Читать книгу Этюд багровых вод - - Страница 8

Следующее утро выдалось хмурым, облачным, и Эффи пришлось просыпаться в промозглой сумрачной комнате. Вчера, несмотря на настойчивые просьбы Янто, она так и не вернулась в Хирайт и, закрывшись в гостевом домике, уныло перебирала в уме свои немногочисленные возможности.

Она крутила ржавые краны над ванной, пока пальцы не заболели, а ладони не перепачкались в ржавчине. Наконец ей удалось добиться тонкой струйки воды и подставить под нее ладони чашечкой. Почти час ушел на то, чтобы немного освежиться и вымыть голову, но отправляться в город грязной она не собиралась. Это было ниже ее достоинства.

Закончив с мытьем, Эффи положила в сумку пузырек с таблетками и надела пальто. Приоткрытый чемодан так и остался на полу. Что в нем такого, чего не купишь? Размышляя над этим вопросом, Эффи, спотыкаясь, двинулась вниз по склону холма в сторону Солтни. Кое-какая одежда, бумага для черчения, простенький набор циркулей и чертежных линеек. Можно купить новое.

Прошлой ночью, лежа под зеленым одеялом в ожидании, пока подействует снотворное, Эффи наконец-то определилась с планом. Слушая, как на подушку рядом с ней падают капли затхлой воды, она решила больше не ждать. Не стоит просить Уэдерелла ее подвезти. Утром она отправится в Солтни и там сядет на поезд, и вполне можно пройтись пешком. И плевать на море.

И на то существо с темными волосами – тоже. Она знала легенды и знала, что может выкинуть ее собственный разум. Король фейри не покажется при свете дня. Но она все равно приняла розовую таблетку, просто на всякий случай.

План казался достаточно разумным, пока не заморосил дождь. Скользя по камням, Эффи упрямо шла вперед, а путь становился все круче и круче. Капли дождя превратили утоптанную землю в грязь, и вскоре каждый шаг давался с трудом. Вода стекала по лицу, на ботинки налипала мокрая земля.

Перед глазами все начало расплываться, однако Эффи решительно смотрела вперед, пытаясь оценить, сколько еще осталось пройти. За крутым поворотом дороги вздымались неровные утесы, загораживая вид на Солтни. Отсюда Эффи не могла разглядеть ни дыма из труб, ни соломенных крыш на горизонте.

Она потерла щеки. Слева от нее у самого края дороги плескалось море, выбрасывая на берег длинные языки морской воды с клочьями пены. Накатившая на скалу волна омыла носок ее ботинка.

Паника уже подступала, когда Эффи услышала за спиной рокот автомобильного двигателя. По дороге с грохотом мчалась черная машина, усеянная каплями дождя, с блестящим от воды капотом.

Эффи отступила в сторону, чтобы пропустить автомобиль, однако он остановился рядом с ней. Стекло со стороны водителя опустилось.

Положив руки на руль, на нее молча смотрел Престон, такой же растрепанный, как и вчера. Не мигая, он взирал на нее через очки.

– Эффи, залезай, – наконец сказал он.

– Не хочу, – упрямо возразила она.

Разумеется, именно в этот момент дождь пошел в полную силу. Капли повисли на ресницах.

Престон окинул ее скептическим взглядом.

– Дорога внизу почти размыта, – сообщил он и совершенно невозмутимо поинтересовался: – Хочешь поплавать?

Сердито посмотрев на грязную дорогу, Эффи спросила:

– И часто ты так заманиваешь девушек в свою машину?

– Не многие дают мне этот шанс. Большинство девушек достаточно благоразумны и не пытаются гулять в дождь по скалам.

Лицо вдруг обдало жаром. Обойдя машину, Эффи резко распахнула дверцу и села на пассажирское сиденье.

– Слово «гулять» здесь не очень уместно.

Чувствуя, как пылают щеки, она упрямо смотрела вперед, не желая встречаться с ним взглядом.

– Что ж, учту. – Престон не сводил с нее взгляда. – Пристегнись.

Он явно пытался унизить ее, обращаясь, как с ребенком.

– Даже мама не заставляет меня пристегиваться, – усмехнулась она.

– Вряд ли она часто возит тебя по полузатопленным дорогам.

На это Эффи не нашлась что ответить. Престон и сам был пристегнут, а она слишком вымокла и замерзла, чтобы спорить.

«Какой ты несносный», – мысленно сказала она, потянувшись за ремнем безопасности, и вовремя прикусила язык, чтобы не произнести этого вслух.

Пару минут они ехали молча, меся колесами вязкую грязь. По мере того как усиливался дождь, у Эффи все больше портилось настроение. Будто бы сама погода насмехалась над ней, напоминая, как опрометчиво и глупо она пустилась в путь, а рассудительный Престон ее спас. Нахмурившись, Эффи съежилась на сиденье.

В машине Престона пахло кожей и сигаретами, и Эффи скрепя сердце признала, что это не так уж неприятно. И почти успокаивает. Она украдкой бросила взгляд на парня, но он не отрываясь следил за дорогой, петляющей по склону вниз.

– Зачем ты поехал в Солтни? – поинтересовалась она.

Казалось, он удивился, услышав ее голос.

– Иногда я работаю в пабе. В доме трудно сосредоточиться, особенно когда сын Мирддина стоит над душой.

В ней вдруг вспыхнула злость.

– Может, Янто просто не нравится, когда бездушные ученые роются в вещах его покойного отца в поисках мелких подробностей для своей научной работы.

Престон вскинул голову:

– Как ты узнала про научную работу?

Радуясь, что приманка сработала, Эффи с трудом удержалась от улыбки. Впервые она ощутила хоть какое-то преимущество.

– Просто предположила, что у тебя есть свои скрытые мотивы. Ты слишком беспокоился, когда Янто показывал мне кабинет.

– Что ж, похвальная наблюдательность. – В тоне Престона послышались горькие нотки, и Эффи лишь сильнее обрадовалась. – Кстати говоря, ни один студент литературного колледжа не упустил бы такую возможность.

Ни один студент литературного колледжа. Неужели он пытался ее задеть? Может, он догадался, за что она его так невзлюбила на самом деле? Эффи попыталась скрыть разочарование и зависть.

– Какой возможности? Написать научную работу, основанную на сплетнях, и получить золотую звезду от заведующего кафедрой?

– Нет, – возразил Престон. – Возможность узнать правду.

Он уже во второй раз заговаривал о поисках правды, словно пытаясь выставить свои корыстные действия в более выгодном свете.

– Зачем Янто пригласил тебя? – выпалила она.

– Он не приглашал. Конечно, Янто не возражал, чтобы университет выпустил сборник документов его отца, но меня пригласил не он. – Престон взглянул на Эффи, а потом снова уставился на дорогу. – Меня пригласила вдова Мирддина.

Вновь эта загадочная вдова, которая даже не вышла из спальни, чтобы поздороваться с Эффи, и распорядилась поселить ее в гостевом доме. Почему она взяла на себя роль покровительницы лживого студента?

Прилив еще не отступил, и машина, хлюпала по лужам. Вдруг она резко остановилась, Эффи качнулась вперед и лишь благодаря ремню безопасности не ударилась лицом о бардачок.

И все же, не желая признавать поражение, она выпрямилась и в угрюмом молчании уставилась на дорогу. Эффи могла бы поклясться, что уловила тень усмешки на лице Престона.

Когда машина преодолела последний поворот дороги, он вдруг поинтересовался:

– Зачем ты так отчаянно стремилась в Солтни?

Внутри все тут же сжалось. Меньше всего на свете ей хотелось признаваться, что уже на следующий день после приезда она собралась уехать из Хирайта. Отступать было унизительно, даже несмотря на поставленную перед ней невыполнимую задачу. Унизительно вдвойне, ведь Престон, невзирая на гниль, разрушения и осыпающиеся скалы, уже несколько недель жил и работал в этом ужасном доме. Сказать правду означало признать, что он оказался умнее, решительнее и хитрее.

Впрочем, гораздо хуже было бы поведать ему другую истину, более личную и болезненную – увиденное в поместье Хирайт положило конец ее детским фантазиям, разрушило созданный в воображении образ великодушного, мудрого Мирддина, написавшего книгу, в которой находили спасение девочки вроде нее.

Теперь при мысли о писателе перед глазами вставали крошащиеся скалы и уходящие из-под ног камни. Эффи вспомнила о затопленной комнате в подвале и словах Янто: «Отец всегда в высшей степени восхищался своим творчеством».

– Мне нужно позвонить маме, – выдавила она первое, что пришло в голову.

Не очень удачная ложь. Смущенная дурацкой выдумкой, Эффи тут же покраснела, чувствуя себя ребенком, пойманным на магазинной краже.

Престон вскинул бровь, однако не выказал ни капли презрения.

– Она знает, что тебя освободили от учебы?

Он спрашивал будничным тоном, между делом, но сердце Эффи пропустило удар. Они ведь учились в одном университете, пусть и в разных колледжах, и вполне могли видеть друг друга в библиотеке или в «Дремлющем поэте». А ведь она была единственной девушкой в архитектурном, и значит, за каждым ее шагом тщательно следили. Ее будто выставили напоказ. Слухи возникали мгновенно и разлетались во всех направлениях. Вполне вероятно, что и Престон слышал о мастере Корбенике.

Лишь при мысли об этом внутри все сжалось от ужаса. Эффи внезапно захотелось распахнуть дверцу машины и с разбегу броситься в море. Однако, взяв себя в руки, она ответила ледяным тоном:

– Не твое дело.

Взгляд Престона за стеклами очков сделался жестче.

– Что ж, – бросил он. – Я высажу тебя у телефонной будки.

К счастью, ехать оставалось недолго. Когда за окнами машины замелькали домики Солтни, даже дождь прекратился. По всей дороге тянулись грязные лужи. На главной улице городка Эффи заметила церковь, построенную из того же крошащегося белого камня, рыбный магазин с деревянной вывеской, косо висящей над дверью, и паб, из усеянных каплями дождя окон которого лился мягкий золотистый свет.

– Можешь высадить меня здесь, – предложила она. – Пройдусь пешком.

Не сказав ни слова, Престон остановил машину. Эффи попыталась открыть дверцу, но ручка только бесполезно дергалась в ее руке. Кровь прилила к щекам, внутри поселилась досада, и все же она не прекращала попыток.

– Заперто, – напряженным голосом сказал Престон.

Но раздраженная Эффи упрямо продолжала дергать за ручку, хотя дверь не поддавалась. Спустя пару мгновений Престон вздохнул и протянул руку, пытаясь нащупать замок.

Его лицо оказалось так близко, что Эффи заметила, как он напряженно сжал челюсти. Ей бросился в глаза легкий загар и незаметная россыпь веснушек на щеках. Раньше она их не замечала. На переносице виднелись крошечные красные вмятины от очков.

Интересно, ему не больно? Она чуть не спросила. Мысль была странная, и Эффи не понимала, откуда она вообще пришла. Сердце стучало с перебоями, и она не сомневалась, что Престон тоже чувствует это сквозь шерсть ее свитера и своей куртки.

Дверь наконец щелкнула и открылась. Когда Престон с тихим вздохом отстранился, Эффи осознала, что все это время сидела, затаив дыхание.

В открытую дверь ворвался холодный воздух, неся с собою запах моря. Эффи поспешно выбралась из машины. Она чувствовала, как горит нижняя губа, закушенная почти до крови.

* * *

Железнодорожная станция находилась неподалеку от паба, однако, шагая в нужном направлении, Эффи почувствовала, что ноги ее не слушаются. Обернувшись, она увидела, как Престон вылез из машины и до самых ушей поднял воротник куртки. Коротко кивнув Эффи, он исчез в пабе, из открытой двери которого на миг донеслась приглушенная музыка проигрывателя.

Эффи двинулась в сторону станции. Не было смысла чего-то ждать, если она в самом деле решила уехать. По пути она угодила левой ногой в лужу и намочила край штанины. Она уже скучала по Каэр-Иселю, кофейням и Рие, и даже по Гарольду с Уотсоном.

Но больше всего ей не хватало мощеных мостовых.

На унылой пустынной улице Эффи больше не встретила ни одной машины. Железнодорожная станция оказалась всего лишь крошечной билетной будкой с залитым дождем окошком. С навеса капала вода, вдаль уходили безмолвные рельсы.

Эффи не знала, когда будет следующий поезд, и не заметила никакого расписания поблизости. Она резко обернулась, словно ожидая увидеть наблюдающего за ней Престона. Впрочем, делать ему нечего, как пытаться вывести ее на чистую воду.

И тут в нескольких шагах от станции Эффи заметила телефонную будку с запотевшим от дождя стеклом.

Наверное, она сама не смогла бы объяснить, почему вошла внутрь и сняла трубку. Совсем не обязательно было следовать выданной Престону лжи. И все же минуту спустя она уже набирала номер матери.

Эффи не сильно рвалась с ней общаться, действуя скорее по привычке, как собака, которая вновь обнюхивает все тот же улей, забыв о том, что прежде ее жалили пчелы.

– Алло? Эффи? Это ты?

– Мама? – Накатившее облегчение почти ее ошеломило. – Прости, что не позвонила раньше.

– А стоило бы, – отозвалась мать. – Я была в отчаянии. Рассказала все бабушке с дедом. Где ты?

– Все еще в Солтни. – Эффи сглотнула. – Но скоро уеду.

В трубке раздался шорох. Наверняка мать зажала телефон между ухом и плечом.

– Почему ты передумала наконец?

Слово «наконец» прозвучало как-то особенно жестоко. Вообще-то прошел всего один день.

– Я просто поняла, что ты права. Я слишком много на себя взвалила.

Мать одобрительно хмыкнула в ответ. В трубке раздался тихий шум проезжающих по улице машин – вероятно, мать стояла у открытого окна, обмотав телефонный шнур вокруг изящной талии. Эффи вдруг живо вспомнила кресло в гостиной, где она, свернувшись, делала уроки, бабушку с дедом, пекущих на кухне пироги с олениной или фруктовой начинкой, свою спальню с теми же нежно-розовыми обоями, что и в детстве, и плюшевого медведя, по которому скучала каждый вечер, но постеснялась взять с собой в университет.

– Хвала всем святым, – отозвалась мать. – Ты и так создала кучу проблем.

– Знаю, – согласилась Эффи. – Прости. Я скоро приеду домой.

Слова вырвались сами собой и удивили ее до глубины души. Всего несколько минут назад она скучала по Каэр-Иселю, но теперь вдруг осознала, что, несмотря на привычную обстановку, там небезопасно.

В трубке воцарилась тишина, потом мать судорожно вздохнула.

– Домой? А как же учеба?

– Я не хочу возвращаться в Каэр-Исель. – К горлу внезапно подкатил ком, и ей стало трудно говорить. – Мама, кое-что случилось, и я не могу…

Эффи хотела рассказать о мастере Корбенике, но не сумела выдавить ни слова. Да и что она могла сказать? Не существовало никакой истории с началом, серединой и концом, лишь отдельные эпизоды, вызывавшие приступы паники, от которой пересыхало во рту, и кошмары, заставлявшие просыпаться по ночам.

А она прекрасно знала, как относилась мать к подобным ночным кошмарам.

– Эффи. – Голос матери был острым как бритва. – Я не хочу, чтобы ты приезжала домой. Не нужно. Ты теперь взрослая, а у меня свои дела. Если ты заварила кашу, то расхлебывай сама. Возвращайся в школу, принимай лекарство и сосредоточься на учебе, а мне позволь жить своей жизнью. Ты ведь принимаешь таблетки?

Как бы ей хотелось, чтобы именно сейчас все чувства притупились, и она вновь оказалась глубоко под водой, где слышно только, как волны перекатываются над ней.

Однако разум не спешил вырывать ее из действительности. Эффи остро ощущала холодную трубку телефона, застрявший ком в горле и учащенное сердцебиение. Протянув руку, она потерла бугорок рубцовой ткани на месте безымянного пальца.

– Принимаю, – сказала Эффи, – но…

«Но проблема не в этом…» Она вдруг замолчала на полуслове. Так ли это? Ведь Эффи в любой момент могла сбежать из кабинета мастера Корбеника. Не зря парни в колледже шептались, что она сама этого хотела. Иначе зачем было оставаться? Почему она так и не оттолкнула его? Не сказала простого слова «нет»?

Попытка объяснить невыразимый страх, который Эффи испытала, сидя в его зеленом кресле, закончится тем же, что и всегда. Мать заведет привычную песню, что монстров не существует, что никто не следит за ней из угла – не важно, сколько ночей Эффи не могла уснуть под этим холодным, немигающим взглядом.

– Разве я недостаточно сделала? – Голос матери слегка дрожал, как игла на поцарапанной пластинке. – Восемнадцать лет я жила только для тебя и, клянусь святыми, мне пришлось непросто…

Ей хотелось напомнить матери, что бабушка с дедом сделали не меньше. Именно они платили за ее учебу, брали с собой в поездки, помогали с уроками и присматривали за ней, пока мать мучилась с похмелья или, ссылаясь на депрессию, целыми днями валялась в постели. Однако эту песню Эффи слышала уже тысячу раз. Бессмысленно было что-то возражать и пытаться что-либо объяснить.

– Я знаю, – наконец выговорила она. – Прости. Я вернусь в университет. До свидания, мама.

И, не дожидаясь ответа, повесила трубку.

* * *

Эффи вышла из телефонной будки, хрустя ботинками по мокрому гравию. Она ждала приступа паники, но ощущала только странное спокойствие. Выбора почти не осталось, и это ее утешало. Осталось лишь два пути: хорошо протоптанный, но темный, и второй – непознанный, полуосвещенный.

Сперва она склонялась к темному пути, но, вспомнив мастера Корбеника и шепотки в коридорах, поняла, что не сможет этого вынести. Следующее решение далось еще легче. Опустившись на колено, Эффи подвернула мокрую штанину и зашагала по пустынной улице, оставив позади железнодорожную станцию.

Не успев пройти и дюжины шагов, она увидела идущего навстречу старика с обветренным лицом. Держа в руках пастуший посох, он вел за собой кучку блеющих овец. Сосчитать их она смогла, только когда он приблизился.

Выросшая в городе, она инстинктивно прижала сумку к груди, однако дед, сжимая посох в высохших пальцах, замер на расстоянии вытянутой руки. Его мутно-зеленые глаза походили на морское стекло.

– Видать, не местная, – сказал он с жутким южным акцентом. Эффи с трудом удавалось разобрать слова. – Прелестная девчушка одна на утесах. Ты разве не читала сказок?

Эффи глубоко оскорбилась.

– Я прочитала кучу сказок, – возразила она.

– Прочитала, да не поняла. Ты веришь в святых? Молишься им по ночам?

– Иногда.

По правде говоря, Эффи много лет не заходила в церковь. Мать под влиянием туманного чувства долга порой таскала ее с собой, ссылаясь на бабушкину веру и приверженность святой Каэлии, покровительнице материнства. Ближайшая часовня в Дрейфене носила имя святой Дуэссы, покровительницы лжи во благо. Эффи в накрахмаленном белом платьице, болтая ногами, сидела на скамье и считала красные стеклышки в витражных окнах. Пару раз она замечала, как мать клюет носом.

– Что ж, молитвы тебе не помогут, – продолжал старый пастух. – Они не защитят от него.

Внезапно поднялся ветер. Резкий и холодный, он примял траву на вершинах холмов и донес с побережья соленые брызги. Черномордая овца вдруг тревожно заблеяла, не сводя с Эффи взгляда. Овец было семеро, все с витыми рогами и плоскими головами, похожими на раковины моллюсков.

Эффи пробрала дрожь.

– Вы имеете в виду Короля фейри? – тихо спросила она, подавшись ближе к пастуху.

Старик ответил не сразу. Он посмотрел налево, потом направо, затем на холмы и в сторону моря, словно пытался увидеть, как что-то надвигается оттуда.

Эффи вспомнила о существе на дороге с мокрыми черными волосами и костяной короной. Она его видела. Как и Уэдерелл. Возможно, пастух тоже с ним сталкивался. Эффи ощутила, как напряглось все тело, сердце бешено забилось в груди.

– Берегись его, – предупредил пастух. – Держи металл на окнах и дверях.

– Железо. Знаю.

Старик сунул руку в левый карман и принялся копаться в нем. Что-то достал. На ладони лежала горстка камней, похожих на гальку, – белых, серых, рыжевато-ржавых. Сквозь проделанные в центре каждого небольшие отверстия виднелась старческая, покрытая морщинами кожа старика.

– Ведьмин камень, – пояснил пастух, протягивая их Эффи. – У Короля фейри много личин. Смотри сквозь камни, и ты увидишь его в истинном обличье.

Схватив Эффи за запястье, он разжал ей пальцы и, прежде чем она успела возразить, вложил камни ей в ладонь. Они оказались тяжелее, чем выглядели в руке старика. Эффи сунула их в карман брюк.

Когда она подняла голову, пастух уже шел прочь по дороге в сторону зеленых холмов. Овцы брели за ним, покачиваясь, как буйки на воде. Вдруг одна замерла и развернулась к Эффи.

Все еще ощущая внутреннюю дрожь, она достала камень из кармана и поднесла к глазам, заглядывая в отверстие посередине… и увидела лишь овцу, которая уставилась на нее немигающим взглядом.

Чувствуя себя глупо, Эффи опустила камень. Сказки или нет, но в Каэр-Иселе она не стояла бы посреди улицы, слушая бредни странного старика. Убрав камень обратно в карман, Эффи стерла со щеки брызги морской воды. Ей вдруг пришло в голову, что с ней произошла полная противоположность карманной кражи.

У паба имелось какое-то название, но на сырой, прогнившей вывеске было невозможно что-либо разобрать. Все еще не придя в себя после слов пастуха, Эффи с напускной уверенностью толкнула дверь и окунулась в теплый золотистый свет.

В камине в углу зала потрескивали поленья, словно сучья под тяжелым сапогом. На каминной полке виднелись старые черно-белые фотографии. В зале теснились круглые столики, в дальнем углу примостились две закрытые кабинки. Они были новее всего остального, судя по блеску дерева – в пабе пытались идти в ногу со временем.

За барной стойкой тянулись ряды бутылок с алкоголем, прозрачные, зеленые, янтарные, блестящие как карамель. Из проигрывателя, отзвук которого она слышала раньше, пели что-то незнакомое грудным женским голосом.

В пабе было почти пусто, лишь у окна сидели двое немолодых мужчин. Судя по толстым свитерам и резиновым сапогам, это были рыбаки. За стойкой стояла барменша примерно того же возраста, что и мать Эффи. Глядя на ее руки, можно было предположить, что она приступила к труду еще до рождения Эффи. И еще здесь был Престон: за стенкой одной из кабинок мелькнули его растрепанные волосы. Эффи поспешно присела за ближайший столик, чтобы он ее не заметил.

В пабах она бывала пару раз в жизни в компании Рии и ничего не знала о негласных правилах этикета. И еще не пила. По словам доктора, алкоголь плохо сочетался с ее лекарствами – а ей и так не всегда удавалось отличить реальность от вымысла.

Барменша одарила ее сердитым взглядом.

– Заказывать что будешь? – бросила она с тем же жутким акцентом, что и пастух.

– Да, простите. – Эффи подошла к бару. – Джин с тоником, пожалуйста.

Это был любимый напиток матери и первое, что пришло в голову. Вскинув бровь, барменша потянулась за стаканом. Эффи залилась краской. Всего десятый час утра, но она не знала, что можно еще заказать.

Она мимоходом взглянула на рыбаков, которые прервали разговор и пристально рассматривали ее из-под кустистых бровей.

В голове вновь зазвучали слова пастуха: «Смотри сквозь камни, и ты увидишь его в истинном обличье».

Религиозные северяне считали фейри демонами, существами из потустороннего мира, заклятыми врагами своих святых. Ученые и натуралисты, агностики и подлизы, принимали их за выдумки, как и любые другие истории, которые рассказывают в церкви. Но для южан фейри являлись неотъемлемой частью жизни, как ураганы или живущие в саду ужи. От них принято было беречься. Закрывать окна и запирать двери. Не переворачивать большие камни.

Эффи хотела было вновь поднести к глазам ведьмин камень, но под взглядами барменши и местных подавила это глупое желание. К тому же Король фейри обладал неуемным тщеславием и явно предпочел бы более достойную маскировку.

Звякнувший о барную стойку стакан вырвал Эффи из размышлений. Она поймала выжидающий взгляд барменши.

– Сколько? – спросила Эффи и послушно отсчитала названую сумму. Рыбаки по-прежнему глазели на нее. Подхватив свой стакан, Эффи поинтересовалась: – Какой здесь самый популярный напиток?

– Обычно скотч. Но учитывая, что сейчас зима, большинство заказывает горячий сидр.

Эффи покраснела и вцепилась в холодный стакан. Как только барменша отвернулась, чтобы протереть стойку, Эффи поспешила прочь.

Едва убравшись с глаз барменши, она мысленно перебрала в уме дальнейшие варианты. Можно сесть за первый попавшийся столик и ловить на себе косые взгляды рыбаков, или занять свободную кабинку по соседству с Престоном и – что? Потягивать напиток в тишине, пока Престон работает за стенкой? Остро ощущать его присутствие, несмотря на разделяющую их тонкую деревянную перегородку, как в церковной исповедальне?

Едва ли можно представить себе что-то более неловкое. К тому же после случая в машине Эффи чувствовала настойчивое желание вернуть часть утраченного достоинства. Не давая себе шанса струсить, она направилась к кабинке Престона и села напротив него.

Вздрогнув, он тут же захлопнул книгу. С румянцем на щеках и бегающими глазами Престон походил на провинившегося школьника. Эффи подумалось, что он и есть провинившийся школьник, только непонятно, в чем его вина.

– Полагаю, ты поговорила по телефону, – заметил он.

– Да, – согласилась Эффи.

Заметив рядом с локтем Престона полупустой стакан скотча, она немного успокоилась – не только у нее хватило глупости заказать алкоголь в девять утра. Эффи пока не решила, будет ли вообще пить, но стакан в руке придавал уверенности, она ощущала себя почти равной Престону.

Он сунул книгу обратно в сумку, но Эффи успела заметить выбитое на корешке название: «Поэтические произведения Эмриса Мирддина, 196–208 годы п. Н.»

Заметив любопытство Эффи, Престон взглянул на нее с вызовом.

– Одна из твоих библиотечных книг, – пояснил он. – Я не хотел бередить рану.

Она решила, что не позволит себя смутить.

– Выходит, ты недавно прочел то стихотворение? «Гибель моряка»?

– Это не самое известное стихотворение Мирддина. Я удивлен, что ты его узнала.

– Я же сказала: он мой любимый автор.

– Ученые единодушно считают поэзию Мирддина по большей части посредственной.

Эффи тут же покраснела, внутри вспыхнул гнев.

– Зачем же ты изучаешь то, что явно считаешь недостойным себя?

– Я говорил про ученых, а не выражал свое личное мнение. – Которым он вовсе не собирался делиться. Он умел держать козыри при себе. Престон поправил очки, немного съехавшие на переносицу. – Как бы то ни было, необязательно любить дело, которым занимаешься.

Это позвучало так небрежно, что Эффи поняла – он не пытался ее разозлить. Впрочем, от этого стало только хуже. Оказывается, даже не прикладывая усилий, он мог уязвить до глубины души.

– Но тогда какой в этом смысл? – выдавила она. – Ты набрал на экзаменах достаточно баллов, чтобы изучать все что угодно. Зачем же ты выбрал литературу? Из прихоти?

– Вовсе нет. Возможно, для тебя архитектура – страсть всей твоей жизни, а может, и нет. Однако у всех есть свои причины.

Эффи снова ощутила нарастающий гнев.

– Не вижу причин изучать литературу, если тебя не волнуют истории, которые ты пишешь и читаешь.

– Ну, я в основном изучаю теорию. Я не писатель.

Эффи будто окатило приливной волной. Как можно лишь изучать литературу, не написав ни слова, и считать, что этого достаточно? Не изложив на бумаге то, что видел в своем воображении? Постылая реальность ее собственной жизни угнетала ее: чертить планы зданий, не имея понятия, как их строить, проектировать дома для совершенно чужих людей. Эффи чуть не расплакалась, но вонзила ногти в ладони, силясь сдержать подступающие слезы.

– Ну, – протянула она в конце концов, подражая его холодному тону, – трудно представить, чему может научиться аргантиец, читая ллирийские сказки. Мирддин – наш национальный автор. Чтобы понять его истории, нужно впитать их с молоком матери.

– Я ведь говорил, – медленно произнес он, – что моя мать – ллирийка.

– Но ты рос в Арганте.

– Само собой. – Он одарил ее хмурым взглядом.

Впервые Эффи видела его таким смиренным, пытающимся оправдаться. Однако небольшая победа не принесла желанной радости. Конечно, Престон знал, что его выдает акцент и безошибочно узнаваемая аргантийская фамилия. Она вспомнила разговор в библиотеке со студентом литературного колледжа, задавшим вопрос, над которым сама она ломала голову: кто из аргантийцев будет рваться изучать ллирийскую литературу?

Отсюда следовал второй невысказанный вопрос: да какое они имеют право это делать?

Ей не хотелось уподобляться тому парню и недалеким, погрязшим в предрассудках ллирийцам, верящим в абсурдные выдумки и стереотипы о врагах. Пусть ей не особо нравился Престон, он не виноват, что родился аргантийцем, а она – что родилась женщиной.

Эффи вспомнила, с каким почтением он декламировал строки из «Гибели моряка». «У всех есть свои причины».

Может, он действительно восхищался Мирддином. Может, он не просто бессовестный карьерист. Внезапно и вопреки всему Эффи пожалела, что нападала на него.

Подняв стакан, Престон осушил скотч одним глотком, даже не поморщившись. Потом взглянул на ее нетронутый джин с тоником.