Читать книгу Титаномахия. Том первый - - Страница 6

И Елена стала периодически названивать, приглашая их «весело провести время». А на самом деле – весело провести Ганешу, держа его возле себя на привязи обещания перевода книги. Заметив, что тот готов потратить на неё всё до цента! За одну улыбку.

Хотя, казалось бы, непримечательный средний лоб, идеально прямой нос, добротные скулы и нордический волевой подбородок, средний рот, светло-русые волосы, голубые, от природы слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут. Так что могло бы показаться, на первый взгляд, что Елена не более чем симпатична. Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и выпирало из неё наружу. В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде. Не говоря уже об её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду – картины Айвазовского. Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить.

Ну, или хотя бы – воспользоваться её кувшином с узким горлышком. Побуждая Ганешу трепетно следовать их примеру, как только снова её увидел. И взалкал! Её солёную влагу. «Недаром её так и назвали, – тут же понял он, – от «соль». Соль жизни! Пятая и самая высшая нота бытия! Где все эти до, ре, ми, фа… не более чем ля-сим-трясим: брачные игрища, играя которыми на скрипке своей души мы и составляем мелодию своей любви!»

И стал играть, заглушая грохот волн набатом сердца на пляже близ Коринфа, где они и устроили пикник. Разумеется, уже – «методом от противного», чтобы Елена перестала задирать нос.

– Ваш горизонт мышления настолько узок и низок, что постоянно пригибает вас к земле, заставляя жить лишь одним днём, – усмехнулся Аполлон над Еленой и Креусой. – Даже не задумываясь о своем дальнейшем существовании завтра и послезавтра.

– Не строить планов? – поняла Елена, изучавшая в клубе «перспективное планирование».

– Да не в планах дело, а в качестве вашей текущей и всё время изменяющейся от ваших поступков жизни. Планы вы, конечно же, строите, – усмехнулся Аполлон, – это ваши, так называемые, мечты. Но вы ни секунды не задумываетесь о том, почему вам всё никак не удается их осуществить.

– И – почему же? – криво усмехнулась Креуса, пытаясь примерить на себя эту «шкуру».

– Да потому, – усмехнулся над ней Аполлон, тут же сдирая с неё эту шкуру, – что в силу того, во что вы себя превращаете, вы становитесь просто-напросто непригодными, как некачественный уже материал, для того чтобы быть задействованными другими в сферу реализации ваших планов.

– Другими? – оторопела Елена. – Но при чем тут другие и мои собственные планы?

– Да при том, что ничего из того, о чём ты мечтаешь, ты не сможешь достичь в одно лицо вне непосредственного участия в этом других, имеющих сходные устремления. Для того чтобы они могли быть хоть как-то задействованы тобой на том или ином этапе твоего плана. Вот другие невольно и служат средством «естественного отбора» тебя и твоей пригодности в «идеальных мирах» их чаяний и устремлений.

– То есть – пригодности тебя для твоих же собственных планов! – усмехнулся Ганимед.

– И возможности их совместно с тобой хотя бы частично реализовать. На том этапе твоего плана, который для них сейчас наиболее актуален. Переведя ваши совместные планы из состояния мечты отдельных индивидов о прекрасном, но лишь только возможном бытии, в состояние реальной общей Сказки!

– Сказки? – оторопела Елена. Всё ещё не веря в то, что Сказки (то есть то, в чем ты и сама себе не решаешься, порой, признаться) для Ганеши уже настолько актуальны.

– И это касается чего угодно, от самых грандиозных, до самых незначительных событий в твоей жизни. Ведь любая твоя деятельность, хочешь ты того или нет, носит общественный характер. Поэтому всё будет у любого из нас идти «как по маслу», если мы будем пользоваться обратной связью, то есть учитывать мнения и действия других, корректируя своё поведение соответственно новыми входящими данными. Идти кое-как. Либо вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки внимания, которые другие нам постоянно посылают.

– Кроме затрещин, – задумчиво усмехнулась Елена, вспомнив мать.

– Для того чтобы ты наконец-то начала задумываться о себе и меняться – для своей же пользы! – усмехнулся над ней Аполлон. – Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах»! Поэтому люди и напоминают мне детей, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.

– Детей? – недоверчиво усмехнулась Елена, вспомнив свои прошлогодние приключения в детском лагере.

– Да, Елена. В этом виноват живущий в каждом из нас так называемый «архетип младенца», выросший под крылом цивилизации в «человека-играющего», как писал Хейзинга.

– То есть? – озадачилась Креуса.

– Ты хочешь устроить литературник? Ганимед, возьмём их в литературнэ?

– Пусть вскакивают на подножку! Как сегодня назовём поезд?

– «Детский сад».

– Ну, давай, – усмехнулась Елена, – впадём в детство.

– Главное, не впади в экстаз! – самодовольно усмехнулся Ганеша и достал тетрадь.

«Заоконный ветер вылепил серебристо-сизую скульптуру пасмурной погоды и внезапно исчез, как старый фокусник в конце представления.

Игровая коробка на первом этаже. Атрибутика стандартная: горсть чмырных игрушек в размёте.

– А-а-ай! – капризно завопила Надя Тормозилова, скорчив фальшивую гримасу. – Людмил-Иванна! Вовка опять меня за рожки дергает, Людмил-Иванна!

– Та-ак! – Людмила Ивановна встала из-за стола, где она заполняла методичку. И со скоростью «Неотложки» прибыла на место происшествия. – Вова, скажи мне, пожалуйста, до каких пор ты будешь хулиганить? – спросила она и, взяв его за нижнюю челюсть, развернула на себя.

Вова смотрел на нее пустыми детскими глазами безо всякого выражения.

– До каких пор я тебя спрашиваю?! – заорала она и рывком отвесила ему подзатыльник.

Чернявая Вовкина голова под ударом слегка пристукнула подбородком о грудь. Но он, уже привыкший к дурогонству воспетки, не выронил изо рта ни звука и лишь ещё сильнее набычился.

Надя Тормозилова при этом стала возбужденно подпрыгивать и, истерично смеясь, исступленно щёлкать ладошками.

– Чего ты молчишь?! Отвечай! – заводилась Людмила Ивановна. И хотела было повторить «на бис», но вдруг почему-то передумала. Взяла его на руки и сказав напутственно: – Иди, поиграй в песочке, – с раскачки метнула в открытое окно.

Но Вовка не долетел до песочницы и напоролся шейкой на её острый бортик. Голова его, вдруг, с хрустом отскочила и, стукнувшись о ножку грибка, замерла недалеко от тела.

– А-а-ай! – заверещала Надя и кинулась на Людмилу Ивановну с кулаками. – Ты убила его!

– Хватит! – крикнула та, одновременно мощно топнув ногой. – Хватит! Надоело всё! – и выбросила журнал в урну. – И ты со своей дурацкой игрой!

– Но, мама! – вскрикнула Надя.

И когда дверь захлопнулась, мягко всхлипывая, стала оплакивать Вовочку. Он был её единственной большой куклой, пригодной для игры в «детский сад».

Все молчали, не зная как им отреагировать. В раздавшейся, как толстая баба, тишине.

– Так это ты описал тут свою сестру и мать? – нарушил Ганимед «минуту молчания». – Но зачем ты изменил их имена?

– Я всегда так делаю, чтобы на меня не смогли подать в суд.

– А я решила, что ты всё это выдумал, – удивилась Креуса.

– Я не умею выдумывать, у меня слишком бедное воображение. Поэтому мне приходится, как Уайльд, «вкладывать весь свой гений – в жизнь. И лишь…» описывать то, что у меня вместо этого выходит.

– Но для чего тебе переводить книгу? Книги – это уже не модно. Зачем ты тратишь время на эту ерунду? – посмотрела Креуса на Елену.

– Ты даже не представляешь, сколько мне заплатят за осуществление данного проекта!

– Сколько?

– Волшебник подарил ювелиру, которому таскал из прошлого драгоценности на переплавку, миллион долларов только для того, чтобы показать мне, что он не шутит! И этот миллион мог бы быть уже моим, а не ювелира, если бы я разгадал тогда его интеллектуальный ребус. К тому же, недавно мне послали сновидение – фрагмент моего будущего, которое я, как проснулся, тут же записал. Прочитать?

– Ну, давай, – улыбнулась Елена, призвав жестом этот «миллион долларов» облокотиться на себя вместо кресла, входя в роль его ассистента.

Ганеша с удовольствием опёрся спиной об её душевную поддержку и стал читать:

«Ганеша оглядел себя: он сидел в тёмно-серой рясе у стены многоэтажного здания прямо на тротуаре. В его длинных волнистых волосах, которые он отрастил за время семилетней трансформации физического тела в светозарное в полной изоляции от мира, было полно перхоти. И понял, что их снова пора помыть.

Мимо проходили американцы всеразличных рас, недоверчиво поглядывая на бородача в непонятной рясе. А одна молоденькая афроамериканка в белой блузе и серой юбке средней длины, проходя мимо, пожалела его и кинула несколько смятых купюр, приняв за нищего.

Ганеша дёрнулся, понял всю унижающую его ситуацию, встал и быстро пошёл прочь по тротуару. Девушка посмотрела на кинутые ему на мостовую купюры, от которых тот шарахнулся в сторону, но не стала их подбирать и, покачав головой, пошла прочь.

Он набрёл на какой-то книжный магазин и увидел сквозь стеклянную витрину свою книгу, выставленную на деревянных стеллажах лицом к потенциальному покупателю наряду с другими хитами продаж. Псевдонимб был указан сверху: «Ганеш Воронцов». А чуть ниже название: «Второе Пришествие».

Пока он рассматривал витрину с новинками, из магазина вышла продавец и, тоже приняв за нищего, попыталась прогнать вон. Но Ганеша указал пальцем на свою книгу:

– Я её автор.

Та поняла, что ряса и длинные волосы с бородой это его сценический имидж, призванный продвинуть книгу, и переменилась в лице:

– Проходите в магазин, – пригласила она Ганешу уже тёплым тоном. В качестве аниматора. – У нас тут после издания вашего бестселлера появились и другие новинки. Не желаете взглянуть? Вот автор, который вас «затмил», – улыбнулась девушка, указав ему на книгу модного теперь автора.

На что Ганеша не стал даже заходить и лишь скривился:

– У меня-то подлинное искусство, и этот однодневка мне неровня!

На что девушка стала предлагать ему его же книгу:

– Купите один экземпляр, будет что подарить своим знакомым.

– Но я тут ещё никого не знаю.

– Вот и будет повод хоть с кем-нибудь познакомиться, – настаивала девушка на покупке. – Покажете им свою книгу, и вас тут же начнут уважать.

– Но я не взял с собой денег, – возразил Ганеша, пожалев уже, что не подобрал те брошенные ему на асфальт купюры.

– Может быть, карточка? – настаивала девушка.

– В моей рясе нет карманов, – улыбнулся Ганеша и символически похлопал себя по бокам, чтобы та поняла, что он пустой. И наконец-то отстала.

– Но вы же можете продиктовать мне номер телефона или счёт в банке, – не сдавалась та, желая ему хоть что-нибудь продать.

– Я его не помню, – улыбнулся Ганеша и стал от неё чуть ли ни убегать быстрым шагом.

Прошёл пару кварталов, забрёл в подворотню и увидел там синюю спортивку. Проходя мимо, вдруг заметил, что на заднем сидении лежит книга. Именно того автора, который его «затмил».

В машине никого не было. Он нерешительно дернул ручку. Машина оказалась не заперта. «Видимо, вышли на пять минут», – понял он. Огляделся по сторонам, взял книгу и стал читать, облокотившись о заднее крыло пятой точкой. Решив, что тут же отдаст её хозяину, как только тот появится, да и всё тут.

Читать по-английски было намного тяжелее, чем говорить. Тем более что автор активно использовал «герменевтический круг» и другие используемые и им самим литературные приёмы.

И так как через пару минут никого так и не появилось, Ганеша решил сесть на заднее сидение машины ногами наружу, так как спортивка была низкая. Открыл нараспашку заднюю дверь, уселся и продолжил чтение.

А ещё через пару минут чтения залез в машину с ногами. Сидеть стало гораздо удобнее.

«Нет, он мне не конкурент!» – решил Ганеша, разочарованно закрыв книгу.

И тут возник никто!

– Ты чего это уселся в мою машину?! – стал возникать тот на подступах. Всё отчётливее.

– Да, вот, хотел книгу посмотреть, – стал оправдываться Ганеша, вылезая наружу и протягивая её хозяину.

– А кто тебе разрешал?! – напирал парень, подходя к Ганеше. Явно намереваясь его избить. – Это что, твоя книга?!

Когда тот подошел на ударную дистанцию, Ганеша рефлекторно хотел нанести ему упреждающий удар. Но тут же мысленно стал раскаиваться: «Прости меня, Господи, что я на него разозлился». Так как ненависть постепенно превращает нас в бесов. А раскаяние – в ангелов.

Тот увидел, что Ганеша повесил нос, и одобрительно хмыкнул:

– Да, ладно, не переживай! Я и не хотел тебя бить. Так, пожурил слегка!

– Да я перед Богом каялся, а не перед тобой, – улыбнулся Ганеша. Осознав, что тот заметил и неверно истолковал его эмоциональную реакцию. – За то, что хотел тебя тут же вырубить.

– Повезло тебе, что ты передумал, – усмехнулся тот.

– Почему это? Я последние два года активно занимался физическими нагрузками и в прекрасной форме. К тому же, у меня нокаутирующий удар, которым я и хотел тебя тут же вырубить, чтоб не драться.

– Потому что ты уже старый, а я – молодой! – победоносно усмехнулся тот.

– Ну, да, – согласился Ганеша, что гораздо старше.

– К тому же, я боец NFC.

– Ты боец NFC?! Круто!

– Так ты меня не знаешь? Я в последних боях участвовал! Не узнал?

– Нет. Я уже давно не смотрю зомбовизор. Я смотрел бои NFC, когда чемпионом был Мак-Гризли.

– Да, давно это было. Меня, кстати, Джим зовут, – протянул он руку. – Джим Крайслер. А тебя?

– Ганеш Воронцов, – пожал он твердую руку спортсмена. – Я, просто, и сам писатель, а в магазине продавец мне сказала, что этот писатель, – протянул он книгу, – затмил моё «Второе Пришествие».

– Ещё бы! – усмехнулся Джим, забирая книгу. – Да, я читал твои книги! Но я читал их в электронном виде, а не в бумаге, как ты советовал.

– Ну и как, понравились?

– Да. Особенно, «Яблоки раздора». Горгона – просто класс! А ещё мне понравились там твои похождения с Йориком. Напиши про него что-нибудь ещё. Я с удовольствием почитаю!

– Хорошо, постараюсь, – улыбнулся Ганеша. Осознав, что Джим наивно полагает, что он всё это выдумывает из головы, как и все писатели.

– Ну, и «Летучий Корабль». Особенно мне понравился там момент с внезапным появлением Волшебника. Я потом в других книгах только эти моменты и искал, – признался он. – Да и «Кассандра» тоже мне понравилась.

– «Кассандра»? – удивился Ганеша. – Это моя самая первая книга, поэтому я считал её самой слабой.

– Да нет, нормальная, – возразил Джим. – Правда, там, места, где эти твои диалоги с Дезом, я пропускал, если честно. Слишком нудные они. Тем более что ты и сам писал, что те, кто не являются поклонниками нон-фика, могут пропускать их. Вот я их и пропускал.

– Так я написал это, чтобы ты прочитал их, когда будешь читать мои книги во второй раз. Но уже – как нон-фикшен! К тому же, все мои шутки становятся понятны только после повторного прочтения, это моё ноу-хау! Ты прочитал их ещё раз?

– Нет, конечно!

– Значит, ты так ничего и не понял, – вздохнул Ганеша.

– Да всё я понял! – отмахнулся Джим. И достал из бардачка машины полбутылки бренди. – Будешь?

– Нет, – съежился Ганеша.

– Почему это? – удивился Джим, отвинчивая крышку. – Я хотел бы отметить нашу встречу! – и, выпив с горла, протянул бутылку.

– Религия не позволяет, – показал Ганеша на рясу. И снова передёрнулся при виде того, как Джим приложился к бутылке. – Это тебя убьёт!

– Не каркай! – усмехнулся тот. Наивно думая, что Ганеша говорит ему о физической смерти, а не о духовной.

К машине подошла девушка и исподлобья посмотрела на Ганешу.

– Да не смотри ты на него так, – махнул рукой Джим. – Это его сценический имидж, он писатель. Познакомься с Лайзой.

– Ганеш Воронцов, – улыбнулся тот. – Я явился в Америку, чтобы продвигать своё «Второе Пришествие».

– Явился? Извини, забыл, что боги не приходят, а являются, – усмехнулся Джим.

– Ну, да, – улыбнулся Ганеша, – термина «телепортация» тогда просто не было.

– Да, я читала ваши книги, – вспомнила она.

– Присядем? – предложил Джим.

Лайза села возле Ганеши на заднее сидение, и он почувствовал себя рядом с ней крайне неуютно.

– У тебя зрелый невроз. Поэтому ты видишь мир в негативном ракурсе.

– Да, врачи мне об этом говорили, – подтвердила Лайза, пристально оглядев его с головы до ног.

– Я мог бы тебя вылечить, но для этого надо дней десять.

– Ты куда-то спешишь? – удивился Джим.

– Не могу же я тут с вами целых десять дней болтаться? У меня дела.

– Может, поедим чего-нибудь? – предложил Джим.

– Но я не взял с собой денег, – возразил Ганеша. И снова пожалел, что не подобрал те смятые из сострадания к нему купюры, которые через свою избранницу послал ему Господь.

– Чтоб никто не понял, что ты миллионер? – не поверила Лайза.

– Вот он и делает вид, что беден, как «церковная мышь»! – засмеялся над ним Джим, показав на рясу.

– Чтоб меня не отследили по цифровому следу, – возразил Ганеша. – Я тут скрываюсь, если честно. Ты просто не понимаешь, какие у меня теперь могущественные враги.

– Ну, да. Это пока ты нищий, ты никому не нужен.

– Деньги тут ни при чём. Волшебнику пришлось уничтожить тех, кто пытался запретить моё «Второе Пришествие».

– Физически? – оторопела Лайза.

– Нет, блин, интеллектуально! – засмеялся над ней Джим.

– Астрально! – возразил Ганеша. – Вы просто не представляете ещё, что это за грозное оружие! Они выгорали изнутри медленно и Задорно! Прекрасно понимая, в отличии от него, за что это с ними происходит. А поскольку Волшебник и я это, фактически, одно лицо, то демоны преследуют меня, а не его.

– Вот идиоты! – засмеялся Джим.

– Но разве Волшебник не понял, что этим он тебя подставил? – удивилась Лайза.

– Ладно, поехали, я тебя угощу. Или ты думаешь, сколько я зарабатываю на боях?

– Видимо, вполне достаточно.

– Видимо? Видимо-невидимо! – усмехнулся Джим и нажал на газ.

– Видал? Это он после твоих книжек так заговорил.

– Я называю это «родная речь», – улыбнулся Ганеша.

– Ты давно ел? – оглянулся Джим.

– Дня три назад. Поэтому пока что не особо-то и хочу.

– Три дня назад?! – удивился Джим. И выехал на Центральную улицу.

– Я давно уже перешел на питание кишечником и теперь могу не есть дней по десять. Но с удовольствием поел бы!

– Ещё бы! – усмехнулся Джим.

– А я думала, что ты всё врал про питание кишечником, – призналась Лайза.

– Да я вообще в своих книгах ничего не врал. Там описаны реальные упражнения, которые я и сам применяю в жизни.

– И что, теперь ты снова бог Ганеша?

– Да пока что не особо, – стушевался Ганеша, избегая гордыни, – сам хочу посмотреть на то, что из этого получится. Хотя, если честно, я практикую все эти духовные техники только для того, чтобы не умереть от неизлечимых болезней, а не от хорошей жизни.

– Жёстко она тебя! – посочувствовала Лайза.

– Кто это? – не понял Ганеша.

– Геневера, разумеется! – засмеялся Джим. – Рассчитав твою судьбу перед воплощением именно таким образом, чтобы ты просто вынужден был тут практиковать религию. А не красиво и отвлечённо об этом рассуждать, как другие Мастера, которые ничем не болеют. Не понимая ещё, что религия – это ключ ото всех болезней.

– Так ты что, сам этого так и не понял? – впервые улыбнулась Лайза. Буквально открыв Ганеше глаза на проделки Навигатора. – Ты такой худой, что мне так и хочется тебя откормить.

– Тебе стейк заказывать?

– Конечно!

– Ты хочешь оставить всё, как есть? – удивился Ганеша, усаживаясь возле неё за столик.

– Но при чём тут стейк? – не поняла Лайза.

– Моисей же сказал: «Не убий». Каждому! Навсегда. Чтобы именно ты прямо сегодня не ела мясо.

– Я думала, что эта заповедь против убийства ближнего.

– Ага. Ты, вообще, читала «Ветхий завет»? Это вестерн, не лишенный залихватского исторического куража! Я вначале читал его как некую социальную фантастику, ведь там описывается то, чего не может быть – по мнению обывателя, каким я тогда и был. Пока не начал практиковать, – показал он на рясу, – и на собственной шкуре не убедился в том, что там всё-всё по-настоящему! Потому что он написан не для обывателей, а для неофитов. Как подробные «инструкции к применению» твоей высшей сущности на Пути духовной реализации.

– И даже яблоко «добра и зла» это не метафора?

– Нет, яблоки сладкие. А Блаватская писала, что неофитам сладкое есть нельзя. Потому что сладкое вызывает неукротимое сексуальное желание «убить» ближнюю. А Адам и Ева, видимо, объели всю яблоню, пока к ним не явился Господь. И астральным зрением увидел, что те духовно «умерли». Нарожав детей.

– Два стейка, два пива, три картофель фри и молочный коктейль для этого «ботаника». Без сахара, – подмигнул Джим. И протянул деньги официантке.

– Что ж, холодильник опять победил Бога, – вздохнул Ганеша, как только им принесли еду. И запахло хорошо прожаренным стейком. Сглотнув слюну. – Пойми, – обратился он к Лайзе, которая впилась зубами в стейк, – энергия духа покидает тебя всякий раз, как только ты ешь мясо или пьёшь спиртное. Или ты думала, чем «пролы» Оруэлла отличаются от боле высших каст? Тем, что энергия примитивных пролов не сублимируется. Из-за того, что они деградируют с каждым годом всё необратимее, употребляя в пищу всё подряд. И постепенно мутируя на генном уровне, образуют отдельную касту шудр! Это Создатели нашего тела на высших планетах специально нас так создали, чтобы обыватели не становились духовно продвинутыми сущностями. Как архидемоны, которые смогли эволюционировать из полутораметровых тараканов ещё до изобретения тела человека, постоянно вращая клешни, – показал он, начав быстро-быстро вращать кисти рук. – Что через полгода постоянного круглосуточного вращения вызывает в мозгу эволюционные изменения у любого вида живых существ. Так что мне, как позавтракаем, придётся вас покинуть. К сожалению.

– Ты больше не хочешь с нами кататься? – удивилась Лайза, пережёвывая сочный стейк. И вытерла рот салфеткой.

– А я уже хотел пригласить тебя на бой. Сегодня вечером я выступаю. Мог бы посмотреть! Бесплатно. Я могу провести двоих.

– С бесами – нет. С потенциальными ангелами – сколько угодно!

– Теперь ты и меня обзываешь, да? Я уже для тебя бес?

– Бес – это термин, означающий духовно нищее существо – без «прибавочной» энергии, как сказал Карл Маркс, получаемой за месяц катания Сизифова камня. К тому же, если ты ведёшь себя, как исчадье ада, поедая своих ближних, то кто ты? «Ангел» и «бес» это не комплимент и не ругательство, это термины, определяющие твою сущность и, как следствие, поведение. Бог хочет, чтобы ты был близок к нему не только на словах, изучая писания, но и на деле.

– «По делам вашим дано вам будет», – улыбнулась Лайза, запивая стейк пивом.

– Так сказать, экзистенциально. На практике. А красиво рассуждать о высоком каждый может, тут ума не надо. Изменить своё бесовское бытие на ангельское – вот в чём вся фишка!

– Основной вопрос экзистенции, – поправила его Лайза.

– Нет, далеко не каждый сможет, – возразил Джим, доедая стейк. – Очень много тех, которые и рассуждать не могут. Как мы.

– Но это не делает тех, кто умеет рассуждать, лучше. Только дела.

– Постепенно изменяя свою природу с бесовской на ангельскую, – поняла Лайза. Раздумывая уже над тем, заказывать ли ещё пива? Вертя стакан.

– Или ты думаешь, как я каждый рейс изменял свою природу? Я бросал грешить. То есть – пить, курить и есть мясо. Раскаивался во всех грехах и начинал изучать литературу. Постепенно становясь ангелом.

– В свободное от работы время?

– Пока другие моряки недоумевали: «Зачем тебе это надо?» И невольно отмечали, что я постепенно всё больше становился похож на Христа. После того, как на меня от Николая Угодника нисходил Святой дух.

– Изменяя твоё физическое тело? – удивился Джим.

– Павел же сказал: «Христос – в каждом». Вот он во мне и актуализировался по мере духовной трансформации. А один матрос из нашей четырёхместной каюты даже хотел мне набить за это морду! Лица, прости господи.

– По наущению Сатаны, – поняла Лайза и передумала пить пиво. – Молочный коктейль! – крикнула она официантке и посмотрела на Ганешу. – Два! – подняла она два пальца, всё ещё желая его хоть как-то откормить. – И булочку!

– Но я уже наелся, – возразил Ганеша, допивая коктейль, чтобы отдать пустой стакан официантке.

– Возьмешь с собой! – твёрдо сказала Лайза.

– Но в моей рясе нет карманов! Я живу в Настоящем Моменте.

– Я положу её в сумочку. Вдруг кто-то во время матча рядом с нами начнёт есть гамбургер? Чтобы ты не искушался и съел булочку.

– Но я теперь снова смогу не есть как минимум три дня.

– Да-да-да, – засмеялся Джим. – А то я не видел, как при виде стейка ты сглотнул слюну!

– У меня идея! Я хочу, чтобы ты во время боя передавал Джиму энергию, как Моисей.

– Да! У меня сегодня очень серьёзный противник. На кону большой куш! Если поможешь выиграть, поделим деньги! Дам тебе на карманные расходы пару тысяч долларов, чтоб тебя не отследили.

– Но для этого ты тоже должен быть уже «прокачан», – возразил Ганеша, – как и паства Моисея. Или ты думал, что они просто так бродили по пустыне чувств? Ладно, сделаю что смогу. Только больше не ешь мясо и не пей спиртное, иначе моя энергия будет тут же «покидать неблаговидный сосуд» твоего тела».

– И как только я проснулся, сразу понял, что надо срочно начать переводить свои книги на английский. Чтобы узнать в реале то, что было у меня с Лайзой и Джимом после боя.

– Почему же ты воспринял тогда это как послание архангелов? – удивилась Креуса.

– Потому что архидемоны тоже не сидели, сложа руки и время от времени посылали мне свои компиляции моего вероятного будущего. Формируя их образы из того, каким я его себе тогда представлял, – усмехнулся Ганеша. – Вначале они посылали мне во снах моменты, где я договаривался о переводе книги на японский язык. А уже затем, непосредственно перед выходом в печать, меня вызвали в высокий кабинет и спросили через молоденького переводчика, не собираюсь ли я организовать в Японии секту? Так как после чудачеств «Аум-Сенрикё» по их текущему законодательству было запрещено издавать религиозную литературу. Тем более что я стоял в кабинете перед ними в своей тёмно-серой рясе. Подтверждая опасения.

– И что же ты им тогда ответил? – не поняла Елена.

– Я не собираюсь заниматься организацией религиозной секты ни в Японии, ни где бы то ни было ещё. Моя единственная задача – отомстить Америке за развал моей страны!

– И – что?! – оторопела Елена. Ведь он покушался на святое!

– Переводчик наклонился к должностному лицу, принимавшему решения, и перевёл ему мои слова. Тот чуть подумал и кивнул. И переводчик поздравил меня с тем, что моя книга будет издана! Я проснулся тогда в холодном поту и долго думал над тем, что это было. Ведь я и не собирался мстить Америке, – заверил он Елену, – даже в страшном сне! А тем более – в столь неотличимом от реальности. Вспоминая и заново наблюдая за тем, что «я» же говорил. И быстро понял, что это был популистский ход с моей стороны. Ведь тот, кто меня слушал и принимал сложное решение о том, публиковать ли мою книгу, как представитель старшего поколения ещё помнил о том, что это именно Америка скинула атомную бомбу на Японию.

– В отличии от школьников, которые уже даже не помнят об этом факте! – усмехнулся Ганимед.

– Чтобы тот захотел издать твою книгу в пику Америке? – удивилась Елена. Что всё так сложно.

– Тогда как, на самом деле, Америка сбросила атомную бомбу на Хиросиму вовсе не для того, чтобы показать им «кто в доме хозяин». Ведь они так и не поняли этого ровно до тех пор, пока Россия не разбила их кантунскую армию в пух и прах! А как раз для того, чтобы одержимые идеями англичан ярчайшие представители Японии перестали втягивать свою страну в войну с Китаем, и навсегда смирить их имперские амбиции.

– Выбив Японию из обоймы англичан! – кивнул Ганимед.

– Чтобы те не смогли уже больше вооружать Японию и угрожать её боевым потенциалом ни Китаю, ни Корее, ни другим соседям, включая Россию, партнера Америки в те благодатные времена. А были бы с тех пор сугубо мирными гражданами. Какими японцы, благодаря Америке, теперь и стали.

– Подорвав сбросом маломощной атомной бомбы на Хиросиму все дальнейшие планы англичан! – усмехнулся Ганимед.

– Если бы. Это удалось прекратить, только отравив Сталина руками его же медиков. Именно из-за того, что тот подливал (войсками) масла в огонь всё той же войны «Севера и Юга», которая была перенесена теперь с территории Америки на территорию Кореи. Воюя друг с другом руками ничего не понимающих в том, чьи интересы они столь исступлённо защищают, корейцев. Разделив, в итоге, Корею сразу же после смерти Сталина на «Северную» и «Южную».

– Символично, не правда ли? – усмехнулся Ганимед и посмотрел по сторонам: на «северную» Елену и «южную» Креусу.

– То есть Америка тогда, по сути, оказала Японии услугу, нанеся упреждающий удар. Если понимать о том, что могло (и уже тогда планировалось англичанами) произойти с её гражданами в дальнейшем. Что неизбежно произошло бы, не подставь Америка Японии своё братское плечо.

– То есть раз и навсегда положив – с бомбардировщика на Хиросиму – конец вечной вражды Японии со всем миром! – просиял Ганимед. – Запретив им иметь войска и ядерное оружие.

– Но почему тогда чиновник тебе поверил? – так и не поняла Елена.

– Как это – почему? – удивился Ганеша. – Шестьдесят четыре процента россиян проголосовали против развала Советского Союза, но его всё равно развалили. Американские ставленники нарушили данную нам Богом Свободу Выбора! А как говорил апостол Петр: «Вы пытались обмануть Бога?!» Ты помнишь, что он тогда за это с ними сделал?

– Нет.

– А чиновник, видимо, ещё помнил. И полистав мою книгу, понял, что я не просто верю в Бога, как все, но и общался на Летучем Корабле со всеми ангелами и архангелами, пока Николай Угодник меня по нему водил и подробно рассказывал, как у них там, в Раю, всё устроено. Вот чиновник и решил, глядя на мою рясу, что я хочу отомстить тем, кто нарушил Свободу Выбора россиян в лучших традициях Петра!

– Так ты что, уже реально бог Ганеша? – удивилась Креуса. Снова увидев в нём Творца.

– Да он развел его, не ясно разве? – засмеялся над ней Ганимед. – Чтобы тот разрешил издать книгу. Просто одев на встречу с ним рясу!

И объятия Елены сами собой разжались, как только она поняла, что про миллион долларов и Волшебника Ганеша тоже им наврал.

– Это надо отметить! – усмехнулась она. Небрежно оттолкнула этого афериста от себя и приложилась к бутылке пива. Выпив её до дна, чтобы заглушить разочарование.

Ганеша удивился этому перепаду настроения и легко переключился на Креусу:

– Да никого я не разводил, – улыбнулся он Креусе, которая была чуть тоньше фигурой и лицом, что дополняли едва заметные усики Лизы Болконской, которые он тут же поцеловал.

– Это безобразно! – возмутилась Креуса, тут же перестав видеть в Ганеши бога.

Не заметив, что он целовал не её, а Лизу, о которой мечтал со школы! Тут же влюбившись в главную героиню Льва Толстого, как и все в классе. Безответно любили молоденькую учительницу по географии.

– Безобразное – это художественный элемент любой Сказки, – объяснил ей Ганеша своё «непристойное поведение». В школе.

– Сказки любого, – поправил Ганимед.

– Безобразное мы используем для придания себе комических и трагических эффектов, думая нарушить этим гармонию чужой Сказки, по тем или иным причинам чуждой духу нашей.

– Но реально разрушаем этим лишь свою Сказку.

– Зло ужасно в основном тем, что превращает твою Сказку в былину, подрезая Икару крылья и превращая его обратно в обывателя.

– А затем, по мере проникновения в тебя зла – твоей озлобленности и лени – и в животное! – усмехнулся Ганимед.

– Каждый твой злой поступок или мысль, взгляд, вздох, жест, не суть важно, создает у тебя установку на зло.

– Создает брешь, – уточнил Ганимед, – через которую в тебя и проникает Зло. И начинает через тебя действовать.

– Разрушая все твои Сказки!

– Из-за того, что все ошибочные или злые действия есть продукты недопонимания ситуации, они и являются заблуждениями.

– Так что грешника не случайно именуют развалиной. Ведь, заблуждаясь, он обречён блуждать по развалинам своих Сказок! – усмехнулся Ганеша и снова её поцеловал, развеяв сказочно долгим поцелуем Творца все её заблуждения.

Но увидев, как Андрей Болконский и его «маленькая княгиня» милуются, блуждая по развалинам её сказок о себе, как о недоступной принцессе, Елена тут же снова стала для него столь же прекрасной, как была:

– Что ж, я искренне рада, что ты наконец-то нашел себе ту принцессу, которую ты и впишешь в идеальный мир своей Сказки!

– Ты хочешь сказать, что способна на большее, чем просто перевод? – удивился Ганеша.

– Мои пределы в вышине сложили гимны обо мне! – улыбнулась Елена и откровенно клацнула зубами.

И проникшись её волшебной игрой в белку, уже обещавшую погрызть его «орешек», Ганеша моментально оставил Креусу и пошел на абордаж.

Но Елена смогла тут же отбить нападение и не дала ему захватить себя в рабство, отогнав корму своей ладьи от него подальше.

Как только тот ущипнул её за зад. Как простую деревенскую девку на ярмарке, торговавшую своими аппетитными булочками.

А не крутую нравом скандинавскую принцессу, которой – для полноты картины – теперь не хватало лишь секиры!

Но Ганеша не стал с ней биться, а тут же вернулся к очарованию Креусы. Ему было всё равно, кто будет являться объектом для нападения его любви. Её низкопробковое положение? Видавшие виды одежды? Голодный, усталый от разочарований взгляд, выпавший в осадок тонкой грусти? Напротив, всё это лишь вспахивало векторное поле активности её любви к нему, подающему надежду погасить в ней все эти сигнальные лампочки. И протягивало пульт управления ею.

– Грязно не то, что в сознание входит. А то, что из этого выходит на поле практики, – улыбнулся он Креусе.

– В сапогах на босу ногу в поисках обмороженной октябрём несчастья капусты запоздалых выводов, – усмехнулся над ними Ганимед.

– Но стоит лишь вывернуть твою жизненную ситуацию обратно в теорию, как ты, увидев все свои недочеты и исправив их соответствующими поступками, тот час начнёшь жить в Сказке. Если же в тебе недостаточно художественной пластики, открой «Мифы и легенды древней Жреции» и выработай свою мифологию поведения. Став для себя Зевсом, жестоко карающим тебя за любой проступок, а для других – Гермесом, несущим им благую весть от бога – твоей высшей сущности! Постепенно ты станешь настолько совершенной, что откинешь все эти карнавальные маски, включая и маску бога.

– Чтобы лицо ни натерло ею, как сандаль – большой палец! – усмехнулся Ганимед и потёр лицо.

– А второй сандаль дырявый, в нём всегда хорошо! – усмехнулась Елена.

– А индейцы почему-то вообще не носят сандалий, – улыбнулась Креуса.

– Летом они делают вид, что у них копыта, а к зиме они их отбрасывают!

– Как условности?

– И сливаются с божественным, обсуждая это долгими зимними вечерами у костра.

И положил голову ей на ноги, целуя руки, чтобы Креуса начала уже гладить ими его по голове, как своего котёнка. Ему было всё равно, кого из них очаровывать. Лишь бы – как можно быстрее. И приступить к сладкому. В постели.

На что Елена (как демон искушения, потерпевший полное фиаско!) тут же испугалась потерять столь нарасхватного кавалера и начала строить ему свои внезапно вновь прекрасные (то глубокие, как небесная синь, то игривые, как морская гладь) глазки. С быстрыми бурунами эмоций, роившимися от спиртного в её глазах.

– Что ж, если это предел твоих мечтаний… – снисходительно улыбнулась Елена. И подмигнула.

Ганеша удивился этому перепаду настроения и снова охотно поддался на её чары, переложив голову на её колени.

– То, что ты имеешь и умеешь и является причиной возникновения у тебя обмана зрения, который и не дает тебе видеть дальше собственного носа, – усмехнулся он, намекая на близорукость Елены. – Зримое всегда обманчиво. Не подстраивайся под других, мир – вот лучший настройщик! Со-настройся с миром. Мир по-прежнему чист и прекрасен, как первобытный девственный лес.

– Мы сами запускаем в него волков, – усмехнулся Ганимед, – чтобы было от кого убегать и на кого охотиться.

– Перестань играть в чужие игры. Это их игры. Ты – не они. Ты – значит – одна. Они – означает – стадо. Преврати себя в заповедник. Снова стань ребёнком и поиграй в блаж.

Но Елена, вспомнив свои разбросанные в детском лагере игрушки, снова к нему внезапно охладела.

Так что Ганеша, недолго думая, опять переключился на Креусу и начал её откровенно обнимать, форсируя события:

– Выколи ребёнку в себе глаза, отпусти его в мир. Пусть мир снова станет для тебя полон удивлений и новых открытий!

– Вот поэтому-то в следующей жизни мы ничего уже и не помним, после перезагрузки смертью очищая оперативную память от предыдущего воплощения, – улыбнулась Креуса и охотно пошла на уступки. Тут же осознав, что Елена слишком уж высоко задирает нос, и у Ганеши с ней ничего уже не получится. Непроизвольно начав прорабатывать у себя в голове их совместную вечернюю программу, как только они останутся наедине. И она наконец-то подарит ему всё самое лучшее, что в ней есть!

Под платьем.

И Ганеша это уже предвидел: по её глазам, которые столь выразительно ему сияли; по её улыбке; по рукам, которые стали уже обнимать его в ответ, безраздельно захватывая его в свою собственность. В ответ на то, что он стал столь же преданно обнимать свой «утешительный приз». По сравнению с Элен. Надеясь сегодня же вечером им себя утешить. И не раз!

– Форматируя «жесткий диск» духа в Чистилище, – улыбнулся Ганеша и поцеловал Креусу в губы. – Чтобы в следующей жизни нам интересно было заново учиться мыслить!

А Ганимед отвёл его в сторону туалета и сказал:

– Ты уж определись, кто тут твоя, а кто моя. А то ты ластишься то к той, то к этой. Обе они тебе не дадут, уверяю тебя. Так что выбери уже одну из них и оставь мне хотя бы ту, что после тебя останется.

– Тебе? – удивился Ганеша, впервые увидев в нём самца. А не клоуна, которого он пригласил на этот пикник на обочине моря, чтобы поразвлечь дам. – Ты же видишь, как Елена себя ведёт: то подпускает к себе, то отбрасывает. К своей подружке. «Не мужчина выбирает женщину, а женщина – мужчину», как сказал какой-то классик. Разве я виноват, что они выбрали меня обе? И сейчас – просто рвут на части! Классик об этом даже не мечтал!

– Да я понял, что Елена выбрала тебя ещё вчера, позвав меня и Креусу сегодня только для компании. Так что оставь Креусу в покое, я утешу её разбитое тобой сердце!

– Просто, я пришел с морей и сейчас готов запрыгнуть на первую попавшуюся. Как сказал Есенин в неопубликованном сборнике: «Когда наш перл, как телеграфный столб, топорщится, нам всё равно, кто под нами лежит – актриса или уборщица!» Мощно сказано, не так ли? Серебряный век, учись!

– Вот ты и оставь серебряную уборщицу мне, а сам займись золотой статуэткой. Вручи себе этот Оскар! Она тебе больше подходит.

– Ага, то подходит, то опять отходит. Как и завещал поэт!4 – и вдруг понял, что этот стих был взят Геневерой за основу мифологии поведения Елены: «то подойдёт, то отойдёт, а музы любят круглый год».

– Да я бы и сам ею занялся, если честно, если бы мы не знали друг друга уже сто лет в обед и давно не относились бы друг к другу исключительно как друзья. Ещё с тех пор, как она жила с Ахиллом. А ты был, в основном, тогда в морях. Так что вы редко виделись и не успели так сдружиться. И теперь у тебя есть все шансы ею овладеть. А у меня – уже нет.

– Ну, хорошо, оставлю тебе «уборщицу». Сегодня твой день! Наслаждайся крохами с моего барского стола! Только запомни, что абсолютно все девушки – соблазнительные демоны искушения, пока не становятся матерями – богинями (синдром богоматери), и абсолютно все парни – боги, как только они перестают быть детьми. Духовно, а не только физически, повзрослев до Бога-Отца. И если я действительно стану для Елены богом, то моя книга станет для неё новой религией, как у Кришны.

– А если только на словах, то – фантастикой! – усмехнулся Ганимед.

– Богоматери надо родить Бога-Сына, то есть не от кого попало, а от Бога-Отца! Чтобы «богоматерь» не побили камнями упрёков родственники. Женщиной быть намного сложнее и ответственнее!

Они вернулись к девушкам и стали вести себя соответствующе выбранной ими мифологии поведения, пытаясь быть богами в их глазах. Проявляя свою высшую сущность (с жёсткого диска духа) на глазах у всех.

– Так, а «как начать мыслить, товарищ Бендер?»5 – усмехнулась над ним Елена, оторвав их от наслаждения бутербродами. Сделав вид, что ей это просто безумно интересно, чтобы расположить Ганешу к себе. – Как ты научился мыслить?

– По-настоящему мыслить ты начинаешь только после того как, усвоив из философского словаря необходимую для абстрактного мышления терминологию, набиваешь свой ум до предела чужими мыслями, – решил Аполлон её окончательно добить.

– Научившись именно мыслить, а не молоть языком! – усмехнулся над ней Ганимед.

– Изучая философский словарь ровно до тех пор, пока ты не научишься применять эти навыки хотя бы для того чтобы начать понимать то, о чём там идёт речь. Пока твой мозг не начнёт ими бредить, не успевая обрабатывать получаемую тобой непривычно сложную информацию.

– Пытаясь их хоть каким-то боком к себе приладить и уложить в поленницу мировоззрения! – усмехнулся Ганимед, проглотив бутерброд.

– И чем сложнее получаемая тобой информация, тем быстрее всё это начнётся. И тем интенсивнее будет протекать сам мыслительный процесс, мобилизуя для этого всё твое тело.

– Так как тело станет полагать, что это что-то жизненно важное, раз уж ты этим так серьезно заинтересовался? – подыграла ему Елена.

– И когда через пару недель непрерывных занятий твоему телу все же удается хотя бы ненадолго переключить твое внимание на себя и подвергнуть фундаментальному сомнению твою жизнедеятельность в игре мыслей, не имеющих к тебе прямого отношения. И оно заставит тебя решить какую-то неотложную проблему, то эта проблема вдруг решится для тебя уже так просто (по сравнению с теми абстрактными вопросами мирового уровня, которые ты решал, обрабатывая получаемую тобой сложную информацию), что ты начинаешь этим увлекаться. И пытаться решить ещё и ещё одну проблему.

– Ведь это касается качества твоей жизни! – поняла Креуса.

– События которой начинают выглядеть для тебя такими смешными и незначительными, глядя на себя теперь с высоты проблем мирового масштаба, что ты с лёгкостью решаешь проблемы этого пресловутого существа, которым ты до этого всем являлся. Делая для себя одно экзистенциальное открытие за другим! Так что ты даже не можешь уже усидеть в кресле, подскакиваешь и начинаешь ходить из угла в угол, «перелопачивая» все свои проблемы, до которых твой рассудок своей «лопаткой» может дотянуться. Все глубже уходя в свое прошлое. И решать их одну за другой, всё сильнее и громче над собой посмеиваясь.

– Над тем, каким ты был недотёпой? – ласково усмехнулась над ним Креуса.

– И с какой лёгкостью другим удавалось тебя дурачить. Так тело начинает мыслить!

– Всё понятно, – усмехнулась Елена. – Только вскипятив предварительно чайник, можно наслаждаться горячим чаем, разливая его по кружкам своих проблем.

– Перестав быть чайником! – усмехнулся Ганимед и толкнул Ганешу плечом, столкнув его с Еленой.

Ганеша тут же рефлекторно обнял Елену и повалил на песок, ругая Ганимеда:

– Ты знаешь, для чего он это сделал?!

– Для чего?

– Чтобы я тебя поцеловал! Вот так! – поцеловал он Елену в губы и прижал к песку. – Только о себе и думает!

И ещё раз её поцеловал. Пока она не успела вырваться и отвесить Ганимеду затрещину за оргию.

Почему же Ганеша так цеплялся за Елену, как за выступ скалы, и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы – сгореть от ревности. После того, как та поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Елене. Которое та вначале легкомысленно хотела Креусе подарить на этом празднике жизни, как злобная Медея.

И всё бы так и шло, как задумали боги, если бы Креуса не спросила Ганешу, любовавшегося закатом:

– Я всю ночь думала над тем, что вы мне рассказали, и не смогла понять одного, – призналась Креуса, пожелав полюбоваться «закатом Европы», – почему вы так переживаете за Америку?

– Возможно, мы нахватались этих мыслей у А.П. Чехова. Ведь его, АП-Чихова, как земского врача, интересовали и в жизни лишь больные, – усмехнулся Ганеша, снова входя в роль Аполлона. – И он в своих произведениях каждому стремился поставить свой диагноз.

– И подобно Айболиту: «И ставил, и ставил им градусник!»6 – усмехнулся Ганимед.

– Не понимая, что одним только градусником с такими, как они, уже не обойтись. Но никак не решаясь применить к ним своё «ружьё». И, в итоге, окончательно их добить. Контрольным в голову читателя! Вынуждая писателей «пойти в народ», как на стрельбище. Отстреливая уши чуждых им смыслов.

– Как в одном из рассказов, где герой Чехова бесполезно пытался перевоспитать проститутку. Сузив до размера её бикини всю страну, уже не способную к порождению полноценного потомства.

– Но разве этот субтильный нерешительный интеллигент до мозга голубых костей был способен возглавить революцию? Прежде всего – в умах читателей, охватив широкие массы в свои объятия. Для этого ему пришлось раздать подобные «ружья» другим писателям и спровоцировать целый салют в литературе тех лет, чтобы вызывать специалиста из-за границы.

– И Ленин с радостью откликнулся на их колокольный зов, понимая «по ком звонит колокол», зазывая его к обедне. Дописал «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме», бросил чтение швейцарских газет, затосковал по морковному чаю и вернулся на свою многонациональную родину, которую Ленин понимал, как никто другой.

– Благо, что в его крови противоречивые народности устроили себе настоящую потасовку, то и дело вываливаясь из него наружу, вышвырнутые в окно своими соседями по общежитию. И с воплями кидались в никогда неутихающую драку у него в голове обратно!