Читать книгу Лунный камень Сатапура - - Страница 6

Войдя в гостиную, Первин едва не ахнула вслух. Да, она видела снаружи островерхую крышу, и все равно ее поразила высота потолка – не меньше десяти метров. Стулья и банкетки из розового дерева, стоявшие вдоль одной из стен, будто бы тянулись в ту же высь – спинки у них были длиной метра три. Больше подходят для гигантов, чем для обычных людей.

Впрочем, англичане в Индии и мнят себя гигантами.

Первин продолжила незаметно осматриваться, подметила, что вместо открытых книжных шкафов в комнате стоят трехметровые застекленные альмиры. Хотелось подойти поближе и почитать названия книг, но тут она поняла, что в одном из немногочисленных мягких кресел с низкой спинкой сидит Колин Сандрингем, а перед ним на тиковом кофейном столике разложено множество писем. Одновременно Первин поняла, что могла бы и не трудиться с переодеванием к ужину. На Колине были те же джодпуры и сапоги. Он разве что переменил рубашку. Первин не знала, следует ли ей обидеться на то, что он не считает ужин с нею достаточным поводом, чтобы привести себя в порядок, или порадоваться, что он не пытается ее соблазнить.

В парсийском гуджарати есть смешное словосочетание, описывающее подобную небрежность: джитра питра. Первин услышала ее в голове и беззвучно рассмеялась. Лучший способ почувствовать себя увереннее в таком странном месте – вспомнить собственные корни.

Мистер Сандрингем поднял на нее глаза.

– Отлично! – произнес он с непринужденностью, будто и не заметив изменений в ее облике. – Ужин готов. Вы не слишком устали, чтобы сесть за стол?

– Нет. Горячая ванна – как раз то, что было нужно усталым костям.

Сандрингем встал и, прихрамывая, зашагал в сторону стола в столовой.

– Как видите, Рама все принес: придавленную курятину, жареный картофель, карри с местным шпинатом. Сейчас готовит роти[14] и дал. Если желаете, открою бутылку кларета.

Первин замялась. Мало того что она будет ночевать в одном доме с мужчиной, но, приняв его предложение, подставит себя еще под одно порицание: она пила с ним спиртное. Она смущенно посмотрела на бутылку. С другой стороны, ведь она пила понемногу с родными по торжественным случаям. Кроме того, она сомневалась в чистоте питьевой воды.

– А что в гостевом доме с водой?

– Она кипяченая, но вкус так себе. А вот во дворце, говорят, вода очень вкусная.

– Тогда мне, пожалуйста, большой стакан воды и чуть-чуть вина. Мне завтра в дорогу – я не могу рисковать головной болью.

– Да, про дорогу я вам сейчас расскажу. – Он налил ей в бокал немного вина, долил воды до половины. – Произнесем тост?

– Да. За успех нашего начинания в Сатапуре, – сказала Первин, подняла бокал, потом поднесла его к губам. Кларет оказался хорошим: он будто бы преображался у нее во рту, оставляя под конец легкий цветочный привкус.

– Хорош? – Мистер Сандрингем улыбался, будто заранее уверенный в качестве вина.

– Вкус фиалок, – определила Первин после второго глотка. Она решила отбросить волнение и завести светскую беседу. Англичане всегда так поступали, прежде чем перейти к делу. – Вкус очень приятный. «Шато Марго» я не пила со времен Оксфорда.

Он явно удивился.

– А в каком колледже вы учились?

– В Святой Хильде.

– И когда закончили?

– В прошлом году. Немного поработала клерком в Лондоне, потом вернулась в Бомбей, теперь практикую вместе с отцом. – Первин была ему признательна за то, что он не задал вопроса, почему она вообще поехала учиться в Англию. Незачем ему знать про ее первую – неудачную – попытку изучения юриспруденции в Бомбее и про несложившуюся семейную жизнь в Калькутте.

– Так мы с вами почти однокорытники! Я изучал географию в Брейзноузе, закончил в 1919-м. – Он ухмыльнулся. – Вы смотрите на меня с сомнением. Что не так?

Чтобы его не обидеть, она постаралась тщательно подбирать слова:

– Вы похожи на выпускника Брейзноуза, но вы, как мне кажется, старше меня.

– Мне двадцать восемь. Учился в Оксфорде до войны. Потом на несколько лет уехал во Францию.

– Вы служили?

Он кивнул.

– Как и большинство моих друзей, я был уверен, что война закончится к Рождеству.

– А этого, разумеется, не случилось. – Она вспомнила про его хромоту. Легко отделался в сравнении со многими ветеранами. – А почему вы решили изучать географию?

– До войны меня интересовала зоология. Но во Франции я увлекся картами. Точная карта порой может стать вопросом жизни и смерти. Поэтому, вернувшись к учебе, я переключился на географию. И скоро понял: чтобы получить возможность составлять карты неизвестных территорий, нужно стать государственным чиновником за пределами Британии.

– А британские власти специально нанимают географов, чтобы они рисовали карты? – спросила Первин и только потом отведала главное блюдо вечера. Цыпленка запекли с колечками лука, который добавил блюду толику сладости, уравновешивающую густо-солоноватый вкус мяса.

– Да. Я бы с удовольствием пошел на эту должность, но в начале карьеры сперва нужно послужить коллектором.

– Коллекторы – это люди, которые пересчитывают каждую рупию и каждое зернышко, принадлежащие индусам, – заметила она саркастически.

– Да, и не только. Коллекторы докладывают о положении и состоянии людей, собирающих урожаи. Им приходится много путешествовать.

Появился Рама с миской дала и медным подносом, на котором лежала лепешка-роти. Вместо того чтобы обойти вокруг стола и обслужить их по очереди, он поставил все посередине и вышел.

– Он отличный повар, – заметила Первин, попробовав все, что лежало на тарелке.

– Да. Мне очень повезло его заполучить, потому что он брамин[15]. Раньше готовил только вегетарианские блюда и служил в индуистском доме.

Первин поняла, что Раме пришлось принять непростое решение – упадок в экономике заставил его пойти работать в дом, где нужно готовить курятину. А вот мистеру Сандрингему очень повезло.

– Повара-брамины отличаются особым пристрастием к чистоте. Я разбирала одно дело: в семье считали, что наняли повара-брамина, а потом оказалось, что он принадлежит к более низкой касте. Так они решили отдать его под суд.

Сандрингем подался вперед, явно заинтересовавшись.

– И в чью пользу решилось дело?

– Я договорилась о досудебном урегулировании. Повару не предъявили обвинения, но он согласился работать за меньшую оплату. – Она махнула рукой. – Повар был не в восторге, но по крайней мере не потерял места и не остался должен своим нанимателям – денег-то у него не было.

– Полагаю, в вашей работе часто приходится сталкиваться с несправедливостью. – Сандрингем неодобрительно вздернул острый подбородок. – А как вы сама относитесь к системе каст? Это влияет на жизнь вашей семьи?

– У нас, зороастрийцев[16], нет такой строгой иерархии, хотя совершать обряды в храмах огнепоклонников могут только представители семейств священнослужителей, а покойными занимаются определенные члены общины. – Первин положила в рот еще кусочек отменной курятины и вспомнила, как свекровь однажды не позволила ей участвовать вместе с другими дамами в плетении священных шнурков – она, мол, недостаточно чиста. – Но как юрист, обслуживающий клиентов разных вероисповеданий, я должна принимать в расчет особенности индуистского закона. И все равно мне было жалко повара, которому снизили жалованье.

Мистер Сандрингем приподнял бровь.

– Он хоть был хорошим поваром?

– Да, но мясного, разумеется, не готовил. Какая замечательная курятина! – Первин подцепила на вилку еще кусок. – Впрочем, я отвлеклась. Так вы долго проработали коллектором?

– Около года. Политическим агентом в Сатапуре меня назначили первого января.

Значительное повышение по службе после всего года работы коллектором. Сэр Дэвид вроде как намекнул, что мистер Сандрингем не слишком хорошо справляется со своими нынешними обязанностями. Первин хотелось понять, что к чему.

– Итак, теперь вы – важное связующее звено с сатапурским дворцом. Это как-то связано с вашими познаниями в области географии?

Мистер Сандрингем сокрушенно улыбнулся.

– Ни в коей мере. Зато я могу рисовать карты в сезон муссонов, когда все равно больше особо заняться нечем.

– А сезон дождей здесь правда длится полгода? – поинтересовалась Первин, все пытаясь понять, как он заполучил эту должность.

Мистер Сандрингем закатил глаза.

– В этом году – сто восемьдесят дней. Формально он закончился, но я не удивлюсь, если случится еще несколько ливней.

– Я бы с ума сошла так долго сидеть взаперти.

– К этому можно приспособиться. Главная беда – почту перестают доставлять, порой на несколько месяцев. Письма, которые мне отправили две махарани, датированы маем, но я их получил только в сентябре. И это при расстоянии в двадцать километров – можете себе представить?

– То есть Чарану и Пратику туда на их повозке не добраться?

Он кивнул.

– Именно так. Я уверен, что мать князя, махарани Мирабаи, крайне раздосадована тем, что я не подал заявления на прием ее сына в Лудгроув. В агентстве мне дали хороший нагоняй. Время упущено – в этом году его уже не примут.

– Я чего-то не понимаю, – сказала Первин. – Мать князя хочет, чтобы вы подали заявление на прием ее сына в школу, которая находится в Англии, но не позволяет вам приехать во дворец и переговорить с ней об этом?

– Именно так, – подтвердил он отрывисто. – Вот только ее это решение или ее свекрови, я не знаю.

Первин – ей делалось все любопытнее – подалась вперед.

– Может, дело в распоряжении кого-то из родственников-мужчин или дворцовых управителей. Вас хотя бы раз пустили во дворец?

Сандрингем поджал губы.

– Ни разу, но это отчуждение началось еще до меня. Перед самым моим сюда переездом внезапно скончался старший сын махарани Мирабаи, Пратап Рао. По словам предыдущего политического агента, Оуэна Маклафлина, после этой трагедии дамы прервали любое с ним сообщение, хотя при жизни махараджи Махендры Рао его регулярно допускали во дворец. Я дважды ездил туда в паланкине с визитом: один раз по вступлении в должность, второй – после получения этих писем, но меня не впустили.

– Вот ужас! – До этого Первин знала о кончине только одного махараджи. Ситуация выглядела все запутаннее. – А сколько лет было юному махарадже Пратапу Рао и как он умер?

– На момент смерти в 1920 году князю Пратапу Рао было тринадцать лет. Он ездил на охоту со своим дядей и придворными. Пропал – а на следующий день его нашли мертвым.

– А причина смерти?

– Наш местный врач Индийской медицинской службы Грэм Эндрюс провел вскрытие. По его словам, князя задрал какой-то зверь, скорее всего тигр или леопард. – Поморщившись, агент добавил: – Виновника так и не нашли.

Первин посмотрела на курятину и поняла, что больше уже ничего не съест.

– Простите, – извинился Сандрингем и тоже положил нож и вилку.

– Ничего страшного. Я вполне в состоянии слушать подобное. – Первин заставила себя говорить обычным голосом. – Я очень мало знаю про покойного махараджу Махендру Рао. Он долго болел холерой?

– Все случилось в 1919 году, и очень скоропали-тельно.

И Сандрингем рассказал, что сорокаоднолетний махараджа Махендра Рао всегда пекся о благополучии своих подданных. Когда в одной из деревень случилась вспышка холеры, он отправился туда поговорить с жителями о важности карантина и приема лекарств, поскольку доктора Эндрюса они к себе не пустили. Махараджа контактировал с одним больным жителем деревни, так и заразился.

– Несмотря на все старания доктора Эндрюса и молитвы двадцати священников, через пять дней он скончался.

– Какая утрата. – Получается, что Махендра Рао умер как герой, в попытке помочь другим – это не вписывалось в привычный образ надменного и избалованного махараджи.

– Да. Маклафлин писал, что покойный махараджа был настроен очень прогрессивно: хотел использовать природные ресурсы на общее благо, внедрять современное здравоохранение и образование.

Сэр Дэвид ей уже объяснил, что полномочия политического агента чрезвычайно широки, но теперь Первин хотелось понять, как этот неопытный и беспечный молодой человек относится к своим обязанностям. Она начала с простого вопроса, на который ей уже ответил сэр Дэвид:

– Итак, махараджа скончался, единственный его сын несовершеннолетний, кто же принимает все решения?

– Брат покойного махараджи Сваруп является премьер-министром.

Ее удивило, что Сандрингем не упомянул о собственной роли.

– То есть решения принимает он, не вы?

Он пожал плечами.

– Мне не докладывали ни о чем, что указывало бы на необходимость моего вмешательства.

Первин придерживалась мнения, что пассивность английских властей лишь облегчает всем жизнь. При этом ей хотелось узнать побольше про премьер-министра.

– Я кое-что слышала про князя Сварупа. Он владелец отличных лошадей в Королевском конном клубе Западной Индии.

– Поговаривают также, что у него роскошное бунгало на Малабарском холме и там уже пять лет живет его любовница.

– Так он чаще бывает в Бомбее, чем во дворце? – Первин уловила сарказм в тоне Сандрингема.

– Не знаю. У князя и его жены собственный дворец примерно в шести километрах от основного. Время от времени я получаю письма от одного тамошнего служащего, но он мало что сообщает, кроме того, что все члены семьи в добром здравии. – Сандрингем помялся – его явно смутило, что Первин так резко высказалась о его якобы халатном отношении к своим обязанностям. – Говоря откровенно, поскольку оговоренные объемы сельскохозяйственной продукции они поставляют вовремя, мы не видели никаких оснований лезть в их дела. Но письма двух махарани меня насторожили.

– Меня удивляет, почему дядя не может сам решить, куда отправить учиться своего племянника, молодого махараджу, – заметила Первин.

Мистер Сандрингем кривовато улыбнулся.

– Не забывайте о том, что вдовствующая махарани Путлабаи – мать премьер-министра. Какой мужчина станет перечить матери?

В своей работе Первин не раз сталкивалась с ситуациями, когда взрослые дети командовали своими родителями и порой обращались с ними очень жестоко. Но вступать в спор она не стала – ей важнее было раздобыть новые сведения.

– А махарани знают, что вы посылаете меня к ним на переговоры?

– Я отправил им письмо с уведомлением, что их посетит П. Дж. Мистри, эсквайр. – Сандрингем пристально посмотрел на собеседницу. – В письме не упомянуто, что вы женщина. Мне хотелось застать их врасплох.

– Ага. То есть, если мне откажут по половому признаку, тут-то я и сниму шляпу и продемонстрирую, кто я! – Первин представила себе этот спектакль: остросюжетная драма без заранее прописанного сценария. – Но мне кажется, что, если дамы действительно хотят уладить свой конфликт касательно обучения князя, они меня примут. А я уж выложу все козыри.

– Козыри! – медленно повторил Сандрингем. А потом щелкнул пальцами и рассмеялся.

– Что такое? – ошарашенно спросила Первин.

– Вы в Оксфорде играли в карты?

Первин опешила.

– Разумеется. По вечерам, в Святой Хильде, с другими девушками.

Он глянул на нее разочарованно.

– И больше нигде?

Первин задумалась.

– Однажды я играла в бридж в смешанной компании в Брейзноузе.

– Вот-вот! – Он хлопнул ладонью по столу. – Именно! Помню, какой поднялся шум, когда в бридж-клуб пришли – без мужского сопровождения – две студентки, индуска и англичанка.

Первин звонко расхохоталась.

– Мистер Сандрингем, вы имеете в виду мою лучшую подругу Элис, которая сейчас живет в Бомбее. Ее отец – сэр Дэвид Хобсон-Джонс, государственный советник, он и предложил Колхапурскому агентству мою кандидатуру.

– Да уж, у нас тут воистину встреча былых однокурсников. – Сандрингем улыбнулся от уха до уха. – Вы согласитесь называть меня Колин? В конце концов, мы вместе учились и играли в карты.

По сути, это было не так. Кроме того, называть по имени англичанина – серьезное нарушение этикета. Но кларет успел сотворить свое тихое волшебство, запустив обратный отсчет времени, и мужчина на другой стороне стола превратился в ее однокорытника.

– Хорошо. Колин.

– А что скрывается под инициалами П. Дж.?

– Меня зовут Первин. Второе имя – Джамшеджи.

– Оно же мужское.

– Да, имя моего отца. Парсийкам всегда дают имя отца в качестве второго.

До брака, а потом имя отца заменяют на имя мужа. Согласно документам, хранившимся в архиве парсийского брачного суда, ее все еще звали Первин Сайрус Содавалла. Она добилась права на раздельное проживание, но не на развод. И так и осталась в серой зоне, что пыталась скрывать, используя свое девичье имя.

– Предлагаю вечером сыграть в карты, если у вас останется время после чтения корреспонденции. У меня есть письма от членов княжеской семьи и кое-что еще.

Первин обрадовалась возвращению на деловые рельсы.

– Да, я хотела бы прочитать эти письма.

– Я все подготовил и сложил на столик, за которым работал перед ужином. Можем читать и одновременно пить чай.

Они перебрались с чайными чашками туда, где стояли низкие кресла, Сандрингем передал Первин кожаную папку. Внутри лежала пачка писем.

– Последние на самом верху, – пояснил Колин, опускаясь в кресло.

При свете «летучей мыши» Первин принялась изучать письмо от вдовствующей махарани Путлабаи, датированное 10 мая 1921 года, написанное на дорогой хлопковой бумаге и украшенное фамильным гербом. Письмо было на английском; Первин стала гадать, писала ли дама его лично или продиктовала дворцовому писцу, а уж тот перевел.

Дорогой мистер Сандрингем!

Поклон Вам от княжеской семьи Сатапура. Приближается лето, погода все жарче. Дождь бы не помешал. Надеюсь, что Вам удобно в Вашей резиденции, которая наверняка подходит англичанину для жизни лучше, чем наш дворец.

Однако этот дворец – единственный дом, какой знают мои внуки. Невестка предлагает отправить махараджу в Англию. Это идет вразрез с моими пожеланиями. Жизнь в холодной стране, среди простолюдинов может плачевно сказаться на его здоровье. Его брата опасность настигла в лесу. Я не вынесу утраты махараджи, ибо уже потеряла его отца и брата. Мой сын не воспитывался в Англии. Негоже менять традицию лишь потому, что ей в голову пришла очередная глупость.

Возможно, у Вас возник вопрос, почему младшая махарани надумала услать из дома своего сына. Я знаю на него ответ. После смерти мужа мысли ее путаются. Она в дурном настроении, детьми не интересуется. Махараджей и его сестрой по большей части занимаюсь я, в своих покоях, она же ведет праздный образ жизни.

В интересах моего внука и будущего нашего княжества умоляю Вас воспрепятствовать любым планам удаления его из Сатапура.

С пожеланиями крепкого здоровья,

Путлабаи,

махарани Сатапура

Первин знала, что на письме люди сильнее склонны к преувеличениям, чем в разговоре. Писать драматично проще. Она задумалась, чьи чувства вложены в это письмо: вдовствующей махарани, дворцового управляющего или премьер-министра. Она взяла в руки второе письмо. Оно было датировано 20 мая 1921 года и написано не на официальной гербовой бумаге, а на обычном разлинованном листке, какими пользуются школьники. Почерк разборчивый, язык – маратхи.

Дорогой сэр!

Уважительно Вас приветствую и не перестаю молиться за процветание Сатапура. Как мать правителя государства ищу вашего содействия.

Моему сыну исполнилось десять лет. Пройдет еще восемь – и он полностью возьмет на себя управление Сатапуром. Я хотела бы отправить его в школу Лудгроув в Англии. Мой покойный муж считал, что, дабы стать мудрым правителем, молодой князь должен получить английское образование. Кроме того, у меня есть основания полагать, что обеспечить сыну физическую безопасность я смогу, лишь отправив его в английскую школу.

Прошу Вас от лица его высочества помочь с прояснением подробностей. В королевской казне, безусловно, достаточно денег, чтобы оплатить его образование, путевые расходы, а также, по необходимости, пожертвования школе. Прошу Вас ответным письмом уведомить меня о ходе дела. Я хотела бы перебраться с обоими детьми в Пуну до начала самых сильных дождей. В этом случае в июле Джива Рао сможет отплыть из Бомбея в Англию.

Вверяю Вам как честному человеку свою законную просьбу.

Мирабаи,

махарани Сатапура

– В обеих подписях значится просто «махарани». Очевидно, Путлабаи не хочет называться «вдовствующей», а Мирабаи – «младшей», – заметила Первин, обдумывая содержание писем. – Из чего следует, что между ними существует конкуренция, причем обе выдвигают убедительные аргументы, основанные на том, что они пекутся о благополучии мальчика. Тут рассудить непросто, ведь вы никогда не видели никого из причастных.

Колин с одобрительным видом отхлебнул чая.

– Я читал отчеты Маклафлина касательно юного князя Дживы Рао. Судя по всему, он весьма своеволен, даже в столь юном возрасте. Не особенно увлекается математикой и литературой, однако любит рисовать животных.

– Кажется, сэр Дэвид мне говорил, что в семье есть еще и маленькая княжна.

– Да, княжна Падмабаи; родилась она, кажется, в 1914 году, то есть сейчас ей семь лет. – Колин отхлебнул еще чая. – Больше я про нее ничего не знаю.

Княжна не унаследует трона, поэтому Колхапурское агентство не проявляет к ней никакого интереса. Первин вздохнула и расправила плечи – они изрядно занемели.

– У вас тело болит?

Ее смутили и само его замечание, и прямота формулировки.

– Местами.

– Я помню, какая это мука – ездить в гари.

– Ничего страшного. Меня просто клонит в сон. – Первин было неловко, что он заметил ее утомление. Не хотелось, чтобы он думал, будто она недостаточно вынослива для поездки во дворец. – Можно я заберу письма к себе в комнату? Хочу еще немного почитать.

Сандрингем кивнул.

– Берите всю папку. Там лежит изначальное соглашение между правительством и махараджей Моханом Рао, правившим страной два поколения назад, а также письма его сына, махараджи Махендры Рао.

Собрав документы, Первин заметила:

– Странно, что махарани Мирабаи полагала, будто сын ее может выбраться из гор и отплыть в Англию в июле. В самый разгар сезона дождей. И вот еще вопрос: есть ли свидетельства того, чего именно махараджа Махендра Рао хотел для своих сыновей?

– Я знаю, что он изучал историю в Фергюссон-колледже в Пуне, но никогда в открытую не заявлял, что хочет того же и для сына. – Колин поставил пустую чашку. – В любом случае решение о его образовании предстоит принять вам.

– Я не собираюсь ни на чем настаивать. – Увидев явственный испуг у Колина на лице, Первин добавила: – Лучший способ действия – добиться, чтобы две махарани пришли к согласию касательно обучения князя. Тогда у них не останется ощущения, что одна выиграла, а другая проиграла.

Колин приподнял брови.

– А может, стоит спросить мнение мальчика?

Первин задумалась. Ей казалось совершенно немыслимым, что ребенку предоставляют решать, где он хочет учиться. Потом она с расстановкой произнесла:

– Я понимаю: вы сами выбирали область, которую будете изучать. Возможно, на Западе так принято. Но не в Индии, тем более что мальчику всего десять лет.

– Понятно, что нельзя забывать о разнице культур, – кивнул Колин. – Но через восемь лет этот мальчик взойдет на трон. Мне бы хотелось улучшить отношения между княжеством и Колхапурским агентством. Так не стоит ли создать у князя впечатление, что мы на его стороне? По договору между нашим правительством и княжествами британцы в случае кончины отца берут на себя опеку над несовершеннолетним. В данном случае роль опекуна будете исполнять вы.

Первин тщательно обдумала его слова.

– А опекуном детей, которые не наследуют трона, является махарани Мирабаи?

Колин покачал головой.

– Поскольку мужчины-правителя в княжестве нет, все женщины – члены правящего семейства – состоят под нашей опекой.

Эти ошеломительные новости подсказали Первин следующую реплику:

– Если мы отвечаем за все, мы не можем не учитывать того факта, что в обоих письмах махарани высказывают озабоченность безопасностью князя Дживы Рао.

– Бабушка тревожится о его здоровье. Мать формулирует то же самое несколько иначе.

– «Физическая безопасность», – уточнила Первин, заглянув в текст письма. – За последние два года там скончались два мужчины-правителя.

Колин глянул на нее, прищурившись.

– Вы на что-то намекаете?

– Не просто намекаю. Нам отчетливо и откровенно сообщают, что князя могут убить.