Читать книгу Аббарр. Песок и пламя - Helga Wojik - Страница 3

Тусклый свет усталых ламп окрашивал сердце омэйру[1] грязно-золотым. На ладони биста прозрачный камень выглядел особенно крохотным: каплевидный талисман напоминал застывшую слезу. Линии жизни причудливо выгибались под ним, вздувались, превращались в шрамы. Песок, ставший стеклом; камень, обернувшийся оберегом. Крупинка одной из легенд, которыми так славилась земля Мэй.

Шёлковый шнурок с пропущенной внутри жилой казался ещё тёплым. Сколько лет он не снимал его с шеи?

Бист обмотал шнур вокруг ладони. Чёрные кольца скрыли предначертанные линии судьбы, проложив новые. Жила натянулась, шёлковая обмотка впилась в кожу, ещё немного, и даже огрубевшая плоть не выдержит. Теперь сердце стучало в ладони. Словно камень ожил.

Ему было восемь оборотов, две кварты, когда Отец вытащил его из Ямы и забрал с собой.

– У каждого тарука два сердца: одно для Мэй, второе для себя, – говорил Отец, завязывая шнурок на тонкой шее испуганного ребёнка. – Этот камень сохранит тебя, пустыня примет за своего.

Два сердца – одно для пустыни, второе для себя. Алчная Мэй не любит делить любовь с кем-то, она забирает тебя целиком, не отпуская из своих объятий, и тогда только в песках можно найти радость.

Застывшее сердце для песков, а бьющееся в груди – для живых. Не перепутай.

Бист вздрогнул: голоса из прошлого звучали слишком громко.

Столько лун сменилось с тех пор, столько раз светила умирали и воскресали вновь. Сколько легенд он услышал за это время, сколько записал… Аббарр и Мэй вытравили из него того испуганного ребёнка. Он стал бистом, стал своим, отдал оба своих сердца, а в ответ получил лишь горстку пепла…

Он верно служил Мэй: уважал песок, что топтали его гвары, отдавал дань золотоглазой богине, не прося многого. Лишь позволения и впредь быть её моолонгом – тхарука, караванщиком, вечным скитальцем по волнам барханов…

Очередной толчок. Тысячелетний камень стен вздрогнул, застонал. С потолка посыпалась крошка. Спазмы Башни Силы доходили до самых нижних камер. Или, наоборот, подземные тюрьмы были ближе к вторгшемуся врагу? Бист сжал кулак, и сердце омэйру впилось в ладонь.

Он был не один в этом каменном мешке, лишённом света. Но ему не было дела до других. Он был подобен утёсу, что не обращает внимания на волны и ветер, что рвут его плоть и утягивают в глубины. Камень за камнем. Крупица за крупицей. Его дух блуждал по лабиринту воспоминаний. Если бы он огляделся, всмотрелся в силуэты и тени, то увидел бы страх на лицах убийц, то, как они жмутся к стенам, лишь бы оказаться подальше от него. Но для биста все они сливались, сливались в единую кучу вылинявших лохмотьев.

Пытались ли они заговорить с ним? Уже нет. Никто не решался даже взглянуть ему в глаза… После того первого, что лежал поодаль, раскинув руки. Широкие рукава некогда белой туники. Словно крылья птицы тук, преодолевшей воды Овару и пики Энхар. Птицы, вернувшейся умирать в песок, чтобы своим каменным сердцем когда-нибудь спасти одного из тхару.

Эта мысль на мгновение выдернула биста из чертогов памяти, вызвала мимолётное удивление, заглушило на один вздох шёпот песка.

«Этот камень защитит твоё сердце на воде и на суше».

Бист дёрнул головой, изгоняя слова Отца прочь. Золото пустыни развеялось, всё вокруг заполнил сизый дым, пронизанный тонкими струнами восходящего Орта. Жар пепелища через подошвы. Привкус гари и скрежет песка на зубах.

Так вот какое на вкус горе.

В прошлый раз смерть пришла с солью и ветром. Он до сих пор чувствовал её дыхание, оказываясь на Лантру. А сейчас… Сейчас и Мэй предала его.

«Ни на воде, ни на суше».

Он ненавидел весь мир. Ненавидел себя. Дым становился гуще, укрывая прошлое и будущее вязкой пеленой. Оставляя лишь этот жалкий, утекающий сквозь пальцы момент в настоящем.

Нет больше времени. Есть лишь сейчас.

Шёлковый шнурок прорезает кожу. Лёгкий запах металла. Стук крови в висках.

Кто-то по ту сторону решётки. Слова перетекают, как песок в часах – бесшумно, соразмерно, неотвратимо. Скрип железа. Шаги. Шарканье ног по грязному камню.

И вновь время сжалась до обычного тока. Другие исчезли, даже тот с руками-крыльями. Остался лишь Гость, чья речь как песок.

– Ты нарушил приказ Орму. – Первые песчинки голоса незнакомца. – Вышел на улицы Аббарра в запретное время. Напал на стражу Цветка. Лишил жизни одного и покалечил троих.

Бист не ответил. Ветер и волны не тревожат утёс. Жизнь лишь шум. Он ждал тишины, жаждал покоя. Пустые слова осыпались, как угасшая орхмантиру. Чужие речи проносились мимо его ушей, как крики чаек и стон прибоя.

– Ты искал смерти. Своим безрассудством просил о ней. Но тебе было отказано.

Раздался щелчок. Это лопнуло в кулаке сердце омэйру. Бист разжал руку, отпуская алые искрящиеся крупинки, и слушал, как падает каждая из них. Потом всё стихло. Осталась лишь обжигающая холодом и гневом пустота. Тогда бист поднял жёлтые, как пламя, глаза и посмотрел на Гостя.

У незнакомца было два лица, и бист видел лишь маску, которая, подобно камню омэйро, защищала истинное. Он знал, кто перед ним и от чьего имени он говорит. Тот, кому служил Отец, пришёл к сыну.

– Ты тарука, – песок слов переплавился и застыл острым стеклом. – Тарука Дхару Карш.

– Дхару мёртв, – ответил хриплый голос лишённого сердца.

– Лишь тело, не дух. Твой Отец верил в тебя. Он верил, что дартау лишь предвестник рассвета.

Верил… какое далёкое слово. Из другой жизни, в которой оно имело смысл.

– Я приду позже, когда дым развеется. Когда ты будешь готов.

Гость скрылся, уступая место тишине.

Бист медленно размотал пропитавшийся кровью шнурок и спрятал в карман. Он ещё пригодится, но не для того, чтобы носить талисманы, а чтобы стянуть шею тому, кто лишил его сердца.

Кривая улыбка выгнулась змеёй, но глаза были пусты. Тарука вернётся туда, где все стены превратились в безмолвный песок. Он узнал это, когда первые слова слетели с губ незнакомца. А готов был ещё раньше, когда песок и пепел принесли на своих крыльях смерть.

Глаза вспыхнули жёлтым огнём. Моолонг должен продолжать путь. И когда он сделает ещё один виток, когда его панцирь станет крепче на ещё один оборот Орта, дым развеется, а кровь виновных заглушит привкус пепла утраты.