Я уже не помню её, – за время своего обучения Азим не спрашивал об этом и был не против послушать её снова.

– Дело в том, что, когда султан Хорун распорядился открыть на этом месте базар, его угостили виноградом. Так как султан любил счет, разумеется, он посчитал все виноградины в грозди – их оказалось двадцать пять. Султан Хорун велел, чтобы на базаре было двадцать пять ларьков и двадцать пять прилавок, – рассказал Комил.

Это было очень давно, вспомнил Азим, где-то в пятом или шестом веке Эпохи человека. С тех пор прошло больше двух тысяч лет и главный рынок неоднократно перестраивался и обновлялся. Теперь же те двадцать пять прилавков стали группой прилавок, заключенных в двадцать пять колонн, а вдоль стен внутри рынка было по двадцать пять ларьков, на втором же этаже было по двадцать пять комнат различных размеров и использовались они в качестве рабочих кабинетов членов Торгового совета.

Азим пошел дальше к большой арке посередине правой стены, а Комил задержался. Он в полумраке высматривал Эраджа. Комил хотел убедиться, что стражник отвел детей домой.

– Да-а-а, – осуждающе протянул Комил. – Уж слишком суров был Эрадж с этими детьми. Я с ним не согласен! Нельзя, чтобы они убирались здесь всю ночь. Они ведь дети, не так ли? Нельзя их так наказывать, чтобы они ни совершили, – он поравнялся с Азимом и убежденно посмотрел ему в глаза.

– Я с тобой не согласен, – заявил Азим, заставив Комил встать в изумлении. – Мой дед учил нас, что поступки детей – это отражение их воспитания. Потому детей нужно воспитывать с детства, чтобы не выросли архаровцами, – добавил он, остановившись и посмотрев на Комила.

– А ты жёсткий, – прокомментировал Комил.

Азим не ответил на это и снова пошёл в сторону арки.

– С другой стороны, за серьёзные проступки детей нужно наказывать родителей, – подумав, сказал он.

– Это тоже говорил твой дед? – поинтересовался Комил.

– Да, – коротко ответил юноша.

– Повезло тебе. Своего деда я не застал. Он умер до моего рождения, – прояснил Комил.

– Я не так уж и хорошо помню своего деда, – сказал Азим. – Мне было четыре года, когда Зелёная хворь забрала его… Отец повторяет нам его наставления, – промедлив, добавил Азим.

– Зелёная хворь унесла и мою мать, – негромко сказал Комил.

Разразившаяся шестнадцать лет назад Зелёная хворь унесла бессчетное количество жизней. Это было настоящей трагедией для всего Ахоруна. Никто так и не понял откуда она пришла – эта треклятая зараза, но во всём до сих пор винят ведьм. Ведь именно тогда на-султан устроил на них травлю.

– Сожалею, – прошептал Азим и Комил молча покивал.

Они оба притихли и так дошли до арки.

– Впрочем, – заговорил Комил под аркой, – это послужит им уроком.

Азим удивленно скосил на него взгляд, но ничего не ответил. Наверно, переменчивость свойственно Комилу, подумал он.

– Нам направо, – сказал Комил и, почесав затылок, пошел вверх по лестнице.

За аркой находились две лестницы, ведущие на второй этаж. Азим хотел последовать за Комилом, но его взор снова зацепила изящная резьба полногрудой девицы с пышными бёдрами на двери с широкой голубой рамкой и зелёным растительным узором. Сокровенные части её груди были скрыты под плоскодонной корзиной с виноградом, которую она соблазнительно предлагала смотрящему. Её голое тело извивалось так, что левое бедро скрывало самый сочный и вкусный её фрукт.

Большие миндалевидные глаза вырезанной девицы будто бы играли с Азимом. Юноша ещё не видел женских прелестей, а она, хоть и не живая, была нагой и каждый раз смущала Азима. Увидев её в первый раз, он побагровел и опешил.

– Не засматривайся на Мохнур20, тебе всё равно на ней не жениться! – подшутил Комил сверху.

Услышав Комила, Азим убежал от чарующей вырезанной девицы, быстрыми шагами переступая через красно-коричневые деревянные ступени.

Стены на втором этаже украшены мозаикой, плитки которой с пола до потолка в три раза увеличиваются в размере. Мозаика представляет собой замысловатую арабеску, а на куполообразных делениях потолка изображают зеленовато-голубое небо с белыми перистыми облаками, обрамлённые вишнёвыми и виноградными ветками. Проёмы между арок на втором этаже ограждены деревянными перилами с решётками. Напротив этих арок, в тени собственных глубоких проёмов скрывались резные двери. Все они, кроме одной – третьей слева, были закрыты. Из той, единственной приоткрытой двери выходил свет свечей и масляных ламп. Комил поджидал Азима в нескольких шагах от неё. Азим подошёл ближе и услышал голоса, доносившиеся изнутри. Один из голосов был явно взволнован.

Комил вошёл первым, осторожно открывая дверь, которую закрыл за собой Азим.

– Явились, наконец! – бросил недовольный взгляд на юношей человек с короткой бородой. Он сидел справа на плетёном стуле. Над его головой на выступающем гнезде горела масляная лампа.

– Мне не было велено спешить, аки Имран, – беззаботно ответил Комил.

– Доброго вечера, отец, – Азим, прижав руку к сердцу, обратился к отцу, а затем приветственно кивнул мужчине, за спиной отца, и Имрану справа. – Вы посылали за мной? – негромко спросил он у отца.

Зачем он позвал его именно сюда, думал юноша, ведь они бы и так встретились дома.

– Полагаю, вы успели познакомиться, – Аъзам указал на Комила. Его вид, как и его тон были серьёзными.

Азим без всякого восторга смерил взглядом Комила и снова посмотрел на отца. Раньше он не видел своего отца таким озадаченным.

– Да, раис, – вместо него с ухмылкой ответил Комил.

Аъзам одобрительно кивнул. Он сидел, скрестив ноги под собой, на широком деревянном стуле с мягкой обивкой за своим рабочим резным столом. На правом углу стола, на старом глиняном подсвечнике горела толстая желтоватая свеча. На левом углу бумаги аккуратно сложены в стопку, а рядом стояла чернильница с пером.

– У меня к тебе есть поручение, сын, – Аъзам сразу перешёл к делу.

– Очень важное поручение, – подчеркнул, мужчина за спиной Аъзама, и продолжил нервно ходить из стороны в сторону, отчего колебалось пламя свечей на подоконнике. Он явно беспокоился о чём-то, что отражалось в его бегающих глазах и в подрагивающей правой брови. На вид этот человек был не старше Аъзама, но его волосы почты полностью пробились сединой.

– Хватит маячить у меня за спиной, Мирзо, – потребовал Аъзам.

Мирзо надулся как ребёнок и сел на плетённый стул напротив Аъзама.

– Скоро день осеннего равноденствия, и султан намерен устроить из этого большой праздник…

– Снова, – добавил Имран к словам Аъзама.

В прошлый День летнего солнцестояния султан также устроил большой праздник, вспомнил Азим. В Рахшонзамине испокон веков отмечают смену сезонов, наступающих в дни равноденствия – осеннего и весеннего, и солнцестояния – летнего и зимнего. Однако люди отмечают их как-то обыденно, а большой праздник устраивают только на Навруз. Теперь же султан решил торжественно отмечать их все? С чего вдруг?

– Также султан Бузург ибн Махмуд21 снова созывает всю знать Ахоруна и не только, – продолжил Аъзам, огрев взглядом Имрана. – Чтобы праздник удался, султан позвал нас во дворец и дал нам целый ряд распоряжений. Мы разделили задачи между членами Торгового совета. Султан хочет накрыть большой дастархан у себя во дворце и заказов у него слишком много. Мы уже договорились со всеми именитыми поварами, пекарями, виноделами и шербеточниками (производители напитков) Ангурана. Имран поедет в Арруж за жасминовым сиропом и тюльпановым вином. Мирзо вместе с другими членами совета будут следить за приготовлениями здесь. На мне одно оставшееся и возможно самое главное угощение, – заявил Аъзам, серьёзно глядя на сына. Султан настоял, чтобы оно обязательно было на дастархане, но я не могу заняться им.

– Не можете? – удивлённо переспросил Азим. – «Разве есть дела по важнее поручение султана», – недоумевал он.

– Я еду в Расулабад, – ответил Аъзам.

Мирзо скрестил руки у груди и неодобрительно покачал головой.

– В такую даль? – спросил Азим.

– Зебистан переживает тяжёлые времена, – начал Аъзам. – Их падишах уже который год не оправляется от неведомой хвори. Его наследники оказались неспособными вести государственные дела. Их торговые отношения практически сошли на нет с городами братьями, а возобновлённых поставок из Арружа им уже недостаточно. Жители Зебистана испытывают трудности, а рынки пустеют с каждым днём.

– Почему? – поинтересовался Азим.

– Их урожай настигла Чёрная напасть, – ответил Аъзам. – Она уже восемнадцать лет портит жизнь крестьянам Зебистана. Часть их урожая гниёт, не успев и созреть, а другой части на всех не хватает. Этот недуг захватывает всё больше и больше посевные земли и в Зебистане не могут с ней справиться. Потому посол Расулабада попросил помощи у нашего султана. В министерстве султана свободно место визиря торговли, из-за чего его светлость поручил мне, как главе Торгового совета, поехать в Расулабад, изучить состояние их рынка и потребность.

– Султан дал вам сразу два поручения? – недоумевал Азим.

– Его светлость хочет полностью возобновить отношения с Зебистаном? – вровень с Азимом спросил Комил.

– Да, благодаря их послу, – ответил ему Аъзам.

– Я ему не доверяю, – пробубнил Имран.

Аъзам покосился на него и перевёл взгляд на сына.

– Султан очень требователен, – ответил Аъзам.

После утомительного и пыльного дня в желудке Азима бушевал голод и урчал живот. Однако он вместе с Комилом внимательно слушал и начал догадываться к чему ведёт отец.

– Два поручения – это ещё пустяки, – добавил Имран.

– Не в этот раз! – несогласно заявил Мирзо.

– Я намерен поручить вам обоим отправиться в Мирас, – сказал Аъзам, посмотрев на Азима и Комила. – Мы уже послали письмо с заказом три дня назад, но вы должны убедиться, что Карим-ака получил его и начал приготовления. За десять дней он должен приготовить и отправить в Ангуран сто казанов с абрикосовым нишалло.

Азим с Комилом переглянулись. Один был удивленным, другой озадаченным. Аъзам же, подняв бровь, смотрел на обоих, выжидая ответа. Он также хотел узнать, как отреагирует на это его сын, и похоже у него появились вопросы.

– Может, всё-таки, мне поехать в Мирас? – тревожно сказал Мирзо. – Это очень важное поручение, а у них ещё нет опыта.

Аъзам сердито посмотрел на Мирзо, чей голос уже раздражал его. Он с самого начала был не согласен с решением Аъзама и потому до последнего хотел переубедить его, но Аъзам был непреклонен. Аки Кариму не раз давали заказ, правда не в таких объёмах и сжатых сроках. Тем не менее Аъзам не сомневался, что старый нишаллопаз справиться со своей задачей и потому решил отправить сына и Комила вместо себя.

– Мы договорились и распределили все обязанности, – Аъзам обратился к Мирзо. – Ты будешь следить за приготовлениями тут!

– Но ведь…

Аъзам знал, что хотел сказать Мирзо, и перебил его.

– На тебя возложен общий надзор за поварами и пекарями. Ты ведь сам вызвался. У других членов совета есть свои задачи и они будут слишком заняты, – категорично сказал Аъзам.

Мирзо молча покивал головой. Его озабоченность этим поручением вызвано тем, что это его первое мероприятие, которое нужно организовать для самого султана. В Торговый совет Мирзо попал два месяца назад, сменив на этом месте своего отца, который ушёл на покой. Он хотел проявить себя и излишне тревожился. Аъзам был прав, Мирзо сам вызвался организовать большинство мероприятий и теперь боялся за их выполнение. Малейшая оплошность и позор не только ему, но и его отцу на весь Ахорун. Естественно, он не хотел этого допускать.

– Удачи, – смирившись с решением Аъзама, пожелал Мирзо его сыну и Комилу.

– Не волнуйтесь, заказ будет выполнен в срок! – важно пообещал Комил, положив руку на плечо Азиму.

– Вот и славно, – вздохнул Аъзам. – Завтра же выйдите в путь, а пока всем лучше передохнуть. Был долгий день, – он потушил свечу на столе и встал, чтобы потушить остальные…

Аъзам шёл впереди. Спустившись с лестницы, он приложил руку на косу резной девицы и открыл дверь в рыночную столовую. Там дежурный повар готовил еду для ночной стражи.

– Идите к беседке, – сказал Аъзам в проёме. – Я закажу нам ужин. Долго уж до дому идти, а я сильно проголодался.

Аъзам повернулся и скрылся в широком помещении столовой, освещенной тусклым светом свечей, горевших где-то слева. Туда он и направился.

Проголодались все и, согласно кивнув, пошли в сторону беседки. Азим в это время подумал о «хом-шурбе» и мясном соусе с морковкой и сладким перцем.

Они прошли по широкому промежутку между прилавками к высокой и широкой беседке, стоявшей по центру внутренней рыночной площади. Беседка стояла на невысоком помосте с тремя широкими ступеньками по кругу. Её венчал купол с вырезанным узором в виде лозы двадцати пяти сортов винограда. Этот купол поддерживали двадцать пять деревянных колонн. Извивающая виноградная лоза, вырезанная на этих колоннах, всегда привлекала внимание Азима. Вместо гроздей на этих лозах были вырезаны имена, и ему было интересно – найдет ли он своё имя.

Беседка служила трапезной и пятьдесят человек могли одновременно обедать в ней, да попивать чай с фруктами. Пять входов вели в неё и ни покупатели, ни торговцы никогда не толпились. В разгар обеденного часа людей обслуживают двадцать пять прислуг. Юноши и девушки от четырнадцати лет, а иногда и взрослые, работают на рыночной столовой. По большей части, они работают кухонными слугами не ради жалованья, а чтобы запечатлеть свои имена в истории главного рынка. Этой беседке около пятьсот лет и все эти годы шеф-повара вырезали имена своих слуг вместо гроздьев на лозе. Чтобы твоё имя было вырезано на колонне, нужно проработать на кухне пять лет до и пять лет после этого. Все двадцать пять колонн были исполнены именами, потому и Азим искал своё.

Может, кто-нибудь с таким же именем работал здесь когда-то?

В высоту беседка была не больше две трети высоты стен рынка. Когда Азим впервые вошёл под её купол, он с открытым ртом проследил за именами до самого верха и, несмотря на бессчетное количество имён, на колоннах ещё оставалось много места. В этот раз Азим смотрел на пустой плетёный стол и с мыслями о горячем супе погладил свой пустой живот.

Ждать пришлось недолго. Его отец вернулся с надутыми щеками, за которым явно был не воздух. На руках он нёс деревянный поднос. Аъзам положил его на стол и раздал всем по тарелке с тушёными бараньими рёбрышками, сдобренный лимоном, нашинкованным луком, укропом и базиликом. Большой чайник и вложенными в друг друга пиалами он поставил рядом с Азимом и сам сел возле сына, который разламывал всем лепёшки.

Все были голодны и не сказав и слова больше, кроме приятного аппетита, они принялись за рёбрышки. Вскоре от них осталась лишь горстка косточек.

– Сюда бы мою собаку, вот бы обрадовалась шавка-а, – довольно поглаживая пузо, протянул Имран.

– Комила с Азимом не будет неделю, а праздник через десять дней, – сказал Аъзам. – Меня не будет на этом празднике, потому я полностью полагаюсь на вас, друзья.

– Твои надежды будут оправданы, – заверил Мирзо, хотя в его голосе по-прежнему звучала взволнованность.

Аъзам кивнул и сложив руки в лодочку, он прошептал благодарственную дуа и обвёл руками вокруг лица. Остальные повторили за ним. Пожелав всем успехов и доброй ночи, он с сыном покинули базар и направились домой.

– Отец, я рад, что вы доверили мне это важное дело, – сказал Азим.

– Я поручил его не тебе, а Комилу, – уточнил Аъзам.

Он не хотел расстроить сына, но плечи Азима досадно поникли, как и сам юноша.

– Сын, тебе я поручаю другое дело, – Аъзам обнял сына за плечо. – И оно не менее важное. Мне нужно, чтобы ты следил за Комилом. Он парень не глупый, хоть и ведёт себя как дурак. Комил выполняет всё, что ему велят, но он несерьёзный. Он знает своё дело, но любит затягивать. Следи за ним. По дороге в Мирас вы проедете через деревню, я не хочу, чтобы он там задерживался. Через три дня, вы оба должны быть там и удостовериться, что заказ султана будет выполнен в срок. Назад вы должны вернуться вместе с нишалло. Следи за ним, – снова повторил Аъзам, но на этот раз с другой целью. – Смотри, как он ведёт переговоры. Учись и ни в коем случае не перемани его дурной весёлый нрав и тягу к развлечениям.

– Хорошо, – коротко ответил Азим.

* * *

«Нельзя использовать лестницу или верёвку, чтобы забраться на Дерево Сохиба».

Хранители знаний. Правила Корневяза.

Ангуран остался в двух мархалах22 позади. Они остановились у подножия невысокого увала. На той стороне холма их арендованные лошади не нашли бы ничего кроме мелкого камня и земли, чтобы пощипать, а на этой – трава была ещё сочной.

Азим впервые выехал за пределы города и ещё не был так далеко от дома. Впереди долгий путь до Мираса, но Комил обещал, что часть пути они быстро преодолеют по реке Гулоб.

– В это время течение в реке очень быстрое. По ней мы проплывем четыре мархалы на юго-запад. На том берегу мы арендуем новых лошадей и поедем дальше. Если будем гнать галопом, то к закату окажемся в Олудороне, – заверил Комил, ранним утром выезжая из города вместе с Азимом.

Сам Комил родился и вырос в Ангуране, а его отец был из Мираса и всегда любил рассказывать истории про свой родной город, особенно про его название. И, чтобы скоротать время, Комил решил поделиться с Азимом пару историей.

В шестнадцатом веке Эпохи Человека племянник султана Хокима ибн Хушбахта, которого чаще называли Хокими Хушбахт, решил в свои двадцать первые именины отправиться в города братья. В Аброре, в старшем городе, Асад встретил дочь султана и беспамятно влюбился в неё. Асад попросил руки дочери султана, но тот отказал, потому что Шабнам тогда ещё не было и восемнадцати лет. Ослеплённый любовью к белокожей и синеглазой красавице, Асад на протяжении трех лет с каждым караваном ездил из Ангурана в Аброр. Наконец, их свадьбу сыграли на Навруз в Аброре. Султан Хоким тоже приехал на свадьбу, которая продолжалась семь дней и ночей.

Покинув Аброр после свадьбы, караван султана Ахоруна вместе с торговым караваном три недели шел назад в Ангуран. На четвёртой неделе они остановились на обычном месте стоянки караванов – на плоском холме со множеством природных источников воды вдоль её склонов. У подножия холма простиралась необъятная долина, проросшая фруктовыми деревьями, которые в самый разгар весны цвели и благоухали.

Это место настолько понравилось Шабнам, что она больше не желала покидать его. Тогда с позволения дяди Асад остался на этом месте и за три года основал город, который впоследствии стал главным торговым центром между Ахоруном и городами братьями. Однако за эти три года у города всё ещё не было названия. Султан Хоким присвоил Асаду титул мира, то есть мэра, и поручил дать городу название. Асад подумывал назвать город «Асадабад» или «Шабнамабад», ведь не захоти она остаться тут, этого города не было бы. Пока он думал, купцы и караванщики называли город «Караванабадом». Прошло семь лет с основания города, но Асад так и не смог дать ему достойного названия. Ему предлагали множество вариантов, но он так и не сделал выбор. Из-за несчастного случая Асад погиб и преданные жители города, любившие своего мэра, всё же назвали город в честь него – Мирас, то есть Мэр Асад…

Так как они ехали медленно, Комил не рассказал всю историю и предложил погнать лошадей галопом до реки, чтобы успеть на лодку…

– Нужно оставить лошадей, – сказал Комил, подставляя щеку под лёгкое дуновение ветра, который доносил прохладный бриз с реки Гулоб и его, казалось бы, спокойный шум. С закрытыми глазами он желал поскорее оказаться в Олудорон, чтобы увидеться с ней.

Спешившись и сняв полугалоши, Комил босиком пошёл вдоль увала. Трава высотой в две пяди была не такой мягкой, как казалось с первого взгляда, издали. Азим не нашёл ничего увлекательного в том, чтобы топтать сухую траву голыми ногами с тем же восхищением, как это делал Комил по пути к высокому белому чинару.

– Ты идёшь? – спросил Комил через плечо. – Или мне вернуться и понести тебя и твою кобылу на своих руках? – усмехнулся он.

Издали казалось, что это гигантский одинокий одуванчик с поникшей головой с посреди протяжённого холма. Вблизи же это был высокий бледно-серый чинар. Его ствол возвышался на одну и треть джебеля23 вверх, постепенно наклоняясь по направлению реки. Пышная крона с бледно-зелёными листьями и вовсе склонилась на юго-восток. Толстые изгибы трёх корней торчали из-под земли под одиноким чинаром, словно щупальца невиданного речного чудовища. Два корня стремились к реке, у третьего были две коновязи.

Азим привязал свою лошадь рядом с другими и с изумлением смерил дерево снизу вверх. Пять человек могли бы охватить его ствол у основания и два под согнутой кроной.

– Сможешь залезть до самого верха? – с вызовом спросил Комил.

На стволе до самой кроны больше не было ни одной другой ветки. Надо обладать цепкими руками и звериной выносливостью, чтобы залезть на такое дерево. И так как он не зверь, Азим не стал отвечать на глупый вопрос Комила. Для него было уместно задать другой.

– Кто заберёт лошадей?

Для путников не имеющих своих лошадей, в Ахоруне предлагают в аренду лошадей из конюшни султана. К левому уху таких лошадей приделаны деревянные бирки с печатью султана. Арендованную лошадь нужно вернуть в оговорённый срок, либо привязать у любой коновязи с символикой султана. В противном случае, арендатору грозит штраф в размере тройной стоимости лошади, а кража лошади порой каралась даже смертью. За двадцать пять веков существования Ахоруна им правили разные султаны, в числе которых были и суровые, и жестокие.

Комил объяснил ему это правило ещё утром, но на этот вопрос не ответил в первый раз, так как был отвлечён конюхом.

– Их заберут либо другие путники по дороге в Ангуран, либо за ними пришлют аспгардонов24, – ответил Комил, направившись к берегу.

– А как понять, кто не вернул, а кто украл лошадь? – спросил Азим, идя вслед за ним.

– В конюшнях записывают твой адрес и приходят к тебе домой, – безучастно ответил Комил, направляясь к реке.

На этой стороне увала воздух наполнялся слабым ароматом лотоса. Шум прибоя становился громче и был явно неприветливым, как показалось Азиму ещё на той стороне. Возмущённые волны белой пеной омывали песчаный берег с мелкими камнями, и оставляли за собой лепестки лотоса.

– И эту буйную реку нам предстоит пересечь? – взволнованно спросил Азим.

Азим не помнит, но много лет назад он приезжал сюда вместе с отцом и матерью. Аъзам и Зарина, как и многие другие, приезжали к цветочной реке, чтобы предать ей всю свою горечь и боль, причинённую Зелёной хворью. Вода уносит боль и страдание – так говорят бабушки.

Среди народов Рахшонзамина принято, что люди, чьи близкие покинули этот мир не естественным образом, отпускают свою боль у реки и в её пении ищут умиротворения. В сорок дней они приходят и роняют слезу в реку, чтобы она унесла их скорбь. Так, Аъзам и тысячи других приходили к Гулобу проститься со своими покойными. Многие даже рассеивали их прах по воде. Жертв Зелёной хвори не хоронили. Опасаясь, что тела могут заразить почву, султан Бузург ибн Махмуд велел сжигать их.

Ближе к берегу Азим начал скудно вспоминать, как его отец пустил прах по ветру. Река тогда было спокойной, а сегодня словно кипела от ярости.

– Это удивительная река, – с широкой улыбкой ответил Комил, глядя на бурлящий поток. – На самом деле, это спокойная река, но четыре раза в год, в дни поста она свирепствует и её пенные волны приносят эти лепестки, – он поднял с берега мокрый светло-лиловый лепесток лотоса. – Никто до сих пор не знает, откуда она их приносит, – он задумчиво повернулся к Азиму.

Эта загадка всегда интересовала его, и никто не мог на неё ответить, даже самые опытные лодочники и рыбаки.

– Не волнуйся, – ухмыльнулся Комил, – тебе не придётся переплывать её, – он положил лепесток лотоса на плечо Азиму и пошёл вниз по реке.

Склонившаяся крона одинокого чинара указывала на пассажирскую лодку, кормой стоявшую на якоре в ста шагах от путников. Высоко загнутые нос и раздвоенная корма лодки сдержано сверкали под лучами белого солнца. Узор, вырезанный на кедровых бортах, изображал побеги, вьющиеся от сиреневого девятилистника. Янтарная смола, которой отполирована лодка, приглушала солнечные лучи, придавала ей этот сдержанный блеск, что очень понравилось Азиму, когда он посмотрел на неё.

– Пошли, – позвал Комил. – Я хочу занять место у носа.

Азимом охватила нерешительность. Сможет ли она переплыть эту бурную реку, задумался он. Юноша споткнулся о небольшой камень – он не упал, но пришёл в себя и пошёл за Комилом, а лепесток упал с его плеча.

– «Я же не боюсь воды», – утверждал он про себя, глядя на людей, взбирающихся по кормовому трапу на лодку.

– Ты явно уже проголодался, сын Аъзама, – вознегодовал Комил, указывая на тех же людей. – Не меньше двадцати уже поднялось на борт, пока ты медлил. Не видать мне места впереди, – покачал он головой. – Благо, если кому-то надоест стоять столбом, и он пройдет назад, тогда я живо пропихнусь на его место… Надеюсь, – добавил он, сжав губы как жаба, и поднялся на лодку.

Впечатлённый раздвоенной кормой лодки, Азим поднялся последним. Пока он лицезрел чешуйчатую резьбу, мимо него прошли ещё с десяток других людей. Азим ожидал, что, работая с отцом, он будет обходить весь Ангуран. Но он и не предполагал, что будет ездить по городам Ахоруна. Ему впервые предстоит пересечь реку Гулоб. Этот момент был для него волнительным, да ещё и река буйная.

Понятно, что он медлил.

– Хватить разевать рот, парень. Шевелись! Ты последний, – крикнул ему невысокий, широкоплечий мужчина с густой бородой и в тонком светло-голубом сатиновом халате. У него на голове была светло-голубая чалма с короткими белыми хвостами, повязанная вокруг круглой тюбетейки.

Висящее, словно мешок скисших помидоров, брюхо не позволило обрюзглому мужчине поднять ногу и нетерпеливо топнуть золотистой бархатной голошей с загнутым носом и голубым кантом.

Судя по всему, этот человек капитан этого судна. Он всё же неуклюже топнул, выразив своё недовольство и скрылся с глаз. Вместо него появились двое мускулистых, загорелых парней с голым торсом и в коротких, свободных штанах. Своими крепкими жилистыми ручищами они ухватились за канаты, пролегающие вдоль трапа, и потянули. Трап вместе с Азимом чуть дальше от середины начал подниматься. Полуголые молодцы тянули канаты так, будто зазевавшегося юноши и вовсе не было на трапе.

Вынужденный взбежать, Азим наконец оказался на палубе этого диковинного чуда судостроения. В книгах, которые он прочитал, лодки и корабли были изображены иначе, без рыбьих хвостов вместо кормы.

Ступеньки скрипели под тяжестью здоровых парней, когда они, подняв трап, спускались по боковым лестницами на палубу гребцов. Перила на палубе пассажиров возвышалась на пядь выше пояса и стояли на толстых балясинах с чешуйчатой резьбой. Азим не сразу заметил в них фигуры рыб головой вниз. Сама палуба пассажиров возвышалась над палубой гребцов, но скрывала её лишь на половину от общей ширины лодки.

Больше пятидесяти человек стояли в тесноте, держась за поручни каштанового цвета. Ни тебе скамеек, ни лавок, чтобы сесть. Весь путь по взволнованной реке стоймя? Азим уж точно такого не ожидал.

Любопытство заставило юношу склонить голову за левый борт и взглянуть, какие условия там внизу?

Гребцы парами расположились на лавках, тянущихся от одного борта к другому, с углублением посередине в виде полумесяца для складирования вещей пассажиров. Азим насчитал восемнадцать гребцов, опускающих вёсла на воду, когда его счет оборвался внезапным движением лодки вперёд.

Якорь поднят, и отступающая волна подхватила лодку и унесла прочь от берега. Юношу пошатнуло назад, но он удержался. Хотя, он чуть было не свалился за левой борт на голову гребцам.

Упёршись о левый хвост кормы, он восстановил равновесие и пошёл занимать своё место рядом с Комилом, который звал его к себе свободной рукой. Вид Комила был определённо не радостным. Видимо к носу лодки пробраться не удалось.

Луноликий капитан ещё не отдал приказ, но быстрый поток реки бесцеремонно подхватил лодку, чуть ли не безжалостно опрокинув её на правый борт. Азима, не успевшего ухватиться за поручень, вновь отбросило на мужчину средних лет в длинном тонком тёмно-синем хлопковом халате. Этот мужчина в тюбетейке с красной каймой был явно не в восторге от того, что на него свалился нерасторопный юнец. Он оттолкнул от себя Азима и хмуро покачал головой. Остальных пассажиров никак не побеспокоила эта кочка. Их либо пошатнуло, либо прижало к поручням, а на их равнодушных лицах отражались лишь беспомощное принятие того, что это судно переполнено пассажирами.

Вытряхнув грязь со своих коротких коричневых штанов с зелёной лозой по краям, Азим встал посередине, словно мачта, которой и так вместе с парусом не было на этой лодке. Его удивляла невозмутимость других путников. Возможно, они привыкли такому способу пересечения реки, почём Азиму знать? Ему это впервой.

Объём хлынувшей воды не стоил даже внимания гребцов. Они, крепко держа вёсла, ждали приказа капитана выровнять лодку по курсу течения. Капитан сидел на своём помосте в корме и держал недлинный рычаг руля. Выругав овечью мать, он отдал приказ гребцам слева.

Раскачиваясь не так опасно, как в первый раз, от волн, бьющих по левому борту, лодка уже сама повернула на одну тень на юго-запад. В ритме речного танца гребцы левого борта поочередно подняли свои вёсла: от носового ряда до кормового. Тучный капитан, приложив не малые усилия, если не все, которые у него были, потянул рычаг на себя. Лодка начала поворачивать направо. Сила сорока вёсел приводило это пассажирское судно в движение, однако сейчас лишь двадцать плавно опустились в холодную воду. Опытные гребцы слились в одно целое с лодкой, ощущая её набирающую скорость, и рассчитывали силы, чтобы выровнять её по течению реки, а не перевернуть её к овечьей матери.

Гребцы сделали своё дело – лодка вышла в основное течение реки и устремилась в далекий конечный пункт. Остальные весла тоже опустились на воду, и гребцы балансировали скорость и раскачку.

Палуба для пассажиров стояла на толстых опорах с чешуйчатой резьбой, высотой в почти два газа. На пару с сужающимся носом они создавали достаточную видимость с обеих сторон для кормчего. Плывущему вниз по реке нет нужды смотреть вперёд, если оба берега находятся справа и слева от него, тем более такому капитану, как этот. Он посмотрел направо – правый берег постепенно отдалялся, он бросил оценивающий взгляд налево – левый берег покажется ещё нескоро. Капитан встал, легко придерживая рулевой рычаг, и позвал своего молодого помощника занять его место.

– Держи рычаг нежно, как держишь грудь своей женщины, – подчёркнуто наставил он, сжимая в руке ту самую воображаемую грудь. Будь она настоящей, он бы выжал из неё весь сок, словно из мандарина. – Будь с ней ласков, и лодка подастся тебе в реке, как отдастся взмокшая женщина в тёплой постели.

Капитан свернул и скрылся за лестницей, ведущей наверх, но через мгновение над перилами появилась его круглая голова с насмешливой ухмылкой.

– А ты хоть раз имел женщину? – усомнился он, приподняв бровь.

Не дождавшись ответа от смущённого, если не униженного перед всеми гребцами, помощника, которому не было и двадцати одного года, капитан поднялся на палубу к пассажирам. Пора собирать плату за переправу.

Ухмылка капитана стала жадной. Чувствуя не малую важность к своей персоне среди пассажиров, он гордо снял свою чалму, повязанную в виде пересекающихся волн вокруг тюбетейки. Перевернув её, он пошёл к пассажирам. Его большой кулак с запястьем мог утонуть в этой тюбетейке.

«Чалма должна быть глубокой, чтобы вместить все изюминки», объяснял он своему помощнику.

Большинство пассажиров сдавали плату сразу, как только пузатый лодочник подходил и протягивал им свою чалму. Находились и те, которые с неохотой лазили себе в карман.

Тюбетейка заполнилась на две пятой, когда капитан с требовательным видом подошёл к Азиму и Комилу. Комил достал овальные монеты из кошеля, привязанного у пояса за халатом, и бросил их в тюбетейку. Капитан с прежним требовательным видом наклонил голову и с тоном далёким от любезного обратился к Азиму:

– Десять султана.

Такова плата за переправу, но у Азима не было денег. Юноша вопросительно посмотрел на Комила.

– О… я ведь и за тебя должен расплачиваться, – лукаво вспомнил тот, прокрутив указательным пальцем тройную петлю от себя до Азима. Комил достал ещё десять монет и заплатил за него.

Аъзам дал Комилу кошель с двумя сотнями монет и велел поровну делить их на расходы в пути.

Яркие бронзовые монеты по своей форме напоминали жёлтый изюм, отчего и получили своё название – Султана. На одной стороне выгравировано название султаната Ахорун, на другой виноградная гроздь, обрамлённая серпом старой луны.

– Когда мы прибудем на тот берег? – с непривычной для себя серьёзностью спросил Азим.

Он не боялся воды и часто купался в ручье посреди посевных полей отца, но скорость лодки и пенящиеся волны за её бортом всё ещё тревожили Азима. Из-за раскачек, он опасался, что лодка может перевернуться. Чтобы отвлечь себя от дурных мыслей, он решил занять себя разговором о деле.

– Как ты думаешь, мы уложимся в срок? Этот нишаллопаз сможет сделать всё до праздника?

В душе Комила аж потеплело от вопросов. Ещё выехав из Ангурана, он ждал, когда же Азим начнёт задавать вопросы по делу. Ему хотелось побыть мудрым наставником. Для чего же ещё Аъзам отправил своего сына вместе с ним?

Ответ, как казалось ему, был очевиден.

– У него много помощников, – сказал Комил. – Вся его семья занимается приготовлением нишалло. А семья у него большая, – подчеркнул он. – Карим-ака выполнит заказ в срок, если уже не выполнил, ведь это заказ самого султана.

Комил был уверен в своих словах, а про себя добавил: «Куда же он денется».

Дальнейший разговор слегка унял волнение Азима, и он обратил внимание на движение лодки.

– А не должна ли лодка плыть поперёк реки, чтобы быстрее пересечь реку? – озадаченно спросил он.

Комил улыбнулся. Он не раз пересекал Гулоб на лодках и прочитал немало рукописей об этой реке, а про Мирас он знает почти всё. Такие вопросы, можно сказать, были из области его недоказанной учёности. Ему льстило, когда ему задавали подобные вопросы, и ему очень нравилось отвечать на них, показывая свои знания.

– И я спросил об этом в первый раз у отца, – сказал Комил. – Гулоб довольно широкая река, как ты мог заметить. В самом широком отрезке её ширина достигает трёх фарсангов25. Так почему бы не плыть прямо на другой берег? – Комил с легкой улыбкой скосил вопросительный взгляд на Азима и сам же ответил. – Лодка наткнётся на крутояр и, чтобы спуститься, нам придётся через нос лезть на цветочное поле, Азим. Берег на той стороне высокий и тянется с северо-востока чуть ли не до самого озера Зарафшан, – обвёл рукой Комил. – А за цветочными полями – деревья, холмы и холмы с деревьями.

Комил опустил голову и погрузился в раздумье. Его молчание нарушил грубый голос капитана. Он возмущался, что некоторые пассажиры отказывались платить или негодовали, что судно переполнено. Потому и увиливали от оплаты, либо давали меньше, чем положено. Капитан хамил каждому, кто возникал на этот счёт: «А что ты поднялся тогда?», «Может ты и есть лишний?», «Чего поднялся на борт, если тебе тесно?», «Бесплатно? Пересеки реку вплавь!»…

Азим с осуждением посмотрел на капитана, нельзя же с таким тоном обращаться с людьми. С другой стороны, он не понимал возмущения пассажиров. Заметив его озадаченный вид, Комил подумал, что Азим сейчас спросит его об этом, и решил ответить заранее.

– Лодки должны перевозить по тридцать человек, но нас тут почти в два раза больше, – заявил Комил. – Начался предосенний пост и люди хотят пораньше попасть в нужные себе места и вернуться до заката. Но во время поста не все лодочники переправляют людей с берега на берег. Они боятся буйной реки. Матин, – Комил кивнул на капитана, – один из редких, кто входит в реку на своей кривоносой лодке. Ты же видел, она стояла одна у берега. Поверь, если бы людей было больше, он взял бы их всех. Ты только взгляни на его обвислый живот… Жадность говорит сама за себя. Он не держит рузу, ссылаясь на больной желудок, а сам любит горькое вино и жареную баранину не меньше, чем свою посудину.

– Видимо, ты с ним хорошо знаком, – предположил Азим.

– Не считая этот, я шесть раз пересекал Гулоб на его лодке, и три раза замечал его в чайхане апи-Дилрабо, – сказав это, вид Комила неожиданно стал оправдывающимся.

Азим краем глаз посмотрел на Комила и повел голову в сторону. Ему не интересны сомнительные знакомства Комила. Его интересовало другое. Комил говорил, что они остановятся в селе Олудорон, но как они туда попадут? Где она?

– Так, куда же мы плывем, если не на тот берег? – спросил он.

– Мы причалим на том берегу у Дерева Сохиба, – ответил Комил, оглянувшись на капитана, прошедшего мимо него назад на свою палубу.

Азим вопросительно покосился на своего спутника.

– Дерево Сохиба? – переспросил он.

Ему стало стыдно, что он так мало знает о своей родине. Можно ли считать уважительной причиной то, что он ни разу не выезжал (осознанно) далеко за пределы Ангурана, и всё, что он увидел или увидит, будет для него впервые? Нет!.. Так полагал он сам. «О своей родине нужно знать столько, сколько знаешь о своих пяти пальцев», вспомнил он цитату из книги. Тем не менее ни в одной книге, которую Азим прочел, не было сказано ничего про это дерево.

– Словами не передать… Скоро сам его увидишь, – пообещал в ответ Комил.

Лодка проплыла чуть больше четырёх мархалы вниз по течению и вскоре река начала сужаться и сворачивать налево. Эта часть реки была единственным изгибом реки и называли её «Извилиной».

Гребцы вывели лодку из бурного потока и, плавно опуская вёсла на воду, начали грести к левому берегу, до которого было чуть меньше мила26. Сама река сужалась до двух мил, однако, как бы удивительным ни казалось, скорость её потока стихала в этом отрезке.

Люди, которые знали, что пристань уже близка, начали потихоньку стягиваться к корме. Вот-вот и они начнут толпится и поднятого трапа. Азим с изумлением наблюдал за нетерпеливыми пассажирами.

– Все хотят сойти первым, – объяснил Комил и, посмотрев вперед, с восторженной улыбкой обратился к Азиму, – Давай пройдём к носу! Пусть эти торопыги давят себя при сходе. Обещаю, ты будешь впечатлён видом.

На подходе к пристани река сужалась до четверти мила, а её поток снова ускорялся, шумя и вновь вспенивая воду. Благо, лодка была уже меньше, чем в трёх джебелях от левого берега, где крутояр плавно снижался до двух газов. Перед взором Азима вырос огромный белый чинар с необъятным стволом. Он был действительно впечатлен. Это дерево было в четыре раза выше Одинокого чинара, у которого они оставили лошадей.

– Вот оно, Дерево Сохиба, – объявил Комил, хлопнув Азима по спине.

Это чудо природы, этот гигант рос на гребне пологого склона, обрамлённый редкой низкой травой. Когда лодка начала причаливать, Азим с ещё большим изумлением заметил, что это дерево буквально окружено людьми.

Пристань была устроена у четырёх корней, выступающих из-под песка и земли. Они тянулись к воде, словно толстые извивающиеся щупальца затаившегося чудища, и скрывались на дне у самого берега. Каждый корень в полтора-два раза больше лодки, которая встала между вторым и третьим корнем вдоль берега. С двух хвостов гребцы сбросили канаты, и младшие корневязы привязали их к кнехтам, вырезанным на самих корнях. Для страховки капитан бросил также и якорь.

Вместе с кнехтами на двух сторонах корней также вырезаны площадки для трапов и дорожки, ведущие к сухой части берега. Углы между корнями омывала река и песок там был мягким. Каждый, кто вступал на эту часть берега, мог провалится и застрять по пояс или по горло в песке – это уж зависит от роста.

Сошедшие с лодки пассажиры, толкаясь, устремились к дереву образовать новое живое кольцо. Когда лодка ещё только причаливала, люди, окружавшие дерево, покинули кольцо, которое не было замкнутым из-за нехватки людей. Некоторые из них стали звать тех, кто только что прибыл на лодке, чтобы образовать новое кольцо.

– Зачем они собрались вокруг этого дерева? – спросил Азим, двигаясь в сторону трапа.

– Такова древняя традиция путников, – ответил Комил, отставая позади.

– Обязательная? – уточнил Азим, обернувшись.

– Какой же ты невежда, – упрекнул вместо ответа Комил и прошёл вперёд.

Поднявшийся ветерок колыхал плотное полотно тёмно-серого цвета с синеватым отблеском, сшитого в виде плавников на хвостах лодки. Азим подходил к трапу, когда заметил капитана со скрещенными руками у груди и выжидательно уставившегося на него.

– Ты взошёл на борт последним, последним и сойдёшь с него? – скривив губы, недовольно спросил он. – Проваливай скорее с моей лодки! Мне ещё разворачивать и плыть назад с новыми пассажирами.

Азим виновато опустил голову. Он и в правду задержался, таращась на высоченное дерево. Как оно вообще вымахало до таких размеров?

Прижав руку к сердцу, он кивнул капитану в знак благодарности за безопасную переправу. Однако капитан лишь повёл краем губ.

Спустившись до середины трапа, Азим встал, чтобы ещё раз восхититься резьбой деревянного олицетворения рыбьих хвостов раздвоенной кормы.

– Если хочешь встать в кольцо вместе с остальными, тебе следует поторопиться, – позвал Комил. – Не хорошо заставлять ждать людей, держащих рузу.

Азим догнал Комила и вместе они сошли с корня на землю, где скрывалось её основание. Слева от них был неровный склон, справа, между двумя корнями земля обрывалась, образуя нечто вроде огромной зияющей пасти, пытающейся хлебнуть воды своим бурым рыхлым языком.

На вершине склона их поджидали люди, которые хотели встать в кольцо вокруг необычного исполина. Не многие люди, сошедшие с лодки, остались, чтобы стать частью этого кольца. Они уже вставали вокруг дерева, держась за руки, но им не хватало ещё нескольких человек, чтобы наконец замкнуть кольцо. Комил, для которого это было не впервой, и Азим, которой в глубине души сомневался в этой затее, присоединились к ним. Из движущегося кольца один человек в тонком зеленом полосатом халате с круглой бархатной тюбетейкой тоже зелёного цвета протянул руку и затащил Комила в человеческую цепь. Тот схватил Азима за плечо и потащил за собой, чуть ли не порвав его адрасовую рубаху с геометрическими узорами на рукавах.

– Шестьдесят три! – с восторгом произнёс тот самый человек, потянувший Комила.

– В кольцо поместиться больше, если сократить расстояние, – подчеркнул Комил.

– Это не важно, – покачал головой этот человек, с короткой бородой на худом овальном лице.

– Действительно, – согласился Комил и с восхищением поднял голову.

Промежуток между людьми в живой цепочке составляла длину одной вытянутой руки и люди шли лицом вперёд вокруг Дерева Сохиба, положив правую руку на правое плечо впереди идущего. Однако несколько веков назад люди начали ходить вокруг лицом к дереву, взявшись за руки, при этом расстояние между ними не изменилось.

– Представить только… шестьдесят три, – негромко восхищался Комил.

Его тело, как и его голос, трепетали от благоговения. Для него это дерево было неким божественным чудом, которое он мечтал познать.

Они сделали три круга, и люди начали отпускать руки и расходиться. Многие из них что-то шептали перед уходом и дотрагивались к стволу чинара. Азим не мог понять, зачем всё это было нужно?

Он хотел было спросить, но Комил перебил его:

– Впервые, когда я встал в кольцо вместе с отцом, цепочка составила шестьдесят два человека. Ты, Азим ибн Аъзам, стал шестьдесят третьим. Корневязь говорит, каждого, кто станет новым звеном в кольце, ждёт завидная удача, – Комил многозначительно покачал головой, глядя на облупившуюся светло-серую кору, которая уступала место новой белой коре.

На его месте другой человек возможно и возгордился бы, услышав подобное в свой адрес, но Азим не знал, как к этому отнестись.

– Ты был шестьдесят вторым? – спросил он.

– Нет, – с толикой сожаления вздохнул Комил. – Охват дерева и до меня составлял шестьдесят два человеко-звена.

– Значит, и до меня было шестьдесят три? – предположил Азим.

– Нет, – ответил Комил.

– Почему ты так уверен?

– Оглянись, – сказал Комил.

Последовав совету спутника, Азим заметил, что некоторые люди в открытую смотрят на него. У одних в глазах была радость за него, у других неприкрытая зависть.

– Новым звеном в кольце может стать тот, кто впервые участвует в этом. Судя по их взглядам, до тебя никто не был новичком. Все они купцы и путники и чуть ли не каждый день бывают здесь, а ты впервые, – объяснил Комил.

Комил дотронулся до дерева, прошептал молитву и отошёл от неё.

– Ладно, пошли отсюда, пока нам на голову не начали падать люди, – обратился он к Азиму.

Юноша в недоумении покосился на Комила. «Что за нелепая шутка?» – спрашивали его изумленные глаза. «Или это не шутка?» – задумался он.

Комила уже не было рядом, чтобы ответить на его вопросы. Быстрым шагом его спутник удалялся от дерева и уже был в тридцати шагах от Азима.

Он хотел было тоже уйти и догнать Комила, но задержался. Его внимание привлекли люди, которые остались у дерева. Одни стояли, другие нарезали круги на одном и том же месте. Но все они бросали взгляды на ствол и оценивали его с основания до кроны.

Каковы их намерения?

Азиму стало любопытно и вскоре он тоже бросил оценивающий взгляд на Дерево Сохиба. Оно было действительно невероятным. Необъятный ствол строго возвышался над людьми на двадцать два газа и только потом разделялся на три толстых не таких, как сам ствол, и всё же необъятных ветвей. От старой коры практически ничего не осталось, и вся поверхность дерева была гладкой. Ветви были почты ровными и также тянулись к небу. Лишь на высоте семидесяти газов, где начинались кроны, ветви отдалялись друг от друга. Правая от Азима слегка наклонялась на северо-восток. Она была чуть выше и шире двух других. Листья на ней не примирялись с тем, что лето подходит к концу и сохраняли насыщенный зелёный цвет. Крона слева от Азима смотрела слегка на северо-запад. Листья на ней уже примеряли медные цвета осени. Третья крона смотрела на юг и листья на ней изобиловали цветами – зелёными, медными и пурпурными. Лишь редкие листья поддавались ветру и падали вниз.

Поражённый величием и необыкновенной красотой этого дерева, Азим с разинутым ртом не опускал своего взгляда. Шея слегка затекла, но он не мог оторваться. Восхищение и благоговейный трепет овладели им. Азим почувствовал себя жалким муравьем у ног беззаботного трёхглавого чудища.

Как он мог не знать о таком дереве?

Снова почувствовав стыд за свое невежество, он опустил глаза. Вдруг он заметил, что один юноша, чуть старше него, прильнул к дереву и потянул руку, а затем и ногу вверх…

– «Не ужели он пытается залезть на дерево?» – удивился Азим.

Тот юноша подпрыгнул, но соскользнул с дерева. Однако он не оставил попыток. Кроме него, Азим заметил, что и другие люди пытались вскарабкаться на дерево. Среди них были и молодые, и взрослые. Одни увлажняли свои ладони плевками, другие подсаживали товарища, или подпрыгивали, чтобы ухватиться хоть за что-нибудь. Все их попытки заканчивались тем, что они либо вновь соскальзывали, либо срывали сухую грубую кору. Четверо смельчаков возомнили себя умными и взобрались друг другу на плечи, но, при попытке самого верхнего дотянутся до небольшого углубления, трое из них рухнули вниз и начали корчиться от боли.

Азима озадачивало то, почему они не оставляют тщетных попыток. Что же такого может быть на этом дерево, что они так хотят залезь на него?

– Эй! – окликнул Комил издалека и поманил Азима рукой. – Лошадей разберут! – крикнул он.

Азим вспомнил, что им нужно торопиться в Мирас и побежал к своему спутнику.

За деревом раскинулась бескрайное травянистое поле, радующее глаз обилием цветов. Рядом была истоптанная широкая тропа. Она вела к большой конюшне в ста пятидесяти газах справа от чудо-дерева. Путники торопились туда и выезжали на лошадях.

Комил скрестил руки у груди и укоризненно смотрел, пока Азим подбегал к нему.

– Хочешь дойти до Мираса пешком?

Азим посмотрел на недовольно насупленные брови Комила и, пожав плечи, просто повёл головой в оправдание своей задержки. Комил фыркнул носом, повернулся и зашагал к старой конюшне. Азим пошёл вслед за ним.

– В чём смысл этой традиции? – спросил он.

– Ох, какой же ты невежда, Азим! – сорвался Комил.

Он был раздражён тем, что Азим застыл у дерева и глупо смотрел, как тупицы пытаются залезть на дерево, чтобы раскрыть тайну Сохиба. Она не будет раскрыта из-за правил Корневяза.

Азим понимал, что его спутник прав. Он и в правду мало знал об Ахоруне. В учебном доме он, в основном, изучал счёт, письмо и общую историю. Его не интересовали уроки и книги про традиции народа. О них он мог спросить у отца или матери. Однако о местных легендах и байках он никогда не спрашивал. Тем не менее резкость Комила показалась ему излишней.

– Ладно, не злись так, – негромко сказал Азим. – Спрошу у кого-нибудь другого.

Комил оглянулся и увидел, что Азим понурился и вяло следует за ним. Он решил, что был груб и ответил на вопрос, однако без той искры желания, которая возникла ещё на лодке.

– Люди встают вокруг дерева, чтобы измерить его ширину. Его посадил Сохиб путешественник семнадцать веков назад. Говорят, когда Сохиб посадил своё дерево, высотой оно было всего в два газа и его можно было охватить одной рукой. Теперь же шестьдесят три человека встают в кольце вокруг него. Обычно люди поют в кольце, но всем было ясно, что ты здесь впервые. Потому они молча молились, дотрагиваясь до дерева. В молитвах люди просят Всевышнего благословить их путь и сделать Сохиба обитателем рая. Благодаря ему и его дереву, это место стало пристанью для пассажирских лодок. До этого люди проделывали долгий путь до озера Зарафшан и потом переправлялись на ту сторону и обратно, либо пытались пересечь реку напрямую. К последним река была беспощадна… Люди пытаются залезть на дерево, потому что на одном из его ветвей вырезана точная дата того, когда Сохиб посадил этот чинар.

– Они хотят узнать эту дату? – спросил Азим.

– Нет, – ответил Комил. – По легенде, Сохиб вырезал дату в виде карты, которая указывает путь к чему-то очень драгоценному, что в десять раз дороже золота… к чему-то чёрному. Эту тайну он поведал своим потомкам на смертном одре, когда на дерево уже было тяжело залезть.

Комил неожиданно остановился. До конюшни оставалось меньше двадцати шагов, но он развернулся и посмотрел на Дерево Сохиба странным возбуждённым взглядом.

– Сколько, по-твоему, в нём газов? – спросил он у Азима.

– Не меньше ста десяти, – скрутив губы, приблизительно ответил юноша.

Комил покивал в подтверждение.

– Удивительно, но Сохиб путешественник прожил сто десять лет! Больше, чем кто-либо и когда-либо во всём Рахшонзамине, – с восхищением и изумлением проговорил Комил.

– Кому-нибудь удавалось залезть на дерево? – поинтересовался Азим.

– Нет, насколько мне известно, – повёл головой Комил. – Корневязи установили строгие правила.

– Кто они?

– Потомки Сохиба, – неуверенно пожал плечами Комил.

Комил повернулся и продолжил идти к конюшне, но вдруг снова остановился и с искрой в глазах оглянулся на Азима.

– Может попытаешь свою удачу? – с озорным вызовом спросил он. – Может тебе удастся залезть на него?

Азим уже насмотрелся на тщетные попытки других и знал, что эта пустая трата времени. Потому он невозмутимо посмотрел на Комила и прошёл мимо него к конюшне.

Из конюшни, ворча, вышли трое мужчин в сером, бирюзово-зелёном с тонкими полосками и в желто-белом халате с одинаковыми алыми поясами и расшитыми тюбетейками. Один из них бросил хмурый, недовольный взгляд на молодых путников и, укоризненно покачав головой, поторопился за своими друзьями.

Азим не понял причины его недовольства, а вот Комил в негодовании предположил:

– Всё, разобрали всех лошадей, – он с упрёком посмотрел в спину Азима.

На первый взгляд, издали конюшня казалась относительно новой, но в близи старая древесина бросалась в глаза. Брёвна и доски, из которых сделаны стены, потемнели и прогнили. Резьба под низким фронтоном, гласившая «Конюшня султана Ахоруна», практически стёрлась под воздействием ветра, времени, пыли и грязи, ну и конечно плесени. Высота стен составляла пять газов, а длина пятьдесят. Ширина конюшни составляла двадцать газов.

Посередине стены на лицевой стороне были высокие конюшенные двери и только одна из них была приоткрыта. Однако Азим вошёл через боковую дверь, откуда вышли те трое раздосадованных мужчин. Юноше сразу стало дурно от запаха, стоявшего в этой ветхой конюшне. После приятного благоухания, издаваемого цветами снаружи, его нос и даже рот наполнила ужасная вонь лошадиного навоза, от которой хотелось блевать. К счастью, Азим держал рузу и в желудке у него к этому времени было пусто.

Конюшня состояла из пятидесяти денников, расположенных в два рядя вдоль стен. Азим прошёл мимо пустого денника из узкого тамбура к основному проходу между денниками. Он встал в нескольких шагах от приоткрытой конюшенной двери и посмотрел на лестницу в противоположном узком проходе. Она вела на настил над тремя денниками.

Комил не сразу вошёл в конюшню. Не успев сделать и шага внутрь, он с отвращением сморщил нос и круговым движением выскочил наружу, где громко и жадно вдохнул чистого воздуха. Он несколько раз сделал глубокий вдох, задержал дыхание и забежал внутрь.

Азим странно покосился на Комила, прибежавшего с надутыми щеками. Комил развёл руками, а его глаза выражали мысль за него: «Что? Не собираюсь я дышать этим!»

– …но мне нужны эти два коня, – с другого конца конюшни донеслись громкие возмущения.

Азим и Комил посмотрели в ту сторону. У двух последних денников слева худощавый конюх в длинной старой тунике и алой безрукавкой с черной узорчатой тесьмой и серыми штанами пытался успокоить какого-то мужчину. Но этот упитанный человек с богато расшитым чёрным кафтаном не желал слушать.

– …и кто они такие? – возмущался он.

Лёгкий скрип сначала пронёсся по настилу, а затем и по лестнице. Сверху спустился управляющий конюшней и с горящими, то ли от радости, то ли от чего-то другого, глазами подбежал к двум молодым путникам. По его виду Азим понял, что он явно ожидал их. Широкий лоб с одной линией морщинки был усыпан красноватыми веснушками. Маленькая чёрная родинка на правом крыле выделяла его большой нос с горбинкой. У него были кудрявые, тёмно-медные густые волосы, словно овечья шерсть. Одет он был в то же самое, что и другой конюх. Правда, на нём ещё был и белый пояс.

– Салом, – он протянул руку Азиму, а затем Комилу, который всё ещё сдерживал дыхание. – Это вы по поручению султана едете в Мирас? – с возбуждённым волнением спросил он. Его глаза бегали от одного юноши к другому.

Не раскрывая надутые щеки, Комил издал подтверждающий звук, подобный «угу», и кивнул. Конюх бросил на него недоумённый взгляд и посмотрел на Азима, который закатил глаза от поступка своего спутника.

– Да, ако, – подтвердил Азим. – Нас послали в Мирас выполнить поручение султана. – Азим краем глаз посмотрел на Комила, у которого, по-видимому, уже заканчивался воздух в лёгких. – Нам нужны лошади, чтобы быстрей добраться до города, – он обвёл взглядом пустые денники.

– О, не волнуйтесь об этом, – уверительно поднял руки конюх. – Для вас я припас двух отличных коней, – он положил руку на плечо Азиму и в его широкой улыбке показались его жёлтые зубы.

Комил прикрыл нос и рот своим вишнёвым халатом, с зелёным кантом и тонкими чёрными полосами, и жадно вздохнул. С отвращением покачав головой, он снова задержал дыхание и опустил халат. Азим и старший конюх странно и в недоумении смотрели на него. Их взгляды Комил трактовал по-своему: «Что ты делаешь?» и «Не будь такой неженкой.»

Комил пожал плечами и мысленно ответил их взглядам: «Что? Наслаждайтесь этой вонью сами!»

– Пойдёмте, – обратился к Азиму конюх. – Они уже вас заждались, – намекнул он на лошадей.

Положив руку за спину Азиму, он повел его к другому концу конюшни. Комил следовал за ними. Ближе к последним денниками управляющий вышел вперёд, чтобы помочь своему помощнику выпроводить возмущённого заёмщика.

Толстый мужчина в расшитых галошах песочного цвета с загнутыми носами смерил парней гневным взглядом и выпалил в их сторону:

– Из-за вас мне теперь идти целый фарсанг до конюшни Мираса! Вся моя одежда пропахла лошадиным дерьмом, а мне ехать до Фалида! Я держу рузу, могли бы проявить уважение и уступить.

Качая головой, этот недовольный человек направился к выходу.

– «Мог бы и не держать, для путников ведь есть исключение во время поста», – подумал про себя Комил.

– Думаю, руза пойдет ему на пользу, – с усмешкой проговорил управляющий, посмотрев на Азима.

Тот человек не услышал слова конюха, но он ещё раз огрел Азима с Комилом палящим взглядом у дверей конюшни, поправил свою пышную тёмно-коричневую чалму, украшенной золотым шнурком и семью брошью-булавками с красными рубинами, и вышел.

Комил снова прикрыл рот и нос халатом и вдохнул воздух. Опять поймав на себе порицающие взгляды, он беззаботно развёл руками.

– Давай уже поскорее заберём лошадей и покинем эту зловонную конюшню, иначе я провоняю до костей, – проговорил он, прикрывая рот халатом.

Азим закатил глаза от бестактности своего спутника и хотел было обратиться к старшему конюху, но его помощник обратился к ним первым:

– Кони уже оседланы. Вы можете садиться и выезжать в путь.

После сказанного худощавый конюх с глуповатым видом ожидал море похвалы, но вместо этого старший конюх грубо велел ему вывести коней.

– Приведи лошадей господам и убери навоз!

Старший конюх старался всячески угождать Азиму и Комилу, пока она усаживались на коней, и чуть ли не кланялся на каждое их слово. Наконец, когда он проводил наездников до выхода, он обратился к ним с широкой, не бескорыстной улыбкой:

– Вы же… вы же скажете султану, что я помог вам? Я оставил вам лучших коней, хотя за них предлагали четырёхкратную арендную плату, – при этом он смотрел прямо на Азима, так как Комил был занят глотанием чистого воздуха. – Как вы могли заметить, – он кратко посмотрел на Комила и снова обратился к Азиму, – эта конюшня пребывает не в самом лучшем состоянии. Замолвите за меня словечко. В последний раз эту конюшню перестраивали при султане Рузимураде, аж триста лет назад. Вы же видите, какая она… гнилая, – он руками обвёл стены конюшни. – Когда дует сильный ветер, я боюсь, что крышу снесёт и унесёт вместе с лошадьми. Я просил его светлость, султана Бузурга ибн Махмуда о ремонте, когда он лет двенадцать назад, как и вы, ехал в Мирас. Может, он забыл? – задумался конюх. – Ведь он был убит горем, – снова заговорил он. – Может, поэтому и забыл. Правда, горе тогда обрушилось на всех нас, – конюх опустил голову, а через мгновение снова посмотрел на Комила и Азима. – Напомните его светлости, что конюшня нуждается в ремонте… И помощников бы мне ещё парочку, – подумав добавил он, опустив поводья обоих лошадей.

– Обязательно, – пообещал Азим.

Комил кивнул в подтверждение и вместе с Азимом они тронулись в путь.

Юноши ехали медленно вниз по дороге на юг на пегих лошадях. Конь Азима был со светло-бурыми пятнами по всей спине, а Комила с серой гривой и серым пятном, растянувшимся от середины до низа задних ног. Он ехал на нём, задумавшись, а Азим любовался природой. В ста газах от конюшни, справа от дороги росли высокие тополя в три ряда, словно шпалеры. Каждый ряд состоял из двадцати пяти тополей, растущих в строгом симметричном интервале друг от друга. На удивление упорядоченный строй заставлял Азима гадать: «А чьих рук это дело? Природы или человека?»

К первому варианту юноша склонялся меньше, ибо слева от дороги тоже были деревья, правда фруктовые. Росли они где попало и на взгляд их было куда меньше, чем тополей. Через триста газов от тополей слева недалеко от дороги рос один лишь дуб с широкой густой кроной на коротком толстом стволе. Азим заметил несколько путников, отдыхающих под дубом.

У Комила было меньше интереса к окружающей природе. У него на шее под рубахой висели песочные часы с позолоченной окантовкой. Он достал эту голубоватую склянку с отметками и часто подглядывал на время. Комил, словно не доверяя своим часам размером с его большой палец, сверял время со своей собственной тенью, отбрасываемой на лево от послеполуденного солнца.

Заметив это, Азим думал, что Комил взволнован исполнением поручения в срок и, наконец, предложил ему:

– Может поскачем прямо в Мирас?

– Мы изнурили своих предыдущих лошадей, гнав их галопом две мархалы, а до Мираса около четырёх мархал, эти лошади не вынесут такого расстояния, – Комил отрицательно указал на коней.

Конь Азима фыркнул и покачал головой, услышав сомнения в словах Комила.

– Я устал, – продолжал Комил, оставив выходки коня без внимания. – Предыдущая скачка и три сои качки на лодке изнурили меня. Будь моя воля, я бы свернулся калачиком под тем дубом и спал бы до следующего утра.

Азим тоже устал от длительной поездки. Он не привык к такому и тоже хотел предложить Комилу привал. Однако он не сделал этого. Юноша не хотел подвести отца с первым серьёзным поручением.

– Мы можем погнать лошадей, давая иногда им передохнуть, – предложил Азим.

– Новой скачки я не вынесу, – устало вздохнул Комил.

– «Как и я», – мысленно ответил Азим.

– Я держу рузу и ужасно проголодался, – добавил Комил, сожалея, что не съел на сухур ту миску с кала-почой.

– «Как и я», – снова ответил про себя Азим и вспомнил разговор с отцом, имевший место до зари:

«Ты встал? – удивлённо спросил Аъзам, когда его старший сын пришёл на кухню и сел за стол.

– Да, отец. Хочу взять рузу, – полусонным голосом проговорил Азим.

– Но сегодня вам с Комилом предстоит долгий путь до Мираса. Даже верхом на лошадях, дорога отнимет у вас много сил. Ты не забыл, что для путников, чей путь составляет больше четырёх мархал или длится дольше полудня, есть исключения?

– Не забыл, – ответил юноша, наливая молоко себе, отцу, матери и Рауфу.

– Тогда ты помнишь, что в день пути во время поста дозволяется не брать рузу. Путник может пропустить этот день, и взять три дня рузы после поста, – ещё раз напомнил Аъзам, – таковы учения Всевышнего.

– На сколько я понял, отец, до Мираса не так много мест, где можно будет подкрепиться. Потому я лучше плотно поем сейчас и буду держать рузу, чем возьму с собой паёк.

Такой ответ вызвал в Аъзаме чувство гордости за сына, за то, что он начал принимать взвешенные решения. Однако он улыбнулся и поправил сына.

– Вы не поедете прямо в Мирас. По дороге вы остановитесь в селе Олудорон, и путь займёт у вас два дня, если не гнать лошадей.

– Ничего страшного отец, – заверил Азим. – Я уже определился с намерением».

Такое решение уже казалось ему не самым лучшим. Прошло уже две сойи после полудня, до заката оставалось ещё четыре, а пустой желудок уже давал о себе знать.

– Значит, едим в Олудорон? – уточнил Азим.

– Да, – ответил Комил. – А по дороге заглянем на ифтар в чайхану Апи-Дилрабо, она в трёх фарсангах отсюда.

К этому времени они догнали тех троих людей, которым не достались лошади в султанской конюшне. Они торопились к другой, чтобы одолжить лошадей мэра, а точнее мэрессы. Увидев двух молодых путников на пегих лошадях, они снова вознегодовали, но ни слова не сказали. Им тоже ещё в конюшне стало известно, что конюху было велено оставить двух лошадей для двух юношей, исполняющих волю султана.

Проезжая мимо этих троих, Азим вспомнил про того тучного человека, который, ворча, качал головой им вслед. Он был один, но ему было нужно сразу две лошади. Зачем, гадал Азим…

Молодые путники ехали не спеша, каждый думая о своём. Вскоре слева, недалеко от дороги, показалась конюшня Мираса. Она была меньше, но выглядела куда лучше, чем султанская. За ней цветочная долина реки сменялась на бескрайную степь с низкими и продолговатыми холмами и низинами. Густая невысокая трава здесь уже применяла осенние краски. Деревья в ближайшей округе были настолько редки, что казалось, будто птицы, летавшие над головой, обрадовались бы каждой свободной ветке – не вить же гнёзда в траве.

Единственное, что нарушало природное уединение – это тополя, растущие шпалерами. Они проехали два фарсанга и им на пути, справа от дороги, встретился уже четвёртый, скажем, отряд тополей. Во втором отряде было два ряда и сорок четыре тополя и их строй был каким-то кривым. В третьем было двадцать пять тополей, а их строй казался странным. Азим не был птицей, но он был почти уверен, что с высоты птичьего полёта строй третьего отряда похож на наконечник стрелы с одной замыкающей шеренгой из пяти тополей. Каким бы не был строй тополей, они росли в строгом расстоянии друг от друга, всё больше убеждая Азима в том, что их посадил человек. Но с какой целью? На лесополосу это не похоже, ведь здесь нет посевных полей.

Ответа не знал даже Комил. «Обычные тополя», сказал он, пожав плечами. Он отнёсся с сомнением, что их мог посадить человек, или у него мог быть какой-то замысел. «Я прочитал много рукописей, но ни в одном из них не обнаружил упоминаний о тополях. Вряд ли кто-то будет записывать сколько деревьев он посадил», сказал он Азиму у третьего отряда.

Новый, четвёртый строй тополей был около в двадцати газах справа от дороги и своей формой посадки озадачил Азима. Деревья росли в два широких ряда, которые резко сворачивали направо после двенадцатого и, соответственно, тринадцатого дерева. После чего отряд состоял ещё из шести пар тополей. Недалеко от них Азим заметил ещё пять тополей, посаженных в круг.

Все отряды тополей были справа от дороги, и тут Азиму пришло в голову, что возможно они указывают путь. Другого объяснения Азим не находил.

Куда они ведут? В чём смысл такой рассадки?

В Азиме разыгралось любопытство, но Комил не мог удовлетворить его ответами.

В небольшом отрезке после этой четвёртой рассады трава была ниже и реже. Азим решил, что здесь когда-то была тропа. Он глазами проследил куда она могла вести и вдалеке заметил низкий холм. На вершине этого холма снова были тополя. Но сколько их там, было трудно посчитать, ведь в этой бескрайной степи лишь орёл может заметить мышь, рыскающую в траве.

Фырканье коня отвлекло Азима от разгадки тайны, которая возможно кроется за тем холмом. Его конь начал топать передними ногами и задирать голову. Таким образом, он просил пустить его вскачь. Азим немного знал о поведении лошадей из уроков езды, данных ему дядей Адхамом. Он говорил, что люди выражают свои мысли речью, а животные своим поведением, и лошади не меньше людей способны мыслить.

«Я резвая лошадь. На мне нужно мчаться, как ветер, а ты тащишься на мне, будто я деревенская корова с запряженной бороной», если бы Азим мог понять фырканье своей лошади, он трактовал бы их именно так. Несмотря на отсутствие такой способности, Азим погладил возмущенного коня по шее и шепнул на ухо, чтобы он успокоился.

Тут коротко заржал и конь Комила, требуя того же самого. На самом деле, лошади всю дорогу от конюшни просились вскачь, однако временные наездники игнорировали их просьбу.

– Говорил «лучшие», а сам подсунул нам каких-то нервных лошадей, – роптал Комил.

– Нам дали пегих лошадей, а мне говорили, что у султана породистые чёрные лошади, – сказал Азим.

– Чёрные, как уголь, – подтвердил Комил. – Вот только нынешний султан на даёт их в аренду. Уж больно он ими дорожит.

Комилу надоело, что его конь часто мотал головой и фыркал, потому он пустил его вскачь рысью. Азим сделал то же самое.

Больше тополей не было по дороге. Единственным деревом, повстречавшимся им по пути за целый фарсанг, был старый тутовник с грубой низкой кроной. Вскоре же деревья стали чаще попадаться на глаза и в основном плодоносные.

Тропа со множеством проплешин и следами от повозок привела их к развилке. Комил объяснил, что тут они свернут на юго-восток и ещё через два фарсанга будут на месте.

Дорога, на которую они свернули, постепенно шла в гору, хоть и незначительно. Она пролегала по лощине между двух низких выпуклых холмов, после чего огибала холм с крутыми склонами, на которых росли фисташки и боярышник.

Переведя лошадей на шаг, они медленно поднимались на продолговатый холм так же, как солнце медленно опускалось к горизонту, придавая ему абрикосовые тона и окрашивая низ редких облаков в золото. Комил остановил коня на вершине этого холма и с довольным видом указал на восток.

– Вот она, чайхана Апи-Дилрабо.

Азим присмотрелся в ту сторону и увидел холм в окружении низких деревьев. Этот холм возвышался вокруг фруктового сада, словно выпуклый остров посреди зелёного озера. Он показался Азиму странным, каким-то горбатым. На нём самом росли невысокие деревья. Но никакого строения юноша не увидел.

– Где она? – спросил он.

Чуть склонив голову, Азим присмотрелся по лучше. Когда до него дошло чем по сути является горб, он с сомнением посмотрел на Комила.

– Это и есть чайхана?

– Да, – с бодрой улыбкой протянул Комил и тронул лошадь.

Они поехали вниз по аккуратной тропе, проложенной людьми по не столь крутому склону холма. Азим не отрывал восхищенного взгляда от чайханы с деревьями на холме. Его худо-бедно удовлетворённый конь тихо шёл рядом с конём Комила. Тропа привела их к дорожке, с двух сторон обставленной разбитыми камнями, разных цветов. При этом каждый камень был размером с голову Азима. Сама дорожка была чуть шире тропы. Азим ехал по правому краю и осматривал дивный фруктовый сад вокруг себя. Он заметил некую схожесть в посадке деревьев со строем тополей. Деревья росли в точном расстоянии друг от друга в каждом из бессчетных рядов. Ветки на кронах срезались, чтобы не дать деревьям расти в ширь и в высоту.

Азим заметил, что часть урожая абрикосовых деревьев собрана, а под не которыми деревьями стояли стремянки, рядом с которыми были пустые корзины. Люди работают меньше во время поста, и возможно плоды продолжат собирать завтра, или у них просто не хватает времени собрать весь урожай с такого огромного сада, подумал Азим.

– Ты знаешь, сколько здесь фруктовых деревьев? – поинтересовался он у Комила.

– Все виды сливовых, – ответил Комил. – Здесь почти у каждого в саду растут несколько видов сливовых деревьев. Даже миндаль, – подчеркнул он, по своей надменности полагая, что Азим не знает о принадлежности миндаля к роду сливовых. – Поэтому это деревня и носит название «Олудорон». Но в этом саду есть и другие фруктовые деревья, – продолжал Комил, указывая куда-то в сторону. – Этот чудесный сад посадили четырнадцать братьев… – потеряв интерес к рассказу, Комил смолк на полуслове, словно ему заткнули рот.

– Чьи братья? – спросил Азим, удившись внезапному молчанию Комила.

Комил смотрел куда-то вдаль, влево от себя, сквозь густую листву, пропустив вопрос Азима мимо ушей.

– Комил? – окликнул его юноша.

– А? Братья Дилрабо, – отозвался Комил, словно его принудили.

Азим пожал губами и посмотрел вперёд. Разве так сложно было ответить, проворчал он про себя. Ему стало интересно, кем были эти братья? Зачем посадили сад? Когда? Он хотел задать эти вопросы, но снова посмотрев на Комила, передумал.

Вид его спутника говорил сам за себя: «Не расспрашивай меня. Меня здесь нет». Сам Комил напрягся и прижал голову к плечам, словно уличённый воришка. Его глаза нарочито избегали взгляда Азима.

Продолжив путь в молчании, Азим осознал, что не скоро привыкнет к странностям поведения Комила. Юноша решил поменьше обращать внимание на своего спутника. Возможно, в чайхане будут другие люди, у которых можно будет задать волнующие его вопросы.

Дорожка между деревьями протянулась на пол мила и, наконец, привела к холму. Обступающее море деревьев заканчивалось в двадцати газах от его подошвы. Однако справа и слева поодаль росли по две пурпурные сливы с коновязью между ними. Шесть лошадей были привязаны справа и Комил повернул коня налево, Азим последовал за ним.

Спешившись, они привязали лошадей под пурпурной кроной рядом с ещё одной гнедой кобылой. На этой кобыле было седло для тучного наездника, обтянутая красным бархатом и исшитой золотистой нитью.

Вспомнив, что эта лошадь самой апи-Дилрабо, Комил остерёг коней, покачивая пальцем:

– Вы тут по ласковее с ней, нам не нужны проблемы с её хозяйкой. Смотри, – затем он указал на третью пару с коновязью чуть дальше слева от них, где были привязаны ещё пять лошадей. – Кажется, людей тут набралось немало, будто праздник равноденствия уже наступил. Пошли. Надеюсь, хоть внутри место осталось, – с ноткой досады договорил Комил и пошёл к дорожке, ведущей наверх по неровному склону.

Холм был небольшим и, тем не менее, возвышался над кронами сада на двенадцать газов. На нём росла низкая трава с редкими маленькими голубыми цветками. Молодые путники поднялись на его чуть плоскую вершину. То, что издали ему казалось горбом, вблизи действительно оказалось чайханой. Бурое деревянное строение стояло на сваях, окрашенных красно-коричневой смолой. Над угловатой крышей раскинулась пышная крона с зелёной листвой и созревающими плодами хурмы.

Азим не мог поверить, что чайхана построена вокруг деревьев. В Ангуране нет ничего подобного, насколько ему известно. В столице наоборот, деревья растут вокруг домов, а не в них.

Сколько их там, стало интересно юноше. Один, два… снаружи из-за свай точно не сосчитаешь. Азиму захотелось скорее зайти внутрь, но его остановила надпись на вывеске. Она была вырезана в виде цветка хурмы и также окрашена. Кстати, краска была свежей. Азим склонил голову набок и косо посмотрел на причудливую резьбу. Потом на другую сторону, пытаясь прочесть каллиграфию, но не смог понять, где её начало. На месте тычинок и пестика надпись гласила «Дилрабо», с трудом догадался Азим, но остальную надпись на месте лепестков он не смог прочитать правильно из-за надстрочных и подстрочных знаков. Кроме того, в этой надписи присутствовали лишние слоги и буквы, которые затрудняли прочтение. Азим не был знаком с правилами подобного письма Алифа. Юноша обратился к Комилу за помощью, но тот был в своём репертуаре.

В притворно удивлённом виде Комил едва скрывал свою насмешку.

– Что, не можешь прочитать эту надпись? – пожав плечами, спросил он.

– Нет, – признался Азим. – Я… там… в надписи есть лишние знаки, – попытался оправдать себя, и почувствовал себя неловко за это.

Азим отвел от своего спутника глаза и снова посмотрел на вывеску, прикреплённую на кровле над угловым входом.

– «Добро пожаловать и милости просим в чайхану Дилрабо», гласит эта надпись, – объяснил Комил. – Она вырезана на языке далёких предков. На этом языке они говорили ещё на заре Эпохи человека.

Эта эпоха началась больше трёх тысяч ста лет назад, а чайхане нет и ста лет. Кто мог вырезать эту надпись, причем так изящно, если на этом языке уже не говорят? Возможно, в Мирасе преподают древние языки, подумал Азим, но в Ангуране никто этим не занимается, на сколько он знает.

– По сути, это тот же язык, на котором мы говорим сейчас и почти та же письменность. Вот только правописание и произношение претерпели большие изменения за тысячи лет, – пояснил Комил, и положив руку за лопатку Азима, кивнул ему в сторону крыльца.

Небо на западе к этому времени уже заливалось оранжевыми и пурпурными тонами и солнце начало медленно тонуть за горизонтом. Ахорун, как и Зебистан, находились на равнинной части Рахшонзамина. Потому они хвастались ранним рассветом и наблюдали поздний закат, что с другой стороны тяжело сказывалось на держащих рузу. Во время предосеннего поста закат начинается ближе к седьмому часу после полудня, а ифтар наступает с вечерними сумерками. Сам пост в эту пору занимает не малые тринадцать часов, несмотря на грядущее равноденствие.

– Скоро время. Зайдём внутрь, – сказал Комил, поднимаясь по ступеням.

На террасу и внутрь чайханы ведут четыре крыльца с углов. На трёх террасах крышу с кессонными потолками и замысловатой резьбой поддерживают по семь резных колонн. Ширина террас составляет семь газов, а длина тридцать пять газов. На трёх террасах у перил, высотой полтора газа, стояли по шесть топчанов, которые могли разместить по шесть гостей.

К досаде Комила, гостей было много и все топчаны были заняты, в основном, пожилыми людьми. Одни играли в шатрандж27, другие в нарды. Одна компания стариков шутила и смеялась. Они явно давние друзья, подумал Азим, глядя на них.

Топчаны были ограждены между собой бахромой-шторами из нежного бархата орехового цвета. Между колоннами висели бахрома-шторы из крупного деревянного бисера с различным орнаментным узором, составляющую общую картину.

Входы в чайхану также располагались по углам, и в проёмах не было дверей. Они тоже были занавешены бахромой из деревянного бисера. В каждой подвеске бахромы в промежутке одного локтя бисер имел форму и окрас того или иного фрукта, чьё дерево росло в этом саду.

Внутри стволы хурмы сразу бросились в глаза любопытного Азима, и он принялся их считать. Раз, два, три… он шагнул в сторону, четыре, пять, шесть, семь восемь… он прошёл за спиной Комила и сделал два шага налево, девять, десять… он слегка склонился на бок, чтобы досчитать, одиннадцать, двенадцать, тринадцать…

– Что ты делаешь? – озадаченно спросил Комил.

– Четырнадцать! – восторженно, но негромко воскликнул Азим, горящими глазами глядя на своего спутника. – Четырнадцать хурмы растут сквозь эту крышу. Столько же братьев посадили этот сад. Так ведь ты говорил?

Едва Азим закончил предложение, как мужчина средних лет в серо-зелёной рубашке с тёмно-синим вышитым растительным узором на коротких рукавах и боках косо посмотрел на двух молодых людей. Он был не единственным, кто молча и с укором смотрел на них.

Комил поджал голову к плечам, а под опущенными бровями настороженно забегали глаза. Он пошёл направо, заметив свободный столик посередине.

Азим приставил правую руку к сердцу и в приветственной улыбке кивнул тому мужчине. Окинув зал чайханы взглядом, он пошёл за Комилом.

Столы с закруглёнными углами были расположены в проходах между стволами. Сами стволы росли в определённом порядке и левый ряд зеркально повторял правый. Первые два ствола стояли в пяти газах от южной стены и в семи газах от восточных и западных стен, соответственно. Расстояние между ними тоже составляло семь газов. Во втором ряду стояло четыре дерева в трёх газах от первого и в четырёх газах как от боковых стен, так и друг от друга, кроме средних. Их промежуток составлял пять газов.

В середине чайханы стояли две хурмы в одном газе друг от друга. Их стволы были толще остальных. И только у них не было столов. К другим стволам были приставлены круглые столы, шириной в полтора локтя. За всеми такими столами на резных стульях сидели гости.

У окон, а их, кстати, было по четыре в трёх стенах, также стояли столы со скамьями. Все столы у южной и восточной стены были заняты.

Азим услышал ворчание и из любопытства посмотрел налево. За столом у окна, в нескольких шагах от входного проёма на южную террасу, сидели двое мужчин. На взгляд, первому было шестьдесят лет. Он был худоватым и в полосатом зелёном хлопковом халате, с белой низкой чалмой на голове. В запавших и обставленных морщинами глазах была угрюмость. Он проигрывал в игре шатрандж своему молодому оппоненту, которому, опять-таки на взгляд, было не больше сорока пяти. Он держался достойно и надменно. Слегка прищуренные тёмно-карие глаза оценивали поведение раздражённого старика и расположение его фигур на мраморной доске с сотней чёрно-белых клеток. С лёгкой самонадеянной ухмылкой на лице он опустил голову на правый кулак, поглаживая горло большим пальцем. Одет он был богато: шёлковая туника с длинными свободными рукавами цвета тёмной сливы, с золотым узором на груди. Поверх туники был фиолетовый халат из шелковистого бархата с серебряным отливом. Края халата и коротких рукавов украшены волнистой и золотистой тесьмой. Заметив на себе взгляд, он краем глаза посмотрел на юношу, что смотрит на них. Его старый оппонент сделал ход верблюдом, и он снова посмотрел на доску…

– Салом, молодые люди. Добро пожаловать. Вы уже сказали, чего желаете на ифтар?

Приятный женский голос отвлёк Азима и, посмотрев перед собой, он увидел довольно упитанную женщину в паре шагов от столика, где сел Комил. Короткие тонкие губы растянулись в дружелюбной улыбке на круглом лице. Добродушные серо-голубые глаза, в которых отражался волевой женский характер, смотрели то на Азима, то на Комила. Левая рука была согнута вверх перед собой, а на кончиках пальцев стоял круглый помутневший серебристый поднос. На подносе был зелёный чайник и две пиалами с белым ватным узором. Эта женщина была в полтора раза, если не в два, больше того богатого ворчуна в султанской конюшне.

– Мы только пришли, апи-Дилрабо, – с улыбкой ответил Комил.

Азим тут же понял, что эта улыбчивая круглая женщина и есть та самая хозяйка, чьим именем названо это место.

Женщине было не больше сорока лет и единственными морщинами на её смуглом, как скорлупа фисташки, лице были складки, проявляющиеся при разговоре или улыбке.

– Хорошо, – улыбнулась она Комилу и посмотрела на Азима. – Вы пока думайте, чего желаете, а я к вам сейчас подойду.

Повернувшись, Дилрабо понесла поднос к столику у второго дерева в правом ряду. Толстая, свисающая трёхглавая мышца левой руки затряслась, как только она двинулась, и продолжала свой неритмичный танец весь её путь. Азиму также показалось, хотя так и было, что под адрасовым тёмно-голубым платьем с белыми разводами содрогалось и всё её тело. Юноше даже стало стыдно на это смотреть.

Азим отвёл взгляд и заметил резьбу на стволе рядом с их столом. Он окинул взглядом все стволы и обнаружил, что на каждом из них вырезано по одному имени – сверху вниз наискосок под острым углом. Длина резьбы была не больше локтя, в зависимости от количества букв в имени. Но и тут он не смог прочесть имена из-за лишних слогов и знаков. Вспомнив про беседку на главном рынке Ангурана с именами слуг, Азим подумал и решил, что это имена братьев Дилрабо, ведь на каждом стволе только одно имя. В противном случае, их было бы много.

Пока Азим приходил к этому умозаключение, требующее разъяснений, Дилрабо уже возвращалась к ним.

– Ну что, вы… – начало было она в нескольких шагах от их стола, как тут Азим перебил её.

– А где ваши братья? Это ведь их имена вырезаны на деревьях? – с любопытной улыбкой спросил юноша.

Комил от неожиданности выпятил глаза и крепко сжал губу, а за ними стиснул зубы. На него внезапно напало смятение, словно его привязали к столбу, а со скалы на него покатили огромный валун. Он резко схватил руку Азима, которую он положил на стол, и с растерянным видом едва заметно покачал головой.

– «Дурень! Закрой свой рот! Что ты несешь?!» – вопил этот остерегающий жест.

Улыбка на лице Дилрабо погасла. Хозяйка чайханы нахмурилась, а её мягкое тело напряглось. Гневный взгляд тяжело опустился на бестактного юношу.

Края губ Азима кисло опустились, как и его глаза на Комила. Его вопрос явно задел женщину, но он не понимал её обиды. У него появилось неловкое ощущение, что тронул запретную тему. Комил вспомнил про братьев в саду, но не договорил, возбудив в Азиме интерес. Представить только, четырнадцать братьев и одна сестра в одной семье? Разумеется, раз Комил не хотел отвечать, почему бы не спросить у самой сестры? Откуда же ему знать, что про братьев нельзя говорить?

В этот момент, Азим почувствовал, что даже гости с террасы осуждающе смотрят на него сквозь окна и стены.

– Простите моего спутника, – быстро вмешался Комил, процедив последние слова. – Он впервые в вашей чайхане и не знаком со здешними правилами, – он улыбнулся, надеясь, что апи-Дилрабо будет к ним снисходительна. – Да что уж о здешних, он и о своих-то краях ещё ничего не знает, – подколол он, опустив руку Азима.

Дилрабо с сомнением посмотрела на умоляющие прощения глаза Комила и через томное мгновение, показавшееся Комилу вечностью, с увядшим радушием спросила:

– Что будете?

Меню этой чайханы было вырезано на каждом столе мелкими буквами. Комил посмотрел на список и, не прочитав и слова, снова поднял взгляд на хозяйку.

– Принесите нам, пожалуйста, чай с пушистыми персиками, несколько ягод кислой вишни и красного абрикоса на отдельной тарелочке с нишалло, – ласковым голосом попросил он.

– А этому невежде чаю с перцем, может? – желчно предложила Дилрабо, кивнув на Азима.

Комил хмыкнул, с усмешкой посмотрев на юношу, и снова посмотрел на хозяйку с невинным выражением лица.

– Хорошо, – широко улыбнулась Дилрабо. На её лице снова расцвело пышное радушие, словно ничего и не было. – Я пришлю к вам Махину.

Хозяйка чайханы повернулась и ушла в сторону восточной закрытой террасы, где была кухня. От её последних слов глаза Комила загорелись, будто он целый день ожидал их услышать. Азиму же показалось, что не только он, но и все посетители чайханы вздохнули с облегчением после этого напряжённого момента.

– Обсуждать апи-Дилрабо и её семью запрещено в этой чайхане и во всём селе, – понизив голос, сообщил Комил.

– Почему? – недоумевал Азим.

– Я расскажу тебе… – Комил с украдкой оглянулся, – позже, – шёпотом договорил он.

Азим согласно пожал плечами с безразличием на лице. Он не считал себя виновным в незнании местных причуд. Вряд ли их правила известны ещё кому-то, кроме них самих и завсегдатаев.

– Да ты должен быть благодарен, что она не взъярилась на тебя, – тихо возмутился Комил.

Сам он нетерпеливо ожидал, когда же появится Махина, чем вызвал подозрение Азима.

Вот она. Наконец, появилась. Стройная и высокая с нежными губками. Талия не имела глубоких овальных изгибов и всё равно манила голодные глаза Комила. Она несла деревянный поднос в руках с двумя чайниками, пиалами, сложенными в друг друга, и четыре миски с фруктовым салатом.

– Что с тобой? – поинтересовался Азим. – Ты весь засиял.

Однако Комил думал о своём.

Тяжело, наверное. Комил хотел было встать с желанием помочь девушке с длинными тёмно-каштановыми волосами, но она свернула в десяти газах от их столика и прошла к столу справа от двух толстых стволов.

Комил не брал в рот ничего, кроме воздуха от зари до зари – таково правило поста. Он сильно проголодался, а от жажды пересохло в горле. Уже совсем скоро наступит время ифтара и можно будет открыть рузу. Но в этот самый момент он с нетерпением ждал, когда же Махина подойдёт к ним… к нему. Однако смугловатая красавица разложила то, что было у неё на подносе, и предательски вернулась на кухню. Комил проследил за её грациозной кошачьей походкой. Его сокрушало то, что Махина даже не взглянула на него. Он раздосадовано опустил глаза на грубо-выструганные доски серо-коричневого пола.

Через короткое время Махина снова вышла из кухни. На этот раз у неё в руках был медный кувшин с тазиком для мытья рук. Комил обрадовался этому – теперь то она точно идёт к ним… к нему.

– Салом, – негромко поздоровалась она с молодыми людьми. Её милая улыбка была целым солнцем, заливающим светом душу Комила. Её нежный грудной голос заставил голод и жажду отступить в небытие. – Вы уже выбрали, что будете на ифтар? – девушка поднесла кувшин с тазиком к Азиму.

Комил смотрел в упор на Махину, но её глаза из-под ровных бровей улыбались Азиму, который занёс руки над тазиком. Она тонкой струёй начала лить теплую воду, и юноша помыл свои руки. На лице Комила заиграла ревность. Махина поднесла и ему тазик, но на него все ещё не смотрела. Помыв руки, Комил сорвал полотенце, висевшее на правом локте девушки.

– Я буду салат из яблок, груши, плоского персика и инжира, заправленный клубничным йогуртом, – заказал Комил. – Крупно нарезанных, – подчёркнуто добавил он, пытаясь привлечь её внимание. Он негодовал, почему Махина не смотрит на него.

Фруктовый салат к фруктовому чаю? Азим странно смотрел на Комила, когда девушка, оставив Комила без внимания, спросила у него?

– А что будете вы?

К фруктам Азима не тянуло. После утомительной дороги мясо утолит его голод и усталость. Азим протянул руку и взглядом попросил у своего спутника полотенце. Тот небрежно швырнул ему короткое полотенце, не отрывая глаз от талии Махины. Юноша слегка нахмурился от поступка Комила и посмотрел на девушку. Уголки её губ складывались в маленькие полумесяцы, к которым ниспадали две тонкие пряди, подчеркивающие овал её очаровательного лица.

– Я бы хотел баранины в морковном соусе, – сказал Азим, предвкушая вкус полусладкой моркови.

– У них тут нет баранины, баран! – сорвался Комил, что стёрло улыбку с лица Махины.

Азима возмутило поведение его спутника, но он сдержался. Безмятежно взглянув на него, юноша снова посмотрел на девушку. Правда, в этот раз его глаза поднялись медленно, оценивая утончённую фигуру – длинные ноги, плоский живот под упругой, как спелый лимон, грудью, гладкая румяная кожа с ямочкой у основания шеи, маленькая родинка почти у края подбородка и ещё одна на верхней губе, слегка вздёрнутый нос, а глаза… они игриво улыбались, хотя скрывали обиду.

Махина явно была не рада видеть Комила. Она огрела его взглядом и снова улыбнулась Азиму.

– Всё, что мы тут готовим, состоит только из фруктов… и немного зелени.

– Нет даже хлеба? – желудок Азима точно расстроился. Перспектива питаться одними фруктами в этот вечер его не обрадовало.

– Нет, – Махина с улыбкой надула губки в игривой манере и слегка пожала плечами.

– Принеси ему то же, что и мне, – встрял Комил.

Махина неслышно вздохнула и отвела взгляд в сторону, чтобы симпатичный синеглазый юноша не заметил её раздражения.

Тщетно. Азим уже догадался, что под радужной улыбкой скрывается желчное недовольство. Она нарочито игнорирует Комила, но почему?

– Принеси мне что-нибудь сытное, – обходительно попросил Азим.

– Хорошо, – кратко шепнула она кокетливой улыбкой и хотела вернутся на кухню, но Комил остановил её.

– А что мне принести запомнила? – придирчиво уточнил он. Комил не хотел показаться грубым, но не смог сдержать это в своём тоне.

Махина стояла в локте справа от Азима. Изгиб её спины, плавно переходящий на продолговатые ягодицы, невидимыми руками манили юношу посмотреть на её пышную прелесть. Азим почувствовал её запах – запах желания мужчины. Краем глаза он взглянул в её сторону и прикусил край нижней губы, чтобы не вызвать гнев и без того ревнующего Комила.

– Да, – буркнула Махина и пошла на кухню.

Азим с трудом боролся с искушением посмотреть во все глаза на то, в какой соблазнительной грации движутся её бедра. Комил же наоборот – поддался. Он оглянулся и голодными глазами проводил её до самой кухни, прикусив при этом губу.

– Какие у неё зрелые ягоды, да Азим? – тон Комила был порицательным.

– Ты её знаешь, – слегка прищурившись, проговорил Азим и это не было вопросом. – Мне показалось, что, уходя, она подавила в себе желание вылить на тебя всю грязную воду.

Комил самодовольно усмехнулся.

– Да, – негромко ответил он.

– Гм-м, – скривив губы, протянул Азим с поднятой бровью.

– Это не то, о чём ты подумал, – возразил Комил.

– О чём же я подумал?..

На улице громко закукарекал петух. Его звонкий голос доносился откуда-то из-за восточной стены. Может, на той стороне у них курятник, подумал Азим. На самом же деле, Дилрабо принесла петуха, чтобы тот извещал о наступлении сумерек своим «пением».

Из двух дверей кухни вышли четыре девушки, среди которых была и Махина. На согнутых в локте левых руках они несли глиняные тарелочки. Подходя к гостям, правой рукой они раздавали финики.

Складывая руки в лодочку (кстати не все делали это одинаково) гости тихо прочитали про себя молитву ифтара, обвели лицо руками и съели свои финики. В открытии рузы фиником больше пользы и блага – таково учение Всевышнего, о котором писали падишах Байзо и султан Зухур.

Комил надеялся, что к нему подойдет Махина, но сделала это другая девушка с русыми волосами в зелёном длинном платье с голубыми побегами в разброс. Комил взял с её рук финик и взглядом нашёл Махину, выходящую на террасу. Он огорченно положил финик, прочитал молитву, как Азим и остальные, и неохотно положил финик в рот.

– Между вами что-то произошло? – поинтересовался Азим.

– Мы с ней… – Комил опустил голову, но его взгляд продолжал следить за выходами на террасу. – Я устал и очень голоден… Расскажу тебе завтра по пути в Мирас.

* * *

«В своих стихах современные поэты пишут, что луна увенчана нефритовой короной с восемью зубцами, и называют её Мохтодж. Учёные астрономы до первых Хранителей знаний в своих исследованиях отмечали, что северное полушарие спутника Вартана обрамлено высокой горной цепью. В этой цепи есть восемь пиков почти одинаковой высоты. Эти учёные эпохи Мастеров называли луну Вартодж, а сами Мастера называли её Асмар».

Хранители знаний. Новая астрономия. Королева Луна.

На арендованных лошадях юноши, не торопясь, ехали в постоялый двор, о котором рассказал Комил после ифтара. Он снова ехал молча и был чем-то озадачен, потому Азим решил не докучать ему вопросами. На самом деле, он и сам был слегка озадачен. Махина принесла ему ассорти из фруктов с нишалло на средней тарелке, но желудок, привыкший к мясу и хлебу, до сих пор протестовал. Потому он гадал, будет ли в этом постоялом дворе хоть что-нибудь помимо фруктов.

– «Сейчас бы фатир-шурбо», – мысленно трактовал он урчание своего желудка.

Ночное небо озарялось сотнями тысяч мелких звёзд. Окутывавший их желтовато-зелёный туман пересекал небосклон с северо-востока на юго-запад. Лишь луна была в кромешном одиночестве. Даже созвездие «Меч Далера» отдалилось от луны на северо-запад; и большая светло-голубая звезда в острие изогнутого клинка светилась прямо над головой Азима, который любил считать звёзды.

Плетень высотой в полтора газа составляла всё ограждение постоялого двора, а ворот и вовсе не было. У плетня, со стороны улицы, была низкая живая изгородь; и даже под тусклым светом луны можно заметить, что она не желает расти так, как задумывал человек, посадивший её.

Справа за изгородью, в десяти газах расположилась тандырная (место, где пекут лепёшки в тандыре) с белыми стенами, что обнадёжило мысли Азима о горячей лепёшке. Слева, также в десяти газах, они нашли стойла и привязали своих лошадей.

Азим пошёл в сторону одноэтажного здания с плоской крышей и стенами, обмазанными глиной с соломой. Он остановился через несколько шагов, заметив, что Комил не идёт за ним.

– Ты куда? – спросил юноша.

– Я должен с ней поговорить, – отозвался Комил, выходя за пределы постоялого двора.

Лицо Азима перекосилось в недоумении, но Комил, не обращая внимания, ушёл вниз по дороге.

Справа, в маленьком окне, горел свет от масляной лампы. Слева, в длинной веранде появилась женщина с упитанной фигурой, чуть старше его матери.

– Доброго вечера, – пожелал Азим.

Женщина в спешке накинула на себя сиреневый платок и спустилась по крыльцу.

– Салом, – ответила она, смерив юношу взглядом.

– Я бы хотел у вас переночевать, если ещё остались места, – сказал Азим.

– Конечно, у меня есть места. Прошу, – она шагнула в сторону и пригласила юношу войти. – А куда пошёл твой друг? – полюбопытствовала она.

Вряд ли его можно назвать другом, усомнился про себя Азим, а вслух сказал:

– Не знаю.

– А он вернётся?

– Не знаю, – задумчиво пожал плечами Азим.

Женщина странно посмотрела на юношу и позвала его внутрь.

Внутри пахло благоуханием трав, отпугивающих всяких кровососущих мошек. Ему предложили небольшую комнату с тремя курпачами и двумя подушками, сложенных в стопку в алькове. Хозяйка постоялого двора зажгла три свечи на выступах в стене, а затем принесла ему постельное белье и половину ещё тёплого фатира, испечённого со шкварками и красным луком, и мятный чай. Азим искренне поблагодарил хозяйку и принялся трапезничать, как только женщина ушла.

Азим постелил постель у окна и перед сном хотел посчитать звёзды, но дерево за окном заслоняло небо. Он перевел взгляд на верхние углы стен, обшитые полукруглыми деревянными панелями, и крепко уснул…

Его разбудил петух, кукарекавший где-то за окном. Но с постели он встал, когда к нему в дверь постучал и позвал на сухур муж хозяйки постоялого двора. Он же и указал Азиму, где можно умыться и облегчиться…

За дастарханом в гостиной сидели ещё пятеро гостей двора, но Комила среди них не было. Азим не стал гадать, где может быть его спутник, и сел рядом с другими гостями. Они разговорились, и Азим узнал, что они тоже едут в Мирас. Они намеревались добраться до города раньше полудня и потому пренебрегли исключением для путников. Хозяйка подала им лёгкий морковный суп на первое, нежный мошкичири28 на второе и нишалло с фисташками на третье. Помимо этого, на дастархане было много хлеба, сухофруктов, орехов и, конечно, фиников.

Азим поел плотно и сытно. До рассвета оставалось ещё полтора часа, поспасть бы перед дорогой, но юноша предпочел остаться в гостиной и послушать про учения Всевышнего, которые начал рассказывать старший из гостей, с короткой седой бородой и в бело-серых одеяниях. Приятный низкий голос старца вскоре убаюкал Азима прямо в гостиной, и никто не стал будить его.

Белый диск солнца полностью взошёл над восточным горизонтом. Небо вокруг него было ясным, но в двух копьях от него расходились облака. Утро было прохладным и пахло росой. Комил вернулся с бодрой улыбкой на лице и по его просьбе муж хозяйки разбудил Азима.

– Который час? – спросонья спросил юноша.

– Мы уже давно должны были выйти в путь, – ответил вместо того мужчины Комил.

– Где ты был всю ночь? – встав, спросил Азим.

– Вижу тебе не нашли другого места для ночлега, – подмигнув мужу хозяйки, пошутил Комил.

Азиму было не до шуток. Он косо посмотрел на Комила и направился в уборную. Комил же расплатился за Азима и пошёл за лошадьми. Вскоре они отправились в путь…

– Я полагаю, у тебя был весьма удачный разговор, – проговорил Азим, заметив, что счастливая ухмылка не сходит с лица Комила уже целых три фарсанга.

Азим догадывался, куда мог пойти Комил, потому в его голосе звучал намёк на то, что у Комила была близость с Махиной прошлой ночью.

– Не совсем удачный, – с толикой досады ответил Комил. – У нас с Махиной был милый душевный разговор. Хотя… Сперва, она и видеть меня не хотела у своего порога. Потом вмешался её отец, и я спал в гостиной, – в этих словах досада Комила слышалась отчётливо.

Дорога тянулась по низким холмам и вдоль редких высоких, горбатых или крутых холмов и вновь выходила на необъятную зелёную равнину, практически нетронутую человеком. Она была покрыта травой, высотой в газ, а местами и выше. Оставив село Олудорон далеко позади, где почти на каждом шагу росли деревья, теперь же им деревья попадались редко. Решив, что Комил не захочет рассказывать про Махину, Азим не стал спрашивать о чём они говорили. Вместо этого юноша высматривал вдалеке новый строи тополей, но ни одного не было.

Слегка облачный рассвет вместе со своей освежающей прохладой уступил место ясному утру. Дополуденное солнце грело воздух и обещало знойный день. На зеленовато-голубом небе не пролетала ни одна птица, словно они все затаились в траве в ожидании сумерек. Двое путников казались одинокими лодочками, плывущими в бескрайном зелёном море, и будто во всём мире не было никого кроме них.

Через мархалу они вернулись на основную дорогу в Мирас. Однако она тоже была безлюдна. Возможно, другие путники гнали своих лошадей и уже давно добрались куда им было нужно. Эти двое же ехали медленно, изредка пуская коней вскачь рысью.

Азим старался не думать. Он с благоговением любовался природным уединением, вслушиваясь, как ветерок тихо поёт голосами разнообразной растительности и цветов. Комил же не переставал думать о Махине. Хоть он и понимал, что больше ему не стоит этого делать.

– Кто бы мог подумать, что такая очаровательная и юная девушка – вдова, – задумчиво проговорил он и привлёк внимание Азима. – Кто бы мог подумать, что под маской жизнерадостности скрывается неутомимое горе?

– Что с ней случилось? – негромко спросил Азим.

– Она вышла замуж в восемнадцать лет, – начал Комил. – Отец выдал её за двоюродного племянника. Они любили друг друга… очень сильно, – в этих словах Комила звучала толика ревности. – Чуть более двух лет назад, врождённый порок отнял у неё мужа. Эта была неизлечимая болезнь, которая иссушила и убила Мехровара. Теперь, в двадцать три года Махина вынуждена скрывать свою чёрную боль под радужной улыбкой и прислуживать в чайхане апи-Дилрабо.

– Как долго ты с ней знаком?

– Не больше года, – взглянув на небо, ответил Комил. – Однажды в чайхане мы с ней разговорились до поздней ночи. Я узнал о её трагедии и… утешил её. Эта была незабываемая ночь, – покачав головой, прошептал Комил. – Она нежна… Горяча! В ней было столько страсти, но некому её выразить. Эта была незабываемая ночь, – повторил он, вспоминая, как он держал Махину за руку прошлой ночью и хотел крепко прижать к себе и сказать «прости». Это было невозможно из-за присутствия её отца. Он всё объяснил им и всё же извинился за то, что не сможет сдержать своё слово. Теперь ему предстоит забыть её. – В мою прошлую поездку в Мирас, я обещал жениться на ней, – признался он, глядя Азиму в глаза. – Но, когда рассказал о своём обещании отцу, он строго запретил мне это. Мать тоже не поддержала меня, с досадой добавил Комил. – С тех пор я не видел Махину. Она подумала, что я её обманул, и злилась. Как же было сложно смотреть на её слезы, когда я рассказал ей и её отцу о запрете взять в жены вдову, – он снова покачал головой, до сих пор недовольный решением своего отца. – Мои родители тут же нашли мне невесту. Они хотят, чтобы я навестил дядю своей матери в Мирасе и присмотреться к его дочери. На ней они хотят меня женить, – Комил сокрушённо опустил взгляд.

– Мне очень жаль, – негромко проговорил Азим, не уточнив кого, что озадачило и даже слегка возмутило Комила. Жаль его или Махину? Или её покойного мужа? – Сдается мне, у вас с ней была не одна незабываемая ночь, – предположил Азим и Комил, забыв о том, что ему было нужно уточнение, посмотрел на своего спутника. Он задумчиво улыбнулся, а в глазах отразилось сожаление, что этого больше никогда не повторится.

Солнце всё ближе тянулось к зениту, окрашивая небо под собой в зелено-голубой. Как было обещано, день стал нестерпимо жарким, словно нынче был не конец, а самый разгар лета. Комил снял с себя тонкий халат и использовал тюбетейку в качестве веера. Он уже мечтал о воде, напрочь забыв о Махине. Азим же обмотал вокруг головы белый короткий платок, чтобы не получить тепловой удар от солнца.

Дорога постепенно и незначительно шла в гору, а равнина медленно переходила в холмистую местность. Травы снижались, редели и местами теряли зелёный окрас. Издалека доносились неразборчивые звуки. Чем дальше шли кони, тем больше наездники могли отличать звуки. Это было блеяние овец, доносившееся от куда-то слева за ребристым холмом, и мычание коров справа из лощины поодаль. На склоне плоского холма, под деревом сидели два пастуха. Одному было пятнадцать лет, второму тринадцать. Завидев путников в ста газах от себя, братья пастухи встали и помахали им с широкими улыбками. Путники помахали им в ответ и поехали своей дорогой, а братья снова сели и продолжили играть в кости.

К Азиму с Комилом подбежала большая чёрная, пятнистая собака и начала лаять и вилять хвостом. Справа от них из лощины позади залаяла другая собака, чей громовой лай свидетельствовал о том, что она довольно крупнее этой чёрной псины. Старший из братьев-пастухов громко свистнул и обе собаки замолчали, а чёрный пёс побежал к ним. Азим снова посмотрел на них, вспомнил о других братьях и задался вопросом:

– Почему нельзя говорить о братьях апи-Дилрабо в её чайхане?

– Они все мертвы, – мрачно и отрешённо ответил Комил.

Азим замер на вдохе, поражённый ответом. Как такое возможно? Неужели…

– Зелёная хворь? – предположил Азим.

– Н-нет, –покачав головой, протянул Комил. – Это случилось намного раньше. Никто толком и не знает, что именно с ними случилось, но их нет. Все склоняются к одному… – Комил внезапно замолчал, будто и это было под запретом.

Ну уж нет, давай, говори, подумал Азим, в этих краях никто их не услышит и не станет порицать.

– К чему? – требовательно спросил он.

Комил задумчиво посмотрел на Азима. Поняв, что на этот раз ему не увильнуть от ответа, начал рассказывать.

– Много лет назад главой села Олудорон был человек по имени Акрам. Однако большинством дел заведовала его жена – Ситора. Они очень хотели завести дочь, но каждый раз Всевышний даровал им сыновей. Первого сына Ситора родила в восемнадцать лет. Появление на свет второго сына заняло не дольше года. Они подождали три года в надежде, что у них появится дочь, но и третьим оказался мальчик. Акрам был трудолюбив и много работал. Ситора тоже была усердной. Она воспитывала своих сыновей и одновременно решала вопросы селян… и рожала ещё сыновей. Последнего, четырнадцатого, она принесла на свет в сорок три года. После чего она и Акрам оставили все надежды иметь дочь. Трое старших сыновей уехали в Мирас. Зная о горечи несбывшейся мечты родителей, они обещали, что, когда женятся, их жёны будут им дочерями. Но Акрам и Ситора хотели с пелёнок воспитать родную дочь. К шестидесяти годам Ситоры Всевышний всё же смилостивился над ними и подарил им дочь. Их радость не знала границ. Новость о рождении долгожданной дочери притягивало родственников и гостей в дом главы села даже из Арружа. Они решили назвать девочку Дилрабо – притягивающей сердца. Однажды, когда девочке было три года, умер её дядя – брат Акрама. Всей семьёй они поехали в Арруж. Пожалев своих родителей, которым было уже под семьдесят, братья оставили их на третий день после приезда и вернулись в Олудорон вместе с единственной сестрой. Акрам и Ситора погостили у племянника некоторое время и тоже вернулись в своё село. Однако их путь занял дольше чем обычно. Все списывали это на возраст, но вскоре заметили, что Акрам и Ситора изменились. Они стали подозрительными, пугливыми, отдалёнными; перестали общаться с людьми и очень часто бубнили какую-то странную песню. В их лицах была пустота, а в глазах порой замечали страх. Как бы братья ни старались, они не смогли помочь своим родителям. Даже на Дилрабо они перестали обращать внимание. В последние три года они говорили о необходимости помочь кому-то… Незадолго до семилетия Дилрабо Акрам и Ситора вышли из дому и больше не вернулись. Братья долго искали их, но всё было тщетно, пока им не сообщили, что их родителей видели на окраинах Арружа. Они держали путь на северо-запад… в сторону пустыни. Братья сразу поняли, что дэв пустыни Эрг одурманил рассудок их родителей и начали корить себя за то, что оставили тогда их одних и беззащитных в Арруже. Все вместе они захотели отправиться в пустыню за возмездием. Они решили, что вместе смогут одолеть дэва и вернуть родителей, но здравый смысл подсказывал, что пока они доберутся до Эрга, их родителей уже не станет; и потом, кто будет присматривать за Дилрабо? Поэтому поводу меж братьями затянулся долгий спор. Младший брат, который и сам мог годиться отцом Дилрабо, предложил решение. Каждый из них посадил по одной хурме на том самом холме. Пока деревья были низкими и тонкими, спор было нельзя разрешить. Братья посадили огромный фруктовый сад вокруг холма и, пока деревья росли, они готовились к мести. Годы шли, и братьев мучила совесть. Они хотели поскорее отомстить дэву и решили больше не ждать. Каждый вырезал своё имя на посаженой им хурме и попросили сестру выбрать самую красивую резьбу. Девочка росла красивой, хоть и упитанной, и умной. Она догадалась в чём подвох и объявила все имена прекрасными. Дилрабо не хотела, чтобы её братья уходили на гиблое дело и попросила их всех остаться. Снедаемые местью, братья не послушали сестру. Они заявили, что не боятся дэва и покончат с ним… Уж долго он остаётся безнаказанным. Невзирая на уговоры сестры и пренебрегая «странным законом», братья снарядились и выступили в поход… С тех пор апи-Дилрабо их не видела. Никто не видел. Братья пропали, и никто не стал выяснять причин. Все знали и боялись ответа; боялись навлечь на себя беду. Об осиротевшей и одинокой девочке заботились всем селом, а на её восемнадцатые именины помогли её возвести чайхану на том самом месте, где осталось хоть какое-то упоминание о её братьях. Повзрослев, Дилрабо начала чувствовать сильную обиду на своих братьев, несмотря на то, что очень любила их. Она горевала и злилась на них за то, что не послушались. Потому апи-Дилрабо запретила вспоминать их в своей чайхане и не жалует тех, кто говорит о её братьях.

– Очень жаль. Она многое пережила… Мне стоит извиниться перед ней на обратном пути, – сказал Азим, задумавшись об участи братьев.

– Прошу, в следующий раз просто держи язык за зубами в её чайхане, – пресёк Комил.

Неугомонные кони неоднократно просились вскачь, и упрямые наездники пару раз пустили их галопом. Скоротав таким образом время, они за три часа до заката подъехали к порогу Мираса. Как и Ангуран, да и остальные города Ахоруна, вокруг Мираса тоже не было стен. В отличие от столицы, в этом торговом городе дома не стояли в непосредственной близости друг от друга. Каждый дом был окружён своим садом – либо фруктовым, либо цветочным; бывали и смешанные сады. Не все дома были обставлены стенами, а те, что были, стеной им служили живые, цветущие изгороди. В основном глинобитные и каменные дома своим строением мало отличались друг от друга: длинные и одноэтажные с комнатами в ряд с открытыми или закрытыми верандами. Некоторые были «Г» образные, другие «П» образными с плоскими крышами или низкими парапетами. У одних домов были ромбовидные, у других высокие арочные окна. Стены некоторых домов побелены известью или облицованы камнем и глиной. У стен единичных домов рос цветущий плющ или другие вьющиеся растения. На некоторых домах Азим заметил изображения деревьев, птиц или животных, собранных каменной мозаикой. Среди всех этих одноэтажных домов были и роскошные здания с куполами, покрытыми разнообразной мозаикой и большими балконами.

Мирас был окутан сетью узких арыков, выложенных из мелких камней. По ним текла чистая родниковая вода. У источников были устроены неглубокие квадратные бассейны, из которых люди брали воду. Арыки пролегали вдоль одного из каменных краёв-бордюров этих самих бассейнов. По цвету камней ориентировались местные жители и те, кто хорошо знал город. Комил был одним из них. Он следовал вдоль арыка, в котором через каждые двадцать газов три светло-сиреневых камня были выложены в виде треугольника. Вдоль арыков росли высокие многолетние лиственные деревья, и несколько хвойных.

Молодые путники въехали в город с северо-запада и, проехав мимо городской конюшни, двинулись на юг под старыми дубами. Миновав две большие площади, на которых был базар – один был продуктовым рынком, на втором продавали скотину и птиц.

На улицах было малолюдно. Утомительная жара согнала всех по домам, либо в другие укрытия, где они совершали свои дела. На широких аллеях Азим и Комил спасались от палящих лучей солнца под сенью ясени. На конце этой аллеи Азим остановил своего арендованного коня и посмотрел на юго-восток. Его внимание привлекла крепость в две трети фарсанга от них. Эта была крепость мэрессы, как объяснил Комил. Она стояла на невысоком холме и по своему строению напоминала трёхуровневую пирамиду с высокими зубчатыми парапетами на каждом уровне. Широкие террасы были оформлены под сады с перголами. На первом и втором уровнях в каменных горшках росли низкие фруктовые деревья. Средний уровень изобиловал цветами. На пике этой крепости сверкал пятнадцатигранный позолоченный купол.

– На каждой грани мозаикой из драгоценных камней выложены имена всех когда-либо правящих в Мирасе женщин мэров, – объяснил Комил. – А на макушке этого купола – имя самого Асада, но лично, я этого не видел, – шутливо усомнился он и повернул коня налево.

Двери этой крепости в два раза ниже проёма и на них вырезаны стихи Асада, посвященные Шабнам. Окна на первом уровне арочные и высокие, на втором – ромбовидные, а на третьем – пятиугольные. В самом куполе между гранями есть небольшие вентиляционные отверстия. Издали Азим не мог разглядеть всю красоту крепости, но уже был впечатлён описанием Комила. Отсюда же крепость казалась ему серо-зелёным камнем со сверкающим верхом.

В ста пятидесяти газах от углов крепости, на склонах холма возвышались круглые сторожевые башни. Правда, их высота составляла лишь половину стен крепости, не считая её купола. Их стены, как и стены крепости, были украшены мозаикой природного мотива.

Ниже, на протяжённых пологих склонах холма расположились дома высокопоставленных лиц или богачей Мираса.

Комил позвал Азима, и они свернули на дорогу, слегка заросшую низкой травой. Слева была густая живая изгородь, справа были сады с беседками. На конце дороги, в одной трети мила, стояла белая стена с деревянными воротами посередине. Правая створка ворот была открыта внутрь. Юноши оставили лошадей, привязав их у ворот, и вошли во двор.

– Это дом мастера нишаллопаза, аки Карима, – сказал Комил. – Там они готовят само нишалло, – он указал налево. – Но почему-то здесь никого нет, – озадачился он.

Азим тоже заметил, что во дворе никого нет, и взволновался. Он обвёл большой двор взглядом и увидел кряжистый тутовник в двадцати газах от ворот справа. Ствол был толстым и низким. Большие блестящие листья отбрасывали густую тень. Однако Азим был поражён другим тутовником в пятидесяти газах слева от них. Его чуть косой ствол был намного шире и по обхвату и высоте уступал, разве что Дереву Сохиба. Часть огромной кроны выступала за стену. Под тенью другой части кроны расположилась гостиная с открытой верандой.

– Может, нужно позвать? Карим-ака или кого ты ещё тут знаешь по имени? – спросил Азим, глазами измеряя расстояние от правой поперечной стены до левой.

Не меньше трёхсот газов, а от ворот до той стороны и того больше, приблизительно заключил он, пока Комил звал Карима, кого-то по имени Ромил и Хиромон.

В семидесяти газах наискось справа от ворот из дома с круглыми стенами показался старик. Он откликнулся на зов и пошёл к юношам навстречу, тяжело опираясь об извилистую клюку.

– Салом, аки-Карим, – из-за уважения к возрасту Комил низко склонил голову перед согбенным стариком в чёрном стёганом тонком халате с синими, серыми и зелёными полосками не толще его дряхлого мизинца. Края его халата были обшиты зелёным кантом, а на голове была чёрная тюбетейка с узором тёмно-красного тута.

– Аллайкум салом, – ответил Карим старческим голосом, приподняв глаза и оглядев юношей. В его запавших зелёных глазах отражался незаданный вопрос.

Под халатом у старика была красная шёлковая рубашка с зелёной растительной вышивкой у ворота; такой же алый платок с вышивкой был у него на поясе.

– Меня зовут Комил ибн Восил. Вы меня не помните? Я приезжал к вам три месяца назад, – уточнил он.

– Да, да, – припомнил Карим и перевёл взгляд на спутника Комила.

– Моего товарища зовут Азим ибн Аъзам, – представил Комил. – Мы пожаловали к вам с поручением его светлости, султана, – сообщил он.

– Да, я знаю, – подумав, хрипло проговорил Карим и посмотрел мимо Комила на пустые помещения кухни с десятками больших казанов. – Вечером вернутся мои дети и внуки. Они будут уставшими, но я попрошу их приготовить пару казанов для вас после ифтара. Загляните утром, – старик повернулся и хотел было уйти, но Азим остановил его в негодовании.

– Боюсь, нам этого не хватит. Султан велел нам заказать сто казанов с абрикосовым нишалло. Всё должно быть готово и доставлено в Ангуран к празднику, – с требовательной нотой добавил он.

Комил огрел Азима негодующим взглядом и подошёл к старику.

– Карим-ака вы меня не узнали? – спросил он ещё раз у старика.

Карим резко, для своего возраста, обернулся и скосил взгляд на обоих парней. Его строгое лицо, исполосованное глубокими морщинами, выражало недоверие. Старик смерил взглядом Азима и снова посмотрел на Комила.

– Это ведь ты заказывал двадцать казанов в прошлый раз, – вспомнил он наконец.

– Да! – с облегчением улыбнулся Комил. – В тот раз я заказывал нишалло с дыней, а в этот раз султан просит нишалло со всеми сортами абрикоса.

– Вы принесли плату? – подумав, спросил старик и снова направился в дом, из которого вышел.

– Да, – ответил Комил.

– Хм… хорошо. Идёмте, обсудим дела внутри, – пригласил старик.

– Тут никого кроме вас нет? – Комил хотел узнать, нет ли в доме его дочерей и невесток, которые также помогают готовить нишалло. – Я надеялся самому увидеть, как готовится самый вкусный и востребованный нишалло во всём Ахоруне, – в его голосе звучала лесть.

Мастер нишаллопаз вытер босые ноги о коврик на двухступенчатом крыльце и недоверчиво посмотрел на Комила.

– Даже сам султан предпочитает ваше нишалло другим, – заявил Комил. – Чем же ваше нишалло так…

– Хотел узнать тайну приготовления моего нишалло? – старик неожиданно ткнул пальцем в бок Комила, не дав ему закончить вопрос.

Колкая щекотка пробежала по боку Комила, и в ехидной ухмылке он отошел в сторону.

– Мне нравится разгадывать загадки и тайны, – сказал он в оправдание.

– Мне восемьдесят восемь лет и рецепт нишалло я знал не всю свою небезгорестную жизнь, – сказал старик, входя в дом. – Мой отец, упокой его душу Всевышний, поведал мне фамильную тайну нишалло моему старшему брату около тридцати лет назад. А я…

Согбенный старик понурился ещё ниже от навалившейся ниоткуда печали и отвернулся от молодых ребят. Азим успел заметить, как по его щеке потекла слеза.

– …Пятнадцать лет назад брат рассказал мне семейный рецепт, да бы не унести его поневоле в могилу… Его жизнь забрала Зелёная хворь, – с горьким комом в горле проговорил старик и пошёл в сторону коридора.

Комил переглянулся с Азимом, пожал плечами и поспешил за ковыляющим стариком.

– Мне жаль вашего брата, – соболезновал Комил. Посмотрев на Азима, он кивнул, чтобы тот не отставал. – В учебных домах Ангурана я прочёл несколько книг и очень старых рукописей о нишалло, но ни в одном из них не было сказано почему его готовят только во время рузы, – недоумевал Комил. – Вот я и подумал, может вы раскроете мне эту тайну? – он склонился и с любопытством посмотрел на старика.

– Хочешь знать правду? – Карим вытер слезу и посмотрел на юношу – тот покивал. – Незнание истины не даёт тебе по ночам покоя? – в вопросе старика прозвучала толика насмешки, намекающая на молодость и нетерпеливость Комила. – Рановато тебе ещё задаваться вопросами об истине вещей, окружающих нас, – сказал старик и, посмотрев вперед, пошёл дальше.

Азим молча следовал за ними, отставая на десять шагов. Он слушал внимательно и ему самому стало любопытно почему это «варенье» готовят только в рузу. Юноша удивлялся самому себе – почему он раньше об этом не спрашивал ни у кого?

– Люди строят библиотеки, учебные дома и другие подобные заведения, – тем временем говорил Карим с нотой осуждения в старческом голосе. – Читают книги, изучают рукописи, хотят получить знания. Но, чем больше они их получают, тем больше у них появляются вопросы… Разве не спокойнее спать, когда тебя не гложут вопросы? – старик стих и после короткой паузы, посмотрев на Комила, спросил, – В чем же истина?

Комил в неведении покачал головой и взглядом обратился к Азиму за ответом, но и тот пожал плечами.

– Знаете ли вы, что означает «Нишалло»? – спросил тогда старик.

Юноши снова переглянулись и отрицательно покачали головами. Карим повёл бровями вверх – он и не сомневался, что они не знают ответа.

– Нишалло! – громко произнёс Карим. – «Нуши Аллох» – означает напиток бога с языка Далёких предков, на котором они говорили в Эпоху Мастеров, – объяснил Карим. – За тысячи лет структура языка изменилась до неузнаваемости. Теперь мы пишем и произносим все слова иначе и короче. Некоторые слова и звуки мы и вовсе перестали употреблять в нашей речи. Вы знали об этом? – с сомнением спросил он.

По выражению лица Азима и глухим стенам было ясно, что нет. Азим был далёк от этой темы, а вот Комил – другое дело. Не без бахвальства в своем голосе он сказал:

– Да-да! Я знаю! Мой отец с трёх лет учил меня древней письменности и настаивал, чтобы я выучил все особенности различия древнего и современного языка в медресе Мираса. Он хотел, чтобы я в дальнейшем стал там учителем, но я отказался. Мне это показалось скучным, – признался он. – Однако я изучил многое о древней письменности в Ангуране, – сказал он так, словно сделал нечто достойное и ожидал похвалы.

– Разница в том, что язык Далёких предков мёртв, – вставил старик с укором в голосе – старик не одобрял умничанье.

Босой ногой он ступил на вымощенную дорожку в саду с низкой живою изгородью и по горячим каменным плиткам пошёл в сторону другого дома.

– Ты прочел хоть одну книгу на этом мёртвом языке? – это было не только вопросом, но и призывом, так как его гости почему-то замерли на месте.

– Ни одного, – словно придя в себя, ответил Комил и снова поспешил за стариком.

Азим же не стал торопиться. Он смотрел в спину Комила и гадал, когда же он перейдёт к делу. Видимо не скоро, заключил Азим и начал осматривать внутренний двор. За левой изгородью возвышались пышные кроны тутовника. Справа, за домом, росли яблони и абрикосы. Они вышли в сад из круглого дома и направились к другому, у которого также было два боковых крыла с открытой верандой. На северной стороне двора, за садом, были ещё два длинных строения с пятью и шестью комнатами в ряд, соответственно. Перед ними был огород, а за ними росли сливы с зелёными и пурпурными листьями.

– Книги на исходном языке Далёких предков либо утрачены, либо увезены Хранителями знаний, – сказал Карим.

Ну вот, ещё одна загадка, правда для Азима – кто такие эти «Хранители знаний»?

Может, подойти и спросить?

Нет, Азим всё больше склонялся к тому, чтобы вмешаться в разговор и направить его в нужное русло.

– В этих книгах ты мог бы найти ответы на многие интересующие тебя вопросы, Комил, но ни одна книга не приведёт тебя к истине, – многозначительно заявил Карим.

Пока Азим стоял и негодовал, эти двое почти дошли до дома с небольшими окнами. Азим остановился, когда расстояние между ним и философом с его любознательным учеником выросло до тридцати шагов. К чему все эти разговоры об истине и древнем языке? Разве так трудно прямо ответить на вопрос Комила, недоумевал он. Комил тоже хорош – вместо того чтобы обсудить заказ, завёл разговор куда-то в сторону. Азиму казалось, что они завели этот разговор ещё с прошлого визита Комила, но не закончили его.

Азим вздохнул и посмотрел на стены дома, к которому они шли. Стены были белыми, как и остальные. Даже стволы деревьев были побелены до высоты полтора газа.

– …И что, даже вы не поведаете мне почему нишалло готовят только в рузу? – Комил по-прежнему был озадачен, когда Азим догнал их. Комил разводил руками, а старик невозмутимо входил в дом, поднявшись по двум ступеням. – Эй, Азим! – с криком обернулся Комил, думая, что тот всё еще считает листья в саду. Однако Азим был в нескольких шагах от него. – Идём, – сказал Комил и вошёл внутрь.

Азим неспешно пошёл за ними. Войдя внутрь, он оказался в таком же круглом и просторном помещении, как и в первом доме. Однако здесь справа и слева у стен вплотную стояли приспособленные топчаны с тёмно-фиолетовыми курпачами и подушками. Внутри было прохладно и сладко пахло. В пяти газах от топчанов были проёмы в левое и правое крыло. Напротив входа был ещё один проём в коридор, в конце которого был выход на восточную часть двора, где также росли яблони. Комил и Карим сели на топчан слева. Старик облокотился о круглую трубчатую подушку и позвал кого-то по имени Хиромон. Азим сел напротив Комила и как все скрестил ноги под собой.

– Скажи матери, что у нас гости. Пусть готовят по больше, – велел Карим правнучке, появившейся из левого крыла.

Девочка с коротким платком на голове и в светло-оранжевом длинном платье с тонким растительным узором стояла в углу проёма. Её чёрные глаза смотрели в пол, а уши внимательно слушали. Хиромон кивнула, и снова исчезла.

– Сто казанов говорите? – спросил Карим своих гостей, почесав свой подбородок.

Забывчивость старика была знакома Комилу, а вот Азим с недоумением посмотрел на своего спутника. Тот взглядом дал ему знак не обращать внимания.

– Да, Карим-ака. Сто казанов нишалло для султана, – напомнил Комил.

– А-а-а! – протянул старик, вспоминая. – Мои рабочие уже приготовили девяносто, а сыновья поехали к Дилрабо за красным абрикосом.

– Оно самое важное, – с улыбкой подчеркнул Комил.

– Дилрабо – хорошая девочка, – не услышав Комила, продолжал старик, словно разговаривая с самим собой. – Её отец тоже был хорошим человеком…

– Вы знали Акрама? – удивился Комил.

Азиму тоже захотелось узнать побольше – вдруг Карим расскажет что-то новое.

– Мы с ним были лучшими друзьями…

– Вы знаете, что с ними случилось? – спросил Азим одновременно с ответом старика.

Карим, не договорив, поднял тяжёлый взгляд на Азима. Комил тоже огрел его взглядом. Задумавшись, старик глубоко вздохнул и снова посмотрел на Азима – теперь уже снисходительнее. Старик рассказал об их дружбе с Акрамом, но, по сути, не поведал ничего нового о том, что с Акрамом и его женой случилось. О братьях он тоже знал не больше, чем Комил, хотя у Азима всё больше складывалось впечатление, что старик тоже не договаривает. Азим хотел уточнить некоторые вещи, но Комил и даже Карим уходили от ответа, переведя разговор на другую тему или к делу. Азим не стал больше расспрашивать и внимательно слушал, изредка вступая в разговор.

Они проговорили о многом до наступления ифтара. Как оказалось, Кариму был очень нужен собеседник; тот, кому он бы смог высказаться. Выражение лица старика менялось, как солнце в пасмурный день – то сияло от радости, то скрывалось за грустными облаками. Он с гордостью говорил о том, что не все мастера во всём Ахоруне могут добавлять в своё нишалло начинку. Он также поведал о том, что в Аброре есть мастер, который добавляет в нишалло какао. Такое нишалло настолько дорогое, что не все могут его позволить себе. Старик с грустью вспоминал свою семью и предков. Он рассказал юношам, что тот толстенный тут посадил ещё прадед его прадеда. Его род на протяжении четырёх веков варит нишалло в этом самом дворе, но его некогда многочисленная семья сильно поредела из-за Зелёной хвори. Эта треклятая болезнь забрала его брата, всех сыновей его брата, как и двух его старших сыновей. Она не пощадила даже женщин и детей, со слезами вспоминал старик. Остались он, два его сына, одна невестка брата и одна его невестка, восемь внуков, три из которых девочки. Единственное, что радовало старика – его семья снова начала пополняться, благодаря правнукам и правнучкам. Хотя и здесь была своя отрицательная сторона. Когда дело касается нишалло, все беспрекословно слушаются старика, а так в семье не горят желанием проводить с ним время. Карим пожаловался юношам, что его внуки и правнуки не особо с ним общаются, а ведь он может многому научить их. Видимо, нынешнее поколение не хочет учиться, заключил старик. Даже его невестки иногда спорят, чья очередь ухаживать за ним. Это злило старика, но он держал злость в себе и винил во всём Зелёную хворь, которая отдалили его близких и родных.

– Откуда взялась эта хворь? – спросил Азим.

– Не знаю, – вздохнул Карим. – Султан обвинял ведьм. Они же не признавались… Однако я близок к разгадке, – неожиданно заявил он.

– В каком смысле? – удивился Комил. – Вы тоже изучали эту болезнь?

– Нет, – отрывисто протянув, улыбнулся старик. – Я близок к истине, – сказал он, озадачив юношей.

– К истине? – с интересом переспросил Комил.

– Есть только одна истина – Аль-Бузург, – поучительно ответил Карим. – Как только я отойду в мир иной, мне будут раскрыты все тайны мироздания… Я узнаю истину, – добавил он, задумчиво посмотрев в окно…

* * *

«Запрещён и грешен брачный союз с родным или двоюродным родственником. Тем не менее союз с двоюродным родственником допустим лишь по материнской линии. А вот союз с дальним, в особенности с бедным родственником равняется благому делу».

Хранители знаний: «Мемуары султана Зухура»

– Вы говорили о многом, рассуждали о правде и истине, но ты так и не узнал, почему нишалло готовят только в рузу? – упрекнул Азим Комила, намекая на его излишнюю болтовню со стариком.

Они покинули двор нишаллопаза после ифтара и держали путь к дому родственника Комила. Перед этим домой вернулись внуки Карима. В двоих из них юноши узнали гостей Дилрабо, которые играли в нарды на топчане. Они-то и сообщили, что приготовили пятьдесят казанов нишалло, которые предназначались для местных рынков. После получения письма с заказом султана они перенесли казаны в амбар с яхчалами. Ещё сорок казанов с нишалло с начинками приготовили их дети за время отъезда старших. Для оставшихся десяти казанов они принесли красный абрикос из сада Дилрабо. Старший внук отвёл Карима в его комнату, так как старика клонило в сон. Другие обещали Азиму и Комилу, что завтра всё будет готово, и на следующий день они сами смогут сопроводить казаны до порта в Зарафшане. Юноши согласились с этим, Комил расплатился с ними, и они ушли.

Удостоверившись, что заказ будет готов и даже доставлен раньше срока, Азиму стало легче. Однако он был озадачен другим. По дороге домой к двоюродному дяде Комила Азим всё недоумевал, почему эти два философа, не приходя к заключению одной темы, переходили на другую. На многие вопросы Карим отвечал загадками, либо уходил в раздумье, после чего спонтанно переводил разговор. По намёкам Комила Азим понял, что на старика повлиял возраст. А что же сам Комил, который ведёт себя почти так же, как Карим?

Они шли по травянистой тропе, взяв лошадей под узды. Ожидая ответа, Азим смотрел на своего спутника, думая, может и он тронулся умом?

– Думаю, я и так знаю ответ, – надменно ответил Комил.

– Ну и? – потребовал Азим.

– Тайны должны оставаться тайнами. Тебе ещё рано о них знать, – отрешённо проговорил Комил.

Азим, закатив глаза, покачал голой и отвернулся. Согласившись со своим мнением, он больше не задавал глупых вопросов своему спутнику.

Ночью вдоль улицы горели съёмные масляные лампы. Их мягкого жёлтого света было достаточно, чтобы видеть дорогу и разглядеть изгороди близлежащих дворов и садов. Справа одна из таких цветущих изгородей сменилась стеной из высокого коричневого плетня. Они прошли полтора мила по улицам, ведущим на восток, и наконец пришли в нужное им место.

Двор двоюродного дяди Комила был тоже окружён плетенью высотой три газа. Плетёные ворота смотрели на запад. Справа от ворот была калитка. Несмотря на позднее время она была открыта, а во дворе горели лампы – дядя знал о прибытии Комила с товарищем.

Комил встал напротив калитки, но входить во двор не спешил. Он заметил, что под плетёным навесом в нескольких газах справа за большой кадкой стояла девушка и усердно сбивала дугоб (айран).

– «И это на ней отец собирается женить меня?» – вознегодовал про себя, при виде крепкого телосложения девушки. – Вот это девушка-а, – с кривым выражением лица подумал Комил, но оказалось в слух. Благо, его услышал только Азим.

– Ты, что, ни разу её не видел? – спросил Азим.

– В последний раз я её видел, когда мне было тринадцать или четырнадцать, – тихо пробубнил Комил.

– Ну… Проходи, жених, – Азим кивнул в сторону двора, едва сдерживая язвительную ухмылку.

Азим понял, что Комил разочарован увиденным. Это не то, что он ожидал. Там, во дворе, была не красавица, по которой парни сходили бы с ума, и дрались бы. Нет… Это была девушка, которая и сама может навалять, да так, что мало не покажется. Комилу такие девушки определённо не по вкусу. Ему больше нравятся хрупкие девушки с тонкой талией и нежными ручками, за которыми приятно ухаживать и посвящать песни. Эта же при одном неправильно сказанном слове может и челюсть подправить…

– Ты только посмотри на её руки, – тихо проговорил Комил, входя через калитку.

На девушке было белое платье (длиной ниже колен) с короткими рукавами и широким синим растительным узором. Из-под платья были видны такие же штаны, заправленные в высокие тонкие тканевые галоши. На голове был туго повязанный голубой платок с узлом на затылке. Цветки синих оттенков теснились на узоре платка. Заметив гостей, девушка отошла от кадки назад. На её прямоугольном лице растянулась милая робкая улыбка.

– Добро пожаловать, – поприветствовала она гостей, опустив глаза и подняв руку к сердцу.

У неё был сильный, властный голос, что не только удивило, но и слегка напугало Комила. Вместо того чтобы ответить, у него пропал дар речи.

Уж лучше это, чем кривая челюсть.

– Добрый вечер, – с ответной широкой улыбкой сказал Азим, также приложив руку к сердцу. – Простите за поздний визит, но мы к его дяде, – он указал на оторопевшего Комила.

Девушка кивнула и посмотрела направо.

– Отец! – позвала она, выйдя из-под навеса. – Гости пришли!

И в правду властный голос, подтвердил про себя Комил, украдкой глядя на неё. В это время невидимая холодная рука схватила его за спину. Что это? Страх? Паника? Ведь это обычная девушка. Почему у него дрожат ноги ниже колен, когда она говорит?

– «Нет, не обычная», – думал Комил.

Девушка сделала пару шагов направо и указала в сторону дома, до которого оставалось ещё двадцать шагов.

– Прошу, проходите, – сказала она и снова опустила взгляд.

– Спасибо, – Азим с улыбкой прошёл вперёд.

Комил же замер на месте. Он глядел Азиму в спину и глазами умолял не оставлять его одного с ней. Он не понимал, откуда взялся этот страх перед этой девушкой и удивлялся самому себе.

Комил смерил её взглядом и быстро отвёл взгляд в сторону, когда она робко взглянула на него. Он со стыдом сравнивал свою худобу с её телосложением. На широких круглых руках прорезались черты мышц, словно она занималась подъёмом тяжестей. У неё была сердцевидная шея, округлый подбородок, длинные угловатые губы. Ровный нос с небольшими крыльями. Большие карие глаза с опущенными внутренними уголками под дугой длинных густых бровей. Часть лба скрыта под платком, как и волосы. Из-за чего было неясно какого они цвета.

Наверно, такие же грубые и толстые, как её пальцы, подумал Комил. Под светом лампы, у которой она стояла, Комил заметил, что её кожа загорелая там, где её не скрывала одежда, и белая под самой одеждой. Хотя, последнее Комил не заметил.

– «Надеюсь, под одеждой она не такая грубая», – подумал он, отталкивая навязчивое отвращение.

Он считал, что в девушке широкими должны быть только бёдра, а не руки, плечи и шея. Его привлекают утончённые фигуры с изгибами, а не гора мышц в женском обличии.

«Ах, отец», проговорив про себя, Комил опустил голову и неохотно пошёл в сторону дома с открытой верандой посередине.

– Прошу. Добро пожаловать, – мягко произнесла девушка и снова подвела руку к сердцу.

При этом Комил сразу же оцепенел на месте. Он чуть было не пригнулся от страха, что эта рука сейчас влепит ему оплеуху за такие дурные мысли.

Постаравшись не выдать себя, он облегченно вздохнул и обнаружил себя всего в махе руки от неё. Это ноги сами привели его к ней. Он был близок. Да… Если бы она могла уметь читать мысли, он лежал бы сейчас плашмя на земле.

Комил был почти на голову выше своей кузины, но в этот самый момент чувствовал себя перед ней на две головы ниже. Он чувствовал себя каким-то скованным и никчёмным, а холодная рука не сходила с его спины.

– Прошу, проходите, – в застенчивой улыбке повторила девушка, в этот раз указав на дом левой рукой, не опуская правую от сердца.

Но этот её голос… Несмотря на мягкость тона, что-то кольнуло в бок Комилу. Чуть скорчившись, он шагнул в сторону и пошёл к дому, словно повиновался.

– «Что это на тебя нашло?» – недовольно сетовал он сам на себя. – «В конце концов можно просто отказаться», – безнадёжно уверял он себя.

Отец девушки вышел на веранду и первым встретил Азима. Юноша гадал, что же хранится в больших пузатых глиняных кувшинах под верандой.

– Салом! Добро пожаловать. Прошу, проходите в дом, – пригласил дядя Комила.

Он не узнал Азима, это было видно по выражению его лица. Тем не менее он встречал гостя с улыбкой. Гость есть гость.

– Добрый вечер, – Азим посмотрел на дядю Комила и приставил руку к сердцу.

Азим шагнул в сторону, чтобы Комил прошёл в дом первым, ведь это его родственник. Тот словно прятался за его спиной. Дядя увидел Комила и его выражение сменилось.

– Племянник! – широко улыбнулся он. – Добро пожаловать! Идём, заходите.

Отец девушки широко распростер руки, чтобы обнять Комила, когда тот наконец поднимется на веранду. Он продолжал улыбаться, понимая причину растерянности племянника.

– Рад тебя видеть, Комил.

Ждать пришлось недолго. Комил поднялся на веранду и был сразу же обнят.

– Я тоже, дядя Умед, – ответил Комил, когда дядя выпустил его из своих крепких объятий.

– Добро пожаловать, – ещё раз сказал Умед, крепко пожав руку Азиму.

Они прошли в гостиную в глубине дома. В стене напротив высоких окон был выступающий очаг. Курпачи и подушки были сложены в стопку с двух сторон очага. Обе стопки были покрыты сюзане с золотой вышивкой на алом бархатном полотне. Девушка прошла за ними и быстро сняла одну сюзане. Она постелила для гостей зелёные курпачи с голубым узором и синим кантом. Пока гости рассаживались, она вышла из гостиной и вскоре вернулась с шёлковой бежево-розовой скатертью и постелила её возле них. Она снова вышла и через некоторое время вернулась с финиками на синей глиняной тарелочке с белыми ватными узорами.

– Мунираджан, – Умед обратился к дочери, – не торопись. Ты испекла фатир? Сделай гостям курутоб и позови братьев.

– Спасибо мы сыты, – тихо проговорил Комил, боясь оплеухи.

– Мы не откажемся от курутоба. Пока мы шли сюда, успели ещё раз проголодаться, – улыбнулся Азим. Если Комил и растерялся, он-то не забывал о вежливости в гостях.

Девушка стояла у двери. – Хорошо, – тихо ответила она отцу и, мельком взглянув на Комила, одним шагом вышла в коридор.

– Как добрались? – спросил Умед. Он посмотрел на Азима, севшего напротив, и потом на Комила, севшего справа от него. Взгляд Умеда на Комила просил представить его товарища.

– Немного утомительно держать долгий путь во время рузы, – ответил Комил. В его голосе прозвучала жалоба. Посмотрев на дядю, он понял его выжидательный взгляд и представил своего спутника. – Это Азим ибн Аъзам. Без него и его вопросов мне было бы ужасно скучно в дороге, – без сарказма в его голосе не обошлось.

– «Хоть бы ответил на один из них», – пробубнил про себя Азим.

– Добро пожаловать, Азим, – кивнул Умед.

– Спасибо, – сказал Азим, приставив руку к сердцу.

– Впервые в Мирасе?

– Бале, – подтвердил Азим.

– Тебе здесь понравиться, – заверил Умед и посмотрел на Комила. – Твой отец в письме писал, что вы приедете в город с поручением султана. Можно узнать каким?

– Да. Как и в прошлый раз, мы заказали нишалло для его приёма в честь праздника, – пояснил Комил.

– Вы его выполнили или ещё нет?

– Мы как раз идём со двора Карим-аки. Его внуки обещали, что завтра всё будет готово, – рассказал Комил.

– Великолепно! – похвалил Умед и задумался. – М-м-м… Раньше султан Бузург не устраивал большие приёмы. Мне всегда казалось, что он был каким-то нелюдимым. Что это на него нашло?

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Комил. – В прошлый раз он заказывал у Карим-ака двадцать казанов. В этот раз – сто.

Брови Умеда потянулись наверх от удивления.

– Что-то подсказывает мне, сто казанов будут не единственным угощением на его приёме, – предположил он. – Да-а… Даже на Навруз он ни разу не устраивал такого праздника… Впрочем, это его дела, не так ли? – он с улыбкой обратился к Азиму.

– Бале, – подумав и не найдя ответа, просто ответил юноша. Откуда же ему знать, что султан планирует у себя во дворце. – Комил задал вопрос нишаллопазу, на который тот… а… – Азим затруднялся подобрать слова. – Он ответил другими словами. М-м-м… и кажется совсем про другое…

В этот момент Комил закатил глаза. Снова он со своими вопросами.

–… Он, кажется, знает ответ, – продолжал Азим, глядя на Комила, – а вот я так-и не понял…

Посмотрев тоже на Комила, Умед снова обратился к Азиму.

– Какой вопрос?

– Почему нишалло готовят и едят только во время рузы?

– На этот вопрос нет точного ответа, – улыбнувшись ответил Умед. – Наш предки передавали нам, а им их предки и так далее, что нишалло – это напиток Всевышнего. Он дозволяет нам, своим созданиям, употреблять его только во время священной рузы…

– «Мог бы и сам догадаться», – подумал про себя Азим.

– …Нигде на базарах, ни в одном ларьке вы не найдете нишалло в обычные дни, – продолжал Умед.

– Действительно, – подтвердил Комил и добавил, поучительно глядя на Азима, – Все нишаллопазы отказываются брать заказы в обычные дни.

– Но почему? – не угомонился Азим.

– Таковы сложившиеся традиции, – сказал Умед, опередив Комила.

Азима не удовлетворил этот ответ. Он смотрел то на Комила, то на Умеда, чувствуя себя глупо.

– Кстати! – вдруг сказал Умед, словно вспомнив о чем-то важном. – Нужно пойти и узнать, купила ли Мунира нишалло.

Умед встал и, пообещав скоро вернуться, вышел из гостиной. На самом деле он знал, что его дочь купила всё, что было нужно. Ему нужен было предлог, чтобы незаметно от гостей подойти к дочери и попросить её переодеться, привести себя в порядок и подготовить свои вопросы. Комил пришёл к ним на смотрины, но, когда он сведёт его со своей дочерью и оставит наедине, не только Мунира будет оцениваться, но и сам Комил.

– А Мунира вполне себе милая девушка, когда улыбается тебе, – заметил Азим в насмешливой манере Комила, хоть и был искренен.

Комил сперва не обратил на это внимание, но потом с неожиданной ревностью взглянул на Азима краем глаза. Затем он опустил глаза на скрещенные ноги и задумался. А ведь Азим прав. Пусть и не красавица, но Мунира привлекательна, если так взять. Несмотря на прямые черты лица и прямолинейную фигуру, в ней есть свой шарм. Если они, случись, поженятся, в их семье силой будет она, а он красотой. Эта мысль вызывала в нём самодовольную ухмылку и утешало самолюбие.

Умед вернулся без своей зелёной круглой тюбетейки с тёмно-зелёными побегами. Он сел на курпачу и с затейливой улыбкой не отрывал пристальный взгляд от Комила, что смущало его племянника.

– Ну… тебе понравилась моя дочь?

Прямой вопрос застрял комом в горле Комила. Он растерялся ещё больше. Что же ответить? «Да» или «Нет»?

Он всё еще смотрит?

Глаза Комила забегали в разные стороны. Комилу захотелось спрятаться в стопке позади слева.

Умед понял, что Комил смущён и затрудняется отвечать. Он стряхнул улыбку с лица и принял серьёзный вид. Выпрямившись, он откинулся на подушку за спиной.

– Комил знаком с нашими обычаями сватовства, – он обратился к Азиму. – Так как ты впервые в нашем городе, позволь мне немного рассказать тебе о них.

– Буду рад послушать, – сказал Азим.

– В Мирасе, если пришли сватать дочь, родители не решают выдать её или нет, даже несмотря на то, что сваты – это их родственники, хорошие знакомые или уважаемые люди в городе. Если девушке не понравится парень, свадьбы не будет. И родители не подталкивают дочерей к выбору, только потому что её годы идут. К моей дочери приходили многие сваты и все ушли с её отказом. В Мирасе девушки гордые, строгие и властные. Они знают себе цену, и лишь своим отцам они податливы. Конечно, я могу принудить её выйти за того, кого она не возлюбила, пообещав, что любовь придёт после. Это ложь! И все мы это прекрасно понимаем. Нельзя принуждать детей, если родитель хочет, чтобы они были счастливы, – он оценивающе посмотрел на Комила и продолжил. – Ты всегда мне нравился, Комил. Своим характером ты напоминаешь свою мать. Она всего на двенадцать лет младше меня, и в детстве я всегда присматривал за ней.

Умед отвёл взгляд в сторону и посмотрел на красный ковёр с богатым узором, вспоминая то время. Он был младшим братом отца матери Комила. По сути, Умед приходится Комилу двоюродным дедом, но просит называть себя дядей. Его брата не стало из-за Зелёной хвори, которая чуть ли не забрала и мать Комила. Вспомнив об этом, Умед слегка прослезился. Вытерев глаза, он посмотрел на Азима.

– А ты? Не собираешься жениться? Тебе сколько лет? – Умед нарочито делал короткую паузу между вопросами, чтобы прогнать грусть с души, ведь гости пришли к нему не скорбеть.

Азим хотел было ответить, но Комил перебил его.

– Ему дали выбор.

– Моя дочь старше тебя, но я могу найти… – одновременно с племянником проговорил Умед и был удивлён заявлением Комила. – Выбор? – недоуменно посмотрел он на Комила и снова на Азима.

Вместо него снова ответил Комил.

– На восемнадцатилетие мать предоставила ему право выбора невесты. Так что он может выбрать любую… сам, – Комил подчеркнуто указал на Азима. – Вы не знали? Я думал эта новость уже облетела весь Вартан, – в его голосе, помимо язвительного тона, была и зависть.

– Я слышал о чём-то подобном пару месяцев назад на рынке, – задумчиво покачав пальцем, вспомнил Умед. – Это правда?

– Да, – подтвердил Азим. – Но я не спешу с этим, – скромно добавил юноша.

– То есть, ты можешь жениться абсолютно на ком захочешь? – Умед был изумлён и одновременно недоумевал этим фактом.

Азим покивал в ответ.

– Вряд ли он сможет жениться на дочери султана, – язвительно бросил Комил.

Азим не обратил на это внимание и спросил у Умеда.

– Почему это так удивляет вас?

Умед посмотрел в сторону, скрутил губы и вскоре ответил:

– Не думаю, что смогу вспомнить подобный прецедент в Ахоруне или где-либо ещё.

– Да и не было такого никогда, – этот факт вызвал в Комиле необъяснимое возмущение, сочетаемое с завистью.

Умеду не понравилась дерзость Комила, но он не стал делать ему замечание.

– Обычно, родители предоставляют выбор супруга своим детям из числа своих дальних или некровных родственников. В крайних случаях, жениха или невесту выбирают среди детей близких знакомых. При этом, в основном, родители сами решают за кого выдать дочь или на ком женить сына. Так сложились наши обычаи из давних времён. Чужого не приводят в дом, – с наставлением, или, как показалось Азиму, с намёком, в голосе покачал Умед головой в конце.

– Но вы же сказали, что в Мирасе другие обычаи, – возразил Азим.

– Да, – Умед пристально посмотрел на него. – Но отличие не так велико, как могло тебе показаться. В Мирасе родители не настаивают на своём решении, если их дети не согласны. Признаюсь, конечно, я хотел выдать свою дочь, как только ей исполнилось восемнадцать, – сказал Умед, после небольшой паузы. – Я даже нашёл ей отличного жениха… по моему мнению, конечно, – подчеркнул он и спокойно посмотрел на Комила. – Но она отказалась, – он пожал плечами. – Были и другие хорошие ребята, желавшие жениться на моей Мунире, но почему-то она не одобрила ни одного из них. – Хотя причина была вполне очевидная, Умед с намёком посмотрел на Комила и сказал, – Честно говоря, я не знаю, какое качество моя дочь ищет в мужчине, – и это было чистой ложью.

Слова дяди вызвали в Комиле ревность к тем парням, и чувство собственности возникло из ниоткуда. Это изумляло его. С чего вдруг, не мог понять он.

Комил встряхнул эти эмоции прочь и вернулся в реальность, украдкой посмотрев на Азима.

– «Ему дали выбор, а он копается в картошке», – негодовал про себя Комил. – «Ах, если бы этот выбор дали мне», – в эту самую минуту он сожалел, что мать не поддержала его выбор. Он бы женился на Махине, и они оба были бы счастливы, но нет. Зависть Комила к Азиму росла.

– Кажется, в Ангуране нет достойной его девушки, – колко сказал он вслух.

– Я могу найти тебе красивую и умелую невесту, раз уж тебе дали свободный выбор, Азим, – серьёзно предложил Умед. – У моих друзей…

– Я не спешу с этим, – негромко, но категорично вставил Азим, чтобы это до них дошло, и они наконец сменили тему.

Умед был перебит на полуслове. Не вежливо, конечно, но он отнёсся к этому с пониманием. Он снова откинулся на подушку и посмотрел на Азима по-другому – с новым оценивающим взглядом. Умед увидел сдержанность в глазах юноши и задумался.

– Правильно, – вскоре произнёс он многозначительно. – С этим делом не торопятся, – снова подумав, добавил он. – Брак – это не деловой договор, который можно заключить один или несколько раз с одним или разными людьми. Молодой человек не должен женится сразу по достижению зрелости, только потому что этого требует его голодное мужское естество. Жена – не объект удовлетворения нижних нужд. Нужно думать этой головой, – Умед постучал по своему виску, – прежде, чем жениться. Жена – это не вещь, которую можно купить на базаре, и там же поменять на новую, когда она состарится или надоест. Жена будет рядом с тобой до конца твоей жизни или своей. С женой нужно считаться. Её нужно ценить и уважать. Только потом между вами будет любовь и взаимопонимание. Без этого жизнь не имеет и смысла… Ты принял правильное решение, Азим. Не торопись. Выбирай с умом, – в последних словах Умеда звучала похвала, что подбодрило юношу.

– Хорошо, – тихо сказал Азим, с рукой у сердца.

– Где же мои сыновья? – Умед задумчиво посмотрел на дверь.

Он видел, что Азиму неловко говорить на тему брака, для Умеда это было поводом сменить тему. На самом деле он знал, где его сыновья – после ифтара он послал их накормить скотину. Как только он о них вспомнил, его сыновья, словно по команде, появились в проёме.

– Поздоровайтесь с нашими гостями, а я проведаю вашу сестру, – Умед вышел из гостиной.

Это были те двое пастухов, которых Азим с Комилом видели на холме под деревом. Они подошли к Комилу первым, так как знали, что он их кузен. Комил тоже узнал братьев, когда они с ним поздоровались за руку. Их руки были слегка влажными после мытья и Комил брезгливо и незаметно вытер свою руку о заднюю часть бедра, пока братья проходили мимо него, чтобы пожать руку и Азиму.

– Я не узнал вас там, под деревом, – шутливо заметил Комил в оправдание на осуждающий взгляд Азима.

– А мы вас узнали, аки Комил, – ответил старший брат.

– Как ваши дела? – спросил Комил, Азим сел рядом с ним, а братья на его место.

– Пасти овец и козлов сложновато во время рузы, – сказал старший.

– Но мы справились! – похвастался младший…

Умед вернулся со своей женой и дочерью. Юноши встали с места и поприветствовали жену Умеда. Они с дочерью принесли на скатерть угощения для гостей, чай, свежие лепёшки, кулчи и фатир, а также фрукты. Затем на трёх деревянных неглубоких тарелках они подали обещанный курутоб с льняным маслом, нашинкованным красным луком и жаренным мясом. После печеной тыквы в доме Карим-аки, Азим смотрел на курутоб словно он до сих пор не открыл свою рузу. Лайло также принесла деревянные ложки на случай, если гости не захотят есть руками. Однако у Комила от волнения разгулялся аппетит, и он уже начал есть руками, удивив Азима.

Азим, обычно, не любил есть руками, но, так как все ели именно так, он тоже последовал их примеру. «Есть руками – благо», вспомнил он, закладывая руку в рот. Ложкой, однако, он всё-таки воспользовался, чтобы наложить на своей стороне тарелки салат из нашинкованных помидоров, огурцов и зелени.

Жена и дочь Умеда в это время находились в другой комнате. Лайло готовила Муниру, хотя девушка уже знала, что спрашивать.

Когда дастархан опустел, Умед незаметно для гостей подмигнул старшему сыну. По предварительной договорённости это был намёк. Мехродж29 едва заметно кивнул в ответ отцу и обратился к Азиму.

– Азим-ака, не хотите взглянуть на наших пастушьих собак?

– А они не будут снова лаять на меня? – с подозрением спросил Азим.

– Нет, – захохотал младший. – Они хорошие.

Азим понял в чем подвох и согласился.

– Ладно, идёмте.

Когда они ушли, Умед положил руку на плечо Комилу и с улыбкой обратился:

– Что ж, племянник, надеюсь, скоро я буду называть тебя сыном.

Умед встал и пошёл за женой и дочерью. Когда он вернулся, Комила вновь схватило необъяснимое оцепенение, но он нашёл в себе силы побороть это состояние. Только после этого он заметил, как Мунира преобразилась, причем в лучшую сторону. Тёмно-бордовое платье с мелкими розетками на плечах идеально подчеркивали её шелковистые длинные тёмно-каштановые волосы, ниспадающие из-под тонкого сетчатого чёрного платка с золотистой вышивкой. Черты её лица больше не казались грубыми, а робкий взгляд даже понравился Комилу.

Они сели за дастархан, и, в основном, говорила Лайло. Умед же вскоре оставил их. Он уже знал о Комиле всё, что ему было нужно. Лайло начала с рассказов про детство дочери, особенно вспоминая про то время, когда Комил будучи ребёнком проводил с ними. Постепенно от разговоров про родственников, обычаи и прочее она переходила к основной теме. Вскоре Мунира незаметно для Комила подала матери знак и Лайло под предлогом заварить новый чай оставила их наедине.

У Комила богатый опыт общения с девушками. Он всегда вёл себя уверенно, даже самоуверенно с ними. Теперь же, когда они остались вдвоём с Мунирой, он снова потерял дар речи. Он чувствовал себя загнанным в угол бараном и понятия не имел, что делать.

Ну же, скажи ей что-нибудь хорошее… Нет? Вот дурак.

Мунира улыбнулась Комилу и заговорила первой, что достаточно облегчило ему задачу. У них сложился довольно удачный диалог. Оказалось, что у них общий интерес к поэзии Ардвисуры и узорам мозаичного ремесла. Они оба любили шербет из базилика и мяты, и также увлекались историей Рахшонзамина. Вскоре Комил согласился с мнением Азима – Мунира действительно милая, когда улыбается… и даже без неё.

Через час вернулась Лайло, решив, что этого времени достаточно для них. Пожелав им спокойной ночи, Комил сел, откинулся на тахмон30 и широко улыбнулся.

Азим вернулся с Мехроджем и Сироджем. Братья убрали дастархан и постели гостям постель, хотя те и просили их не делать этого – таково правило гостеприимства.

– Как всё прошло? – поинтересовался Азим.

– Нам рано вставать, – пробубнил Комил и повернулся к стене.

Азим пожал губами и тоже лёг спать.

Юноши встали на сухур и поели вместе с членами семьи Умеда на их кухне. Взяв рузу, Комил сказал Азиму, что он может лечь дальше спать, а вот ему самому нужно рано вставать. Он обещал Мунире помочь отвести бочки с дугобом (айраном) на рынок Амины…

Азим проспал до позднего утра. Проснувшись, он был бодрым и ничуть не голодным. Умед отправился по делам. Комила тоже не было в гостиной. Братья, оставшиеся дома, сообщили, что он с их мамой и сестрой отправились на рынок. Видимо, у них всё срослось, подумал Азим. Братья предложили показать город Азиму, и он охотно согласился.

Мирас был на треть меньше, но и при этом он был слишком большим, чтобы осмотреть его за день. Потому Азим попросил братьев повести его ко дворцу мэрессы. Вблизи это пирамидальное сооружение оказалось таким, каким его описывал Комил. Стены были украшены зелёной, светло-зелёной и голубой мозаикой с надписью на древнем языке – это были стихи, посвященные Асадом Шабнам. Внутрь дворца, к сожалению, попасть не удалось. По правилам, для посещения дворца или приёма госпожи мэрессы нужно записаться за месяц заранее.

Азим не расстроился. Он полюбовался внешними красотами дворца и сторожевых башен. Затем Мехродж и Сиродж отвели его к аллее плакучих ив с площадью, вымощенной бледно-розовыми камнями. Перед возвращением домой, на исходе дня братья повели Азима на площадь имени Шабнам с белыми фонтанами под большими куполами из цветущей изгороди. Они прошли под самый большой купол и присели отдохнуть на красную скамью. Листва не была густой и из-под купола можно было разглядеть небо.

– Госпожа Шабнам приходила сюда по ночам и считала звёзды сквозь прорехи, – поведал Мехродж. – Так, она отвлекала себя от горя.

– Комил рассказывал, что Асад рано ушёл из жизни, но не сказал, что с ним случилось, – Азим вопросительно посмотрел в карие глаза Мехроджа.

– Простите Азим-ака, здесь нельзя об этом говорить, – тихо проговорил Мехродж. – В Мирасе нельзя поминать тех, кто погиб не своей смертью.

– Я не знал об этом, – сказал Азим.

– Пошли домой, – предложил Сиродж, – скоро уже ифтар…

Они вернулись как раз ко времени открытия рузы. Помыв руки, ребята поздоровались с Умедом и Комилом, и сели за дастархан.

– Ты улыбаешься? – тихо заметил Азим.

Комил посмотрел на Азима и снял со своего лица задумчивую улыбку.

– День был хорошим, – сказал Комил, опустив взгляд.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Азим и вслед за Умедом и остальными сложил руки в лодочку, и тихо прошептал молитву перед открытием рузы…

На первое им подали суп со стручковой фасолью на деревянной тарелке. На второе были бараньи рёбрышки, запечённые со свеклой. На третье им принесли салат из дыни и персиков.

После ифтара Азим говорил с Умедом о местных рынках и правилах местной торговли. Сыновья Умеда пошли кормить скотину, а Комил, на удивление Азиму, помогал Мунире убирать дастархан…

– Кажется, между вами зажглась искра, – намекнул Азим, чтобы Комил рассказал ему об их решении, но тот пробубнил что-то невнятное и, как вчера, повернулся к стене и уснул… или сделал вид, что уснул – Азим не проверял.

Вместо этого юноша скривил губы и тоже лёг спать. Завтра им предстоит сопроводить повозки с нишалло до порта в Зарафшан…

На следующее утро после сухура Азим стоял у ворот. Поблагодарив Умеда и его семью за гостеприимство, он попрощался с ними и ждал Комила. Тот о чем-то договаривался со своим дядей и его женой на веранде. Сыновья Умеда были под навесом слева от ворот. Они проверяли лошадей и собак. Мунира же из-за окна подглядывала на Комила. Лайло заметила это и жестом руки позвала её попрощаться. С её выходом Комил потупился и, оправдываясь на время, поспешил к воротам. Умед проводил его.

– Счастливого пути, ребята, – пожелал Умед. – Передай привет родителям, Комил. Приходи к нам ещё, Азим.

– Обязательно, – обещал Азим.

Юноши сели на коней и поехали на запад.

– Мы не поедем к Карим-аке? – спросил Азим.

– Вчера я нашёл время и ещё раз навестил его. Они уже грузили казаны в повозки. Меня попросили приехать к западной конюшне. Оттуда мы вместе поедем в порт, – поведал Комил.

– Почему не к Дереву Сохиба? – спросил Азим.

– Ты забыл про течение реки? – в ответ спросил Комил. – Во время рузы грузовые лодки не выходят на воду, а пассажирские лодки нам откажут.

Азим был удивлён, но не ответу, а сговорчивости Комила. Он отвечал Азиму без снисходительной насмешки в тоне и колких ухмылок на лице. У Комила сияли глаза, и Азим хотел снова спросить у него об итоге его визита к дяде, но не решался. За эту пару дней, Азим только начал привыкать к переменчивости Комила, и эта его бодрая сторона ему нравилось больше. Потому, Азим не стал донимать своего спутника.

Они ехали медленно и молча. Оба думали о своём. На улицах, по которым можно передвигаться верхом на лошадях, становилось всё больше наездников и небольших повозок. Торговых лавок и ларьков на этих улицах было мало и почти все они были закрыты. Во время рузы они открываются обычно ближе к вечеру. В одном из открытых ларьков Комил заметил украшения из бисера и самоцветов. Глядя на двойную сине-зелёную подвеску, он думал о подарке Мунире на свадьбу, и не нарочно произнёс вслух с восхищением:

– Вот это девушка.

– Она всё же тебе понравилась? А ты ей? – спросил Азим, когда Комил кивнул в ответ на первый вопрос.

– Покажи мне девушку, которой не понравился бы такой красавец, как я, – подшутил Комил.

– Хм… Что ж ты тогда не посмотрел на неё и не попрощался толком? – подколол Азим.

– Я стеснялся, – отвернувшись, пробубнил Комил. – Странное это чувство – любовь, – задумчиво проговорил Комил.

Азим ухмыльнулся и снова уткнулся взглядом в загривок коня. Его поражало то, что Комил ещё не давно увлечённо говорил о Махине, а сегодня он, кажется, и вовсе позабыл о ней. Азиму не понять этого, ведь он не встречался раньше с девушками. У него нет такого богатого опыта.

А может дело и не в опыте, кто знает?

Белое солнце за их спинами поднималось всё выше и выше. Небо над головой было ясное, а вот на севере, над высокими пиками Катрона сгущались облака, как и на юге, над Клыками медведя. До западной конюшни оставалось меньше мила. Комил обдумывал скорую свадьбу и гадал, почему Азим больше не задаёт ему вопросов. Комил посмотрел на своего спутника – тот был чем-то омрачен.

– Что тебя гложет, Азим? – спросил Комил. – Через пару дней мы вернёмся в Ангуран. Ты выполнил поручение отца… Ты не рад?

– Дело не в этом, – признался Азим. – Когда ты рассказывал о братьях апи-Дилрабо, ты упомянул о «Странном законе». Аки-Рахмон тоже как-то упоминал об этом…

– А-а-а, этот безумный старик! Я знаю его. Он всегда несёт какой-то бред, – усмехнулся Комил.

– Несколько месяцев назад он предупреждал моего друга не ехать в Эрод через пустыню, а причину боялся объяснить… Мне кажется, все знают, что в Эрге есть дэв, но почему люди боятся о нём говорить? – недоумевал Азим. – Неужели те братья не смогли одолеть его? Почему султан не отправит отряд изгнателей покончить с ним раз и навсегда?

– Они изгоняют ведьм из султаната, а не охотятся за дэвами. – Комил подвёл коня ближе к лошади Азима, положил руку ему на плечо и многозначительно посмотрел на него. – Как говорят бабушки: «Беда приходит, когда о ней вспоминают». Позволь мне дать тебе совет, Азим. Я так же молод, как и ты, но в силу привычки я общаюсь с людьми в двое старше меня. Вожусь в кругах учёных, которые гораздо мудрее нас двоих. И они сказали бы тебе то же самое, что и я. Если не хочешь навлечь на себя беды, не спрашивай о хозяине пустыни…

* * *

«Первые заражённые Зелёной хворью в Расулабаде были придворными слугами и членами министерства падишаха Нодира».

Хранители знаний: Исследования Зелёной хвори»

Скудно. В этом году плоды ничтожно малы. Расим стоял под айвой в своём саду и разглядывал ветки. Когда-то это дерево плодоносило яблоки, непомещающиеся в ладони, теперь же Расим может с лёгкостью сжать ладонь в кулак с тремя айвами внутри.

Скудно.

Утро выдалось не просто прохладным, а холодным. Ему пришлось поплотнее запахнуть свой тёмно-зелёный бархатный халат с чёрным растительным орнаментом. Он вышел из-под кроны и окинул взглядом все деревья айвы, растущие вдоль низкого частокола его продолговатого двора. Все плоды были ничтожно малы. Расим тешил себя тем, что они ещё не созрели и, возможно, станут больше к моменту сбора урожая. С другой стороны, он сомневался в этом, ведь сбор урожая уже совсем скоро.

Дорожка вдоль деревьев от крыльца дома до ворот вымощена бледно-жёлтым камнем. Между дорожкой была широкая лужайка. Его слуги посадили на неё розы, но они все сгнили. Расим волновался, что это случится и с айвой.

Расим смотрел на остатки гнилых стеблей, которые слуги ещё не убрали, и размышлял над тем, как избавиться от Чёрной напасти. За восемнадцать лет, ничто не помогло искоренить этот недуг, он из года в год захватывает всё больше и больше земель, уничтожая урожай и сами растения.

Дело в почве или в воде?

Он прочитал столько книг и рукописей, что не счесть, но ни в одной из них не сказано о подобном. Расим гневается, когда долго не находит ответов, но сейчас он сохранял самообладание.

Может, дело в ведьмах?

Вряд ли, ведь их не гонят из Зебистана, как из Ахоруна за Зелёную хворь.

Расим ухмыльнулся и, повернувшись, заключил про себя:

– «Нужно велеть этим никчёмным слугам, скорее убрать эту гниль».

Заключив, по привычке, правое запястье в левой ладони за спиной, Расим направился в дом.

– Господин! – послышался недалёкий зов.

За ворота вошёл верный ему придворный слуга в белой длинной тунике, тёмно-фиолетовых штанах и кожаной безрукавкой с серебристой тесьмой по краям. Слуга подбежал к Расиму, придерживая одной рукой широкую низкую чалму с длинным хвостом. Чалма была повязана из белого хлопка и пурпурного шёлка – типичное одеяние писарей падишаха.

– Что такое? – спросил Расим с высоты своего роста, к которому прибавилась и высота пятиступенчатого крыльца, ведущее на застеклённую веранду.

– Братья, – взволновано ответил слуга, но в его голосе Расим уловил и опасение.

Расим устало вздохнул. Новость, которую слуга хотел ему сообщить, было последним, о чём Расим хотел бы услышать.

– Пойдем внутрь. Здесь холодно, – мрачно проговорил Расим и направился к двери в гостиную. – «Столько хлопот от этих братьев», – едва заметно качал он головой.

Они прошли мимо большого резного топчана на веранде и вошли в просторное помещение гостиной с высокими окнами. На том конце гостиной было возвышение, также называемое топчаном, с полками на стенах. На полу лежал голубой ковёр с зелёным узором и серо-жёлтой двойной линией по краям, между которой сине-зелёные розетки тянулись друг к другу своими зелёными закручивающимися побегами.

– Ты завтракал, Одил? – спросил Расим, встав у двери на кухню.

Он вошёл туда и осмотрел полки в шкафах и ниши в стенах в поисках чего-нибудь съестного. Ничего. Всё было убрано с глаз, а на полках были лишь чайники, пиалы, да прочая кухонная утварь.

– «Когда же придёт Ахдия31?»

Расим при наличии огромного знания в разных областях науки и литературы, не знал, где в его собственном доме лежит сахар, а где хлеб. На кухню он заходит крайне редко.

– Я держу рузу, господин, – ответил Одил в паре шагов от кухни.

Расим с презрением оглянулся на него, и начал шарить на кухне. Он нашёл лепёшки, завернутые в белом дастархане. Он взял одну мягкую кулчу и вышел.

Одил много лет был верным слугой Расима. Потому он мог позволить в своём взгляде искорку осуждения. Его глаза встретились с тёмно-карими миндалевидными глазами Расима. Тот хотел откусить кусок, но отвёл кулчу в сторону.

– М-м? – кривая гримаса Расима спрашивала, не против ли Одил, что он будет есть перед ним. – «Хотя, мне всё равно», – добавил Расим про себя, а вслух сказал, – Я забыл встать на сухур.

Одил опустил глаза и Расим, пожав плечами, откусил большой кусок. Эта была молочная кулча. Расим любил их. Жуя с наслаждением, он прошёл мимо слуги и спросил:

– В чём дело?

– Старший стал избирателен, а младший задаётся вопросами, – ответил Одил.

Расим подошёл к левому краю книжного стеллажа, но передумал брать оттуда книгу.

Нужно было проглотить прежде, чем спрашивать.

Расим повернулся и с грозным лицом уставился на Одила.

– Объясни! – негромко потребовал он.

Одил шагнул к двери, опасаясь гнева Расима, и только потом ответил.

– Старший брат стал избирателен. Он не принимает тех, кого вы ему посылаете. А младший позвал к себе учёных и даже потребовал книгу казначея.

– С чего вдруг? – удивился Расим.

– Может то, что вы даёте ему, идёт на пользу, а не во вред? – предположил Одил. В его голосе звучало оправдание.

– Ты следуешь моим указаниям? – Расим огрел слугу гневным взглядом.

– Да, мой господин, – с рукой у сердца кивнул Одил.

– Но? – Расим услышал недосказанность.

– Лекари падишаха говорят, что бурые капли благотворно влияют на ум и укрепляет здоровье, – нерешительно ответил Одил.

Расим громко усмехнулся.

– Лекарство может как лечить, так и калечить, – на его лице заиграло коварное блаженство. – Избыток…

– Господин! – позвал громовой и при этом взволнованный голос другого слуги, появившегося в проёме, ведущий в коридор.

Расим медленно склонил голову в его сторону, недовольный тем, что был перебит.

– Что такое? – холодным тоном спросил он у широкоплечего молодого слуги с чёрным кожаным камзолом поверх серой рубахи с длинными рукавами и тёмно-коричневыми плотными штанами.

На чёрном поясе юноши висел короткий кинжал с рукоятью из козлиного рога в кожаных ножнах. Он шагнул вперёд и посмотрел на Одила.

– Доброе утро, аки Одил, – он приветственно кивнул придворному слуге и озадаченно посмотрел на Расима.

– Здравствуй, Фозил, – ответил Одил.

Расим по взгляду Фозила смекнул, что тот явился сюда не отгул выпрашивать. Нужно выпроводить Одила и узнать, в чём дело. Он взглядом велел Фозилу возвращаться в коридор и посмотрел на Одила.

– Имей терпение, и я вознагражу тебя за твои услуги, Одил, – «Ещё как вознагражу», – в своей типичной снисходительной улыбке добавил про себя Расим.

– А что, если он в серьёз возьмётся за ум? – уточнил Одил. – И как быть со старшим?

– «Ты тратишь моё время!» – разгневался Расим, но, повернувшись к Одилу, он в безмятежной улыбке сказал:

– Терпение… Избыток ума приводит к безумию. Следуй моим указаниям, и ты пожнёшь долгожданные плоды… А что до похотливого блудника, я подготовил ему подарок… Даже несколько подарков, от которых он и в здравом уме не откажется, – Расим ехидно улыбнулся. – Терпение… Никто не подчинится распутному, и никто не последует за сумасшедшим.

Улыбка на лице Расима превратилась в строгую прямую линию губ. Он кивнул в сторону двери, велев этим самым уходить прочь. Одил склонил голову перед Расимом, хоть тот и не обратил на него внимания, и ушёл. Сам Расим прошёл по коридору до дальнего восточного угла, где была скрытая дверь.

– В чём дело? – он требовательно уставился на Фозила. – «Если я тащился сюда, чтобы ты всё-таки просил меня об отгуле, я столкну тебя вниз», – говорил взгляд Расима.

Фозил открыл дверь, которая вела вниз. Из тёмного проёма веяло холодным затхлым воздухом. Расим сморщил нос при вдохе. Он не спускался туда полгода. Когда-то этот двор принадлежал торговцам из Адрора. Они хранили свой товар в складах глубоко под землёй. Из-за постепенного спада торговли, вызванной Черной напастью, они вернулись в свой город, продав этот двор тогда ещё молодому Расиму почти что за даром.

– Мой господин, пленник вёл себя необычно, – сообщил Фозил, ступив на лестницу.

– Необычно? – заинтересовался Расим. В этом дворе он переделал практически всё: перестроил дом на свой вкус с тайными комнатами и дверями, перемостил дорожку для напоминания ему о пустыне и его горечи. Главное, Расим переделал склады под камеры своей собственной темницы, но держал он там всего одного пленника, о котором не знает ни одна живая душа, кроме самых верных слуг Расима. – Он, что, заговорил? – саркастично вдруг расхохотался Расим, хотя сам очень на это надеялся.

Надзиратель в недоумении посмотрел на Расима. – «Не сошёл ли с ума, мой господин?» – думал он и, промолчав, продолжил спускаться.

– Пленник буйствовал, мой господин, – сообщил уже на середине пути. – Кричал. Пытался сорвать цепи.

У Фозила был низкий, звучный голос, который усиливался в этих узких стенах. Это было одним из его качеств, благодаря которым Расим держал его при себе и иногда посвящал своим тайнам. Он даже иногда завидовал Фозилу, ведь у него самого средний тембр голоса, который звучит недостаточно убедительно – так он считал и сводил к этому свои недавние провалы и неудачи.

Недоумение надзирателя перешло Расиму в виде изумления. Он остановился и недоверчиво переспросил:

– Сорвать цепи? Впервые за столь долгое время он снова попытался сбежать? Хм-м… С чего вдруг?

Фозил был уже на семь ступеней ниже него. Коротким факелом, зажжённым ещё у входа в темницу, он зажигал свечи в гнёздах на правой стене…

Сто холодных каменных ступеней привели босого Расима вниз. Он свернул направо и вошёл в небольшое помещение со столом и стулом у стены напротив широкого и высокого проёма. Он сделал десять шагов и вошёл в длинный коридор, чей конец было невидно из-за царившего мрака.

Фозил зажёг лишь две масляные лампы на стенах и четыре толстых свечей между камерами. Он хотел зажечь ещё, но Расим остановил его.

– Этого достаточно, – негромко сказал он.

Расим шёл медленно, меряя шаги и обдумывая слова, которые он скажет ему. Пятьдесят шагов и он подошёл к краю камеры слева, обставленной железной решёткой с толстенными прутьями. Стоя в трёх шагах от камеры, он наклонил голову и заглянул во мрак, царивший внутри. Его взгляд говорил о том, что он опять провалится, но Расим всё же надеялся убедить его. Сделав длинный шаг к камере, Расим снова посмотрел во мрак сквозь прутья. Он ничего не видел, но знал, что его пленник забился в углу, скрывая своё лицо. Расим слышал его умеренное дыхание.

– Признаюсь… Я не думал, что эти оковы удержат тебя… Удержали, – Расим говорил негромко, отрывками и холодным тоном. – У тебя появились неотложные дела? Ты куда-то собрался? – его коварная ухмылка сменилась язвительной.

Пленник не отвечал, и Расим вслушался в его дыхание.

– Ты чем-то обеспокоен? – теперь он старался показаться заботливым. – Не хочешь поделиться? Я бы мог тебе помочь, – Расим присмотрелся в темноту, но его пленник был далеко, чтобы разглядеть его.

Расим ждал ответа или хотя бы какого-нибудь знака от пленника, но ничего не происходило.

– Ты хотел сорвать цепи? Куда же тебе нужно было отлучиться?

В ответ по-прежнему тишина. У Расима кончалось терпение, и он уже был на взводе. Он вздохнул, сдерживая гнев. Его слова снова безуспешны, и так всегда. Все попытки разговорить пленника венчались провалом.

– Услышав о твоём недавнем поведении, я подумал, может ты передумал?.. Нет?

Тишина нарушалась лишь дыханием безмолвного пленника и негромким треском пламени свечей.

– Я бы выпустил тебя на волю, – лукавым добродушием пообещал Расим.

Вот оно! Расим услышал какое-то движение. Кивком он подозвал Фозила с факелом к себе. В глубине камеры он заметил, что пленник неохотно повернул своё грузное тело и одним лишь глазом недоверчиво посмотрел на пленителя. В этом однобоком взгляде, выражающим гнев, была и надежда снова обрести свободу.

– Ненадолго, разумеется, – уточнил Расим с ехидной ухмылкой. – Ты ведь мне нужен.

Пленник снова скрылся в углу. Он ничего не ответил, и даже его дыхание затихло.

– Может, ты не понимаешь, что я тебе говорю?! – Расим вышел из себя. – Хм?! Прими моё предложение, и нашим подвигам не будет конца! – уверенно обещал он, встав посередине напротив решётки. – Представь, чего бы мы достигли вместе, – Расим показательно сжал кулак – будь у него в руке яйцо, оно бы точно раздавилось.

Расим опустил руку и выжидал. Его терпение все эти годы не приносило плоды, и сейчас ответом ему была тишина. Ему надоело упорное молчание пленника, но он не мог ничего с этим поделать. Поняв, что говорить с пленником без толку, Расим снова сжал кулак. Он был готов применить силу, но это пошло бы на вред его долгосрочным планам. Этот проклятый молчун нужен ему для достижения целей.

– Ты упрям как осёл, – процедил в досаде Расим, протянув «с». Не было больше смысла что-то говорить или предлагать. Вместо этого Расим косо посмотрел во мрак и пригрозил, – И на тебя управу найду.

Вытянув руку, Фозил освещал камеру единственного пленника. Однако этого было недостаточно. Свет от короткого факела проходил не дальше двух газов от самой решётки. Сама камера была довольной большой и, чтобы увидеть пленника, нужно много света, что озадачило Фозила. Расим никогда не разрешал зажигать все свечи и масляные лампы, когда он навещал пленника. За одиннадцать лет службы пленник ни разу не ответил Расиму, и Фозил порой сомневался в том, есть ли кто-либо в этой камере. Лишь дыхание пленника развевали его сомнения. Фозил иногда тоже пытался поговорить с пленником, узнать кто он и за что заперт здесь, но и его попытки оказались тщетными. За эти годы ему даже не удалось уговорить пленника выйти на свет свечей, потому Фозилу было трудно представить, как может выглядеть этот молчаливый пленник. Странным было то, что Расим тоже ни разу не призывал его к свету. Он лишь, приходил, говорил и без ответа уходил, а Фозил с недоумением наблюдал за этим.

– Кто ваш пленник, господин? – как-то спрашивал Фозил.

– Я даже имени его не знаю, – пожал тогда плечами Расим.

Теперь же, после очередного безответного диалога Расим резко повернулся и недовольно направился к лестнице. Фозил последовал за ним.

– Останься, – велел ему Расим, не оглядываясь.

Через несколько шагов Расим свернул направо и скрылся в проёме.

За годы службы Фозил успел хорошо узнать Расима и его характер. Потому в его угрюмом тоне Фозил уловил недосказанные «если что-то изменится, немедленно сообщи мне».

С каждым шагом по долгой лестнице, сворачивающие при подъёме один раз направо и один раз налево, Расим остывал и его злость оставалась позади. Уже почти наверху он услышал быстрый перестук деревянных сандалий. Он поднял взгляд и снова увидел Одила.

– Господин… Вы здесь? – придворный слуга вздохнул с облегчением. Пока Расим поднимался к нему, Одил пытался справиться с отдышкой.

– В чём дело, Одил? Какие-то новости? – Расим понадеялся, что в этот раз этот писарь принёс ему добрую весть… Ту самую весть.

Покинув двор Расима, он не успел дойти до дворца, как его нашёл младший придворный гонец и сообщил о прибытии представителей из Ангурана. Одил решил, что это срочно, а это так и было, потому он побежал обратно к Расиму.

– Прибыли представители султана Бузурга ибн Махмуда, мой господин, – вдохнув, ответил Одил. Его большие чёрные глаза снизу верх уставились на Расима, который на три головы был выше него. – Они ожидают вас во дворце.

«Снова разочаровал». Расим прошёл мимо Одила и, схватив правое запястье левой рукой, он продолжил подниматься.

– Ты бы меня не удивил, сказав что-нибудь иное, – проворчал Расим. В его голосе был скрытый вопрос, который Одил не понял бы и с сотней подсказками, потому Расим задал его в слух. – Новости из Джоду?

– Нет, мой господин, – промедлив, ответил Одил и поспешил за ним.

– Как только будут… – Расим вошёл в коридор, – немедленно сообщи мне! – велел он, когда и Одил вошёл в коридор.

– Да, господин, – Одил закрыл дверь в потайной проём, которая слилась в едино с полками на стене. На этих полках лежала различная утварь, немного книг и сменная одежда для надзирателей.

Перестроенный дом Расима был достаточно большим. В нём было пять спальных комнат, две жилых, кухня, одна обеденная и большая гостиная, хотя в ней Расим редко принимал гостей. Две спальни он выделил своим слугам, а одну служанке. Они могли оставаться там или уходить к себе домой после работы, Расим не настаивал. Он, наоборот, обеспечивал их всеми удобствами и хорошим жалованьем в обмен на их неуклонную верность. При этом он не делился своими планами со всеми, и не все его слуги знали о потайных комнатах в его доме.

В отличие от богатой внутренней отделки, где на стенах висели сюзане, резные картины и кундаль, а на полу лежали роскошные ковры, стены с наружи были обмазаны смесью из глины и соломы. Их убогий вид худо-бедно приукрашивали окна веранд и комнат с зеленоватыми стеклами.

Расим надел короткие расшитые сапоги и вышел во двор через задние двери крытой веранды и мимо стойл неспешно пошёл к восточным воротам.

– Господин, вам оседлать лошадь? – спросил Одил. В его голосе звучал дерзкий намек на то, что ему следует поторопиться. Расим оглянулся на писаря, смерил его строгим взглядом и бесстрастно наказал:

– Скачи во дворец. Скажи гостям, я скоро буду. – «Мне нужно обдумать, что им сказать», – договорил про себя Расим.

От его двора до дворца пеший путь занимал две сойи. Это время он провёл, обдумывая свои дальнейшие шаги и особенно то, что он скажет султану на следующем приёме. По дороге он проходил мимо торговых лавок на алее Расула Второго, где в основном продают печеное, сладости и специи. Он заметил женщину сорока лет с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Женщина купила несколько лепёшек и, проходя мимо лавки со сладостями, её сын указал ей на миндаль в сахаре. Женщина посчитала свои монеты и, с сожалением посмотрев на сына, покачала головой. Она не могла себе этого позволить. Из-за Чёрной напасти цены росли вместе с безработицей. Мальчик понурился и вышел вперед. Его матери стало неловко перед хозяином лавки. Взяв дочь за руку, она пошла за сыном. Вдруг перед ними встал Расим.

– Добрый день, господин посол, – женщина учтиво склонила голову перед ним.

Расим молча и с улыбкой кивнул в ответ и обратился к мальчику:

– Ты хотел миндаля?

Мальчик, коротко посмотрев на посла, кивнул в ответ.

– Иди и попроси целый кулёк, – погладив мальчика по голове, Расим указал на лавку со сладостями. – И ты иди, – сказал он девочке.

– Господин, я не могу…

Расим не дал женщине договорить, учтиво подняв руку.

– Я понимаю, – тихо, но многозначительно сказал он ей. – Я заплачу.

У женщины в белом обношенном платье с растительным узором и в красно-жёлтом платке глаза залились слезами. Она не знала, как отблагодарить посла, и взяла его правую руку, чтобы поцеловать. Но Расим не позволил ей, положив свою левую руку на её.

– Скоро мы выйдем из этого кризиса, – уверенно обещал Расим.

Её дети вернулись с широкими и сияющими улыбками. Мальчик взял полный кулек миндаля в сахаре, а его сестрёнка взяла кулёк с зелёным лукумом.

– Спасибо, господин посол, – в один голос сказали дети.

– Цените свою мать, – негромко наказал Расим детям и, погладив их по голове, он подошёл к лавке со сладостями. В его голосе звучала толика зависти, вызванная тем, что он рос без матери. Помахав вслед этой женщине и её детям, Расим расплатился за сладости и, не вняв словам торговца, пошёл дальше…

Его приёмная находилась на северном крыле дворца. В конце коридора, шириной в три газа, его ожидали трое мужчин. По их виду, можно было сказать, что их терпение уже было на исходе. Расиму было всё равно на это, но воспитание не позволяло ему проявить безразличие. Он улыбнулся и пожал им руки.

– Прошу меня простить. Я не ожидал вас… сегодня, – слукавил он, склонив голову набок. Расим достал из серо-зелёных шаровар ключ и открыл им дверь со сложным резным орнаментом. – Прошу, – встав в сторону, он указал гостям пройти первыми.

Приёмная Расима была похожа на гостиную в его доме, но была меньше на две трети. А дверь с полукруглой аркой посередине стены справа вела не на кухню, а в другой небольшой коридор, который в свою очередь вёл в просторный зал с роскошными коврами и резьбой и чеканкой на кессонных потолках. Их изящество было скрыто от глаз гостей. Впрочем, они могли любоваться резьбой и в самой приёмной.

Однако им было не до этого.

Четыре пятых от площади приёмной, не считая альков слева от входа, занимал алый ковёр с золотистым овальным узором, обрамляющим три тёмно-синих дисков солнца. Такие же диски, но поменьше, раскинулись по углам ковра, от них тянулись золотистые побеги к друг другу.

Противоположная от входной двери стена скрыта за четырьмя арками с книжными полками в трёх из них. Пазухи между арками украшены объёмной резьбой в виде охоты львов на степных оленей. Четвёртая арка в дальнем углу была занавешена шёлковым полотном красно-коричневого цвета.

Расим прошёл за гостями и поднялся на возвышение в пятиугольном широком алькове. На этом топчане был устлан зелёный ковёр с жёлтыми узорами. Посередине была бархатная курпача синего цвета с растительным узором. Рядом стоял низкий стол с замысловатым ромбовидным орнаментом. Расим сел, скрестив ноги под собой и, положив руки на стол, он предложил гостям сесть прямо на ковре.

Гости только хотели расположиться, как вдруг в приёмной Расима появился придворный слуга в белых одеяниях, синем камзоле и синим широким поясом. Он почтительно склонил голову перед послом и с его же позволения побежал к занавешенной арке. Резким движением этот юноша распахнул штору, чем заработал укоризненный взгляд Расима в свою сторону. Он достал из ниши шёлковые алые курпачи с золотистым кантом. Сложив каждую пополам, он постелил по одной для каждого гостя. С небольшим поклоном и правой рукой у сердца, слуга другой рукой предложил гостям сесть. После он быстрым шагом встал у подножия топчана и с довольным видом посмотрел на посла.

В это время Расим бесцельно смотрел на дверь, ведущую в балкон, из которого выходит вид на фруктовые сады падишаха. Эти гниющие сады обрамляют северное крыло дворца. Как только Урун встал справа от него, Расим перевёл на слугу выжидательный взгляд. Придворный слуга с детской улыбкой на лице не понимал намёка в глазах посла. Потому он вопросительно поднял бровь.

– «Ах, что за дурень», – Расим бровью указал ему на бежево-коричневые шторы, скрывающие высокие окна.

Урун сообразил и раздвинул шторы – в приёмной сразу же стало светлее. По следующему кивку посла он открыл и саму дверь в балкон, чтобы впустить свежий воздух. Затем он опять встал у подножия топчана, ожидая дальнейших поручений.

– Дорога была долгой и утомительной, – заговорил Расим, меряя взглядом своих гостей. – Полагаю, сегодня вы не держите рузу, – Аъзам, севший посередине кивнул, а его спутники, которые сели подле него и лицом друг к другу, покачали головой, что в совокупности выражало их согласие. – В таких случаях исключения дозволяется лёгкая закуска и напитки. К сожалению, из-за нашего положения, только это мы и можем предложить вам… Не откажетесь ли вы от мятного чая с перегородками ореха? – посмотрев на Уруна и снова на гостей, спросил Расим. – Такой чай успокаивает нервы и приводит мысли в порядок, – негромко пропел Расим в добавок.

Гости согласно покивали, благодарно приложив правую реку к своим сердцам.

– Я бы с радостью предложил вам айву из своего сада, но боюсь, они ещё не поспели. Может, вы хотите хурмы из садов падишаха? – с наигранным добродушием предложил Расим, зная, что плоды, если и не сгнили, то куда меньше, чем его айва.

– Мы бы хотели повидаться с самим падишахом, – отрезал Аъзам лицемерную лесть Расима. Хоть им было и велено переговорить с послом, Аъзаму султан также поручил проведать падишаха Нодира. Вся эта ситуация вокруг него озадачивала Бузурга ибн Махмуда, а теперь и самого Аъзама. Когда они пришли во дворец и узнали, что посла пока нет, они решили навестить падишаха. Однако их не пустили в покои Нодира, сославшись на запрет господина посла.

Расим повёл голову назад. Всё притворное радушие на его вытянутом лице перешло в огорчение. Он на мгновение нахмурился, ибо не терпел дерзости в свою сторону, но не здесь и не сейчас… Расим спокойно опустил взгляд на Аъзама.

– Светлейший падишах не в силах принимать даже собственных визирей, что уж там до иностранных гостей, – безмятежно ответил Расим. – Вы уж извините за дерзость, – выждав паузу, добавил он.

– Султан желает ему скорейшего выздоровления, – мягко разрядил обстановку Юсуф. От волнения в его голосе присутствовала лёгкая дрожь – он то знал, на что способен Аъзам, когда бывает жёстким. Хотя его должно было волновать то, на что был способен Расим, но откуда Юсуфу знать?

– Да?.. Понимаю. Я передам пожелания его светлости падишаху, – Расим медленно перевёл взгляд на Юсуфа. В его улыбке была скрыта насмешка. – Видите ли… – он посмотрел на Уруна и ядовитым взглядом выплеснул на него всю злость. – «Ты ещё здесь?» – Расим кивком указал на выход, что означало: «Убирайся и с чаем возвращайся!»

Снова посмотрев на гостей, он спокойно продолжил:

– …на Зебистан свалилось двойное несчастье.

Расим подчёркнуто вздохнул и смерил взглядом третьего гостя. Расим не знал его, в отличие от Аъзама, с которым он несколько раз переговаривал на главном рынке Ангурана. А этого толстопузого Юсуфа он знал ничуть не лучше.

– Наш светлейший падишах поражён неведомым нам недугом, а Чёрная напасть продолжает портить наши земли и урожай, – объяснил Расим, не отрывая глаз от незнакомца. – Это привело к упадку в нашей торговле. Многие от нас отвернулись. Даже визири пренебрежительно относятся к своему народу, и халатно относятся к их мольбам, – слова Расима звучали как жалоба. – Они заботятся о своей выгоде, когда Я думаю о народе и государстве, – подчеркнув себя, он с вызовом посмотрел на Аъзама.

Расим был самодовольно горд тем, что все его действия направлены во благо народа, и был уверен, что этот самый народ в ответ послужит его целям. Когда же он упоминал о визирях, в его голосе звучало раздражение ими, хотя их бездействие и алчность играли ему на руку.

Все эти обуревавшие им сейчас чувства были хорошо скрыты под смуглым безмятежным лицом, обрамлённой густой чёрной щетиной.

– Мы понимаем сложившиеся обстоятельства, – заговорил третий представитель султана. – Мы уже изучили рынки Расулабада. Признаюсь, я представлял себе не такую мрачную картину.

Расим подозрительно взглянул в его светлые карие глаза. «Вы изучили рынки?» Эта весть не понравилась ему, а мысль случайна прозвучала вслух.

– Да, – коротко ответил Аъзам.

– «Когда же вы успели?» – на этот раз Расим постарался не выдавать своих мыслей. С другой стороны, он не стал спрашивать в слух, чтобы не ввести гостей в замешательство своей недоверчивостью.

Однако этот вопрос читался на его глазах, обращённых на серую чалму Аъзама с чёрным и белым шнурками. Сама ткань чалмы была украшена серебристой тесьмой.

– Мы прибыли в Расулабад на рассвете. Я, Бахром32 и Юсуф разделились, чтобы обойти местные рынки, – Аъзам левой рукой указал на своих спутников. – Лавки пусты, продолжал он. – Цены высоки. Народ негодует, возмущается, а продавцы лишь разводят руками, да пожимают плечами.

– Какие решения вы можете предложить? – спросил Расим.

В это время дверь в его приёмную снова открылась. Вернулся Урун с кувшином и тазом для умывания рук. Сначала, как положено, он подошёл к гостям. Урун наклонился к Юсуфу и предложил ему помыть руки. Затем он прошёл сзади него и предложил помыть руки Аъзаму, а после и Бахрому. На изгибе правого локтя висело короткое полотенце, которым и воспользовались гости. В последнюю очередь Урун подошёл к Расиму, но тот посмотрел на него исподлобья и опустил брезгливый взгляд на использованное полотенце. Новый палящий взгляд Расима безмолвно велел слуге принести ему сухое полотенце и потом уже предлагать помыть руки.

Урун предусмотрел это. Положив позолоченный кувшин и таз с розовыми самоцветами у края топчана, он быстро вышел в коридор и через мгновение вернулся с тёмно-зелёным полотенцем. Он знал, что это любимый цвет посла.

Расим помыл и высушил руки. Урун склонил голову и вышел, но вскоре снова вернулся со скатертью в руках. Вслед за ним вошла стройная молодая девушка в розовом шёлковом платье с золотистыми переплетающимися узорами на рукавах и середине платья. Поверх платья на миловидной девушке был фиолетовый полосатый камзол с тонкой золотистой тесьмой по краям. Её тёмно-каштановые волосы скрыты под молочно-розовым сетчатым платком, и лишь две тонкие пряди обрамляли её лицо. Урун постелил скатерть возле гостей и взял синий чайник с белым павлиньим пером на узоре с четырьмя пиалами того же окраса с подноса, которая держала придворная служанка и положил на скатерть. Он взял одну пиалу, налил до половины чай и вылил обратно в чайник – и так три раза, высоко поднимая чайник. Затем из подноса он взял три кулчи и положил их посередине скатерти, взял три тарелочки размером с ладонь и положил возле каждого гостя. На этих синих тарелочках с ватным узором была разрезанная хурма и яблоки. Урун поставил кулчу и тарелочку с фруктами и на стол Расиму. Только после этого он налил гостям чай, а послу последним.

Сначала гостям, потом хозяевам – таковы правила гостеприимства.

Когда слуги ушли, Расим бросил дольку хурмы в рот, чем привел русого Бахрома в недоумение. Расим пожевал, проглотил хурму и с наслаждением от вкуса ответил на незаданный вопрос:

– Думая о благе государства, у меня вообще вылетело из мыслей, что нужно проснуться на сухур. Это утомляет, вам ли не знать, – Расим жестом намекнул на свою занятость.

– Мирас будет поставлять вам фрукты и бахчевые, Ангуран – корнеплодные и клубневые овощи, зёрна и муку, а Арруж будет поставлять вам семена для новых посевов, – после глотка чая, Аъзам перешёл к делу.

– Хорошо, – прошептал Расим, побарабанив пальцами по столу. – В каких объёмах? В тех, о которых мы договаривались с султаном? – Расим разломал свежевыпеченную кулчу и вдохнул исходивший пар – так любил делать его отец.

– На первое время мы будем поставлять треть от оговоренного…

– Этого мало, – Расим в негодовании перебил Аъзама.

– Мы понимаем, – Аъзам попытался сделать утешительный жест. – Мы увеличим свой посев. Если с позволения Всевышнего урожай будет обильным, мы поставим запрошенный объём.

Расим покивал, положил кусок кулчи в рот и задумался, пока жевал:

– «А как же Фалид? Ах, да, у них там кроме этих луж с чёрным маслом, больше ничего нет».

Расим ухмыльнулся про себя, но движения губ подло выдали его, чем снова озадачили представителей Ахоруна. Они не понимали переменчивые гримасы Расима, пусть и едва заметные.

– Вам нужно больше, мы понимаем, – заговорил Юсуф, но был перебит.

– Какова будет цена за телегу? – спросил Расим.

Аъзам переглянулся со своими путниками и задумчиво насупились, чем привлекли недоумевающий взгляд Расима.

– Поставки будут разделены на соответствующие продовольственные группы и цены на них будут отличаться друг от друга, – заявил Аъзам. – К примеру мешок картошки будет стоить от ста до двухсот султана в зависимости от сорта, а мешок моркови от восьмидесяти до ста десяти. Цены разнятся даже в самом Ахоруне.

– Не вижу в этом никаких затруднений, – сказал Расим. – Если из Арружа приедет одна телега с рисом, а вторая с картофелем, пусть продают по той цене, по которой наши перекупщики смогут оплатить пошлину в казну Зебистана, и при этом остаться с прибылью, – характерным выражением лица Расим развёл рукой, что означало «всё просто».

– Всё не так просто, господин посол, – поправил Аъзам.

Расиму не понравился тон, с которым это было сказано.

– Что такое? – прищурился он с подозрением на Аъзама.

– Султан не намерен отправлять караваны с телегами, – ответил Бахром. – Его светлость хочет построить грузовые лодки и на них доставлять товар по Зарафшану, а часть отправлять на прямую в Чехру33 по Гурезу.

Расим захотел раздавить пиалу в своей руке, словно переспелую хурму. Эта неприятная для него новость привела его в ярость. Это могло стать… Нет! Это уже может стать нежелательной преградой его планам. Он не позволил ярости отразится на его внешности. Расим тихо вздохнул и задумался, бережно положив пустую пиалу на стол.

– Одна такая лодка будет вмещать груз пятнадцати телег, – заверил Юсуф. – Мы пересекли озеро на одном из первых построенных лодок, а также привезли с собой гостинцев, – добавил он с улыбкой.

Нет, Расиму было нужно выпить ещё чашку горячего чая, чтобы потушить в себе ярость.

– Прошу прощения, не могли бы вы налить мне чаю? – обратился он к Юсуфу. – Спасибо. Сколько лодок будет построено? – спросил он у Аъзама.

– Триста.

Юсуф подал пиалу Расиму и тот выпил горячий чай одним залпом. Что ж, он проглотил эту жгучую новость. В планы всегда нужно вносить поправки, чтобы достичь цели.

– «Любую преграду можно обойти», – как говорил его отец.

– Как долго будут строиться ваши лодки? – спросил Расим. – Видите ли, голод не ждёт, – покачал он головой в добавок.

– Первые пятьдесят лодок будут построены через месяц, – ответил Бахром.

– Полгода – это долгий срок, – выразил обеспокоенность Расим, с нотой осуждения в голосе.

– Мы попросим его светлость отправить несколько караванов с непортящимися продуктами, пока в ваши порты не прибудут первые лодки, – обещал Аъзам.

Расим молча поблагодарил его, приложив руку к сердцу.

– Одна такая лодка будет стоить десять Зарв34, – сообщил Юсуф. – Но, учитывая разницу между золотыми монетами Ахоруна и Зебистана, султан установил цену в тринадцать Зарв.

– «Какой жадный баран», – сказал про себя Расим, а вслух сказал другое:

– Для нашего рынка и десять Зарв слишком высокая цена. Даже казна не может позволить себе этого.

– С вашего позволения, – начал Аъзам, – мы пробудем в Расулабаде несколько дней и хорошо изучим потребность на ваших рынках и платёжеспособность народа. После мы бы хотели поехать в Чехру и провести подобное исследование там.

– Платёжеспособность низкая, могу заверить вас, – уверенно заявил Расим.

– Мы доложим обо всём этом его светлости и попытаемся убедить его не преследовать скорую окупаемость расходов его казны на постройку лодок, – сказал Аъзам. – Перед нашим приездом мы попросили его светлость подумать о возможностях вашего народа и вашей казны в этом сложном положении. Мы надеемся, что вы очень скоро справитесь с этой Чёрной напастью.

– Нашими устами его светлость заявляет, что он готов возобновить долгосрочные отношения с Зебистаном, – сказал Бахром. – Именно поэтому мы уговорили султана включить лишь два десятых от расходов его казны на стоимость того или иного груза. Вы ведь не просто наши соседи… Вы наши друзья. Вы наши братья, а братья должны помогать друг другу.

– «Как благородно», – проговорил про себя Расим и подвёл руку ко рту. Он погладил большим пальцем перегородку носа, чтобы никто не заметил, как саркастично движутся его губы.

– Простите, что? – Юсуф всё-таки заметил и ему показалось, что посол что-то спросил.

– Братья должны помогать друг другу безвозмездно, – с язвительной ноткой подчеркнул Расим. – Какова цена теперь? – спросил он прежде, чем Аъзам смог что-то сказать в ответ.

– Десять золотых за лодку с любым грузом, – ответил Юсуф.

– Лодки будут отплывать каждую неделю, – добавил Бахром.

– «Десять Зарв за товар, который, возможно, не стоит и восьми», – задумался Расим. – «Десять Зарв Зебистана – это тринадцать Зарв Ахоруна».

– Вы просите десять золотых Зебистана или Ахоруна? – уточнил он вслух.

– Зарв Ахоруна, господин посол, – ответил Аъзам.

Расим исподлобья посмотрел на потолок, вычисляя разницу в уме. Пятнадцать тысяч шестьсот, если каждая лодка будет делать по четыре рейса в месяц. Нет, такая перспектива его не устраивает. Местные богачи может и могут позволить себе расплатиться за такой товар, но потом цены на рынках подскачут до небес и простой народ будет страдать в двойне. Казна же не может позволить себе таких расходов.

– Не велика скидка его светлости, – упрекнул Расим. – Кому вы хотите продавать свой товар? Казне? – уточнил Расим.

– Может, вам следует пригласить вашего казначея, – предложил Аъзам. – Мы бы вместе обсудили условия оплаты. Мы готовы пойти на небольшие уступки.

– Хотите, я могу послать за ним, – Расим саркастичной любезностью указал на дверь. – Но пока эта старая бездарность будет тащить сюда свою дряблую тушу, наступить глубокая ночь. Боюсь, даже тогда он будет лишь мямлить своим жадным языком… Прошу простить меня за резкость, – глаза Расима горели насмешкой на безразличном лице.

Представители султана пришли в замешательство и недоумённо переглядывались друг с другом.

– Если вы считаете его присутствие необязательным, мы можем продолжить… Ведь именно с вами нам и поручено иметь дело, – в голосе Аъзама звучало сомнение.

– О казне Зебистана я знаю больше, чем сам казначей, – колко подчеркнул Расим. – С уверенностью могу сказать вам, что казна не может позволить себе такие расходы, – его слова слегка насторожили представителей, но Расим принялся успокаивать их. – Вместо этого я предложу вам другое. От имени падишаха я позволю вам самим торговать на рынках Расулабада и Чехры. Пусть народ сам покупает у вас то, что ему необходимо. Мало или много, у людей всегда есть деньги. Вы можете продавать свой товар по себестоимости местным торговцам или нанимать их себе в помощь. Так ваши цены не вырастут слишком высоко и будут доступными. От вас же требуется одно – платите в нашу казну одну четвертую от вашей прибыли, – Расим снова смерил их взглядом, оценивая их реакцию.

Гости несогласно переглянулись. Это предложение было неожиданным, а ставка высокой. Они наклонились друг к другу и переговорили шепотом.

– Мы предлагаем одну шестую, – объявил их заключение Аъзам.

– Моё предложение весьма выгодное, – с убеждающим тоном сказал Расим. – Напомните, сколько стоит мешок картофеля в Ангуране? – он посмотрел на Аъзама. – Сто медных? Тут его купят и за сто пятьдесят! – бросил Расим. – А за зерновые и злаки люди раскошелятся ещё больше. Они нуждаются в вас… А казна в налогах.

– Не благое это дело – наживаться на народе, – проворчал Бахром.

– Поверьте, – громко ухмыльнулся Расим. – Если вы отдадите весь свой товар местным перекупщиками, цены подскачут вдвойне или втройне. Я не смогу их регулировать… Соответственно и налоги будут больше, но некоторые и куска хлеба не могут сейчас себе позволить. А так я буду взымать налоги с вас, – Расим указал на представителей султана.

– Если мы будем платить налоги и вам, и султану Бузургу, то в какой выгоде останемся мы? – негодовал Аъзам и его спутники поддержали его, покивав головой.

Расим ухмыльнулся и отпрянул от стола. Закатив глаза, он хотел было ответить, но услышал стук. Дверь приоткрылась и за ней показалась голова Одила. Расим кивнул ему, и писарь с взволнованным видом подбежал к топчану.

– Вести, господин, – прошептал Одил.

Расим поманил его к себе и, поднявшись на топчан, Одил прошептал весть ему на ухо. Эта была та самая весть, которую Расим ждал несколько недель. Оно было слишком важным для него. У него загорелись глаза, а на лице прорезалась легкая улыбка. Расим прошептал на ухо Одилу вопрос и, возмущенно нахмурился, услышав ответ.

Расим опустил долгий взгляд на гостей и негромок обратился к Одилу:

– Позови Мастону.

Одил учтиво склонил голову и вышел из приёмной.

– Искренне прошу меня простить. Мне придётся вас оставить, – неожиданно заявил Расим. – Возникло неотложное дело, требующее моего обязательного присутствия, – Расим встал из-за стола и, шагнув к краю топчана, остановился.

Через плечо Расим посмотрел на глубокую нишу в стене, посередине. В его глазах отразилась скорбь, а грудь на мгновение сжалась от горя. Тихо вздохнув, Расим скрыл свою скорбь под задумчивым взглядом и обратился к гостям:

– Вы можете оставаться в Расулабаде сколько захотите. Мы ещё с вами переговорим… Мастона покажет вам выход, – он указал на ту самую придворную служанку в розовом платье.

Мастона озадаченно смотрела на то, как странно Расим смотрел на нишу в стене. У неё возник вопрос, но посол вряд ли станет изливать ей душу. Когда же Расим указал на неё, она покорно склонила голову и приставила руку к сердцу. Посол быстро спустился с топчана и раздосадовано прошёл мимо неё.

Расим вышел в коридор и широким шагом догнал Одила посередине.

– Где он?! – оскалился Расим.

– Во внутреннем саду, мой… господин, – замешкав, ответил писарь.

– В котором? – требовательно процедил Расим.

– В яблоневом, господин. Он ожидает вас там.

– «Хорошо», – подумал Расим. – «Лишних ушей в этом саду не будет».

Юный гонец с резкими чертами лица и густыми медными волосами под плоской сине-зелёной тюбетейкой стоял у резной колонны на внутренней восточной веранде. Гонец был в синем кафтане с белыми узорами и в зелёном камзоле с золотистыми узорами. В ожидании посла, юноша считал плоды на четырёх старых яблонях.

Расим появился из северо-восточного коридора вместе с Одилом. Смерив замечтавшегося юношу изучающим взглядом, он стремительно направился к нему.

– Ты посмел явиться с пустыми руками? – вознегодовал Расим.

Он не поверил Одилу, а теперь сам убедился в том, что гонец ничего не принёс, кроме слов. Его гневный взгляд требовал ответа, но юноша просто опешил. Гонец отшагнул назад и замер, словно резная колонна.

– Докладывай! – рявкнул Расим.

– Светл… – вспомнив, что к нему нельзя так обращаться во дворце, гонец потупился. – Господин, при обыске руин древней библиотеки Джоду нашли тайную комнату, – замешкав, заговорил он. – Каменная дверь была запечатана…

– Не мямли!

– Вашим людям удалось сломать дверь на третий день попыток. Тайник оказался небольшим. Там было несколько запечатанных кувшинов, некоторые из них сломались…

– Меня не интересуют кувшины, – Расим терял терпение.

– Среди них было много ветхих рукописей и одна книга.

Услышав это, лицо Расима растянулось в коварной улыбке, но его глаза по-прежнему требовали ответов.

– Где сейчас эта книга?

В голосе Расима гонец почувствовал угрозу и, боясь, что ответ не понравится послу, отшагнул ещё на шаг.

– Совет старейшин Джоду оказал давление на ваших людей. Они забрали книгу на изучение, но никто не смог прочесть её…

– «Ещё бы», – ухмыльнулся Расим, но гонца перебивать не стал.

– …Говорят, эта книга написана на другом языке, – продолжал юноша. – Старейшины позвали ведьм и колдунов, но и они не смогли прочесть клинопись. Тогда… – гонец запнулся, так как Расим подошёл к нему вплотную и смотрел на него сверху вниз хищными глазами. – «Вот он и высокий», – встревоженно подумал гонец.

– Что тогда? – сквозь зубы потребовал Расим, сжимая кулаки.

– Они обратились к ней за помощью, – гонец нарочито не назвал имени. С одной стороны, он знал, что посол догадается о ком речь. С другой стороны, он боялся, что Расим ещё больше разгневается.

Расим тяжело вздохнул, отшагнул от гонца и задумчиво посмотрел в сторону.

– Она добралась до книги? – тихо спросил он. Его голос был обеспокоенным, ибо на кону стояли чуть ли не все его планы.

– В день моего отъезда в Расулабад я узнал, что она выехала из Эрода, – ответил гонец.

– «Она не поедет через Эрг даже ради этой книги», – с облегчением подумал Расим.

Со злорадной ухмылкой Расим медленно положил руку на плечо гонцу и посмотрел ему в глаза.

– В Джоду без остановки скачи, книгу мне оттуда принеси. Если Кто встанет у тебя на пути, кинжалом горло ему пересеки.

Эти негромко пропетые слова словно загипнотизировали гонца. На коже вокруг его глаз появились короткие, тонкие чёрные линии. Юноша поклонился послу в повиновении, повернулся и убежал.

Расим же повернулся к Одилу, стоявшему в шести шагах от него. Он в трепете наблюдал за тем, как колдун дурманит разум гонцу, а когда Расим посмотрел на него, тут же потупился.

– Когда он доставит книгу, спрячь её. Я в это время буду в Ангуране, – Расим прошёл мимо слуги и повернул направо. – Затем, сразу же отправь мне туда сообщение об этом, – схватив правое запястье левой рукой, Расим медленно пошёл в сторону восточного крыла.

– Вы снова идёте на приём? – нерешительно спросил Одил. – Вам же в прошлый раз отказали, господин.

Расим остановился, улыбнулся и, не поворачиваясь к Одилу, ответил:

– На пути к заветной цели встречается много ям. Это не повод сдаваться и сворачивать с пути.

– Но ведь праздник после завтра. Как вы собираетесь добраться до Ангурана за два дня? – недоумевал Одил, разумно полагая, что это невозможно.

Расим оглянулся и многозначительно посмотрел на него.

– Чем больше знаешь тайн, тем меньше ты нужен живым.

* * *

«Лев загрызёт петуха в один миг – такова его природная сила. А каков характер? Петух даёт своим курицам и цыплятам поклевать зерно первыми, лев ждёт позволения львицы. Характер – истинная сила мужчины».

Хранители знаний: «Мемуары султана Зухура»

С наступлением зимы уже весь город знал, что Азиму дан свободный выбор. Молва об этом вышла уже за пределы Ахоруна. Все, кому не лень, нагло спрашивали, когда же он сделает свой выбор. Изо дня в день, повторяющиеся вопросы, всё больше подталкивали Азима на размышления. На улицах Ангурана и на базарах юноша задумчиво смотрел на молодых девушек. Он изучал их поведение, манеру общения, решая для себя, какой должна быть его будущая жена. Вомик, к которому Азим приходил по поручениям отца, всё чаще намекал ему на свою дочь. Как-то раз Азим увидел Малику на рынке Голиба и пригляделся к ней. Миловидной девушке было семнадцать лет и всегда ходила со взглядом, опущенным к долу.

– «Может, мне поговорить с ней? Узнать её по лучше? Вдруг я ей не понравлюсь?»

Иной раз Азим думал, может ему найти невесту похожую на его мать – милую, заботливую и умеренно строгую?

Азим не знал, что ему делать, но был уверен, что времени у него ещё много.

Девушки в Ангуране красивые, улыбчивые. Есть робкие, скромные, есть и кокетливые, и игривые. Все они разные, но как говорят бабушки, двое из десяти схожи друг на друга поведением, нравом или даже голосом.

Вспоминая об этих словах, Азим с улыбкой вспомнил и о Комиле, который часто приводил в пример подобные бабушкины суждения. После поездки в Мирас он редко видел Комила. В последнее время Комил был занят своей свадьбой. Азим виделся с ним две недели назад. Он был одновременно рад и взволнован. По поручению Аъзама они вдвоём проверяли груз, отправляемый в Расулабад…

Иногда Азиму даже в присутствии Комила было сложно работать. Люди, узнав его, старались завоевать его внимание, хвастая своими дочерьми или племянницами. Горькая правда в намерениях таких людей заключалась в том, что некоторые из них ищут собственную выгоду в браке своих детей, и не думают о том, будут ли их дети счастливы.

«Любовь придёт со временем», – таков был лозунг этих людей, и Азиму приходилось часто это слышать.

Другая горькая правда в том, что любовь не всегда приходит потом. Она может и никогда не прийти. Нужно быть мудрецом, чтобы понять это, но беда в том, что даже мудрецы иногда игнорируют этот очевидный факт – им бы выдать дочь за состоятельного и обеспеченного жениха.

Хоть Азим уже и начал задумываться о выборе, для наглецов у него был один ответ: «Я не спешу с этим».

Этим холодным утром Азим проснулся рано. Работа и постоянные намёки о выборе перемешались у него в голове и не давали ему спокойно спать. Благо, родители не докучали с этим вопросом.

Огонь в очаге в их с братом комнаты давно погас. Шторы были сдвинуты. За окном было светло, хоть солнце ещё не взошло полностью над восточным горизонтом. Его свет проникал в комнату и окончательно пробудил Азима. Он встал с постели и подошёл к кровати брата. Азим хотел разбудить Рауфа, но тот что-то проворчал про тренировку, повернулся на другой бок и закутался в шерстяное одеяло. Азим разжёг новый огонь в очаге, чтобы его брат не замёрз. После нескольких серий отжиманий и приседаний Азим спустился вниз, где на кухне его родители шутили и тихо смеялись, чтобы не разбудить детей.

Последние три месяца, после налаживания торговли с Зебистаном, Азим всё больше гордился своим отцом. Аъзам смог договориться с послом падишаха о торговле в Расулабаде и Чехре. Они договорились об одной седьмой от прибыли, а по приезду уговорили султана брать с них плату за аренду лодок и одну десятую от годовой прибыли. Зная жадность султана, все были удивлены, что Аъзам смог договориться с ним. Своим сыновьям он всегда говорил, что зебистанцы не просто их соседи, а друзья и даже братья. У них с ахорунцами одни общие предки. Аъзам признался сыновьям, что именно этими словами ему удалось уговорить султана. Его светлость не хотел выкупать весь товар у Торгового Совета и по завышенной цене продавать его Зебистану, потому и прислушался к совету Аъзама. А недавно Аъзам пришёл домой с очень хорошей вестью. На следующий Навруз султан обещал назначить его Визирем торговли. Эта должность была вакантна во дворце с тех пор, как пятнадцать лет назад бывший визирь торговли скончался от Зелёной хвори.

Заметив старшего сына, Аъзам намекнул об его присутствии жене и сел за обеденный стол.

– Доброе утро, – Азим поздоровался с родителями.

– Доброе, – ответила Зарина. В тёплом красном платье она стояла у кухонного очага и варила рисовую кашу и пекла тыкву. Коричневая шерстяная безрукавка скрывала оранжевые розетки её платья, от которых к рукавам тянулись зелёные побеги. – Иди умойся и возвращайся к столу, завтрак уже готов, – повернувшись к сыну, сказала она.

– Доброе утро, Азим. Рауф не проснулся? – спросил Аъзам.

– Нет, – ответил Азим. – Он, похоже, сильно устал после вчерашней тренировки… Я скоро вернусь.

Азим вышел из дома и направился в дворовую ванную. Совершив утренний туалет и омовение, он вернулся в дом, где его мать снова смеялась от шутки отца – Зарина сияла, как восходящее солнце. Азим всегда восхищался взаимной любви своих родителей, и брал с отца пример того, как нужно будет общаться со своей женой. При этом, юноша сел за стол и, глядя на отца, надеялся, что тот не спросит у него о выборе.

Завтракали они втроём. Рауфа будить не стали – у младшего сына своё расписание. За столом они практически не разговаривали. Завершив завтрак молитвой и, обведя лицо руками, Аъзам обратился к сыну:

– Мне нужно, чтобы ты отправился сегодня на посевные поля и проверил, как идут приготовления к весне.

– Хорошо, отец. Помогу матери на кухне и пойду, – заверил Азим.

– Кстати об этом, – Аъзам многозначительно посмотрел на жену. – Прошло восемь месяцев, а ты до сих пор не назвал ни одно имя, – он вопросительно посмотрел на сына.

Азим положил грязную посуду в каменную раковину в углу и томно, но тихо вздохнул. Он знал, что этого разговора не избежать, но можно пока отложить.

– Я еще думаю, – сделав задумчивый вид, ответил он отцу.

– Что ж, пока ты думаешь, у меня есть к тебе другое поручение, – на удивление жене и сыну, сказал Аъзам.

Зарина хотела, чтобы он обсудил с сыном этот вопрос, а вот Азим был только рад смене разговора.

– На проспекте Хоруна высокие цены, – озадаченно продолжил Аъзам. – Люди жалуются Торговому совету. Перекупщики в ларьках уже не в первый раз завышают цены. Проведав Рашида, отправляйся туда. Выясни, по какой причине они на этот раз самовольно подняли цены. И передай им, что это последнее предупреждение, иначе они будут отвечать перед самим султаном…

Отец и сын вместе вышли со двора, последний закрыл деревянные ворота. Аъзам оседлал белого пятнистого коня с серебристой гривой и взял путь к озеру Зарафшан. Ему нужно проследить за погрузкой лодок, поговорить с торговцами, узнать последние новости и сообщить обо всём султану. Азим же сел на гнедую кобылу своей матери. Пора бы ему обзавестись своей лошадью. Попрощавшись и пожелав друг другу удачи, они поехали по своим дорогам – отец на юго-запад, сын на север.

Азим медленно ехал по грунтовой дороге и разглядывал деревья. Одни были высокие, другие низкими, с толстыми или тонкими стволами. Ни одно из них не могло сравниться с Деревом Сохиба. У большинства деревьев в этой окраине листья полностью опали. Кроны редких деревьев обрели красно-бурый окрас. Азим знал, как выглядят деревья, когда зеленеют и цветут, но он с трудом представлял себе деревья, покрытые снегом. Зима в Ангуране, как и во всём Ахоруне, была достаточно холодной, чтобы лужи на дорогах замерзали по ночам. Однако снег выпадал крайне редко. Настолько редко, что Азим видел снег лишь на заоблачных пиках Катрона, где никогда не был. Дорога до этих гор занимает до недели, и про то, как падает снег, Азим слышал лишь в рассказах. В одном из таких рассказов говорится, что в последний раз снег накрывал Ангуран почти три века назад.

– Доброе утро, Азим! – мимо юноши проехали три телеги. Они ехали от поля, гружённые серо-бурыми мешками с последним собранным урожаем. Крестьяне – рабочие его отца, по двое на каждой телеге, помахали Азиму.

– И вам доброе утро, – ответил Азим, прижав правую руку к сердцу. Юноша понял, что работа на поле началась с раннего утра.

Доехав до небольшой рощи перед самими посевными полями, Азим удивился количеству телег у подлеска. Некоторые были пустые, некоторые заполнены наполовину, а люди с поля несли на своих плечах полные мешки, другие несли мешки парами. Между деревьями устроили новые коновязи, а справа от прогалины даже построили стойла. Всё это было сделано за последние три месяца, когда начались поставки в Зебистан. Азим не приходил сюда в это время – он был занят делами отца в городе.

Слева в пятидесяти шагах от дороги, где редели деревья, тоже стояли телеги, запряжённые парой лошадей. Рабочие отца заполняли их мешками. Загруженные телеги трогались в путь.

Пока Азим привязывал кобылу к жерди, ещё две заполненные телеги со скрипом выехали. Заметив Азима, все рабочие, что на телегах, что с мешками на плечах, с рукой у сердца или кивками здоровались с ним. Азим отвечал им тем же и взглядом искал аки Рашида.

Юноша оглядывался по сторонам, но нигде не видел старосту рабочих. Азим начал спрашивать у рабочих. Один пожал плечами, другой указал куда-то в сторону, третий и вовсе не знал, о ком у него спрашивают – видимо новенький.

В поисках аки Рашида истоптанная и выщипанная трава сменилась бескрайним вспаханным полем с редкими ручейками зелени посреди тёмно-бурой почвы. На поле местами были расставлены мешки с картофелем, морковью, луком и другими плодами земли. Крестьяне подходили к ним и уносили к телегам. Те, что помоложе, задерживались, болтали, шутили или хвастались, а за дело брались по замечанию старших.

Даже при этом количестве рабочих большая часть посевных полей оставалась безлюдной. Урожай с этих участков собрали ещё осенью, и пустили туда скотину, чтобы съела остатки початков и стеблей и одновременно удобряла почву естественным путём.

Наконец, послышался знакомый голос, отдающий распоряжения. Азим подошёл к широкоплечему мужчине в сером полосатом чапане. На голове у старосты была короткая чалма из белой и синей шерсти.

– Доброе утро, Рашид-ака, – сказал Азим, осторожно переступая через мягкие борозды.

– Доброе, – староста повернулся к юноше и пожал ему руку. – Давно тебя не видел, сын Аъзама. – За работу! – громовым голосом он разогнал новичков, столпившихся у одного мешка. – Лентяи! – покачал он головой.

Азим оглянулся на тех ребят и снова посмотрел на Рашида.

– Как идут дела, Рашид-ака?

– Хорошо, – без радости ответил староста. – Загружаем последние мешки зимнего запаса. Правда, треть отправится в Расулабад, – уточнил он.

Староста также доложил Азиму, что весь зимний урожай был собран и расфасован по мешкам, которые он сейчас видит. Площадь посевных земель увеличили в трое. На новых участках устроили пастбище для скота. Весь предыдущий месяц там был выпас коров и овец. Пару дней назад, пастухи увели свои стада в предгорные холмы на север. Скоро они начнут вспахивать эти участки и готовить к зимнему посеву.

Азим внимательно слушал старосту и уловил в его тоне некую взволнованность. Сам староста был хмурым, как серые облака на северо-западе. Этот человек, который всегда был весёлым и общительным, озадачил Азима. Таким он видел старосту нечасто.

Рашид сделал глубокий вдох и повернул голову к Азиму.

– Чуешь? Воздух пахнет снегом. Ветер приносит его запах с гор. Этой зимой может выпасть много снега, – многозначительно заключил он, бесцельно смотря вдаль, грустными серыми глазами.

– Рашид-ака, в чём дело? – негромко спросил Азим. – Вы ни разу не улыбнулись и не пошутили. Вы чем-то обеспокоены?

– Всё дело в Рахмоне, – промолчав и вздохнув с тоской, ответил староста.

– А кстати, где он? – Азим остановился и огляделся по сторонам. – Он же всегда был рядом с вами? – «Может его старый друг приболел?» – подумал Азим.

Рашид подошёл к телеге и присел на колесо.

– Не знаю, – снова промедлив и задумавшись, ответил он. – Я уже давно его не видел. С тех пор как ты в последний раз был здесь, Рахмон снова начал вести себя странно, – Рашид подозрительно взглянул на юношу. – Он всё чаще бубнил что-то себе поднос. Мне иногда казалось, что он пел какую-то песню… Не знаю. Он всё реже приходил на работу, а когда приходил, вёл себя так, будто не осознавал, где он и что вокруг происходит… И всегда был напуган… Этот страх в его глазах, – Рашид покачал головой и опустил глаза. – Я не могу представить, из-за чего он был так напуган. Однажды я зашёл к нему домой, чтобы поговорить с ним, выяснить, что с ним происходит. Единственное, что Рахмон сказал мне: «Я должен помочь ему. Он голоден. Он страдает. Ему нужна помощь». И поверь мне, Азим, Рахмон не себя имел в виду, каким бы сумасшедшим не казался, – во встревоженных глазах, просящих ответа, отражался необъяснимый страх.

Азим озадаченно скосил взгляд на старосту, вспоминая рассказ о братьях. Кажется, Комил тоже упоминал о невнятном пении Акрама и Ситоры. Он начал догадываться, что могло произойти с аки Рахмоном, но вспомнив совет Комила, Азим не стал высказывать свою догадку.

– Я уверен, с ним всё в порядке, – «Ложь во благо», Азим не раз слышал этот термин, но не думал, что сам воспользуется этим трюком. С другой стороны, юноша не хотел огорчать аки Рашида ещё больше.

– Уже полтора месяца как его нигде нет, – сквозь ком произнёс Рашид. Его глаза поднялись на грудь Азима, но взгляд был пустым. – Я думал, что Рахмон мог скончаться, и недавно вместе с городской стражей вошли к нему в дом, – он отрицательно повёл головой. – Все его вещи были там, кроме него самого.

– Может, он получил письмо от родственников и уехал в Арруж? – предположил Азим, чтобы как-то подбодрить Рашида.

Это и в правду сработало! В глазах старосты зажглась искра надежды. Его выражение стало оживлённым. Он позволил себе слегка улыбнуться. Он почесал за ухом и удивлённо посмотрел на юношу.

– Ты прав, сын Аъзама. Как я мог забыть? Мне ведь говорили пару недель назад, что видели старика, похожего на Рахмона, за пределами города. Он держал путь на запад. Я отправлю письмо его брату в Арруж.

Рашид встал с колеса и вместе с Азимом направился к прогалине. К нему вернулась прежняя улыбка, и он даже пошутил насчет новичков.

Азим же за своей улыбкой скрывал сомнение – правильно ли он поступил? Правильно ли было вселять в этого доброго пожилого человека пустые надежды? Может, ему сказать правду? Порой, правда бывает не всем нужна. И в чем она заключается? Что, если аки Рахмон и в самом деле поехал в Арруж?

Мысленно юноша молил Всевышнего, чтобы так и было. Вслух же он попрощался со старостой, сел на кобылу и поехал в город…

Азим учился быстро и, с тех пор как начались поставки в Зебистан, Аъзам часто оставлял его на своём месте и доверял вести дела с местными перекупщиками. До этого Аъзам обучал сына и познакомил почти со всеми торговцами Ангурана и перекупщиками из других городов султаната.

Для наездников в городе были отведены отдельные улицы. Дороги на этих улицах покрыты низкой истоптанной травой, а некоторые дороги и вовсе представляют собой голую землю. Поскольку лошади не пользуются уборными и испражняются на ходу, их наездниками запрещено разъезжать на дорогах, вымощенных камнем.

Большинство дворов на верховых улицах были ограждены каменными стенами – одни высокие, другие низкие, обмазанные глиной или окрашенные в белый, бледно-жёлтый или в бледно-зелёные цвета. Административные здания были ограждены живой изгородью. На их территории были сады с высокими беседками. Жилые здания здесь были двух и трёхэтажные с крытыми или открытыми террасами и плоскими крышами. Внешний вид домов и их ограждений менялся, чем ближе Азим подъезжал к проспекту Хоруна. У богачей дома заметно отличалась внешней отделкой.

Азим спешился у красной стены, высотой в два газа, с плотно вделанными тёмными и бежевыми разбитыми камнями, размером с его ладонь и больше. Под стеной был узкий пустой палисадник. Справа были ворота из тёмно-коричневого дерева, резьба на них изображала пауков, скрывавшихся в витиеватых кустах. Слева, у самого края стены, в пяти шагах от палисадника стояла колонна-коновязь. Азим привязал кобылу и дальше пошёл пешком.

Азим свернул направо и по узкому переулку прошёл двадцать газов и свернул налево, на восток. Через несколько газов он перешёл дорогу и остановился у поворота другого переулка. Ещё тридцать газов, и он выйдет на садовую площадь, которую называют «Проспектом Хоруна». На него напало странное чувство. Он колебался сделать шаг в сторону проспекта. Он задумался, бесцельно глядя на бледно-красную стену с коричневыми каменными пилястрами. Справа, в десяти газах, была серо-зелёная стена, и переулок между ними был скрыт живым навесом из виноградных лоз на деревянной решётке. Азим поднял голову – листья давно опали, а грозди собраны ещё раньше. Глядя сквозь ячейки и лозы на зеленовато-голубое небо, юноша не мог понять, с чего вдруг его сердцу стало тесно в груди. Оно колотилось словно канарейка, пытающаяся вырваться из клетки. Азим глубоко вздохнул и решительно шагнул вперёд.

Отец наказал ему быть построже и доходчиво объяснить озабоченность Торгового совета своеволием перекупщиков. Потому Азим обдумывал в голове манеру, с которой будет общаться со здешними торговцами.

Проспект представлял собой широкое кольцо, обрамляющее фруктовый сад султана, площадью в два квадратных фарсанга. С внешней стороны кольца к проспекту примыкали десять переулков, крытые виноградной лозой. Азим не спеша вышел из одного такого переулка и вступил на широкую пешеходную дорожку. Камни, вымощенные на этой дорожке, изображали волнистый узор виноградной лозы с пышными зелёными листьями и лиловыми гроздьями. Слева, в сорока газах от него, был ещё один переулок. Сразу после него, вдоль стен разной высоты, за которыми возвышались либо безлиственные кроны, либо роскошные дома, стояли торговые шатры, лавки и ларьки.

– Салом, Джамшед-ака, – сначала Азим подошёл к тёмно-лиловому шатру.

– О, сын Аъзама! – луноликий торговец корнеплодами отдал сетчатый пакет с картофелем и луком мужчине в богатых алых одеяниях и шагнул навстречу юноше. – Будь здоров, – торговец пожал Азиму руку и хотел резво покачать их рукопожатием, но заметив, что юноша как-то странно оглядывает его шатёр и соседние лавки, опустил руку.

Ростом Джамшед был выше Азима на пол головы, а из круглого у него было не только лицо, но и всё упитанное тело. Он был в синем тёплом чапане с голубой вышивкой. Под ней у него была плотная шерстяная рубаха.

– Я, вроде, не делал заказов. У меня… а… пока всё есть, – оглянувшись на свой шатёр и с недоумением ухмыляясь, сказал он Азиму.

– Я здесь по поручению отца, Джамшед-ака, – сдвинув брови, сказал Азим, глядя ему в глаза.

Это уже стало интересно. Его смуглое лицо, обрамлённое бородой, задавалось вопросом. Он склонил голову набок и хотел было спросить, но Азим опередил его с ответом.

– Поступили жалобы о том, что ваши цены значительно выше, чем на главном рынке, на четыре-пять десятков, – Азим обвёл взглядом лавки рядом с шатром. – Люди сетуют на вас Торговому совету, – серьёзно заявил Азим.

И откуда у него только такая серьёзность?

Юноша впервые вёл разговор деловитым и недобродушным тоном. Последнее было для него непривычным, что заставляло чувствовать себя неловко.

А как быть иначе? Отец поручил ему усмирить жадность уличных торгашей. Нужно вести себя строго и не проявлять мягкость.

– Богатые, а еще и жалуются, – проворчал Джамшед.

Азим скрестил руки у груди и скосил на него взгляд, не понимания негодования торговца.

– Из-за торговли с Зебистаном спрос на наши товары вырос. Вот и нам пришлось сравнивать ставки. Мы же не можем удовлетворять все их потребности.

Когда Джамшед упоминал об увеличении спроса, Азим оглянул лавки и шатры позади торговца – людей было мало. Он снова посмотрел в глаза Джамшеду. Невозмутимый взгляд Азима дал понять Джамшеду, что он не убедил юношу.

– Многие из-за личных обстоятельств или из-за времени не могут себе позволить ходить на базар, поэтому они нуждаются в вас – уличных торговцах. А вы их обдираете, – Азим снова обвёл глазами лавку, чтобы Джамшед не подумал, будто обвиняют только его.

– А-а… послушай, сынок, – ехидной ухмылкой начал Джамшед, взявшись за бледно-зелёный платок, повязанный под его пузом. – На этих улицах живут визири, чиновники, военачальники и высокопоставленные слуги султана. Да и простых богачей, не занимающих никаких должностей, здесь полно. Все они погрязли в роскоши и не знают, куда девать свои деньги. Поверь, им всё равно сколько платить за картошку – одну султана или десять зарвов. Не брать с них большую плату – просто грех.

У Джамшеда была такая самодовольная гримаса, будто он привёл веский аргумент в свою пользу, а в его голосе звучала нотка презрения. Слова этого упитанного торговца в голубой чалме изумили Азима не на шутку, а до злости.

– Грех?! – скривил он губы в негодовании. – «Какая наглость! Как он только смеет считать своё дело благим? Кощунство!» – Грех перед кем? – Азим сурово насупился, но при этом подавлял в себе гнев – это было неуместным. Злоба и гнев не помогут в таких случаях и тем более не исправят ошибок и проступков. Он здесь, чтобы поговорить с торговцами и донести до них слово Торгового совета, а не ругаться. –Джамшед-ака, – смягчив тон, продолжил Азим, – в нашем народе принято торговаться. Предлагая низкую цену бедному или богатому, вы получите больше блага. А обдирая или обсчитывая своих покупателей, вы лишь утяжелите свой грех перед Всевышним.

Джамшед потупился, виновато кивая головой. Ему не нравилось, что его отчитывает парень в трое моложе него. Даже Аъзам моложе Джамшеда. Но что поделать, парень прав.

– Джамшед-ака, – продолжал Азим, – вы не единственный торговец на этой улице, но вас я предупрежу первым. Соблюдайте рыночные правила, иначе у вас отберут разрешение.

Джамшеду эти слова не понравились, но другого выбора у него не было.

– Ладно, ладно, – пробубнил он, не скрывая своё недовольство.

Издалека послышался звук, похожий на перестук копыт. Зная, что здесь запрещено ездить верхом, Азим не придал этому значения. Может, это дети играют в саду, подумал он. Этот сад рос на огромной и при этом неглубокой яме с полого понижающимися склонами. В нём преимущественно росли фруктовые деревья и немного лиственных. Узкие дорожки, вымощенные плоским камнем, виляли мимо деревьев и вели к беседкам и центральной площади с мраморным фонтаном. Под всеми лиственными деревьями стояли скамьи с резными спинками, а местами между фруктовыми деревьями стояли скамьи-качели, с опорой и навесом в виде виноградника. При подходе к шатру Джамшеда, Азим как раз заметил детей, играющих ближе к дороге.

Джамшед же, услышав перестук копыт, бросил взгляд через плечо Азима и отошёл назад к своему шатру с самым обыкновенным видом.

– Для вашей выгоды предусмотрены надбавки на рыночные цены в пределах от одной до двух десятых, – напомнил Азим, следуя за торговцем. Его тон даже ему самому показался порицательным.

В это время к шатру подошла женщина с морщинистым лбом и не менее морщинистыми руками. Седые волосы прятались под белым махровым платком с голубым геометрическим узором. В её ушах весели золотые серьги-подвески с жёлтыми камушками. Поверх нового длинного лилового платья с золотистой тесьмой и мелко вышитым белым четырёхлистным клевером была накинута бежевая пуховая шаль с золотистым отливом. Одной рукой она опиралась о трость, украшенной драгоценными камнями семи цветов радуги и той же последовательностью. При этом, красный рубин был самым большим, а фиолетовый сапфир самым маленьким – размером с виноградную косточку. Другой рукой она вела внука, одетого в белые тёплые одеяния и синий камзол с узорами из золотистой и серебристой нити в виде лозы. На голове мальчика была круглая светло-голубая тюбетейка с тёмно-синим кантом и растительным узором.

Азим, прижав руку к сердцу, молча поприветствовал женщину с небольшим поклоном. Та небрежно кивнула в ответ, глядя на товар на прилавках.

– Мне нужна морковь, – старым требовательным голосом обратилась она к Азиму. Старуха приняла его за помощника Джамшеда.

Неудивительно, ведь Азим пару раз помогал ему, и не только ему, когда начал изучать дело своего отца.

Надеясь, что его слова дошли до Джамшеда, Азим отошёл чуть в сторону, чтобы при желании женщина могла зайти в шатёр. Юноша улыбнулся мальчику и скосил взгляд на Джамшеда, ожидая правильного ответа…

Звук, к которому добавились звуки размеренных шагов, стал громче и ближе. Это действительно был звук копыт, что привлекло внимание юноши и отвлекло от ответа Джамшеда. Азим редко бывает на этом проспекте, и даже в этих редких случаях он ни разу не видел тут никого верхом на лошади. Ему стало интересно, кому это дозволено пренебрегать правилом?

Проезжая часть дороги была на два три газа уже прохожей и на пядь ниже, вымощенная, в основном, серыми камнями. В десяти газах справа приближались четыре стражника в два ряда с непроницаемыми лицами. На головах были золотистые тюрбаны и одеты были они в тёмно-фиолетовые одеяния, поверх которых был зелёный стёганый халат. На плечах золотой нитью вышиты виноградные грозди, с которых вниз тянулись лозы. По краям их халаты украшены широкой золотистой тесьмой. На широких алых поясах под левой рукой у каждого висел короткий изогнутый меч в тёмно-коричневых ножнах с изумрудами. Рукояти мечей выполнены из отполированных ребристых бараньих рогов. С каждым шагом деревянные подошвы их высоких кожаных сапог всё громче стучали о камень.

Позади них медленным шагом шёл чёрный горделивый конь. Размерами он было крупнее обычной взрослой лошади. Справа от коня, вровень с его высоко поднятой головой, шёл невысокий человек в странном белом балахоне. Длинные свободные рукава и глубоко надвинутый капюшон были расписаны какими-то символами коричневого цвета. Эти буквы не похожи на Алиф. Этот человек периодически кивал головой, а иногда приподнимал голову, но лицо всё равно оставалось скрытым под капюшоном.

Они все померкли в глазах Азима, как только он посмотрел на наездницу. Расшитое бирюзовое шёлковое тёплое платье неплотно прилегало к её гибкому телу, лишённому худобы. Длинные тёмно-каштановые волосы ниспадали на нежные плечи и за спину. На голове круглая бирюзовая тюбетейка с плоским верхом и золотым кантом. Она украшена вышивкой стебля с пышными листьями бледно-розового и жёлтого цветов. Длинный сетчатый платок под цвет платья с тесьмой ниспадал с тюбетейки и ложился на спину коня. Он был расшит цветками и украшен мелкими бриллиантами. Золотой бисер плотной гарданой прилегал к основанию нежной белой шеи. Ещё одна гардана из золотого бисера ниспадала к лакомой груди. На золотистом шнурке на поясе слева висели хрустальные суточные часы с серебристым песком. Разрез подола скрывал аппетитные бёдра. Низ бирюзовых штанов украшены серебристой волнообразной тесьмой, как и её кожаные сапожки.

– Склони голову, глупец, – фыркнула старуха и сама же последовала своему совету, как только наездница и её свита приблизилась к ним.

Но Азим ничего не слышал. Он застыл словно изваяние, высеченное из холодного камня тысячу лет назад, с одной лишь мыслью:

– «Вот она! Если я кого и выберу, то только её. Если я и женюсь на ком-то, то только на ней! Она – та самая».

Азим был без боя сражён бесподобной красотой её овального лица с резкими чертами и восхитительной фигурой.

– «Вот это девушка… Ах…»

Её нежная грудь робко пританцовывала в такт шагу горделивого коня, который словно знал высокое происхождение своей наездницы и гордо фыркал время от времени. Изгибы её талии скрывались под серебристым распашным камзолом с короткими рукавами из плотного адраса, расшитого золотым растительным узором и дополненного сапфирами.

Белая, как само солнце, прекрасная девушка ловко восседала на буром кожаном седле. Её длинные утонченные ноги вскружили голову Азиму. Ангуран переполнен красавицами, но она была краше всех. Азим не мог оторвать от неё восхищенный взгляд, чтобы заметить, как остальные люди склоняют голову перед ней, прижимая правую руку к сердцу, по мере её приближения.

Какой же дурак…

Азим не замечал никого вокруг себя, ибо в этот момент кроме неё для него больше никого не существовало. Он был готов утонуть в её тёмно-карих, выразительных глазах. Пухлые влажные губы растягивались в скромной улыбке в ответ на поклон людей.

Левой рукой она держала поводья, а правую она подводила к сердцу и отдавала избирательный, небольшой поклон некоторым из людей.

Иногда она что-то говорила своему странному спутнику в балахоне, а иногда просто кивала ему. Проезжая мимо Азима, она отвлеклась и посмотрела в его сторону.

– «Ох, Сотворитель, она воистину прекрасна».

Азим уловил на себе её тёплый взгляд и его сердце снова заколотилось. На гладком, словно шёлковом, лице отражались черты гордости и достоинства. Она остановила коня и приподняла длинные брови, в ожидании поклона от синеглазого юноши, который был в бурых шерстяных шароварах, серой шерстяной рубахе с тройной круглой складкой вместо ворота и тёмно-синим коротким камзолом поверх рубахи. Юноша всё стоял и не спускал с неё глаз. Она мило улыбнулась и глазами указала ему что делать.

– «Ну же, руку к сердцу, а голову вниз», – так говорил её жест.

Азим приподнял голову и позволил себе широко улыбнуться ей в ответ. Ему бы видеть, как глупо он выглядит сейчас со стороны. Сердце хотело выпрыгнуть из груди, а в животе… Что это за чувство у него в животе?

Не дождавшись поклона, наездница коротко ухмыльнулась и отвела взгляд. Несомненно, в её взгляде зажглась искра интереса к этому смазливому юноше с чёрными кудрями под тюбетейкой. Этот юноша осмелился не поклонится ей. Она не гневалась, нет. Её это позабавило. Она тронула коня и поехала дальше, унося с собой сердце Азима.

За конём поодаль шли ещё два стражника в таких же зелёных халатах с золотыми виноградами на плечах. Единственным отличием был цвет их поясов – у них они были светло-зелёными с золотым шнурком. Один из них с суровым видом подошёл к Азиму.

– Молодой человек, разве тебя не учили проявлять уважение к султан-заде?! – порицательно спросил он. – Почему ты не склонил голову перед дочерью султана?

Строгий взгляд стражника требовал ответа, но Азим не отрывал глаз со спины отдаляющейся наездницы. Ах, как он хотел сейчас оказаться на месте этого коня.

Юноша витал в облаках и не услышал ничего из сказанного в его адрес. Вдруг, неожиданная боль низвергла его обратно на землю. Он увидел перед собой квадратное недовольное лицо. Неглубоко посаженные карие глаза сердито уставились на него. Этот стражник сильно ткнул его пальцем в грудь.

– Я обращаюсь к тебе! – рявкнул он. – Или ты считаешь, что светлая госпожа Зилола не достойна твоего поклона?!

– А-м… Я… а-а… растерялся.

Широкая челюсть, густая и коротко подстриженная чёрная борода, и сверлящий взгляд заставили слова застрять в горле Азима.

Юноша краем глаз снова посмотрел вслед наезднице, поразившей его дар речи и самообладание. Её конь прошёл мимо ларька со злаками и приблизился к изгибу улицы – ещё десять газов, и она скроется за безлиственной кроной яблони. У шатра с украшениями она вдруг оглянулась на него. Да, интерес в её глазах определённо был. В её любопытном взгляде Азим издалека поймал крупицы взаимной симпатии. Красавица мило улыбнулась ему и, прежде чем отвернуться, что-то сказала другому стражнику со светло-зелёным поясом. Тот подчинился своей госпоже и пошёл назад. Сама госпожа доехала до северо-восточного переулка и въехала в него вслед за четырьмя стражниками.

Её улыбки было достаточно, чтобы уверенность вернулось к Азиму.

– Такого больше не повторится, – обещал он, приложив руку к сердцу и склонив голову.

Стражник хотел было сказать что-то порицательное, но его соратник по велению госпожи вернулся и, остановившись в нескольких шагах от них, позвал его рукой. Негодовавший стражник посмотрел на соратника и снова на наглого юношу. Вздохнув, он укоризненно покачал головой и оставил Азима.

– Что за нынче молодёжь пошла, – проворчал он, подойдя к соратнику.

Вместе они пошли догонять свиту. Азим же с вожделением смотрел им в след. Дорога к переулку, к которой они спешили, слегка шла в гору и заставила Азима невольно поднять глаза. Вдалеке виднелись белые, блестящие сторожевые башни дворца. Опустив взгляд, Азим размечтался. Напрочь позабыв о том, что ему нужно переговорить и с остальными торговцами на этом проспекте, он повернулся и пошёл за своей кобылой.

Ах, Зилола, на месте сердца моего теперь пустота,

И кругом идёт голова, ах, когда же я снова увижу тебя?

Прав был Комил:

– «Странное это чувство – любовь»…

* * *

«Мы живём в такие времена, что хорошие люди стесняются своих благих поступков, умные – своих знаний, плохие же люди хвастаются своими проступками, а глупцы – невежеством. Большим недостатком этого времени является то, что оно не закончится, пока не начнётся новый конфликт».

Ардвисура

Холодная ночь накрыла город чёрной пеленой облаков, скрывших всё небо над головой. В воцарившейся темноте, казалось, что и звёзды пошли спать, как и жители Расулабада после утомительного дня. Хотя в последнем Расим сомневался. За тонкими перьями облаков полнеющая луна слабо светила далеко на юго-востоке, опустившись чуть ли не до самого горизонта. Справа под луной, на расстоянии двух полных ногтей друг от друга, мерцали две светло-голубые звёзды. Левая звезда тянулась к правой своим одиноким нижним хвостом, а правая звезда протягивала к ней руку. В Расулабаде эти звезды называют «царапающими», но даже старейшие мудрецы не знают или не помнят почему их так называют. Само это явление называют «Ситорамон», а эти самые мудрецы называют её «Сетзорахмон» – видите ли, так оно называлось на языке далёких предков, но котором ни один из них не сможет связать и предложение.

Какие мудрецы!

Это явление происходит каждые двадцать два года. Под серпом новой луны появляются две звезды и остаются под луной двадцать два дня. В безоблачную ночь они светят ярче всех звёзд на небе, даже ярче полной луны. Все эти дни Зебистан охватывает одноимённый праздник. Люди спят днём, а ночью торжествуют, пока их держат ноги. Особенно давним обычаем являются свадьбы. Молодые играли свадьбу, чтобы к следующему Ситорамону и их дети могли вступить в брак. Считается, что это принесет удачу всему их роду, молодым и долголетие старшему поколению.

Особенно пышный праздник устраивают в Шомабаде – в городе, построенном в ночи. Туда стекаются все знатные богачи Зебистана, а ведьмы там желанные гости. Те устраивают грандиозные представления, самыми зрелищными из которых были состязания ведьм. Они настолько пришлись по душе, что в восьмом веке Эпохи человека падишах Умар, сын Расула Третьего, сделал состязания обязательной частью празднования и перенёс их во все города Зебистана из-за незавершённого строительства Шомабада. В состязаниях участвовали не только ведьмы, но и колдуны, хотя их навыки увядали от одного праздника к другому. Простым людям и знати было скучно на них смотреть.

Ученикам тоже перепадал шанс проявить себя. Двадцать два года назад на таком состязании Расим, будучи тогда ещё сопливым юнцом, чьи тщеславные амбиции только-только проявляли ростки, был осрамлён перед всеми, как зрителями, так и участниками, юной ведьмой, на пару лет старше него. Они оба были учениками Нигоры, одной из самых могущественных ведьм. При этом, Расим учился у неё три года, а его оппонентка всего год. На поединке умений эта юная ведьма проявила себя лучше. Простым заклинанием и со слабым импульсом она превратила его одежду в дранные лохмотья, подняла Расима в воздух (на пару пядей от земли, если быть точным) и уронила его на голую задницу. Все чуть ли не задохнулись со смеху, угорая над ним. Только тогда Расим понял, что это не первое участие Санам в этом состязании и, что внешний вид ведьмы далеко не соответствует её возрасту. Это действительно был её первый год обучения у Нигоры, раньше она занималась у ведьмы ниже рангом.

– «И где сейчас эта Санам?» – с презрением вспомнил Расим, бросив последний взгляд на луну с двумя звёздами под ней. – «Может, отправилась на очередное состязание в Шомабад? Или её бросили в клетку с белыми львами султана Бузурга, как и многих других пойманных ведьм в Ангуране? Вот была бы потеха».

Впрочем, с тех пор его силы и навыки возросли в разы, и он бы показал этой рыжей ведьме грандиозное представление. Однако Расим находил мщение пустым делом. При этом, как бы странно не звучало, одной из его целей была месть, но не ведьмам. Он давно превзошёл их… По крайней мере, так он считал сам.

Раздался хлопок, и Расим посмотрел направо. Над аллеей Расула Первого зажглись неяркие искры и быстро погасли, вызвав у Расима насмешку. Эта вспышка была трюком местных колдунов – жалких бездарей, по его мнению. Они мнили себя мастерами огня, а на деле не могли обойтись без огнива и разукрашенного пороха. Другое дело – колдуны времен, предшествующих изгнанию Хранителей знаний. В хрониках Расулабада Расим прочёл одну историю о праздновании Ситорамона в столице, имевшей место около семи веков назад. Расим посчитал её забавной для себя. На третий день Ситорамона у падишаха Паймона родился первенец. Он устроил такой праздник, что ни одному из Расулов и не снилось. Знатные колдуны и ведьмы радовали глаз своими навыками, да так, что дотла сожгли семь вековых деревьев на аллее Расула Первого. Падишах Паймон возлагал большие надежды на своего первенца, однако несчастный ребёнок прожил короткую жизнь, половину которой был болен неизвестной болезнью, истощившей его до костей. Теперь люди говорят, что падишах Нодир болен чем-то похожим. Шестнадцать лет врачи и лекари бессильны перед этой хворью, и зебистанцам остаётся лишь надеяться, что Всевышний смилостивится над их падишахом.

В знак единого соболезнования состоянию падишаха Нодира жители Расулабада не осмеливались в открытую готовиться к празднованию. Они просили дозволения у посла, который говорил от имени его светлейшества. Последние месяца именно это и было объектом прошения горожан на аудиенции у Расима. Он был не против праздника, но при этом призывал людей к скромным затратам.

Так и вышло – скромные угощения, скромные украшения, скромные представления. Праздник был не таким радостным, как хотелось. В отсутствии падишаха, народ приглашал к себе за стол и представления его наследников, но у тех были свои предпочтения в ночное время. Расим же наоборот, уделял большое внимание своим согражданам и гостям Расулабада. Однако этой ночью он остался дома.

Расим прошёл в гостиную и щелчком пальцев зажёг все лампы и свечи. Он сел за стол на возвышении и открыл толстую книгу. За четыре месяца пристального изучения Расиму не удалось прочитать и слова из основного текста, написанного клинописью. Он перелистал все книги и рукописи в своей библиотеке и на стеллажах в поисках подсказки и похожих текстов. Тщетно. Иногда он целыми днями не отрывал глаза от пожелтевших, полужёстких страниц и в итоге закрывал древнюю книгу ни с чем.

Расима сильно бесило и то, что он не мог понять из какой кожи сделаны страницы этой книги. Зачем ему это знать – без понятия. Основной текст занимает две трети от площади листа. Смирившись с тем, что ему не прочитать его, Расим перешел на примечания к основному тексту. Они были написаны по краям основного текста письмом Алифа. Многие из них были написаны каллиграфическими узорами и в виде квадратов, треугольников, ромбов и кругов. Расим полагал, что это перевод или комментарии к определённым абзацам текста.

К своему сожалению, Расим даже их не мог прочитать. За свою жизнь он прочитал сотни старых книг и рукописей, знает все разветвления письменности современных языков Рахшонзамина. Начертания букв в этой древней книге тоже кажутся ему знакомыми, но он не может прочитать и слова с уверенностью, что он делает это правильно. Возможно, во всём виноват почерк автора примечаний. Если это так, почерк просто ужасен, что злило Расима. В спокойном же состоянии он сомневался в том, что эти примечания написаны одним человеком. Они были почти на каждой странице до первой половины книги, занимая практически всё пустое пространство вокруг основного текста. Затем их становится всё меньше и меньше, и последние двести страниц не имеют примечаний к тексту. Чем дальше Расим листал книгу, тем больше понимал, что до полного исчезновения письменность примечаний меняется. Если в начале в каждом слове было по несколько надстрочных и подстрочных знаков, то постепенно их количество уменьшается. Расим не мог распознать большинство этих знаков и не знал правило их применения.

Слова с меньшими знаками тоже давались с трудом Расиму. Из последних примечаний он прочёл несколько слов, но не мог понять их значения. Они были написаны совсем на другом языке, но на каком? Иногда некоторые слова отдалённо напоминали ему старые, вышедшие из употребления слова, но в них были лишние буквы, звуки и те самые малознакомые ему знаки. Одним из таких было слово «Инсон» – человек. Оно было написано с отличием от современного письма: над гласными стояли знаки произношения: под первым алифом стояли две наклонные черты, а над вторым алифом стояло открытое кольцо с хвостиком наверху, а точка в букве «н» стояла посередине ковша вровень с её краями.

Другой сложностью этих примечаний был их каллиграфический стиль. Расим не мог разобрать, где начало, а где конец предложения. Он всё больше склонялся к тому, что эти примечания нарочито так написаны, что в них есть какой-то шифр. Однако Расиму пока не удалось разгадать этот ребус.

Все эти тщетные попытки прочитать текст или понять примечания злили его, особенно сегодня. Потому то он и остался дома, чтобы народ не видел его в гневе.

Послышались шаги. В дом вошёл Одил. Он был в белой шерстяной рубахе с длинными рукавами. Тёмно-серая тесьма украшала его рубаху и плотные шаровары. Поверх рубахи был тёплый коричневый камзол с рукавами до локтей и белым растительным узором. На голове – ничего, кроме подстриженных чёрных волос.

– Какие-нибудь успехи, мой светлый господин? – он знал, что у Расима нет посторонних ушей, потому обращался к нему так, как того хотел посол.

С любопытным взглядом он подошёл к топчану и положил на край стола Расима небольшой деревянный кубок с ещё тёплым тутовым сиропом и лепёшку, испечённую со шкварками. Лепёшку и сироп передала его кухарка, жившая рядом. Ахдия хотела остаться и приготовить что-нибудь Расиму, но он отпустил её домой, отпраздновать Ситорамон с родными.

Расим взял кубок, посмотрел на чёрную густую массу и сделал короткий глоток. Напиток был приторным, отчего Расим слегка скорчился.

– Скажи мне Одил, как так вышло, что нет никого в Зебистане способного прочитать эти письмена? – устало спросил Расим; в его голосе звучала огорченная нотка.

Сделав большой глоток, Расим угрюмо поставил кубок. Он глазами следил за тем, как Одил меняет выгоревшие свечи. Закончив со свечами на стенах, Одил снова подошёл к топчану, чтобы поставить новую свечу.

– Если кто и сможет прочитать эту книгу, то только вы, мой светлый господин, – Одил заменил и зажёг свечу на настольном подсвечнике и отошёл от топчана, сложив руки за спиной, как это любит делать его господин.

Расим отломил кусок от лепёшки с сомнением посмотрел на слугу. Он закрыл книгу и отодвинул её в сторону.

– Как обстоят дела во дворце? – задав вопрос, Расим положил кусок лепёшки в рот.

В ожидании ответа Расим уставился на язычок пламени свечи у него на столе. Последние три дня он практически не покидал свой дом. Хоть он и был добр к народу, он уже устал выслушивать их жалкие повторяющиеся прощения. Он решил уделить время этой поганой книге. Опрокинуть бы свечу, чтобы она сгорела дотла. Вместо этого он слегка повёл рукой на расстоянии от свечи, и она погасла.

– Обстоятельства во дворце неизменны вашим планам, мой светлый господин, – глядя на дым от погасшей свечи, ответил Одил.

Расим кивнул и сделал ещё один глоток сиропа.

– Скажите, светлый господин, вы три раза были на праздничном приёме султана Ахоруна и каждый раз получали отказ.

– Я и в четвёртый раз пойду, – Расим решительно перебил слугу.

Одил кивнул, не сомневаясь в этом, и продолжил:

– Я помню, как вы говорили о ямах на пути к цели. Скажите, светлый господин, как вы собираетесь заполнять эти ямы? Как вы будете их обходить?

– Чтобы заполнить одну яму, нужно вырыть другую, – Расим посмотрел прямо в глаза Одилу. В полумраке, нависшей над топчаном, самоуверенная ухмылка Расима показалась слуге коварной и зловещей. – Я рою эту яму глубоко и не спеша, – тихо добавил Расим, посмотрев в сторону.

– Вот поэтому я верю в вас. Вы желаете добра и процветания Зебистану и благи ваши намерения. Я уверен вы сможете прочитать эту книгу, – Одил кивнул в сторону толстой книги.

Расим коротко, едва заметно покивал в благодарность за поддержку, а его глаза самодовольно засияли.

– «Я найду разгадку к этой книге», – сказал он про себя.

– Господин! – послышался недалёкий зов.

Расим с неожиданностью взглянул на Одила и перевёл взгляд в сторону двери. Слуга в неведении пожал плечами. Расим спустился с топчана и прошёл на веранду вместе с Одилом.

– Господин! – по правому крыльцу взбежал, на удивление всем и даже самому себе, склонившийся под тяжестью прожитых лет, главный придворный лекарь в тёмно-синем стёганом халате и короткой белой чалмой, повязанной вокруг черной тюбетейки. – Господин, он… – старик запыхался, пока бежал сюда от ворот. Жадно глотая воздух, он перевёл дыхание и продолжил осевшим голосом. – Падишах едва дышит. Он снова потерял сознание и нам не удалось привести его в чувства. Господин, его руки содрогались, а вскоре и всё тело начало, – старик с ужасом поднял глаза на Расима. – Состояние его светлейшества стало ещё хуже. Мы обязаны что-то сделать! – старик был настолько взволнован, что говорил на одном дыхании, отчего его слова звучали отрывисто и нечетко. – Может, позвать ведьм? – отчаялся он. Его глаза залились слезами. В Расиме он видел последнюю надежду.

– «Дыши, не то задохнёшься и раньше своего падишаха отправишься на тот свет».

Расим бросил на него колкий взгляд из-под хмурых бровей. Благо свечи, зажжённые на колоннах, недостаточно освещали веранду, и главный придворный лекарь не смог распознать злорадство на лице Расима.

– Зажги огонь в очаге, – в слух сказал Расим Одилу.

Тот кивнул и вернулся в гостиную.

Изобразив искреннее сочувствие, которое он только мог найти в своей тёмной душе, Расим подошёл к старику и склонил голову на бок.

– Именитые и наилучшие врачи и лекари боролись с его недугом. Даже вы, господин визирь, пытались помочь светлейшему падишаху, – Расим утешительно положил руку на плечо старику, скрыв свою неприязнь к его персоне. – Все мы оказались бессильны, – тихо вымолвил он с поддельной досадой. – Нашего любимого падишаха сразила неведомая болезнь. А как побороть то, что неведомо? – он посмотрел в глаза старому визирю. Озабоченность в его голосе тоже была поддельной. – Чёрная напасть тоже неведомый недуг. Надеясь справиться с ней, мы предали наши посевные земли огню. Боюсь, такой подход в отношении к нашему падишаху был бы нечеловечным, – промедлив добавил он.

Визирь с ужасом отшатнулся от Расима.

– Неужто нельзя ничего поделать? Неужели нет никакого лекарства? Неужто мы будем смотреть, как падишах иссыхает? – слёзы потекли по его морщинистым щекам.

Старик был готов разрыдаться. Он посвятил всю свою жизнь семье падишаха. Он служил ещё отцу Нодира, а его самого любил как собственного сына.

– И мне искренне больно это осознавать, – прошептал Расим, отойдя на пару шагов назад.

– Кто же тогда будет править государством? – озадаченно прозвенел его дряхлый голос. Несмотря на любовь к падишаху, даже он понимал, что наследники Нодира просто никчёмные бездельники, которых совсем не заботит состояние их отца.

Расим отвернулся, чтобы незаметно от старика закатить глаза.

– «Я, глупый ты старик. Зачем же ещё сдалась мне должность премьер-министра?»

После налаживания торговли с Ахоруном, Расим привёл падишаха в чувства и нарочито в течение недели, чтобы никто ничего не заподозрил, своими хитрыми уловками убедил Нодира назначить его премьер-министром. Правда он вступит в эту должность на Наврузе.

Впоследствии, ему ещё несколько раз приходилось приводить падишаха в чувства, что бы лекари подумали, будто падишаху становится легче. Убедившись, что никто ничего не подозревает, необходимость в этом растворилась в воздухе, как дым от той погашенной свечи.

– Я верю, в нужный час наследники образумятся и примут бразды правления, – убедительно произнёс Расим, повернувшись к старику.

– Который из них? – визирь неуверенно вздохнул.

Расим подошёл к нему и заботливо положил руку на его опущенное плечо.

– Всё будет хорошо, – обещал Расим. – А теперь, ступай, мой друг. Проследи, чтобы светлейший господин ни в чём не нуждался.

Расим помог старику спустится с крыльца и проводил его до ворот. За воротами визиря здравоохранения ожидала лошадь. Старик медленно пошёл к ней, чтобы вернуться во дворец. Расим помахал ему на прощание и вернулся в дом.

– Что прикажете делать мне, мой светлый господин? – Одил, склонив голову на бок, стоял на веранде. Взгляд его был подозрительным.

Расим довольными глазами посмотрел на слугу и поднялся на веранду. Он похлопал Одила по плечу и сел на топчан под окном гостиной.

– Мы близки, – «Я близок», – к цели. Ступай за ним и проследи, чтобы старик от горя всё-таки не обратился к ведьмам. Порой, до ничтожности неожиданные вещи могут нарушить идеально продуманные планы. А я пока подумаю над новым предложением жадному султану.

Приняв приказ, Одил с рукой у сердца почтенно склонил голову и направился к воротам.

На веранде было холодно для раздумий, потому Расим вошёл в дом. Рядом с книжными стеллажами Одил постелил ему курпачу и дастархан, положив на него недоеденную лепёшку и кубок с тутовым сиропом. Слева от топчана в каменной стене был очаг. Расим сел, скрестив ноги под собой, и задумчиво посмотрел на огонь. Он снял свой тёплый зелёный халат с тёмно-зелёным полосами. Не отрывая глаз от огня, он левой рукой протянул свой бархатный халат, ожидая, что слуга заберёт его. Через десять биений сердца Расим посмотрел на протянутую руку и вспомнил, что отпустил всех своих слуг. Тихо вздохнув, он опустил руку и положил халат рядом.

На улице стояла глубокая, холодная ночь. Усталость давала о себе знать затяжными зевками. Расим ощущал вялость в ногах, вот бы их кто помассировал. В добавок, было ощущение, словно ему на плечи и голову положили десять мешков картошки. Ох, как же он ненавидит эту картошку.

Его клонило в сон, но ему нужно было упражняться. Со скрещенными ногами под собой он повернулся к очагу и уставился на пламя. Глубоко вздохнув, он протянул руки и медленно закрыл глаза. Выровняв дыхание, Расим сфокусировался на своих руках. Он хотел вытянуть пламя из очага и поглотить его в своих ладонях. Перед его закрытым взором предстало одно слово, что не давало ему полностью сосредоточиться и применить силу.

Вздохнув с досадой, Расим встал и заставил свои вялые ноги подняться на топчан. Он подошёл к одной из разнообразных ниш в алькове. Он достал толстую коричневую свечу с алыми пятнами, зажёг её щелчком и положил в глиняную лампу. Снова сев за стол, Расим положил лампу посередине и пододвинул к ней древнюю книгу.

Жёлто-оранжевый язычок пламени с ярко-голубым основанием нагрел верх свечи и тающий воск начал испускать бодрящий аромат сквозь круглые, овальные и ромбовидные отверстия лампы.

Расим склонил над книгой голову и начал искать то самое слово. Вдыхая благоухание свечи, он постепенно перестал клевать носом. Он перевернул страницы ближе к середине и пальцем повел по примечаниям.

Вот оно, это слово.

Расим задумался, глядя на него. Оно сильно напоминало ему другое слово. Он взял чистый желтоватый лист со стопки на левом краю стола и пером в точности переписал это самое слово. Под ним он написал слово, о котором думал. Сравнив их взглядом, он неуверенно прочёл слово из книги:

– Акоб?

Согласно знакам и точкам это слово читалось именно так. Но в слове, которое он написал снизу, первой буквой была другая гласная, а вместо «к» было увулярное «к».

Аромат свечи полностью развеял чувство сна, как и сомнения насчет этих слов. С вновь приобретённой ясностью ума Расим был уверен, что оно значит…

– Позволите войти, мой светлый господин? – вдруг послышался сладкий грудной голосок.

Решение загадки, которое только что вертелось на его языке, вылетело из его уст вместе с негодованием в его томном, тихом выдохе.

– Что ты тут делаешь, Гулру? – он поднял взгляд на молодую женщину, стоявшую в дверях. – «Прочла мои мысли и пришла помассировать мне ноги?»

Она была в фисташково-зелёном платье из плотного шёлка с тонким золотистым узором. Вырез и талия украшены бисером под цвет облегающего платья. Поверх был жилет с коротким мехом под цвет её волнистых медно-рыжих волос. Она столь не вовремя нарушила ход его мыслей. В иной раз Расим был бы рад этому, но теперь, когда она стала подарком, Расим хмуро сдвинул брови. Гулру же большими светло-карими глазами кокетливо смотрела на своего господина. На её широких тонких губах была кроткая улыбка.

– Праздник закончился, и я решила проведать вас, свет моей души, – грациозной походкой Гулру пошла в сторону топчана.

Расим коротким жестом потушил свечу в лампе и спустился с топчана-возвышения. Не отрывая взгляд с её привлекательных бёдер, Расим медленно подошёл к ней. Гулру хотела прильнуть в объятия Расима, но он остановил её на расстоянии локтя, и снова смерил её взглядом. Её грудь, спелая как апельсин, манила выжать всё соки. Он вдохнул её аромат – как всегда она пахла лавандами. Подавив искушение, Расим опустил руки и из-под дуги густых бровей посмотрел ей в глаза – та смотрела на него, недоумевая почему он отстранил её.

Расим снова поднял левую руку и провёл вниз по её щеке и шее, не касаясь её кожи, покрытой мурашками от холода.

– Ты вся дрожишь, – прошептал Расим.

– Я хочу, чтобы вы согрели меня, – тихо ответила Гулру, положив руки на грудь Расиму.

– Ты знаешь, в чьих объятиях должна греться, – он отстранился от Гулру на шаг.

– Я соскучилась по вам, – Гулру смущённо опустила глаза и руки.

Расим многозначительно посмотрел на неё и отвел взгляд, когда Гулру посмотрела в ответ.

– Зачем ты здесь? – отстранённо спросил Расим.

– Мои ранетки чувствуют недомогание, мой светлый господин, как и я, – сделав короткий шаг вперед, ответила Гулру. – Мы хотели узнать, когда вы освободите нас от… этого дара? – замешкав, спросила она.

Губы Расима растянулись в ехидной улыбке. Он повернул в её сторону голову и спросил с сомнением в голосе:

– Вы выполнили свою задачу?

Расим знал, что нет.

– Мы уже четвёртый месяц возлежим с ним в постели, ублажаем его. Исполняем все его извращённые желания, – насупилась Гулру, отчего стала ещё прекрасней. – Вы обещали, что наш дар быстро сделает своё дело, но Носир здоров как бык. Мы же иногда чувствуем себя плохо, – пожаловалась она.

– Вы пьёте красный чай, как я вам велел? – Расим подошёл к ней и заботливо повёл вниз внешней стороной ладони по волнистому локону, ниспадающему к её подбородку.

– Не каждое утро, – призналась Гулру. – Иногда он встаёт очень рано и берёт нас… – не договорив, она опустила глаза в сторону с наигранным смущением.

Расим с безразличием склонил голову ей вслед и посмотрел в край её глаз, неумело подделывающих стыд. Он предвидел, что Гулру не будут следовать его указаниям относительно предотвращения развития порока, которым он их наделил. В отличие от предыдущего дара, который обернулся катастрофой, этот дар он продумал тщательно. Он предусмотрел возможные осложнения и заранее подготовил лекарство. Правда это был его второй опыт, и он не был уверен в эффективности этого лекарства. Несмотря на это, Расим дал им красный чай и наказал пить его каждое утро до полного рассвета. А вот следовать его словам – это уже их забота. Самого же Расима заботило достижение целей, а она и её подруги – лишь средства для достижения целей; и как всем известно – средства бывают расходными.

С другой стороны, его интересовал успех задания Гулру и её ранеток.

– Как часто он хочет вас? – негромко спросил он.

– Господин, – она подняла робкий взгляд на Расима, – он… похотлив и ненасытен. Он желает нас по несколько раз в день. Часто… после одной сразу требует… берёт другую. Иногда он берёт двух или трёх одновременно… Откуда у него столько сил? – удивление в её голосе не было притворным.

Расим смерил её задумчивым взглядом. В глубине души он хотел, чтобы Гулру осталась невредима.

– Ты… прекрасна, – ласково протянул Расим. – Твоё тело привлекательно, а кожа гладка как скорлупа фисташки. Но… как часто желает он испробовать плод твоей фисташки? – промедлив и потеребив пальцами у её губ, Расим медленно опустил руку и указал на её нижние губы, которые он часто ласкал.

Тонкая дуга её правой брови озадаченно поднялась вверх. В неярком свете помещения в её глазах заиграла притворное недоумение. Хотя она прекрасно понимала, на что намекает Расим.

– Ты мокнешь, когда он ласкает и берёт тебя? – как бы ни старался Расим, он полностью не смог подавить ревность в своём бесстрастном голосе.

Его холодный взгляд заставил Гулру и в правду побагроветь. Она робко, действительно робко посмотрела на него снизу вверх и думала над ответом.

– «Сказать ему да? Сказать, что Носир порой бывает нежным и доставляет им удовольствие? Эта ревность в голосе… Зачем он так поступил со мной? Мы же любим друг друга… Или больше нет?»

Гулру была в замешательстве. Их здоровье было под угрозой. Тревожась за себя и своих подруг, она пришла к Расиму за помощью или хотя бы за ответом. Сколько ещё это должно продолжаться? Хотя ответ они получили ещё при найме на эту работу, похоже, что всё идет к тому, что она уйдёт отсюда ни с чем.

– Он хочет вас своим мужским естеством, – из кривых уст Расима это позвучало не вопросом, а упрёком.

Носир не делает с ними того, на что намекает Расим. Только сам Расим испытывал страсть к подобному. Ох, как же она соскучилась по его языку… по всему Расиму, а он… Гулру разочарованно посмотрела на Расима. Его слова ранили её в сердце. Всё его отстранённое поведение ранило её.

– «Зачем вы так поступаете со мной?» – вслух она не осмеливалась спросить.

– Удовлетворение его плотских утех… его плоти, – с отвращением добавил Расим, – обычными способами, – он взглядом указал на её нижние нежные губы, – не приведут к нужному результату так скоро, как вы того желаете… Как того желаю я!

Расим говорил негромко, но последнее в ушах Гулру прозвучало словно раскат грома, разбив ей сердце. Она потупилась, а через мгновение вопросительно посмотрела ему в глаза.