Читать книгу Я никогда не была спокойна - - Страница 4

Снова стучат колеса поезда, снова можно предаваться мечтаниям. Ей не терпится скорее приехать в Италию, познакомиться с ее культурой, послушать лидеров социализма Средиземноморья. В Риме у нее есть только один знакомый: беженец-социалист, которого она встретила в Брюсселе. Он помог ей найти жилье в меблированных комнатах недалеко от церкви Санта Мария Маджоре. Здесь она встречает Елену Пенсути, с ней они гуляют по столице и знакомятся с местами, где проводят время студенты.

Атмосфера в римском университете очень отличалась от той, что царила в берлинском и лейпцигском. Здесь не было формализма, который так угнетал Анжелику. Ее поразило, как преподаватели приветствуют студентов, а те отвечают им «с непринужденной учтивостью»[21]. Каждому преподавателю можно было задать любой вопрос во время лекции. И еще: к студентам – и к девушкам, и к юношам – относились одинаково. Ее удивила одна деталь: поведение студенток из богатых и консервативных семей. Они одевались со вкусом и изяществом, и их сопровождали монахини или дуэньи. Но едва ступив на порог университета, они оставляли сопровождающих дам и ускользали на свидание к женихам или поклонникам. Не то чтобы Анжелику это задевало, просто ей казалось, что эти благородные девицы придерживаются гораздо более свободных взглядов, чем те женщины, которые выступали за «свободу пола».

Итак, в центре ее нового мира – Антонио Лабриола. Этот преподаватель философии и политической этики становится ее кумиром. У него были знакомства самого высокого уровня с немецкими социал-демократами, он писал статьи в Neue Zeit, а это издание – библия мирового левого движения. Он вступил в полемику между Бернштейном и Люксембург, а с Энгельсом состоял в долгой переписке, что помогло понять и углубить идеи Маркса в Италии. Его интеллектуальный труд не ограничивался университетскими аудиториями: он сумел преобразовать застывшее социалистическое движение в Италии в партию. На Женевском съезде 1892 года Лабриола не примкнул к Итальянской социалистической партии – он всегда держался на расстоянии от политической арены ввиду критического склада ума: социалисты-теоретики должны быть не руководителями, а лишь учеными. Его теория была такова: в сознании трудящихся политическая партия не возникает сама по себе, для этого нужно время, обучение, знания. Не просветительская проповедь, а длительное и терпеливое обучение масс приведет к созреванию их сознания. Он знал, что «когда “некоторые” более или менее социалисты обращаются к необразованному пролетариату, аполитичному и по большей части реакционно настроенному, они почти всегда рассуждают как утописты и действуют как демагоги»[22]. Для Анжелики это был образец интеллектуала-социалиста.

Анжелика считает «редкой привилегией» возможность слушать лекции Лабриолы. Он учит студентов мыслить оригинально. Однако она не воспринимает эту главную мысль: марксизм Балабановой долго будет оставаться крайне ортодоксальным, схематичным, не признающим раскола.

Там, в аудитории римского университета, на лекциях Лабриолы, она решает вступить в социалистическую партию Италии.

В Италии социалистическая партия уже представляет собой арену борьбы между реформистами и максималистами. Русской студентке пока недостает опыта, чтобы решить, к какому крылу примкнуть. Для нее партия – союз апостолов и братьев, объединенных на пути к земному раю. Она еще не поняла, какое чудовище эта политика и люди, занимающиеся ею. Она еще не осознала на собственном опыте, что худшее предательство – то, что совершает твой товарищ, тот, кто стоял рядом, тот, кто делил с тобой все тяготы и опасности. Но молодая Балабанова, слушая внутренний голос, доверяется инстинкту, примыкает к более радикальному крылу, которое в то время представляет Энрико Ферри. Лично к нему она не испытывает симпатии. Она считает его слишком поверхностным, в отличие от Леонида Биссолати, бывшего «воплощением антидемагогии». И все же ее привлекает революционное течение, а не правое, которое придерживается постепенности в преобразованиях. Анжелика очень внимательно слушает Лабриолу, который замечает эту девушку, не пропускающую ни одну его лекцию, сидящую «в дальнем углу класса»[23], с таким интересом и вниманием следящую за его мыслью. Вскоре ему становится известно, что русская студентка легко переводит политические и философские статьи с русского языка на французский и немецкий И что она вступила в ИСП (Итальянскую социалистическую партию) и хочет нести «социалистическое слово» в народ. Анжелика попадает в узкий круг студентов, которые после лекции сопровождают профессора в кафе Aragno. Лабриола весьма едко выступает против некоторых политических деятелей, особенно реформистов. Биссолати и Турати он называет ремесленниками от политики. Он самолюбив: показывая Анжелике свою новую книгу, называет себя единственным марксистом в Италии. И завещает это интеллектуальное звание Балабановой: «Когда я умру, останетесь только вы. Вы должны быть исполнителем моей марксистской воли»[24].

Она обожает «учителя», но, когда начинает приходить к нему домой, немного разочаровывается: ее удивляет одна его слабость – по отношению к дочери, которая настолько самоуверенна, что преподает в университете. Этот потрясающий профессор использовал все свои связи, чтобы устроить Терезу на это место. Лабриола испытывал почти патологическое преклонение перед дочерью. Однажды Анжелика пришла к нему домой и Лабриола решил ей кое-что показать. Проповедник марксизма провел ее в какую-то темную комнату, и там, открыв окно, указал на бюст Терезы, стоявший за бархатным занавесом: «Как он вам нравится? Жаль, что скульптор неточно воспроизвел ее прическу»[25]. Студентка воздержалась от комментариев. Проведя рукой по голове статуи, он смахнул пыль. Они вышли на цыпочках, будто боясь разбудить спящего ребенка.

Рим не был эпицентром политического движения, однако здесь был парламент и работали лидеры итальянского социалистического движения, основатели ИСП. Анжелика со своей новой подругой Еленой Пенсути стала заходить в редакцию Avanti![26] и частенько прогуливалась недалеко от дворца Монтечиторио, где получила возможность познакомиться с Турати, Тревесом, Моргари, Прамполини и другими депутатами парламентской группы. Несколько раз девушек приглашают посидеть с ними в ресторане. Они слушают горячие споры на политические и культурные темы, но сами высказаться не смеют. Первым лидером ИСП, с которым русской девушке удается установить сотрудничество, становится Леонида Биссолати, редактор Avanti! представитель правого крыла реформистов. Днем Анжелика ходит в редакцию – единственное место, где можно найти немецкие марксистские журналы, главным образом Neue Zeit, и беседует с этим доброжелательным господином. Она, будучи высококлассной переводчицей, предлагает ему свои услуги. Биссолати распахивает перед ней двери редакции и признается, что чувствует себя намного моложе, когда с ней разговаривает.

Вторым человеком, вызвавшим восхищение Анжелики, была Анна Кулишева, 1853 или 1857 года рождения (русским интеллигентам нравится окутывать свое происхождение загадочным флером). Аня Розенштейн (это настоящее имя Кулишевой) тоже происходила из очень богатой еврейской купеческой семьи, жившей недалеко от Симферополя. Ее биография удивительна. Будучи молодой нигилисткой, она познакомилась с Бакуниным, вела переписку с Энгельсом. Став анархисткой, она встала в один ряд с социалистом Андреа Коста, от которого у нее родилась дочь. Теперь она товарищ Турати и как врач-гинеколог занимается вопросами условий жизни женщин. Ее миланский салон становится «чем-то мифическим»[27], и все дискуссии по политическим и культурным вопросам проходят в квартире, полной книг и газет, что находится над Галереей на Пьяцца Дуомо. Балабанова ждет не дождется момента, когда сможет познакомиться с живой легендой феминизма, во главе угла которого ставятся условия жизни работниц. (В 1900–1902 годах Кулишева занималась подготовкой проекта закона против использования женского и детского труда.)

Все это сделало Анну, целыми днями занятую политической борьбой, в глазах Анжелики еще одним примером для подражания. Анжелика уверена: у нее в руках весь мир и у нее хватит сил его изменить. Она свободна, энергична, выступает против конформизма. Она ездит на велосипеде: вот она быстро мчится по улице Корсо – римляне возмущенно смотрят ей вслед, в глазах их осуждение. Даже ее привычки выдают в ней революционерку. Она отринула старые семейные традиции, отбросила сексуальные табу. Первые ее любовные отношения были свободными: она не признает никакой любви или замужества. Она не хочет создавать семью, не хочет детей: тот, кому предстоит готовить революцию, не имеет времени ни на что другое. Чернигов – это уже далекое прошлое. Она выбрала служение социализму и живет в бедности. В 1903 году она пишет семье письмо, в котором отказывается от всего своего наследства в пользу братьев и говорит, что ей достаточно ежемесячного пособия[28]. В остальном она не хочет иметь ничего общего со своей буржуазной семьей. Однако политика пока еще тянет ее в Россию, где постепенно назревает революция 1905 года. Ей хочется быть здесь, чтобы участвовать в борьбе против тирана. Это не для таких начинающих революционеров как она: даже ее соотечественники советуют ей не делать этот шаг. Лучше оставаться в Италии: партии нужна эта девушка, готовая к кропотливой работе по пропаганде и просвещению людей в деревнях и на рабочих местах.

Социалисты внимательно следят за передвижением итальянских трудящихся, за их обучением и помощью им в чужой стране. Кто в таком деле может быть лучше этой старательной и прилежной девушки?

Я узнала, что швейцарский город Сент-Голл с его огромными текстильными фабриками, на которых работали тысячи итальянцев – особенно девушек и женщин, – и с многочисленными итальянцами-каменщиками был важным центром эмигрантов. Я поехала в Сент-Голл.

Этот город расположен в так называемой немецкой Швейцарии, и немецкий язык является там официальным. Народный дом, который служил штаб-квартирой швейцарским профсоюзам, также был и местом сбора иностранных рабочих, среди которых преобладали итальянцы. Я сразу же увидела трудности, которые испытывали иностранцы как в отношениях со своими работодателями, так и с товарищами по профсоюзу. Благодаря своему умению говорить на многих языках я поняла, что могла бы оказывать итальянским рабочим помощь в качестве переводчицы[29].

Она становится профессиональным агитатором. Первым ее партийным поручением стала работа в профсоюзе Сент-Голла: она преподавала немецкий язык, вела воспитательную работу. У нее было призвание – содействовать росту сознания и повышению культурного уровня итальянских рабочих. Первое ее выступление состоялось в декабре, в клубе немецких социалистов. Анжелика должна была выступить перед целым залом, где собрались рабочие. Она боялась, что ее ожидает фиаско. На самом деле все прошло блестяще. Неожиданно для себя она оказалась прекрасным оратором и овладела вниманием аудитории, зажигая сердца своей страстной речью.

Стоя на сцене, эта русская девушка, ростом не больше полутора метров, с живыми темными глазами и копной русых волос, преображается. Голос ее звучит свободно и непринужденно, в горле пересохло, лицо горит от возбуждения. Она говорит больше часа, не останавливаясь после повторяющихся неоднократно аплодисментов. После этого случая она становится одним из самых популярных пропагандистов в Швейцарии. Со всех сторон она получает приглашения и нередко выступает по четыре-пять раз в день на итальянском, французском и немецком языках.

18 марта 1903 года ее пригласили товарищи из Лозанны, чтобы отметить годовщину Парижской коммуны. В Народном доме одно за другим следовали выступления, не имевшие у аудитории особого успеха. Но когда слово взяла Балабанова, обстановка изменилась, ведь послушать ее приехало много итальянцев. Лозанна, как многие другие швейцарские города, была наводнена итальянцами: политическими беженцами, уклоняющимися от воинской обязанности, каменщиками и просто бездельниками. Политическая работа была плодотворна, особенно среди многодетных прядильщиц и отцов семейств, которые были вынуждены оставить свои семьи в Италии в самых нищенских условиях. Этот город стал средоточием рабочего движения с сильными революционными тенденциями. Здесь находилась штаб-квартира Социалистической федерации, профсоюзов и редакция еженедельника L’avvenire del lavoratore («Будущее трудящихся»). Здесь жило почти шесть тысяч итальянцев. «Разнообразное и разноцветное полчище, нищее, но деятельное и полное сил, чья штаб-квартира находилась в старой части города, на Рю дю Пре, кривой темной улочке, прозванной местными Boulevard des Italiens (“Бульвар итальянцев”)»[30].

Анжелика сосредоточена на своей речи, но иногда теряет нить. Дело не в девушке. Кто-то ее отвлекает. Среди слушающих – молодой человек с усиками, он упорно смотрит на нее своими глазищами, взор его завораживает. Анжелика не может отвести взгляда от этого итальянца с массивной челюстью и взъерошенной шевелюрой. Ей хочется узнать, кто он такой. Она то и дело бросает на него взгляд. Он выглядит неряшливым и убогим в своих нищенских одеждах, лицо его выражает внутреннюю тревогу, а руки нервно теребят шляпу.

Все это заставляет ее предположить, что перед ней чрезвычайно обездоленный и голодный человек. И когда заканчивается конференция, товарищи подтверждают ее предположение. Она решается подойти к нему.

– Он один из этих несчастных, зовут его Муссолини. Он нигде не работает. Он был школьным учителем, но бросил работу из-за болезни, да и дисциплины ему не хватало.

– И чем же он живет?

– Чем придется. Один из членов Лиги каменщиков уступил ему свою кровать, я попросил жену сшить ему рубашку и нижнее белье – из его простыни. Другой товарищ подкармливает… жалко его!

– Скажите, товарищи, а нельзя ли ему найти какую-нибудь работу?

– Работу? Какую работу? Каменщиком, как мы, он работать не хочет. Его раздражает работа. Дисциплина, без которой не обойтись, когда работаешь… вставать надо рано… и работать как вол – это не для не него…

– К тому же он болен, бедняга, – говорит женщина, у которой четверо детей. – В общем, скажу тебе по правде, Анжелика, мне этот тип не нравится. Когда он приходит, мне становится не по себе. Как только он появляется на пороге, дети убегают, боятся его взгляда. Но он голоден и болен – так, по крайней мере, говорит мой Паоло и Чекко, который уступает ему свою постель[31].

Анжелику поражают эти слова. Она об этом никогда не будет рассказывать. Хотя и признает, что в тот вечер, 18 марта 1903 года, ее взгляд сам собой притягивался к этому молодому человеку. Она выделяла его из всей аудитории. Девятнадцатилетний Бенито заворожил ее своими гипнотическими «глазищами», она не могла устоять перед его чарами.

Закончив речь, Анжелика идет через зал, наполненный дымом сигарет, проталкивается через толпу бородатых мужчин и женщин в длинных поношенных платьях, громко сдвигает стоящие на ее пути стулья и подходит к Муссолини. Она слышит его жесткий голос, его интонации. Вблизи его взгляд кажется еще более одержимым. Юноша сильно жестикулирует, рот его кривится, он сильно ругается:

– Какие идиоты эти коммунары, настоящие оппортунисты! Они не трогают банки, сейфы! У них не хватило духа экспроприировать богатства у буржуазии. Идиоты и предатели. Предатели… Но, как говорит Балабанова, скоро начнется борьба. И на этот раз… берегитесь, предатели!

Анжелика его перебивает:

– Простите, товарищи сказали мне, что у вас нет работы. Могу я что-нибудь для вас сделать?

– Что-нибудь сделать? – отвечает Муссолини голосом смущенным и в то же время истеричным. – Для меня ничего нельзя сделать. Я обречен. Знаете, я сифилитик и сын алкоголика, что я могу делать? Я ни на что не способен, даже куска хлеба не могу себе заработать[32].

По мнению некоторых историков, этот рассказ о ее встрече с Муссолини недостоверен.

Чтобы достичь достоверности, нужно отметить расхождение в датах. Анжелика всегда приводит день 18 марта 1903-го, но биографы Муссолини Джорджо Пини и Дулио Сусмел утверждают, что в марте того года уроженец Романьи находился в Кантоне Берна, уже занимаясь пропагандой среди рабочих. Та встреча, о которой упоминает Балабанова, должно быть, произошла в Женеве 18 марта 1904 года[33]. Но если при этих событиях участвовал и Ленин, как указывают Пини и Сусмел, могла ли Анжелика такое забыть, или она не упоминала этого факта намеренно? Это маловероятно: ей скорее свойственно преувеличивать описываемые события, чем скрывать что-то. Кроме того, Балабанова всегда отрицала, что Муссолини и Ленин были знакомы.

Фашистская публицистика всегда старалась принизить значение реконструкций Анжелики, выдавая их за запоздалую злобную реакцию ревнивой и покинутой женщины. Однако уничтожить ее как женщину, не удовлетворенную сексуально, – это слишком просто. Но этот аргумент выдвинул сам Муссолини, а журналисты фашистского режима, например Иваное Фоссати, подхватили его: «Анжелика Балабанова, в которой еще горело прежнее неутоленное желание, двадцать лет подряд брызгала отравленной слюной в сторону дуче»[34]. Аргумент этот оборонительный и нелепый, но он по крайней мере подтверждает то, на чем Балабанова настаивала всегда, в том числе и в суде: у нее никогда не было отношений с Муссолини. Именно это долгие годы утверждает Джорджо Джанелли[35], он восстает против канона, согласно которому русская революционерка была одной из многочисленных любовниц молодого социалиста.

Джанелли исходит из соображения, что свободолюбивая Балабанова не постыдилась бы рассказать, как все было на самом деле. А предполагаемая болезнь Муссолини, о которой Анжелика прекрасно знала, исключает гипотезу об их отношениях. И все же в рассказе Балабановой не обошлось без противоречий. В книге «Предатель»[36] она говорит, что Муссолини сказал ей, что болен сифилисом. В «Воспоминаниях социалистки» уже другая версия: этой болезнью страдал его отец, а не он сам: «Я обречен. Поймите, с отцом-сифилитиком и алкоголиком, что я могу сделать…»[37] Есть и третья версия, ее Анжелика сообщает в 1935 году американскому журналисту Джорджу Селдесу: «Мой отец был алкоголиком, и ему я обязан одной врожденной болезнью»[38]. Если не считать всех этих противоречий, по мнению Джанелли, и так достаточно фактов, говорящих о том, что Балабанова не спала с Муссолини. Правда, прямых и точных доказательств нет, однако в дальнейшем мы познакомимся с разными обстоятельствами и услышим свидетельства, указывающие на обратное.

Вернемся к тому вечеру в Лозанне. Бенито исполняет роль последнего нищего, которому никто не в силах помочь, тем самым вызвав в Анжелике жажду миссионерства: она видит в каждом человеке врожденную доброту. Она успокаивает его, указывает на рабочих, сидящих в зале, объясняя, что и они тоже борются за кусок хлеба, но благородная цель – разорвать цепи эксплуатации. «Социализм их освободил, позволил им встать на ноги. Не отчаивайтесь»,[39] – ободряет она его. Муссолини точно не знает, чего он хочет от жизни, но он уже неплохой актер. И у него сильная сексуальная харизма. Он признается русской революционерке, что кроме болезни его терзает неуверенность в себе – прекрасный способ вызвать сочувствие и любовь. Она очень хочет ему помочь. Бенито намекает, что не лишен интеллектуальных амбиций: ему предложили пятьдесят франков за перевод брошюры Каутского[40] «Грядущая революция». Он только начал изучение немецкого, и ему нужен кто-то, кто в совершенстве владеет этим языком и разделяет марксистские взгляды. И вот перед ним идеальный экземпляр, Анжелика, она наизусть цитирует Каутского, причем на немецком.

– Если дело в этом, вы не должны отчаиваться. Я вам помогу, вы переведете брошюру и получите пятьдесят франков.

– Вы мне поможете?

– Конечно! Как вам известно, я социалистка и, как социалист, считаю своим элементарным долгом отдавать обездоленным то малое, что у меня есть, и то, что я могу сделать. То, что важно для общества, важно и для каждого отдельного трудящегося[41].

Тот, кто жил в привилегированных условиях, должен это возмещать. Так думала Анжелика. Такой вот светский вариант христианского искупления.

– Не вижу здесь ничего странного. Если бы я жила в бедности и лишениях, как вы, – говорит она Бенито, – и унаследовала бы болезнь, о которой вы говорите, я не смогла бы сделать того малого, что я делаю[42].

Муссолини польщен и сразу видит в ней отличную возможность. Он никогда еще не встречал такой умной женщины, да к тому же столь высокого происхождения, и она готова помочь ему. Для юноши из провинции Форли открывались невероятные горизонты.