Читать книгу Мне повезло - - Страница 5

На преддипломную практику я пришел в Моспроект-1 в 1979 году. Темой моего диплома стал проект застройки микрорайона в Новых Черемушках, и работа с Яковом Борисовичем дала мне первое понимание того, как архитектор может создать градостроительное образование, способное влиять на человеческую жизнь. В ту пору работа над дипломом требовала больших трудозатрат на создание визуализации с перспективами, фасадами, планами и разрезами, – всего 12 квадратных метров чертежей. В Московском архитектурном институте существовала так называемая система рабства, когда молодежь помогала старшим, а потом старшие помогали в подаче диплома, или молодые тоже приходили учиться и, помогая работать над дипломом, готовились к своей защите. При подготовке подачи диплома мне помогало много людей, и работа получилась удачной, на выставке проектов 1980 года он был признан лучшим. Как итог, Яков Борисович предложил мне место архитектора в своей мастерской, куда я и пришел работать в сентябре того же года.

В Моспроекте работало около 3000 человек. Все или большая часть сотрудников мастерской носили белые халаты и нарукавники, чтобы не пачкать эти халаты карандашом. Два раза в день все должны были открыть окна и делать зарядку, динамики по этому поводу в 11:00 и 17:00 транслировали бодрую музыку и сопровождаюший гимнастические упражнения голос диктора. Правда, часть сотрудников пряталась в курилку. Время прихода на работу строго контролировалось, и за опоздание можно было получить выговор. Тогда еще оставалась система мастерских, руководители которых были главными архитекторами планировочных зон Москвы. Было восемь планировочных зон, в том числе центр в границах Садового кольца, которым занимался Моспроект-2. Наша мастерская 11 отвечала за Юго-Западный административный округ. Яков Борисович, как руководитель зональной мастерской, имел достаточно большое влияние на возможности отвода и получения земли на территории своего округа и, соответственно, получения хороших заказов. Моими первыми работами по проектированию стали предложения по завершению застройки Ленинского проспекта и работа над демонстрационными материалами Октябрьской площади, которые нужно было представить на градостроительную выставку к открытию 26-го Съезда КПСС.

Белопольский с 1932 по 1937 год учился в Московской архитектурной академии, а позже там преподавал. С 1937 года и до начала Великой Отечественной войны активно участвовал в проектировании Дворца Советов, в разработке интерьеров зала правительственных приемов, проекта площади перед его зданием, вводного зала павильона СССР на Всемирной выставке в 1939 году в Нью-Йорке. Работал в мастерской у Бориса Иофана. Во время войны занимался маскировкой Москвы от налетов вражеских самолетов. И после войны – над проектом университета на Воробьевых горах.

Когда я пришел в Моспроект, там работали архитекторы, ставшие руководителями в сталинское время. Директором института был Рочегов, работали Воскресенский, Лебедев, дорабатывали Чечулин и Андреев. Яков Борисович со всеми дружил и общался, и мне тоже удалось познакомиться со всеми этими архитекторами прошлого. Прошлого в хорошем смысле этого слова. Яков Борисович рассказывал о том, как они проектировали застройку Ленинского проспекта от площади Гагарина в сторону аэропорта Внуково (в сталинское время его застроили от Октябрьской площади до бывшей площади Калужской заставы). Это как раз очень красивые дома с арками, которые строились уже после объявления Никитой Хрущевым борьбы с излишествами, приведшей к застройке СССР типовыми жилыми коробками. Авторы убрали с фасадов лепнину и декор, но формы двухэтажных итальянских арок, объединяющих лоджии, остались. ЯкБор, как его звали в мастерской, гордился градостроительным решением застройки Ясенево, где сейчас его именем названа улица. В стране он был, конечно, известен как автор Трептов-парка в Берлине и монумента на Мамаевом кургане в Волгограде, которые они реализовали со скульптором Вучетичем. Сам же Яков Борисович лучшим своим зданием считал комплекс «Парк Плейс» на Ленинском проспекте, дом 113, в проектировании которого мне посчастливилось участвовать в должности главного архитектора проекта.

Можно сказать что судьба сделала меня последним учеником Белопольского. После 1980 года он дипломы в МАРХИ не вел. У нас сложились хорошие доверительные отношения, и часто он давал мне возможность заработать немного дополнительных денег. Помню, как мы красили перспективы интерьеров для музея на Поклонной горе в мастерской недалеко от Киевского вокзала. Потолок ЯкБор попросил сделать кессонированным, как в Стокгольмской ратуше, для меня этот посыл стал откровением.

Когда начались командировки за границу, пригодились мои знания английского. В 1987 году мы поехали в Париж. Яков Борисович был там раньше и даже встречался с Марком Шагалом, поскольку они оба родом из Витебска. Пригласивший нас французский коммерсант предложил выбрать недорогую гостиницу для проживания, чтобы на сэкономленные деньги насладиться прекрасной едой. Так мы и сделали. Я впервые оказался в ресторане La Coupole на Монпарнасе, традиционном рыбном ресторане, где собираются парижане. Пока мы ужинали, по залу несколько раз проходила процессия официантов с песнями и десертами, поздравляя кого-то из гостей, а на время их шествия в зале ослабляли освещение. Когда в следующий раз я оказался в Париже с Алисой, атмосфера в этом ресторане ничуть не изменилась. На входе все так же толпилась очередь из желающих поесть, а по залу сновали пожилые официанты, разнося кушанья и напитки.

Яков Борисович стал первым человеком, который рассказал мне о связи музыки и архитектуры. Я принес эскиз плана проектируемого здания – к слову сказать, это был эскиз Всесоюзного агентства по авторским правам, – и он ему очень понравился. Глядя на кальку, он сказал, что архитекторы делятся на композиторов и исполнителей. Моя дальнейшая профессиональная жизнь подтвердила это утверждение. Пространственные архитектурные композиции наш мозг воспринимает так же, как музыкальные.

Музыка всегда была искусством времени, а вот архитектуру стали воспринимать искусством пространства только в последние 150 лет. Музыка воспринимается в линейной последовательности, тогда как архитектура трехмерна. Даже футуристическая архитектура не движется во времени. Время-музыка и пространство-архитектура воспринимаются разными органами чувств, на которые воздействуют или световые, или звуковые волны. Но есть и другая точка зрения: все, что мы воспринимаем, происходит последовательно. Музыкальную композицию мы воспринимаем рисунок за рисунком. Архитектура тоже может быть воспринята как последовательность картин. Мы читаем пространство или картину, двигая глазами, а музыку воспринимаем ушами. При этом за слуховое и зрительное восприятие отвечает правое полушарие головного мозга – именно этот способ делает для нас близкими по восприятию два великих искусства. Как и музыка, архитектура – это ожидание, растянутое во времени, она лежит в основе любого драматического опыта. Мы проецируем будущее на настоящее, следующую фразу или аккорд на целое музыкальное произведение, так же последовательно мы воспринимаем и пространство здания.