Читать книгу Хочется всех послать, а еще поесть ттокпокки - - Страница 4

Я просто немного подавлена

Оглавление

Я верю, что сегодняшний день не обязан быть отличным и может быть просто нормальным, что постоянная подавленность не мешает разок улыбнуться по незначительному поводу – такова жизнь.

Болезнь – это не обязательно слуховые и зрительные галлюцинации или самовредительство. Как от легкой простуды страдает тело, так от легкой подавленности страдает душа.

Я с детства была замкнутой и робкой девочкой. Точно не помню, но, судя по дневнику, я не была позитивной и нередко чувствовала подавленность. В старшей школе подавленность усилилась, и тогда мне это казалось естественным, ведь я толком не училась, не поступила в университет, перспективы мои были туманными. Однако когда то, что меня не устраивало, наладилось (диета, учеба в университете, любовь, дружба), я по-прежнему чувствовала подавленность. Не то чтобы всегда, но достаточно часто. В некоторые дни я засыпала подавленной, в некоторые – счастливой. Бывало, от стресса страдала несварением желудка, а от подавленности плакала. Я считала себя депрессивным по природе человеком и становилась все более мрачной.

Я испытывала тревогу и изрядный страх перед людьми, особенно в незнакомых ситуациях, но успешно притворялась, будто это не так. Думала, что все нормально, и корила себя еще больше. Выносить это становилось всё труднее и труднее, и я решила обратиться за консультацией. В напряжении и страхе, причем без особой надежды, я вошла в кабинет психотерапевта.


Терапевт: Что вас привело ко мне?

Я: Просто… как бы это сказать… я немного подавлена. Я должна рассказать подробно?

Терапевт: Было бы хорошо.

Я: (Открыла в телефоне заметки и зачитала то, что там было написано). Постоянно сравниваю себя с другими, страдаю самоуничижением. Наверное, у меня слишком низкая самооценка.

Терапевт: А вы задумывались, в чем причина?

Я: Похоже, низкая самооценка сложилась у меня из-за обстановки в семье. С детства я постоянно слышала от матери: «Наша семья бедная, бедная, денег нет». Квартира была слишком маленькой для пяти человек (18 пхёнов[1]). В районе был еще один жилой комплекс с таким же названием, как наш. И квартиры там были существенно больше. Так вот, однажды мама подружки спросила меня, в каком комплексе мы живем, где квартиры побольше или поменьше, а я совсем растерялась, и с тех пор стала стыдиться сообщать, где живу.

Терапевт: А что-нибудь еще вам запомнилось?

Я: Очень многое. Прозвучит банально, но мой отец бил мою мать. Можно называть подобное супружескими ссорами, однако это было бытовое насилие. Вспоминаю, как отец избивал нас и мать, громил квартиру и за полночь уходил куда-то, а мы, наревевшись, засыпали, а утром, оставив квартиру в беспорядке, шли в школу.

Терапевт: Что вы тогда чувствовали?

Я: Горечь, что ли… Грусть… Казалось, что накапливаются секреты, о которых должны знать только члены семьи. Я думала, такое надо скрывать. Старшая сестра велела держать рот на замке мне, а я – младшей сестре. А еще я думаю, что моя низкая самооценка объясняется не только семейной историей, но и в большой степени отношениями со старшей сестрой.

Терапевт: Отношениями со старшей сестрой?

Я: Да, любовь старшей сестры постоянно нужно было заслуживать. Если я плохо училась, набирала вес или не делала что-то достаточно усердно и добросовестно, она унижала меня, доставала, демонстрировала мне свое презрение. Разница в возрасте у нас была большая, и мне приходилось безоговорочно ее слушаться. Я и материально от нее сильно зависела. Сестра покупала мне одежду, обувь, сумки и прочее. Это было мое слабое место. Если я перечила или не слушалась, сестра забирала обратно купленные мне вещи.

Терапевт: Вы не хотели изменить ситуацию?

Я: Хотела. Эти отношения не казались мне нормальными. Сестра была непоследовательной. Ей что-то было можно, а мне нельзя, вот так… Ей можно было ночевать не дома, а мне нет. Ей можно было надевать мою одежду, а мне ее – нет. Я испытывала к сестре противоречивые чувства: я ненавидела ее, но в то же время очень-очень боялась, что она разгневается и потеряет ко мне интерес.

Терапевт: Вы не пытались выпутаться из этих отношений?

Я: Хм. Когда я повзрослела и начала подрабатывать, я решила добиться независимости хотя бы в материальном плане. Я работала и в будни, и в выходные, и постепенно добилась, чего хотела.

Терапевт: А в психологическом плане?

Я: Это было реально трудно. Сестра хотела проводить время только со мной или со своим парнем. Конечно, ей было комфортно, ведь мы слушались ее, подстраивались под ее характер. Однажды она сказала мне: «Мне совсем не интересно проводить время с другими людьми, а с тобой интересно и комфортно». Я тогда обалдела и вдруг набралась смелости ответить. «А мне с тобой некомфортно, совершенно некомфортно!»

Терапевт: И как сестра отреагировала?

Я: Была растеряна, шокирована. Я потом узнала, что она несколько ночей подряд плакала. И сейчас, когда всплывает та история, у нее глаза сразу краснеют.

Терапевт: И каково вам было видеть сестру такой?

Я: Жалко ее было, конечно, но мне полегчало. Как будто я стала свободнее. Немного.

Терапевт: После того как вы избавились от болезненной привязанности к сестре, к вам не вернулась уверенность в себе?

Я: Иногда я чувствовала эту уверенность, но особенности моего характера и подавленность никуда не делись. Похоже, зависимость от сестры сменилась зависимостью от парня.

Терапевт: Как вы заводите отношения? Достаточно ли вы активны, чтобы первой подойти к человеку, который вам понравился?

Я: Вовсе нет. Если мне кто-то нравится, я никак этого не показываю, боюсь, что парень может счесть меня слишком простой. Мне и в голову не приходило никогда признаться или начать заигрывать. Обычно так: парень говорит, что я ему нравлюсь, я начинаю с ним встречаться, узнаю его получше и, если чувствую симпатию, перевожу отношения на более серьезный уровень.

Терапевт: Случаются ли периоды, когда вы не состоите ни с кем в отношениях?

Я: Крайне редко. Если с кем-то встречаюсь, то обычно долго, и при этом очень сильно начинаю от него зависеть. А парень всячески заботится обо мне. Любит меня, все принимает, но мне как будто не хватает воздуха. Потому что я не хочу ни от кого зависеть. Думаю, я хотела бы жить самостоятельно, ни на кого не полагаясь, но не могу.

Терапевт: А какие у вас отношения с друзьями?

Я: В детстве я очень серьезно относилась к дружбе. И в этом ничем не отличалась от ровесников. Меня один раз травили в младшей школе, один раз – в средней, и вплоть до окончания старшей школы я боялась выпасть из коллектива, переживала за дружеские отношения. Потом я, естественно, переключилась на отношения с парнями и перестала возлагать большие надежды на друзей и дружбу.

Терапевт: Понятно. А ваша работа вас устраивает?

Я: Я в издательстве занимаюсь промо-маркетингом, сейчас веду аккаунты фирмы в соцсетях. Готовлю контент и размещаю его. Пожалуй, это интересно и вполне соответствует моим склонностям.

Терапевт: Бывают хорошие результаты?

Я: Бывают. Поэтому я иногда стараюсь работать усерднее, а иногда чувствую давление при мысли, что обязана выдавать какие-то результаты.

Терапевт: Понятно. Спасибо, что так подробно все мне рассказали. Когда вы пройдете необходимые опросы, я буду знать наверняка. Но, похоже, у вас сильная склонность к зависимости. Иногда крайность порождает противоположную крайность: чем сильнее у человека склонность к зависимости, тем меньше он хочет зависеть. Например, завися от парня, вы наслаждаетесь стабильностью, но у вас накапливается недовольство, а если вы уходите от парня и возвращаете себе самостоятельность, то начинаете чувствовать тревогу и опустошенность. Возможно, вы и от работы зависите. Выдавая результат, вы добиваетесь признания своей значимости и успокаиваетесь, проблема, однако, в том, что чувство удовлетворения не длится долго. Вы крутитесь как белка в колесе. Стараетесь избавиться от подавленности, но раз за разом терпите неудачу, поэтому подавленность становится вашим обычным состоянием.

Я: Понятно. (Эти слова меня успокоили и как будто что-то прояснили.)

Терапевт: Вам нужно выйти за пределы привычного. Если вы собираетесь выскочить из колеса подавленности и отчаяния, вам не помешало бы рискнуть сделать что-то, о чем вы раньше и подумать не могли.

Я: Даже не представляю, с чего мне следовало бы начать.

Терапевт: Попробуйте поискать в ближайшее время. Начните с чего-нибудь незначительного.

Я: Знаете, я веду в соцсетях фальшивую жизнь. Я не притворяюсь счастливой, но стараюсь казаться особенной. Выкладываю фотографии книг, виды, цитаты, чтобы продемонстрировать свой вкус. Как будто хочу сказать: «Если вы узнаете меня получше, поймете, что я неплохой и достаточно глубокий человек». Я сужу и оцениваю людей по своим стандартам. Но кто я вообще, чтобы оценивать людей?.. Все это очень странно.

Терапевт: Судя по вашим словам, вы, похоже, хотели бы стать роботом. Или человеком, соответствующим неким абсолютным стандартам.

Я: Именно. Но это невозможно.

Терапевт: Как насчет того, чтобы заполнить на этой неделе опросник, который я вам сегодня дам (личностный опросник, состоящий из 500 пунктов и предполагающий оценку симптомов и поведения по шкалам[2]), и подумать насчет выхода из ситуации?

Я: Хорошо.


Неделю спустя


Терапевт: Как прошла неделя?

Я: Вплоть до Дня памяти[3] чувствовала подавленность, потом стало лучше. В прошлый раз я кое-что забыла сказать… вы предположили, что я хотела бы стать роботом… После того как я ужесточила собственный стандарт, согласно которому нельзя причинять вред другим людям, он стал давить на меня, доставлять в повседневной жизни дискомфорт. Например, когда в автобусе кто-то громко разговаривает вживую или по телефону, во мне закипает гнев, хочется задушить мерзавца. Но ведь этого нельзя сделать.

Терапевт: Наверное, у вас возникали угрызения совести?

Я: Да, изредка я прошу людей вести себя потише, но в восьми случаях из десяти не решаюсь этого сделать. И меня терзают угрызения совести. В офисе меня раздражало клацанье клавиатур, оно мешало сосредоточиться на работе, и я даже сделала замечание слишком шумному коллеге. Выговорившись, почувствовала облегчение.

Терапевт: Как можно мучиться из-за того, что не решаешься попросить шумящих людей вести себя потише? Вы как будто только и думаете: «Чем бы мне себя еще помучить?» Люди в большинстве своем трусливы. Из-за давящего чувства, что не следует быть трусом, вы один раз из десяти что-то сказали, и все равно изводите себя.

Я: Я хотела бы говорить в десяти случаях из десяти.

Терапевт: В этом случае вы стали бы счастливее? Допустим, вы не молчали бы ни в каком случае, вы ведь все равно бы не думали: «Все нормально, я спокойна». Реакция людей не может быть всегда одинаковой. Вы могли бы винить других людей, но возлагаете ответственность на себя. Стоит иногда ради собственного спокойствия избегать людей, которые не станут слушать, что вы им скажете. Устанавливать стандарты и понемногу приводить все вокруг в порядок – это никуда не годится. Вы одна, и слишком много на себя берете.

Я: Почему я так себя веду?

Терапевт: Потому что вы хороший человек? (Я с этим не согласна.)

Я: Я заставляла себя бросать мусор на улице, громко разговаривала по телефону в автобусе, при этом мое настроение не поднималось. Но я чувствовала себя свободной.

Терапевт: Если настроение не поднималось, не делайте больше так.

Я: Я понимала, что люди многомерны, но не могла принять это.

Терапевт: Вы смотрели на людей, как на двухмерных, причем вы смотрели так не только на других, но и на себя. А ведь можно разок предстать и суровым человеком. Вспомните для примера человека, которого вы считаете идеальным, и спросите себя: «Неужели он никогда не сердился?», «Неужели он всегда со всеми соглашался?». После чего позвольте сердиться и себе. Не беда, если кто-то посчитает вас резкой. Похоже, из своих мыслей и опыта вы выбираете только идеальное. Говорите себе: «Я должна стать таким-то человеком». Пусть даже украв чужие мысли, чужой опыт.

Как вы только что сказали, люди многомерны. Случается, человек выглядит привлекательно, а при этом совершает отвратительные поступки, и вы, возложив на него чрезмерные надежды, разочаровываетесь. Если в таких случаях вы будете думать: «А он, оказывается, тоже живой человек, вовсе не особенный», то сможете стать более снисходительной к себе.

Я: Я считаю себя слабой, и, похоже, окружающие замечают эту слабость. Похоже, даже если я говорю угрожающе, они видят мою внутреннюю слабость. Я боюсь показаться неубедительной.

Терапевт: Все из-за скрытой тревоги. Когда вы с кем-то говорите, непременно размышляете: «А что этот человек обо мне подумает? Не оставит ли меня?». И тревога начинает разрастаться. Разговор может принести положительный опыт. Но вы должны понимать, что результаты не всегда будут сходными. Человек поступит непредсказуемым образом. Вы должны понять и принять тот факт, что реакции всегда будут разными.

Я: Понятно! В прошлый раз вы сказали про выход, и я сделала завивку в стиле хиппи. Мне самой нравится, да и коллеги хорошо отреагировали, что было приятно. А еще вы в прошлый раз спросили, относят ли друзья к моим достоинствам способность к сопереживанию.

Терапевт: Так вы способны к сопереживанию?

Я: Да, весьма. Поэтому иногда стараюсь это скрыть. Боюсь показаться странной.

Терапевт: Лучше бы вы поменьше обращали внимания на то, что о вас говорят другие. Как только вы задумываетесь о необходимости проявлять сопереживание, это превращается в обязаловку. И способность к сопереживанию наоборот снижается. Лучше не изображать интерес к тому, что вас не интересует.

Судя по результатам заполненного опросника, вы человек, который делает вид, что у него все плохо, т. н. «faking bad[4]». Таких людей много среди тех, кто восстанавливается в должности или не хочет учиться. Они стараются показать, что их положение хуже, чем оно есть на самом деле. Вы воспринимаете свое состояние слишком негативно. Зато люди, отбывающие тюремное заключение, оказываются т. н. «faking good[5]». Демонстрируют, что у них все в порядке. Вы страдаете не от подавленности, а от тревожности, от навязчивых состояний, проявляете повышенную тревожность в социальных отношениях.

Вы считаете женщин пассивными. Вы склонны думать: «Я же женщина, поэтому моя социальная роль невелика». Речь не о вашем характере, а о состоянии, в котором вы сейчас находитесь. Помимо этого, ничего особо значимого. Все в духе: «Обследуемая очень тревожится, ей трудно жить в обществе. И она считает свое состояние более дискомфортным, чем оно есть». Из-за субъективной оценки собственного состояния вы чувствуете себя подавленной и нервозной. Считаете, что имеете психические отклонения, хотя это не так.

Я: Все верно. Но если я буду считать себя нормальной, буду еще больше мучиться. Спрашивать себя: «С чего у меня такие странности?»

Терапевт: Почитали про дистимию? Какие у вас возникли соображения?

Я: Хотя ни в одном из описаний симптомы не совпали в точности с моими, я думала: «О, это прямо про меня!». Прочитав разные описания, я расстроилась. Как же мучились в прежние времена люди, находившиеся в таком состоянии!

Терапевт: Об этом тоже надо беспокоиться?

Я: А разве это плохо?

Терапевт: Я не берусь судить, правильно это или неправильно. Это необычно. Вашему беспокойству конца-края нет. Если вы будете концентрироваться на собственном настоящем, а не на прошлом, вы сможете воспринимать свой личный опыт более позитивно. Почему бы не воспринять позитивно хотя бы тот факт, что в прошлом вы не знали названия болезни, от которой страдаете, а теперь знаете.

Я: Ладно… А в чем причина двойственности моих чувств?

Терапевт: Похоже на угрызения совести. Когда вам хочется кого-то задушить, вы, разумеется, испытываете угрызения совести. Стоит вам рассердиться, вы чувствуете себя преступницей. И нуждаетесь в самонаказании. Потому что у вас очень сильное супер-эго (это не только то, что я накопила, а и то хорошее, что понабрала отовсюду и идеализировала). Но речь идет именно об идеале, а не о реальности. Каждый раз, не сумев приблизиться к идеальным стандартам, вы наказываете себя. При таком суровом супер-эго впоследствии, может статься, наказание начнет приносить вам удовлетворение. Например, сомневаясь в любви другого человека, вы станете вести себя так, чтобы он на вас ругался, а когда он сдастся, вы наконец успокоитесь – вот до чего дойдет. Слишком много того, что ограничивает вас извне.

Я: Понятно. Такое чувство, будто я хочу быть одна и не хочу быть одна.

Терапевт: Разве это не естественно?

Я: А разве естественно?

Терапевт: Многие чувствуют более-менее то же самое. Люди живут, завязывая отношения, но в то же время нуждаются в личном пространстве. Одно неизбежно сосуществует с другим.

Я: Считаете, у меня низкая самооценка?

Терапевт: Крайность порождает крайность. Чересчур гордые люди обычно имеют низкую самооценку. Из-за отсутствия уверенности в себе пытаются заставить других смотреть на них снизу вверх. И наоборот: на людей, довольных собой, не особо влияет то, что о них говорят другие. (В итоге получается, что у меня низкая самооценка.)

Я: Когда я заканчиваю какое-то дело, оно начинает казаться мне пустяковым.

Терапевт: Возможно, большая часть ваших дел – это дела, совершенные не по желанию, а из чувства долга или ради соответствия установленным вами же стандартам.

Я: А еще я чересчур озабочена своей внешностью. Бывали времена, когда я не могла выйти из дома без макияжа. Думаю, если растолстею, все от меня отвернутся.

Терапевт: Ваша настоящая внешность тут ни при чем. Вы зациклились на внешности, выдумав идеальный образ себя. Задали очень высокие и узкие стандарты. Говорили себе, наверное: «Если наберу больше 50 килограмм – все пропало!» Важно, пробуя себя во всем понемногу, наконец понять, чего вы хотите, и в какой мере должны делать это, чтобы чувствовать себя комфортно. Если вы поймете, к чему склонны, и научитесь справляться с тревожностью, у вас возникнет чувство удовлетворения. Какое бы вам ни сделали замечание, вы сможете либо принять его к сведению, либо проигнорировать.

Я: С этим связано и переедание?

Терапевт: Да. Когда уровень удовлетворенности жизнью падает, человек возвращается в примитивное состояние. Инстинктивно ест и спит. Пытается стимулировать центр удовольствия. Но еда приносит чувство удовлетворения ненадолго. Вам могли бы помочь занятия спортом или участие в каких-нибудь проектах. Ради преодоления сложившейся ситуации вам желательно ставить долгосрочные цели.

Я: Понятно. Мне следует вновь заняться спортом.

Дилемма дикобразов

Крайность порождает крайность. Чересчур гордые люди обычно имеют низкую самооценку.

Из-за отсутствия уверенности в себе пытаются заставить других смотреть на них снизу вверх.


Противоречивое психологическое состояние, при котором потребность в сближении с другими людьми сосуществует со стремлением к соблюдению приемлемой дистанции, описывают как «дилемму дикобразов». Я хотела быть одна и не хотела быть одна. Все из-за склонности к зависимости. Когда я завишу от кого-то, я чувствую стабильность, но внутри меня накапливается недовольство, а когда избавляюсь от зависимости и возвращаю себе автономность – накапливается тревога и возникает опустошенность. Всякий раз я, сильно завися от человека, обращалась с ним довольно бесцеремонно. Чем больше он мне отдавал, тем тоскливей и скучней мне с ним становилось. И я ненавидела себя еще больше. Но с человеком, который во всем со мной соглашается, я становлюсь инфантильной. Я понимаю, что сидя в безопасности за оградой, я превращаюсь в трусиху. Наверное, поэтому и из фирмы не могу уволиться. Это мой способ существования. Проблема не в том, хорошо или плохо так жить, проблема в том, как сделать свою жизнь здоровее. Я знаю верный ответ, но приступить к действию так трудно. Я слишком строга к себе, поэтому мне нужно утешение, нужны близкие люди.

1

1 пхён примерно равен 3,3 кв.м.

2

Скорее всего, речь о MMPI-2 (Minnesota Multiphasic Personality Inventory (Миннесотский многоаспектный личностный опросник)

3

День памяти погибших в военных конфликтах отмечается в Республике Корея 6 июня.

4

Имитация «плохого» состояния в нейропсихологическом тестировании.

5

Имитация «хорошего» состояния в нейропсихологическом тестировании.

Хочется всех послать, а еще поесть ттокпокки

Подняться наверх