Читать книгу Ангел греха. Часть I. Грязные лица - - Страница 1

Однажды, в неком государстве, на рубеже величайших нравственных перемен, в – по большей части, на момент повествования предназначенном для рабочих по приёму, погрузке и размещению крупного рогатого скота в вагонах, небольшом захолустном городке без названия из развлечений для обрюзгших от пустой жизни мужчин, в котором, кроме продолжения рода, выпивки, морального унижения друг друга, практически ничего не осталось, даже понимания великой божественной сущности мироздания – произошло не поддающиеся уродливому обывательскому здравому смыслу и захватывающее дух чувствующих красоту барокко красивых людей – знаменательное историческое событие не только просто имеющее место в мифической реальности ушедшей печально известной эпохи, но даже и строго обязано. «Ковбойской» эпохи гротескного дикого запада.

Вполне обыкновенным, очередным, ничем не примечательным жарким летним днём очередного уходящего лета, в уже упомянутый городок, который по непонятным и удивительным причинам с недавних пор временно «вышел из апатии» – забрёл согнутый вопросительным знаком одинокий вооружённый до зубов всадник.

Одет незваный гость символически по средневековым меркам с ног до головы – в чёрную одежду, без шляпы, но с головой, верхом – на почти чёрной гнедой лошади без зафиксированного под хвостом животного обязательного специального мешка. Это был не призрак и не демон, а вполне живой человек. Почти живой.

«Ковбой» всполошил замученное умеренной засухой потливое население отталкивающей грозной наружностью, двумя торчащими из штанов огромными револьверами, изобильно замызганной запёкшейся кровью одеждой и жутковатым для человека не причастного к естественным наукам – увечьем.

Один ответственный законопослушный гражданин и по совместительству свидетель «явления» в мгновение ока ринулся в участок, звать местного шерифа. Единственный наблюдательный и порядочный человек метнулся в убогий салун, к сведению, местный салун – действительно убогий, в нём нет даже старого расстроенного пианино, в нём никогда не звучала музыка. Наблюдатель побежал не делиться сплетнями, напиваться и развлекаться азартными играми с мужиками, а прямиком, громко топая – на второй этаж, но не в охапку с продажной девкой, как принято, а по соображениям совести – звать доктора, поселившегося с недавних пор в скромной комнатушке напоминающей, как доктор себе сам возомнил по фанатичным соображениям – аскетичную монашескую келью с мини-баром. Большинство – куда хуже меньшинства, такие просто молча наблюдали за заблудшим путником, судя по виду – опытным стрелком, соблюдая значительную дистанцию, в душе надеясь засвидетельствовать смертельную перестрелку не принимая участия. Гораздо хуже большинства – меньшинство большинства, таким в описываемом событии оказался беспризорный малец потехи ради метнувший камень в замученную лошадь всадника попав точно в глаз, после чего ретировался. Глаз, увы, в скором времени загноится и ни в чём не повинное благородное создание редкой масти ослепнет им насовсем.

Ковбой не был физически способен устроить столь желаемую многими, да и ему самому – перестрелку, догнать и отлупить чумазого босого беспризорника, чем следовало бы заняться и вообще что-либо, кроме как держась за окровавленный конец стрелы торчащий из живота – не удержаться в седле и свалиться на землю, словно с небес, только с костлявой вздыбившейся истерично ржущей кобылы – подняв густое облако коричневой пыли. Это и произошло со стрелком.

У большинства наблюдателей мужского пола непроизвольно ощутилось неприятное давление в заднем проходе от увиденного, но и даже это их не отвадило…

***

По истечении некоторого неопределённого отрезка времени навсегда потерянного в кромешной пустоте – приоткрыв глаза и всосав солоноватую влагу оставшуюся на отросших усах и бороде, после того, как ковбою местные выплеснули из лохани на обожженное запачканное лицо выцветшую воду – он узрел перед собой вытянутую бледную физиономию мужчины в фетровой шляпе, с ухоженными толстыми и широкими усами полностью закрывающими верхнюю губу и торчащей из под них сигарой.

Внимательно, насколько только возможно в подобной ситуации тщательно изучив особенности черт лица и усы – ковбой опустил взгляд на бликующий в глаз шерифский значок пристёгнутый к потёртому жилету из толстой коровьей кожи и попытался красноречиво, не избегая нецензурной брани выразить сожаление о том, кого он видит перед отходом в специально отведённое место для самых страшных грешников несправедливого дикого мира запада. Остатка сил хватило лишь слегка скривить губу, но небритость и налипшие длинные просаленные словно специально пропитанные маслами космы без признаков седины – полностью замаскировали мимические манипуляции.

Опыт непревзойдённо сильной личности подсказывал, что необходимо изо всех оставшихся сил сопротивляться потери сознания концентрируя внимание в данном случае на огоньке тлеющей, зажатой в зубах заядлого курильщика казавшейся неестественно огромной сигаре напоминающей торчащий коричневый член чернокожего раба, благо направленный не в него, а в сторону деревянной одноэтажной захиревшей постройки, с пристройкой, со скоро угасшим энтузиазмом хозяина и хозяйки, с прибитой деревянной табличкой: «Undertaker's workshop».

– Что… упал? – язвительно спросил шериф растягивая «Что».

Шериф Билл Карсон странным образном своим пытливым умом возрадовался и возбудился от увиденного, в позитивном ключе. Настроение его ещё изрядно приподнялось, когда он отбросил дулом заряженного револьвера прядь волос с лица и рассмотрел пришельца повнимательнее. У ковбоя отсутствовало ухо.

– Вижу, тебе нужна помощь, – сказал он с приятной дрожью в голосе, затем глубоко затянулся ядовитым дымом, собрался, выдохнул через ноздри и громогласно продолжил войдя в роль. – Пожалуйста, будь добр, веди себя прилежно, если не собираешься подыхать. Постарайся вести себя так, чтобы мне не пришлось вбивать в твою тупую башку уважение к закону и власти. Я таких, как ты – знаю не понаслышке. У нас спокойный городок с правилами, да, убогий, но спокойный, не порть статус. Сейчас тебя осмотрит доктор Родриго, надеюсь безрезультатно, в противном случае – ты молниеносно свалишь отсюда и больше я твоё уродство и твою срущую лошадь никогда не увижу на своём родном рабочем месте.

Шериф перед тем, как отступиться – выпустил ковбою в лицо клуб ароматного табачного дыма, затем втиснулся в народное скопление добрых людей собравшихся на проезжей части дилижансов ради получения эмоций от предстоящего наблюдения погибели незнакомого им человека, на судьбу которого всем плевать.

Толпа заёрзала, начала елозить и расступаться, дабы пропустить грубо всех расталкивающих коренастого мужика опрятно одетого, с большой кожаной сумкой в руке и запахом перегара в лёгких. Судя по чертам лица и усов в форме подковы – данный тип богатого мексиканского расово-этнического происхождения.

– Не мешайте, дайте пройти, расступитесь. Так, что у нас тут… Господи! – протараторил доктор подбираясь к ковбою, затем сострил. – Кто его так отделал?

– Джонс-младший! – кто-то выкрикнул в толпе.

Со всех сторон разразился заразительный хохот и послышалось фырканье.

Доктор осмотрел больного. Облик ковбоя сиюминутно показался мексиканцу страдающим за его грехи. Он мелодично обратился к внеземным высшим силам очень быстро зачитав молитву сочинённую им самим на днях, считая, что такая молитва в разы искренней и сильнее классической. Самая сильная молитва на диком западе человека, как считалось ублюдками с принципами – не преуспевшего должным образом в убийствах, картах и ограблениях дилижансов и только поэтому принявшегося помогать людям по двум фронтам – прозвучала приблизительно так:

– Спаси эту заблудшую душу грешную, как спас однажды ты мою, за что тебя благодарю… Amen!

Всё же хирург приступил к работе. После контрольного осмотра и обнюхивания ран мексиканец закатал рукава обнажив мощные волосатые инструменты для битья по роже, повернул больного на бок словно игрушку, подвигал стрелу туда и обратно, обломил торчащее из живота древко с остриём и резким движением, под аплодисменты и отвратительные взвизги женщин выдернул стелу с другого конца, со спины, да так ловко, будто проделывал данную процедуру на регулярной основе. Ковбой застонал и скукожился. Затем доктор почесал макушку вспоминая, что выдёргивать по академическому правилу выдёргивания стрел было бы предпочтительнее с другого конца. Но, что сделано, то сделано, сделанного не воротишь, разве что можно проткнуть его снова и выдернуть правильно.

– Сейчас прижигать будет, несите раскалённую кочергу, – раздался возбуждённый возглас в толпе.

– Никаких прижиганий. Не вздумайте! Мы не средневековые инквизиторы, – уверенно сказал доктор.

– Значит виски?

– Разве что мне, ему не пригодится, он сейчас вырубится.

Кровь вспузырилась в ране на волосатом животе, отверстие под слабым давлением пульсируя испражнилось чёрными сгустками запёкшейся грязной крови, болезнями и возможно даже злыми духами. Изо рта пошла пена, глаза закатились. Ковбой ритмично побился в судорогах и со стоном облегчения обмяк.

Доктор кое-как наложил швы, обработал всё спиртом, перевязал всё бинтами, включая увечье на голове и выступил с вердиктом:

– Не испражнился, значит жив, но, стрела могла повредить кишечник, если так – фекалии попадут в кровь и он умрёт от позорного отравления. Если повезло, если не повредила извилистый орган – всё равно скорее всего подохнет, от отравления частицами фекалий подлого «Squaw». Так что будь я уголовником – держался бы отныне от него подальше и оставил бы в покое… Я сделал всё, что в моих медицинских силах. Рекомендую постельный режим и услуги священника, – сказал доктор и вскоре испарился, за трухлявым пендельтюром салуна.

В толпе разверзлись ожесточённые дискуссии знатоков касающиеся методов отравления наконечников стрел. Один опытный знаток заявил, что достаточно ткнуть стрелу в землю, не нужно предварительно срать или искать чужое говно перед каждым новым выстрелом. Кто-то добрый, из гуманных соображений предложил сразу пристрелить ковбоя, а кто-то судящий по внешности – как можно скорее повесить или лучше даже сжечь, пока тот не накликал беду на город, не сглазил или не устроил пьяную бойню в салуне.

Шериф Карсон тем временем уже начал проводить самый продолжительный и экзотичный обыск в своей карьере. В случае кончины ковбоя можно будет даже открыть первый городской музей. Пол века назад изъятое никого бы не удивило. Казалось, что ковбой какое-то время был законсервирован или заморожен в леднике и вот, чудодейственный образом воспрянул. Знающие мужчины включая Билла были приятно удивлены и одновременно недоумевали от того, как было «в старину» неудобно жить.

Было изъято два Кольта Драгуна третьей модели, каждый из которых ещё с рычагом-шомполом для заряжания, оба украшены гравировкой сцены боя рейнджеров с индейцами, оба всем очень понравились. Ещё круглые свинцовые пули, сложенный бумажный лист из внутреннего кармана драного пыльника, комок мятых гринбеков и потёртая дорожная сумка на лошади, из которой шериф вытряхнул на землю неопределённую субстанцию отдалённо напоминающую испорченную еду, пустой треснувший сосуд из высушенной тыквы без остатков влаги, пороховницу, мульду для отливки пуль, свинцовую чушку и различные безделушки, вроде миниатюрных фигурок животных умело вырезанных из кости, явно ремесленниками другой культуры.

Некоторым завистливым свидетелям представилась колоритная романтичная сцена, в которой свободный от погрузки скота ковбой под звёздами сидит у костра в прерии и отливает пули, чистит револьверы, покуривает, попивает виски из старой солдатской фляги и никто ему не нужен, как и он никому. За что обыватели его дружно возненавидели.

Цельные изъятые купюры шериф незаметно от всех ловко, используя навыки профессионального шулера припрятал в рукав, не считая спрессованных обрывков, которые судя по всему ковбой забивал в дула капсульных револьверов в качестве пыжей. Все причиндалы шериф сгрёб обратно в сумку и гордо закинул её себе на плечо.

– Увы, к моему глубочайшему сожалению комнат свободных на сегодня нет, как и на завтра, – сказал человек с двумя бесполезными подбородками в мятом цилиндре, хозяин того самого единственного салуна и по совместительству единственной в городе гостиницы.

Завершив обыск до конца, глядя на кровавого человека, нервно поправляя шляпу с плотно набитой сумой на плече и сигарой во рту – шериф дал себе волю вслух порассуждать, куда и кому сбагрить обузу. Зрители начали постепенно расходиться продолжая перешёптываться и обсуждать всё засвидетельствованное. Даже единственный приличный и порядочный человек вспомнил о срочных неотложных делах. Брать на себя сомнительную ответственность и неоплачиваемые риски желающих не нашлось. Вдруг пришла, как Биллу Карсону на тот момент показалось – гениальнейшая мысль в стиле старого доброго дикого запада, о которой он в дальнейшем пожалеет, почувствует себя полным идиотом и затем останется таковым навсегда, но госпожа история рассудит ситуацию в его пользу. В пользу человека решительного на необдуманные действия.

Он мигом назначил совсем недавно подоспевшего своего подчинённого – ответственным за ковбоя. Распорядился отвести бедную замученную лошадь в конюшню, а тело оттащить прямиком к гробовщику и сразу положить в гроб, для надёжности, всё предельно тщательно проконтролировать и организовать больничный уход до прихода святой смерти.

– Мистер Карсон, почему именно я должен сидеть с ним? Врач же в городе… Я не повитуха, – проворчал озадаченный молодой помощник.

– Будь по-твоему, тащи его в салун, но не забудь оплатить доктору Родриго больничные и молитвенные расходы, плюс проживание – из своего худого кошелька разумеется. Но не забывай, что всегда есть альтернативный бунтарский вариант, о котором ты помышляешь время от времени – можешь не слушаться. Великолепная должность дежурного уборщика навоза с перрона как раз на днях освободилась, когда бедняга Боб Хардин поскользнулся на говне и упал спиной на рельсы прямо перед приближающимся составом, ну ты помнишь.

– Всё благополучно изъятое отнести в участок?

– Не переживай, сам справлюсь и будем считать, что ковбой оплатил залог.

Парень подчинился, взял взмыленную лошадь под уздцы и повёл в конюшню ласково поглаживая и успокаивая страдающее животное. Кобыла к этому времени вела себя смиренно, лишь фыркнула со значением, но подчинилась парню. Во время загадочного странствия у неё отвалилась подкова, что она сама продемонстрировала и искала общество добрых людей способных устранить лошадиное неудобство, помимо неудобства связанного с подбитым глазом.

По возвращению к месту происшествия из конюшни, а находилась она на той же самой улице, где находилось вообще всё в городе – шерифа уже не было на месте, лишь некоторые инициативные горожане всё ещё присматривали за распростёртым ковбоем и продолжали проводить народный обыск.

Местный гробовщик, Питер Горн – узнав о необычном распоряжении властей поупорствовал, но согласился, дабы угодить Биллу, да и с женой не успел посоветоваться. Они вдвоём с помощником шерифа без особых усилий перенесли тело в мастерскую, подыскали подходящий по росту свежий гроб, насыпали на дно ароматных опилок для поглощения влаги содержащейся в нечистотах, постелили ветошь вместо подушки, для комфорта и аккуратно погрузили обмякшее подобно тряпичной кукле длинное костлявое тело.

Гробовщик проверяя дыхание маленьким грязным зеркальцем специально предназначавшимся для проверок на смерть – присвистывая своим беззубым ртом произнёс:

– Ну-с, так и быть, пускай лечится здесь. Пока дышит – смердить сильней вряд ли начнёт и нам с женой не помешает. Сдохнет – выну ветошь и просто заколочу крышку наглухо.

– Заколачивать не надо. Выставим гроб на улицу и будем фотографироваться, как во времена перестрелок. Думаю, ему бы и самому понравилась такая идея, – сказал помощник шерифа.

***

Потомственный помощник шерифа, Генри Джонс-младший – временно покинув жуткое место заваленное гробами с задумчивым видом, вальяжно, туда и обратно бродил по главной и единственной в городе улице, пока не остановился исполненный тревогой у тёмного пятна на песке между мастерской и салуном. Лужа с желеобразными чёрными сгустками медленно таящими на солнце, словно медузы на пляже – навеяла подходящие депрессивные мысли для ухода в себя. Он представил себя этим мокрым местом, точнее тем, что от него останется в мире, вдруг если его самого неожиданно пристрелят, красиво подорвут динамитом или разрубит состав на рельсах. И это его завораживало…

Репутация среди городских обывателей данного персонажа довольно сомнительная. Большинство считали его дурачком и подвергали насмешкам, как уже выяснилось, но это ему даже льстило. На самом деле все просто завидовали должности и молодости претендента на их же дочерей. Генри в отместку внимательно наблюдал за повадками «людишек» и развивал отвратительные качества. Но кому-то он казался довольно интересной личностью, благодаря по-женски пухлым губам, особенно женщинам постарше говорившим и думающим исключительно о хорошем. Мозги его – действительно «набекрень», но не в самом плохом смысле. Возможно, он свои странности мог использовать в творческой профессии (по собственному субъективному мнению), но, по наставлению и договорённости отца, как часто случается – находился «не на своём месте». Народ не воспротивился, как не воспротивился и мирно, без возмущений – избрал поставленного интриганами и воротилами шерифа с сомнительной репутацией, точнее вовсе без репутации и даже не местного.

Обычно, проработав пару лет на одном месте одной должности внешность человека начинает соответствовать профессии и по повадкам можно предположить – кто он, из чего сделан и чем занимается. В случае с Джонсом – этого не произошло, он не выглядел, как законник и вообще кто-либо, он просто «выглядел». Если бы он сам об этом задумался – вероятно сказал бы: «Работа временная». Он не собирался задерживаться на одном месте, но задержался. Он не знал, чем заменить настоящую деятельность и не знал – чего внятного хочет от жизни, не считая увольнения, приключений со стрельбой, ограблениями, взрывами, шлюхами, интригами, новыми эмоциями и параллельной реализацией главной государственной мечты.

Отец Джонса освободился от занимаемой должности помощника шерифа самой тупейшей смертью – в пьяном угаре утонул в нечистотах уличного сортира, за салуном. Перед смертью он успел попросить Билла взять сына в помощники, что породило ряд слухов касательно самоубийства Джонса старшего. Дети тогда обнаружили торчащую лысину с обмякшими ушными хрящами не сразу, поэтому зеваки даже умудрились поддать сверху тёплых экскрементов. Обычно дети или идиоты заглядывают в подобные места ради интереса, как и швыряют в лошадей камни. Лысая голова изначально напомнила деткам хребет облезлой собаки в которую срочно нужно потыкать палкой и когда обо всём догадались – рассказали родителям. Лезть и доставать тело никто не согласился, даже родственники, пока у одного местного не свалилась в очко курица, за которой пришлось спуститься. Внизу он заодно «накинул петлю». Так город лишился своего предыдущего помощника шерифа.

Дед Джонса-младшего в отличие от потомков великий человек, имя которого никто не знает, а кто знал – давно мертвы. Выходец русской колонии, на самом западе, у побережья океана. Идейный борец с чёрным рабством. Он не разделял всех прелестей данного явления, что вызывало ряд домыслов и было сродни суициду, но у него были определяющие философские ориентиры. Он оставил жену с ребёнком названным в честь винтовки в городке на территории Мексики, где работал аналогом помощника шерифа того времени, собрал из местных идейную банду и отправился в бунтовское странствие на север, где благополучно канул в лету. Восстанию не сопутствовал успех, а территории принадлежавшие королям Испании в дальнейшем были зафиксированы новыми законами вместе с городком, впоследствии были «переосвоены» и вошли в состав нынешнего государства. По традиции следовало бы назвать город в честь великого деятеля, но город так и остался безымянным в официальных кругах.

Погрустив Генри Джонс глядя на уже впитавшееся пятно вдруг повторно задумался насупив брови и приободрился, но задумался не об отце, он его редко вспоминал, лишь периодически злился и желал ему смерти, даже после смерти, а задумался вот о чём – о том, что никогда так близко не контактировал с интересными личностями, до сегодняшнего дня. Все потрясные истории про бандитов дикого запада, увы, впитались в прошлое, а он, к собственному сожалению, устроился законником совсем недавно и в относительно безопасное время. Хотя, в опасные времена его на такую должность никто бы скорее всего не избрал, а если бы и избрали, то долго он бы не просуществовал в жесточайшем мире живых.

По необъяснимым причинам Генри предположил, что ковбой – его первый за всю историю второй шанс обзавестись связями и сделать нечто «своё», «для себя», сбросить оковы проклятой должности, преуспеть, ввязаться в долгожданную авантюру, а шансы возникают крайне редко, как говорят современные интеллектуалы – на диком западе максимум всего раз в жизни, более – невозможно, более – чудо, а чудес не бывает. Возможно до явного второго шанса просто пока ещё никто не дожил.

Недавно первый шанс был безынициативно упущен. На перроне железнодорожной станции Генри встретил толстого богача в цилиндре, известного обывателю в первую очередь известной пиратской фамилией. Приехал он на поезде всего с двумя вагонами, как положено. Выйдя на платформу – богач закурил сигару и вдруг вокруг него стали собираться восхищающиеся богатством бедняки примыкая неприлично близко, почти вплотную. Всем было страшно любопытно, местные никогда раньше не видели настоящих богатых и даже толстых людей, лишь одного жадного кретина с двумя подбородками, но он скорее обрюзгший. Богач артистично засуетился, затушил сигару и запрыгнул обратно в поезд. Из вагона послышался писклявый женский смех. Но это был совсем другой человек, он восхищает по совсем иным причинам и бесконечно недосягаем до персоны простого человека со скучнейшей рабочей жизнью, должность помощника шерифа в настоящее время – такой и является. И всё же, Генри периодически жалел о том, что не попросил мистера богача взять его к себе на работу. Он был уверен, что богач разглядел бы в нём своим пытливым умом скрытый потенциал и даже не стал бы впустую расспрашивать о родословной, навыках и роде прежней деятельности.

Жалел, да не унывал. Мрачный типаж «ганфайтеров» более пленителен, отчасти благодаря газетным фактам содеянного такими персонажами в прошлом, которыми Генри зачитывался с тем упованием, с которым некоторые смакуют факты из жизни серийных убийц-маньяков. Пришелец – явно не имел стабильного дохода и страдал сильнее его самого и физически и этически и, что гораздо важнее – духовно. Он вдруг почувствовал и родственную душу и позавидовал свободе ковбоя. Бродяжья свобода казалась вполне осуществимой в этой жизни, в отличие от финансовой – особенно путём честного заработка, чего на диком западе – никогда за всю историю не случалось. И тут он начал представлять классический сюжет, как придя в сознание ковбой предлагает вступить в банду или рассказывает перед смертью, где и в каком дупле спрятан общак с награбленными драгоценностями или в чьей могиле на самом деле закопан сундук под завязку наполненный песо, уже прикидывая в уме куда можно будет сбагрить золотые цепочки, жемчужные серьги отобранные у пышных дам, слитки золота и где можно обменять иностранную валюту.

Во внешности ковбоя Генри особенно пленил неопрятный чёрный пыльник – выглядевший, точь-в-точь часть принадлежности к известной в прошлом его любимой банде «Грязные лица», информацию о которой он даже вырезал из старых гниющих в сортирах газет и вшивал в альбом, который хранил под кроватью. Сравнив описание пыльника с увиденным – он зауважал лужицу больше себя самого.

Всё тщательно обдумав, помечтав и поразмышляв – он начал неистово фантазировать, как стреляет с двух рук по безоружным прохожим отстреливая им конечности и убивая всех, даже женщин и детей. Почему-то особенно детей.

***

Ближе к вечеру суета в городе поутихла, жизнь продолжилась прежними размеренными темпами, которые, в принципе и не нарушались. У провинциальных людей появилась новая тема для обсуждения, которую обмусоливали абсолютно все в городе, каждый выставлял себя действующим лицом в произошедшем и брал на себя первостепенную и значимую роль в судьбе заблудшего стрелка.

Помощник шерифа чрезвычайно ответственно подошёл к заданию и больше не отходил от пострадавшего, даже ночью. Принёс свой плед, консервированную фасоль и набрал свежей маслянистой колодезной ключевой воды недалеко от городского кладбища. Когда они оставались с ковбоем в помещении наедине – он пробовал напоить его, что вызывало ряд вопросов и порождало сплетни у подсматривающих в окно любопытных сплетников касательно ориентации Джонса и его проблем с психикой.

Шериф по прошествии времени ментально погрузнел и сдерживая кашель сидя в клубах табачного дыма в офисе нервно перебирал длинными костлявыми пальцами револьвер с криво выцарапанными гвоздём под красивой гравировкой мелкими инициалами «М.B.», прописанными латинскими буками. Периодически он клал пистолет на стол и через несколько секунд нервно снова брал его в руки и продолжал судорожно теребить. Старая коричневая кожаная сумка ковбоя стояла нараспашку, прислонённая к письменному столу, а помимо револьверов из конфиската он ещё выложил из сумки на стол и уделил внимательное изучение плакату с заглавной надписью крупными латинскими буквами: «Bounty hunters attention! WANTED dead or alive».

***

Примерно подобным образом осуществлялось становление нации и приход цивилизации в захолустье, параллельно проистекал «великий» путь исторической личности во многом сомнительных характерных черт, чья жизнь объективно сдерживала смену эпохи и человека с их (пока) полным отсутствием, кроме таких банальных, как, например – высокий рост человека абсолютно не обладающего никакими иными другими качествами, ну и всех тех, кто уже успел по взаимодействовать и будет взаимодействовать с этими двумя в будущем, кому явно не позавидуешь, в особенности неповинным людям, коих будет большинство, но «другому» большинству – и не посочувствуешь, как и самим этим двоим, но они все останутся навсегда запечатленными в кривой дорожке истории не несущей никакого морального и обывательского здравого смысла и, что важнее – не отражающей никаких социальных дилемм и не имеющей никаких параллелей со значащими проблемами в обществе и политическими передрягами.

По крайней мере рассказчик начитавшись всякого и повидав всё это воочию и поняв всё по-своему – посиживая в тёмном углу с кружкой пенного эля за хлипким столиком в легендарном салуне попытался восстановить в памяти всё как было тогда на самом деле и изо всех сил поддерживать бессмысленность слогом, никого ничему ни учить, ни пытаться донести «что-то важное», лишь доложить слушателю и потенциальному ученику, как всё было на самом деле, для истории, что бы тот для себя сам почерпнул важное в сокрытом смысле.

– Мне просто не повезло, я вырос во всём этом, поэтому моя фигура трагическая… Наш общий гражданский долг – не допустить ничего подобного впредь, – сказал ещё тогда рассказчик и продолжил вести первую, но полноценную часть изобилующую лирическими отступлениями своей долгой правдивой истории на все времена…