Читать книгу Завещание на любовь - - Страница 5

Мередит

Круглый стол из красного дерева выглядит необычно: от него оторван огромный кусок. Персидский ковер с орнаментом испачкан чем-то черным и сыпучим. Наклоняюсь, беру в руку горсть неизвестного порошка и принюхиваюсь. Пепел? Вдруг в комнате становится невыносимо жарко, пол обжигает босые пятки, и я быстро сажусь на стул, подобрав под себя ноги. Поднимаю глаза и вижу четыре темные фигуры. Позади слышится хруст разгорающегося пламени, появляется теплый свет, лучи которого направлены на неизвестных людей.

– Милая, выпрями спину, – бабушка? Ее голос я узнаю из тысячи.– Так нельзя сидеть воспитанной девушке за столом.

Огонь усиливается, и я могу рассмотреть лица бабушки и дедушки. Они такие же добрые, спокойные, какими я их запомнила.

– Прошу прощения, бабушка, – отвечаю я, улыбаясь. Я так рада видеть ее. Раньше мне она никогда не снилась. – Как у вас дела?

Дедушка опускает бокал и прикладывает руку к сердцу. Его улыбка причиняет боль, потому что она нереальна. Дедушка погиб. Бабушка тоже. Они оба мертвы. Искра от пламени падает на мое плечо, и я ахаю от боли. Такой настоящей! Осматриваю плечо: сквозь мою спальную футболку просачивается алая кровь, пачкая ткань.

– Мы скучаем, солнце, – голос дедушки становится холодным и отстраненным. – Мы ждали тебя. Уже месяц ждем. Твои родители здесь, а тебя нет. Ты бросила нас.

Подняв глаза, я взвизгиваю от ужаса. Лоб дедушки пробит пулей, вокруг входного отверстия запеклась коричневато-красная кровь. Лицо мужчина стало белоснежным, как первый снег, губы синие и безжизненные, нос расквашен. Поворачиваюсь и вижу, что грудь бабушки тоже простреляна, и рана кровоточит. Шелковая блуза превратилась из кремовой в алую, а пуля проделала путь прямо к сердцу. Воспоминания накрывают меня с головой: бабушку и дедушку убили.

– Мы увидимся, – шепчу я, глаза обжигает от подступающих слез. Сердце болезненно сжимается в груди, пропустив удар. – Когда-нибудь я приду к вам.

Другие две фигуры рычат, и в свете огня понимаю, что это мои родители. С их голов слезает обугленная кожа, руки покрыты крупными волдырями. От вида оголенных черепов к горлу подступает тошнота.

– Ты должна была быть с нами! – вопит мать во все горло и тут же начинает задыхаться. Из ее рта вместе с кашлем сыпятся сажа и пепел. – Хотя бы раз в жизни могла бы стать частью семьи, а не выброшенным мусором. Ты ничтожество, никогда не была и не будешь никому нужна!

– Думаешь, что стала сиротой месяц назад? – злорадствует отец, ядовито смеясь. – Ты стала ею до рождения, мерзость!

– Ты разрушила нашу семью, мою жизнь и жизнь моих родителей, паскуда! – с каждым словом матери мое тело пронзает адской болью. – И за это будешь гореть, как горели мы!

Всхлипываю, перестаю сдерживать эмоции и закрываю руками мокрое от слез лицо. Они не должны видеть, как мне больно.

Огонь разросся и подступил опасно близко ко мне. Языки пламени съедают ножки стула, на котором я устроилась, кусают мои пальцы, икры и колени – через секунду все тело горит. Чувствую, как кожа лоскутами сползает с плоти, кричу во все горло…

И просыпаюсь, разлепив свинцовые веки.

Камин потух уже давно, лишь ночник освещает пространство возле постели. Скомканная простынь валяется на полу вместе с одеялом. Несмотря на лютый холод в моей комнате, футболка, насквозь пропитанная ледяным потом, прилипает к телу. Жуткая боль стискивает голову, легкие ноют, и я не могу дышать. Желудок сжимается в спазме, и я, быстро надев тапки, выбегаю в коридор, не зная, куда идти. Свежий воздух. Мне нужно подышать. Пулей вылетаю на улицу, погруженную во тьму. Тонкая ледяная корочка хрустит и лопается под моим весом, частички попадают на пятки и тут же тают. Холодный ночной ветер развевает скрученные пряди. Кожа покрывается мурашками. Желчь подступает к горлу, и меня выворачивает наизнанку. Ужин в виде чипсов и фруктов погружается в чистый снег.

– Боже, – стону я.

Осматриваю руки и ноги – кожа на месте, ожогов нет. Это был лишь кошмар, страшный и нереальный. Пламя не пожирает мои конечности. Зато слезы настоящие. Они сковывают щеки, превращаясь в лед. Порыв ветра обнажает левое плечо, и я вижу кровоточащие следы от ногтей. Царапины глубокие и длинные. Это я сделала? Значит, боль была подлинной? Мне и раньше снились кошмары о прошлом, я вспоминала то, как погибли бабушка и дедушка, но такой пугающей реалистичности не было никогда. Прошло пять лет, а я не могу забыть то, что видела в тот день. Я продолжаю жить прошлым, упиваться им, не пытаюсь двигаться вперед.

Слабачка.

Чьи-то руки хватают меня и притягивают к крепкой мужской груди. Уловив мускусный аромат с примесью перегара и ментола, понимаю, что это Маркус. Похоже, у него вечер прошел в баре. Мужчина накидывает на мои плечи куртку, протирает мой рот ладонью. Грубая подушечка пальца замедляется на нижней губе, задевая зубы, и я решаюсь поднять взгляд на Маркуса. Его челюсти стиснуты до скрипа, ледяные глаза сверкают в ночи, как две звезды. Злые и недовольные. Волосы взъерошены после сна и кажутся черными в темноте. Он лишь в пижамных штанах и ботинках с развязанными шнурками. Когда я пытаюсь отстраниться, Маркус крепче сжимает меня и встряхивает. Вся кровь застывает в жилах от страха, стук сердца заполняет вязкую тишину вокруг нас. По выражению лица мужчины пытаюсь понять, что его так разгневало, но натыкаюсь глазами на охотничье ружье, свисающее с его плеча. Паника накрывает меня с головой: огнестрельное оружие возвращает меня к ужасному сну и к той роковой ночи.

– Зачем тебе ружье? – заикаясь, хриплю я.

– Ты совсем дура?! – хрипло выплевывает Маркус. – Какого хрена ты выбежала посреди ночи на улицу?

В его голосе отчетливо слышится металл. Он не просто зол. Он в бешенстве. Хочу убежать подальше, потому что он пугает меня до чертиков. А если сон был пророческим? Вдруг Маркус Монтгомери решит убить меня? Тихо, без свидетелей. Кроме мистера Нолана никто не знает, где я и с кем. В городе у меня нет знакомых – искать меня никто не будет.

– Зачем. Тебе. Ружье? – вновь повторяю, выделяя каждое слово и держа страх под контролем, но дрожь в голосе меня выдает.

Маркус проводит пальцами по щетине, и я примечаю татуировки на правой кисти, которые не видела раньше. Кажется, при каждом взгляде на него я вижу все новую и новую деталь. На указательном и безымянном пальцах красуются кресты, маленькие паучки дорожкой бегут от среднего и мизинца на лепестки связанного веревкой черного цветка. Выглядит жутковато, особенно ночью.

– Идиотка, ты в горах, а не в своей ванильной стране с единорогами! Здесь бродят волки и горные львы, которые с радостью полакомятся тобой и обглодают косточки, – Маркус размахивает руками, показывая на лес. Воображение тут же начинает рисовать страшные картины, как из-за сосен выходят зубастые хищники с длинными и острыми когтями и нападают на нас. – Иди в дом!

Страх меняется на злость. Почему он орет на меня и оскорбляет? Отталкиваю его со всех сил и делаю шаг назад, Маркус начинает наступать с тем же грозным выражением лица. Очертания его торса выдают ту же ярость, читаемую на лице. Хочу дать отпор, но колени трясутся, а ноги тянут меня назад. Маркус тяжело вздыхает и, наконец остановившись, цедит сквозь зубы:

– Я не трону тебя, Мередит. Иди в дом, а то…

Он не успевает договорить, потому что я перебиваю его. Не знаю, что ударяет мне в голову, но во мне просыпается неведомая сила, которая развязывает путы, сковывающие мой язык. Я поддаюсь эмоциям и огрызаюсь:

– А то что? Накажешь меня? Лишишь карманных денег? Или застрелишь, чтобы не возиться со мной? Ты ничего не сможешь мне сделать, что хоть как-то обидит меня! Ничего…

Слезы градом катятся по щекам, я обнимаю себя, чтобы немного согреться и спрятаться от пронизывающего до костей взгляда Маркуса. Жду, когда он начнет кричать в ответ, но он молчит, чем сильнее раздразнивает меня. Невидимый тумблер в моем мозге щелкает, и я подступаю к мужчине. Тапочки немного спадают с ног, и пятки стынут от холода, как и все тело, но горечь после кошмарного сна сильнее моего благоразумия.

– Ты изначально считал меня недалекой блондинкой, так зачем же согласился приютить? – сощурившись, спрашиваю я. – Можешь отправить меня в отель, адвокат выделит деньги. В этой дыре мне хватит и на жилье, и на продукты.

Выражение лица Маркуса становится жалостливым. Хочу выцарапать себе глаза, чтобы не видеть это отвратительное сострадание. Было лучше, когда он был зол. Мне не нравится, что я позволяю говорить с незнакомым человеком в таком тоне. С незнакомым мужчиной, который в два раза больше меня и владеет ружьем.

– Зайди в дом, – устало просит Маркус, но я не шевелюсь, впившись взглядом в дуло. Мужчина замечает это, аккуратно снимает ружье с плеча, держа его в левой руке. Я вздрагиваю – Маркус выставляет правую ладонь вперед, давая понять, что не навредит. Надеюсь, по крайней мере… Он извлекает магазин, кидает его в сугроб, а само ружье кладет на дорожку и отталкивает ногой. – Это была лишь мера предосторожности, я боялся, что с тобой может что-то случиться. Зайди в дом, ты можешь заболеть.

Обдумав несколько секунд его слова, решаю послушаться и возвращаюсь домой, направляясь на кухню. Что на меня нашло? Господи, как же стыдно… Заварив чай, я скидываю тапочки и жду Маркуса, уставившись на кружку. Пальцы ледяные и раскрасневшиеся, однако я не чувствую холод, только ненависть к себя за то, как сама же себя унизила. Слышу, как Маркус заходит, и начинаю оправдываться:

– Прости, я правда не знаю, что на меня нашло. Но я говорила серьезно. Если я тебе мешаю…

– Прекрати, – цыкает мужчина. – Я уезжал по делам, не бежал от тебя. Ты мне не мешаешь. Все совсем не так: я собираюсь пользоваться твоими кулинарными навыками ближайшие полгода, отучить тебя от замашек высшего общества и вправить твои мозги, которые совсем не на месте. Возражений не принимаю, так что сейчас допивай свой чай и возвращайся в кровать.

Маркус не дожидается моего ответа и уходит. Я думала, что не смогу уснуть этой ночью. Но как только моя голова прикасается к подушке, я слышу только Маркуса, говорящего со мной, словно я чокнутая.