Читать книгу Безысходность - - Страница 5

Рем уверенным шагом двигался по направлению к району малоэтажной застройки, чтобы обосноваться в одном из частных домов, наименее обветшалых от времени. С неба сыпалась легкая морось, осень с каждым днем вступала все больше и больше в свои права властительницы самого тоскливого сезона года. Его любимого сезона года. В юношеском возрасте Адремалеху всегда нравилось смотреть в окно на осыпающиеся листья огненных кленов, на царившие тишину и спокойствие, которые изредка нарушались лишь небольшими порывами ветра, подхватывавшими и кружившими их в воздухе. Картина по ту сторону стекла казалась ему столь чуждой собственной жизни в ослепительно белых стенах лаборатории, но такой желанной. Свобода за пределами золотой клетки. Медленно умирающий мир за окном напоминал ему о бесценности и быстротечности времени, но и, одновременно, давал надежду на возможность возрождения его потерянной души, также как природа, умирая, возрождается весной после зимней стужи. Надежда. Бывает, лишь одной ее достаточно, чтобы спасти от безумия человеческое сознание. Как бы он хотел еще хоть раз увидеть падающие осенние листья, а не ощущать лишь дыхание отчаяния, разносимое ветром.

Амелия следовала чуть позади, не желая прерывать его раздумья. Ей тоже нравилась осень. Но ее она любила за дождь, влажность и холодный отрезвляющий ветер, которые заглушали мысли в голове о свободе, неповиновении, справедливости и убивающей ее несгибаемости, как напоминание об истошном плаче собственной души, растерзанной и изнасилованной обязанностью быть человеком, которым она не являлась. Амелия любила осень за ее отчаяние и боль, что наполняют вместе с воздухом легкие при каждом вдохе, за возможность очнуться от кошмарного сна, в котором она пребывала всю свою жизнь. Осень значила для нее свободу. Здесь она надеялась найти истинную себя.

Они много петляли среди узких улочек, пока не дошли до неприметного небольшого домика, расположившегося в тупиковой части переулка. По дороге Амелия еще не раз задавала себе вопрос о том, как Рему удается так хорошо ориентироваться в городе, даже если учесть, что он заранее приметил этот дом. Картинка так и не складывалась до конца в ее голове. Она не знала, что Рем рассчитал всю дорогу по шагам, запомнил каждый поворот, и проделал этот путь не единожды, чтобы не ошибиться, когда придет нужное время. Как только они вышли из своего укрытия, он отсчитывал про себя каждый шаг, каждое движение, восстанавливая в памяти картинку маршрута. Тяжелый труд, невероятная внимательность и концентрация – и вот он результат. По этой же причине он не позволил бы Амелии обследовать территорию совместно. Но она на этом не настаивала, и таким решением он был удовлетворен, ведь в противном случае их пути разошлись бы гораздо раньше. Выходя за пределы основных улиц, он всегда и везде считал свои шаги, чтобы иметь возможность найти путь обратно. Он ощупывал стены зданий рукой, ходил от одной стороны улицы к другой, обследуя все в совершенно ином ключе, нежели посторонние могли себе представить. Жить без глаз крайне трудно. Остальные зачастую даже не задумываются об этом, не пытаются представить, сколько усилий уходит на достижение таких невероятных результатов владения своим телом. Но лучше быть калекой, которого таковым не считают, чем тем, в чьих слабостях уверены.

«А если он на самом деле видит? Он никогда не промахнется? Его невозможно победить?». Возможно. Но Рем предпочитал, чтобы остальные об этом не знали. Это облегчало жизнь. Причем, существенно.

– Проходи. В ближайшее время это будет нашим убежищем.

Амелия поднялась на крыльцо и зашла внутрь. Увиденное ее приятно удивило. Дом выглядел довольно мило и комфортно. Казалось, время здесь оставило свой отпечаток не так сильно, как во многих других зданиях, в которых она успела побывать. Да, конечно же, долгое отсутствие хозяев сказалось на обстановке не самым лучшим образом, на предметах скопился толстый слой пыли, по углам висела паутина, старые светлые обои с цветочками пожелтели, мебель обветшала, но в остальном все выглядело неплохо. В свои лучшие годы, этот дом был шикарен для его обладателей, нов, красив и ухожен. Сейчас же он послужит неплохим пристанищем для них.

– Хороший выбор. Пожалуй, стоит поискать ресурсы, пока еще не стемнело. Я начну со второго этажа.

Рем, как часто он любил это делать, не ответил ей, а остался стоять на крыльце, словно наслаждаясь прохладным вечерним ветерком. Амелия не придавала значения его привычке игнорировать других людей. Ее самолюбие это не задевало, ведь тогда, когда ее слова подразумевали необходимость реакции на них, он всегда ей отвечал.

Она неторопливо поднялась по лестнице и принялась обследовать две небольшие спальни, располагавшиеся друг напротив друга. Интерьер и обстановка напоминали стиль гостиной на первом этаже и находились в схожем техническом состоянии: те же пожелтевшие некогда светлые обои, пыльная мебель, оставленные нетронутыми старые вещи. В одной из прикроватных тумбочек Амелия нашла целую связку свечей и спички, чему несказанно обрадовалась, так как уже начинало темнеть. В это время года солнце вечером всегда быстро прячется за горизонт, погружая мир вокруг в сумрак и ночь. Более внимательное изучение этих комнат она решила оставить на следующий день и спустилась вниз.

Рем сидел на полу, облокотившись спиной о старый диван. За то время, пока Амелия находилась наверху, он успел быстро пройтись по комнатам нижнего этажа и запомнить расположение основных крупных предметов. Он не хотел, чтобы кто-либо посторонний видел, как это происходит, а потому терпеливо ждал на крыльце, когда Амелия уйдет наверх. Это доставляло ему определенные неудобства, но выгоды от целеустремленности и трудолюбия девушки он получал больше. Не говоря уже об одиночестве, в котором ему не хотелось пребывать, как бы он не старался убедить себя в обратном.

– Думаю, лучшим вариантом будет ночевать здесь, внизу. Меньше пространства держать одновременно под контролем, больше шансов услышать незваных гостей, – повернув голову в сторону Амелии, произнес Рем.

– Согласна. Тогда я подготовлю нам места здесь. А еще я успела найти для нас наверху свечи…, – сказав это, не подумав, она чуть не поперхнулась на последнем слове. Он так естественно держался, что ее подсознание отказывалось принимать факт его слепоты, будто он волшебным способом сумел обойти законы физиологии, ведь она в точности знала, что с ним сделали несколько лет назад.

Рем вновь промолчал, лишь едва насмешливо улыбнувшись ей, проходя мимо по направлению к душевой. Вот только от его улыбки ей стало тревожно.

В глубине души Рему хотелось, что бы хоть кто-то, кому он мог довериться, увидел, насколько ему тяжело и больно жить в этой кромешной тьме. Но он не мог позволить себе попросить о помощи, признаться в своей слабости.

«Кем я тогда буду без моей силы? Кем я стану, когда потеряю способность сражаться? Как я смогу прожить еще один день, осознавая, что больше не способен делать то единственное, ради чего был создан?».

Он стоял под ледяной водой, и даже она не могла унять его резко подступившую злость. На себя. На мир. На судьбу. Он устал. Он смертельно устал быть все время сильным, хотя большая часть этой силы давно похоронена в его прошлом вместе с его чудесными фиалковыми глазами. А еще больше он устал держать себя под контролем. И вновь опять все тот же замкнутый круг. Ему больно, его раздирает горькое отчаяние, которое накапливаясь, словно яд, перерастает в злость, так и не находящую выхода наружу. И все, что остается, это концентрироваться на холодных каплях воды, стараясь успокоить свое израненное сознание. Минута за минутой. Пока нахлынувшее чувство не утекает вместе с водой.

Тем временем, Амелия не стала растрачивать время впустую. Она зажгла несколько свечей, и в их свете начала понемногу изучать содержимое кухонных шкафчиков, и не безрезультатно.

«О да, а вот и мой шанс хорошенько поесть».

К тому моменту, как Рем вернулся в гостиную, она уже успела накрыть для них импровизированный ужин, состоявший из консервированных готовых бобов и гречи, которые она смогла найти.

– Рем. Присоединяйся, сегодня нам есть, чем поужинать.

– Какое везение, – без энтузиазма процедил сквозь зубы он, повернувшись в сторону Амелии. Гостиная и кухня в этом доме были объединены в единое пространство, условно разделяемое только барной стойкой, что создавало удобные условия для их взаимодействия.

– Мы уже два дня не ели ничего, кроме этих жутких на вкус черствых сухарей.

Рем подошел к столу и сел на приготовленное для него место.

– На запах, это не лучше тех сухарей.

– Ты ранил меня в самое сердце. Неужели тебе не нравится, как я готовлю еду столетней давности. Я этого не переживу.

– Только не выставляй свою смерть, как убийство. Этого уже не переживу я. Буквально.

– Зануда.

– Так меня еще точно не называли.

– Все когда-то бывает впервые, – она пожала плечами и начала есть, затем присоединился и Рем.

Завершив свою трапезу, Амелия вновь взяла на себя инициативу приготовить спальные места, а затем сама сходила в душ. Когда она вернулась в гостиную, Рем уже спал. Шесть бессонных ночей давали о себе знать, хотя он и никогда не признался бы в этом. Амелию радовало, что он наконец-то сможет нормально отдохнуть, и что решился на это в ее присутствии.

И среди ночи она поняла, почему он не позволял себе спать при других.

Рему снился сон. Один из многих кошмаров, что пришлось ему пережить в раннем возрасте. Прошлое никак не хотело отпускать, болезненные воспоминания впивались в его душу стальными когтями и каждый раз, когда он пытался вырваться, становилось только тяжелее. В конце концов, он позволил этим кошмарам жить дальше в его голове. И он привык. Привык вспоминать ночами пытки, привык проживать боль. Но приходили и сны другого сорта ужаса. Они приносили яркие вспышки всепоглощающего отчаяния и безысходности. Напоминали, что смысла в его жизни больше не осталось. И эти кошмары ощущались болезненней всего.

«Ночь. Рыжеволосый юноша лежит на своей кровати. В помещении тихо. Ему шестнадцать лет. Вокруг осталось только человек пятнадцать, не больше, из тех, кто выжил. Это считалось еще хорошим результатом. Сильный год получился. Крепкий, стойкий. А как иначе, если вместе с тобой обучение проходит сын главы твоей гильдии. Все пытались равняться на Адремалеха. Старались. Хотя и понимали, что такими как он, им не стать. Но приблизиться к идеалу желал каждый. Идеал. Но что это дало ему? Раньше он не задумывался над этим вопросом. Стать идеальным – это его смысл жизни? Их всех? В своем юном возрасте он в совершенстве владел всеми видами оружия, знал десять языков, преуспел во всех преподаваемых ему дисциплинах. Образец для подражания. Он знал это. Понимал это. Но ему было все равно. У него напрочь отсутствовали некоторые эмоции, как, например, честолюбие, жалость, удовлетворение. Странный набор, но для холодного расчетливого ума – вполне приемлемый.

Сегодня же он ощущал себя одиноко. Ему было так больно, словно все те чувства и эмоции, которые он вынужден был подавлять день ото дня, прятать глубоко в своей душе, разом накрыли его с головой. И он не знал, как со всем этим совладать сейчас.

«Ты машина. Ты монстр. Ты создан только, чтобы убивать и править. Ты чудовище, от которого невозможно спастись. Ты лучший. Так заткнись и, молча, делай свою работу. Терпи! Делай то, ради чего создан. Твоя жизнь ничего не значит. Не станет тебя, твое место займет кто-то другой. Тот, кто будет сильнее, бесстрастнее. Ты всего лишь механизм. Помни об этом» – повторял он сам себе снова и снова заученные слова, которые вложили ему в голову много лет назад, но которые так и не смогли до конца прижиться в сознании. «Не забывай, кто ты такой. Помни, ради чего ты существуешь».

Он все также тихо, не шевелясь, не издавая ни звука, лежал на кровати. Его бесстрастное лицо не выдавало никаких эмоций. Только открытые глаза, безумно глядящие в белый потолок.

Ему было больно. И он не понимал почему. Почему он не может просто слепо прислушаться к этим словам и спокойно продолжить жить. Он понимал, что создан лишь, чтобы заменить уже существующие элементы в этой жестокой машине государства. Ему предназначалось далеко не самое плохое место. Место руководителя. Власть. Но он не мог отпустить память о пытках, о том, как его тело терзали раз за разом, проверяя скорость регенерации, или даже просто приучая к ощущению боли. Он помнил, как его вены горели, как кровь плавила все внутри. Он помнил, как умирал и как возвращался к жизни. Он помнил каждый удар, нанесенный ему без тени жалости и сострадания. Он помнил, как выносят изувеченные трупы его братьев и сестер. Он все помнил. Он все чувствовал. Эту боль, это отчаяние, разъедающие изнутри. А он был всего лишь ребенком. Маленьким мальчиком, который лишь однажды видел своих родителей. И помнил: они смотрели, как он захлебывается собственной кровью, а на их лицах – ни одной эмоции. Он видел самого себя через двадцать лет. Кем он станет. Тогда ему еще хотелось их жалости и защиты. Сейчас эта потребность умерла вместе с частью его души, и это пресловутое чувство жалости стало вызывать лишь отвращение. Но от одиночества никуда не спрячешься. Оно напоминает о себе каждый свободный миг. С ним можно только научиться жить, победить его невозможно.

Сомнение. Да, еще сомнение. Сомнение в том, что та конечная цель действительно стоит всех тех страданий и жертв. Сейчас ему не было жалко ни себя, ни других. Ведь как-никак их методы работали, дали ему силу, сделали из него совершенное орудие смерти. Но он сомневался в справедливости всей той жестокости, которую к нему применяли. Сомневался, что это был единственный возможный вариант. Ведь их жестокость – чрезмерна. Эксперименты – беспощадны. Сомневался, действительно ли во внешнем мире есть такая необходимость постоянно вести войну. К чему им столько солдат.

Зависть? Да, даже зависть. День ото дня они видели молодых ученых, врачей, детей тех, кто истязал его, тех, кто убивал его. Они жили свободно, в отличие от них. Над ними никто не издевался так. Им позволяли создавать семью, жить спокойной жизнью, выбирать должность из целого спектра внутри касты по своим способностям, управлять своей судьбой. Он же был лишен всего этого. Лишен выбора. До совершеннолетия он должен был находиться в лаборатории по четким правилам и распорядку. После – идти на поле боя и выполнять задания. После – отдавать приказы самому. Так ему говорили, но спустя годы он узнает правду. А затем из его ДНК создадут новое поколение, которое будет вынуждено пройти тот же путь, что и он. А он уже по ту сторону стекла будет приходить и равнодушно смотреть на их страдания. И так пока его не заменят. Пока он не умрет. Ведь такие, как он, долго не живут. Грустная картина нелегкой судьбы. Он не мог сказать, что хотел другой жизни, но и не мог утверждать, что был доволен своей настолько, насколько этого требовалось и ожидалось от него.

И он начал понимать, что не идеален. Что он бракован изнутри. Его мысли и чувства, которых он не желал, но которые все равно были, не соответствовали цели его существования, не соответствовали позиции его касты. И от этого он ощущал себя еще более одиноко и обреченно.

По его щеке покатилась слеза. Единственная вырвавшаяся наружу эмоция. Он ее подавил. Закрыл глаза. И продолжил жить дальше. «Мне надо стать сильнее и жестче, тогда все встанет на свои места».

Рем проснулся в холодном липком поту, а потом начал истерически смеяться.

– Ну да как же. И к чему меня привело стремление к силе? Все к тому же исходу.

Боль раздирала его изнутри. По ночам его часто преследовали кошмары – воспоминания из прошлого, но не часто приносили столько отчаяния по пробуждению, что он даже не сразу понял, как произнес это вслух. И что в этот раз он не один.

– Ты в порядке? – сонным голосом спросила Амелия, – снова то место?

– Да.

Они оба допустили осечку, но не посчитали свои ошибки фатальными. Другого – он бы убил. Другого – она бы убила.