Читать книгу После этого - - Страница 7

Мне снится пустота. Зазор между звездами.

Сон пришел не сразу. Было не уснуть. Болели глаза. И сердце. Оно тоже болело.

Я отправила эсэмэски Ро, Пас, Талии. поппи уехала, – написала я, – уехала на все лето и не отвечает.

охренеть, – ответила Ро.

Че, правда? – ответила Пас.

Почему? – ответила Талия.

Я не знала, что им сказать, и заснуть не могла, поэтому решила убаюкать себя мрачными колыбельными и еще красным вином, вином, вином прямо в горло – кислое, два дня простояло открытым, просто мама забыла о нем, вот я его все глотала и глотала.

Пока все не качнулось, не закружилось, и тогда я вырубилась, вычеркнулась, вычеркнула все вокруг.

Больше не сбежать домой к Поппи. Вообще. Не только сегодня. Речь не о том, чтобы пережить ночь-другую. Поппи тут просто нет.

Звонок будильника – как удар ножом по обратной стороне глазного яблока. Я пытаюсь убедить себя в том, что ничего страшного не случится, сама же тем временем одеваюсь, так, чтобы не слишком внимательный родитель счел меня нормальным тьютором. Вот только мне нужны деньги на автобус, на несколько чашек кофе, на китайские паровые булочки из «Пайка» и на рахат-лукум со вкусом розы тоже.

В досуговом центре полно окон – а значит, там очень светло. Я заливаю в себя кофе и закидываюсь экседрином – приношения Богам Похмелухи, – а дальше надеюсь на лучшее. Лэнгстон сидит на скамейке, уткнувшись в книгу. «Возвращение короля».

– Ты так и остался ботаником, – говорю я.

Он смотрит на меня с кривоватой улыбкой. Вообще-то он очень красивый. Прямо Майкл Джордан, только тон кожи темнее, зато ямочки на месте.

– И сколько раз ты перечитывал «Властелина колец»? – спрашиваю я.

– Включая «Хоббита»?

Пожимаю плечами.

– Неважно, все равно много получается. – Он распрямляет спину. – Ну, это типа как вкусная привычная еда. Текст такой знакомый, что читается без всяких усилий. Любимая сладость. – Он загибает страницу, хмурится мне в лицо. – А ты что тут делаешь?

– Я теперь тьютор. Так-то.

Открываются двери конференц-зала, оттуда гуськом выходят озабоченные родаки и зашуганные младшеклассники, я вижу, что какая-то мелкая егоза улыбается и машет мне рукой. Лира. Я вспоминаю, что Руми говорил: у нее будет тьютор на лето.

Лэнгстон делает вид, что страшно рад видеть всю эту малышню, я тоже. Блин, Лира, кажется, спрашивает, можно ли ей ко мне.

– Как там Транкс? – интересуюсь я, когда она садится напротив.

– Слопал пульт от телевизора и напи́сал в шкаф тете Джен – это вчера вечером, а сегодня – у двери, когда я вела его писать на улицу.

– Ого, – говорю я.

Она пожимает плечами.

– Тетя рассердилась и наорала на меня, Руми тоже рассердился, но не орал.

C аналитическим чтением у нее плохо, но она все равно должна читать самостоятельно. Лира проговаривает слова вслух, старательно шевеля губами. Читает на уровне четвертого класса, хотя осенью пойдет в шестой. Волосы нечесаные, футболка мятая, с бордовым пятном. На вид – натуральная маленькая торговка спичками, Оливер Твист, беспризорница. То ли бездомная, то ли сиротка.

Я читаю текст на странице вверх ногами. Какая-то девчонка смотрит на морские волны и думает о том, какие они одновременно красивые и страшные. Лира со стуком роняет голову на стол и понарошку храпит.

– Знаю, что чушь, но выбирать не приходится, – говорю я, ткнув ее пальцем в плечо. Она поворачивает голову в другую сторону и храпит еще громче. Лэнгстон смотрит на нас из-за соседнего стола, улыбается ей, я закатываю глаза.

После урока мы с Лирой выходим на улицу вместе. Это, наверное, не совсем то, что положено взрослому-старшему-педагогу, но я сажусь на поребрик, Лира садится рядом, вытягивает ноги на парковку. Напевает себе под нос, а мне очень хочется, чтобы ее поскорее забрали, потому что мне совершенно не улыбается с ней сидеть, и тут она говорит:

– А я иногда сбегаю из дома. Вот вчера сбежала и пошла в кино.

– Мгм, – говорю я и шарю в кармане в поисках заначенного косячка. Руми, кажется, их курит. Лире, небось, наплевать. Все родители и дети разъехались. Никто на нас не смотрит. Я нагибаюсь вперед, заслоняя косяк волосами, закуриваю.

– Можно попробовать? – спрашивает Лира.

– Нет.

Она молчит, я тоже.

Вообще-то, очень неловко, поэтому я спрашиваю:

– И что за фильм показывали?

– «Техасская резня бензопилой», – отвечает она гордо. – Специальный показ.

– Фу, гадость. – И где этот Руми? Долго мне тут сидеть с этой психической?

Наконец он подъезжает, она бежит к машине, я машу Руми и иду следом. Он опускает стекло, улыбается – на щеке ямочка.

– Поппи на связь не выходила? – спрашиваю я.

Он крутит телефон в ладонях.

– Нет.

Я прислоняюсь к открытому окну машины, ставлю локти на горячий металл. Он смотрит на меня, и я понимаю, что мы совсем близко друг от друга. Чувствую эту близость, точно пульс, биение сердца, – но не отстраняюсь.

– Она уехала. К дедушке, на все лето. Мне ее мама сказала вчера вечером. Я пыталась ей дозвониться, но она не отвечает.

У него отваливается челюсть.

– Вот именно, – говорю я. Вот именно.

Ее место вдруг опустело.

Он ощущает то же, что и я? Будто от него что-то отрезали, откромсали кусок?

Он тоже ощущает, что его как-то непонятно предали? Уехала, мне не сказав. Не попрощавшись.

Что бы это могло значить?

Задается ли он этим вопросом? Что бы это могло значить?

Возвращаюсь домой, но внутрь не хочется. Напрямик, через чужие дворы, добираюсь до парка у водохранилища, ложусь на залитую солнцем траву.

Написать Поппи, что ли?

Только я не знаю, что сказать.

Да она, скорее всего, и не ответит.

Думаю, не написать ли ей про Руми. Что она и его бросила. Но я и этого не делаю.

Переворачиваюсь, смотрю сквозь траву на землю, насекомых. Хрен знает сколько разглядываю муравьев и тлю и еще хрен знает кого, наблюдаю, как они суетятся в свете солнца, рассеянном и преломляющемся в каплях росы.

А мог бы быть обычный день. Мы бы с Поппи встретились после обеда. До того, как вернутся с работы мои родители. Я бы свалила из дома. Понадобилось – осталась бы у нее на ночь.

Не выйдет.

Пишу Ро, она приходит.

– Помнишь, прошлым летом? – говорит она, отталкиваясь длинными шоколадными ногами от гравия и будто бы опираясь спиной на воздух. Кивает на водохранилище.

Я тут же врубаюсь.

– Когда мы купались голышом?

– И нас еще парни увидели, – подхватывает она.

– И мы еще стали напяливать купальники под полотенцами, чтобы они не поняли, что мы голые?

– Да всё они поняли, – говорит Ро.

– Мы ж и не скрывались.

– Все равно козлы – стояли, блин, и таращились, – говорит она.

– Пас! – кричу я и машу рукой. Та перелезает через изгородь между нашей улицей и парком, за спиной у нее появляется Талия. Пас снимает листик у Талии с волос, обе смеются.

– Помните, как мы купались голышом? – спрашивает Ро, как только они подходят.

– И этих козлов, которые за нами подглядывали? – подхватывает Талия.

– Ушлепки, – говорит Пас.

– А потом мы все рассказали маме Поппи, и она нам заявила, что они с одноклассницами делали то же самое, только еще и пели во весь голос, и прыгали со стены, и вообще ничего не стеснялись, – добавляю я.

Ро смеется:

– Офигеть!

– Я поняла, что не такая уж шлюха, – замечаю я.

Пас и Талия препираются, кто будет последней качаться на качелях, Пас садится, а Талия говорит:

– Ладно, давай пауком.

Забирается Пас на колени, лицом в другую сторону, вытягивает ноги ей за спину, они начинают раскачиваться – и наконец ловят общий ритм. А потом Ро показывает свой коронный номер: кувырок с качелей на землю этакой паучихой – я пытаюсь повторить, но только набираю полный рот гравия и волос.

А потом Ро пора домой ужинать.

А у Пас с Талией билеты в кино, с Лэнгстоном и Эдисоном.

– Я б тебя к себе пригласила, но к нам дядя собрался в гости, а ты мою маму знаешь, – вздыхает Ро.

– Семейный вечер, – киваю я.

А Пас говорит:

– Все билеты проданы. – И целует меня в щеку.

Я продолжаю качаться, смелая такая – отталкиваюсь ногами, волосы летят по ветру, тело длинное, небо проносится мимо, закрываю глаза, качаюсь, качаюсь, даю им скрыться из виду. А когда они скрываются, я перестаю качаться и просто сижу, свесив ноги, и черчу носками на гравии бессмысленные круги.

С папашей моим история такая: он не дожидается выходных, чтобы уйти в загул. Надраться с дружками можно всегда, не только вечером в пятницу.

Я вижу, как по моему потолку – в пузырях после покраски – ползет паук. Ползет так медленно, что можно отвернуться, а потом посмотреть снова – и тогда уже измерить расстояние. Он все ближе и ближе к трещине у меня над кроватью. Пронзительно-приятный дым проходится по легким, я его выдуваю, целясь в паука – я его назвала Ананси. Мы с Ананси теперь друзья, пусть и его заберет от травки.

Я слышу, как папаша возвращается домой, они с мамой начинают орать друг на друга. Зачем ему пить столько пива? Столько спиртного? Ему ж с утра на работу.

А она фиг ли так говнится? Ну оттянулся мужик, обязательно дать ему потом по башке?

Свет я у себя не включаю, просто смотрю, как солнце перетекает в сумерки, а они – в ночь.

Внизу работает телевизор, поверх орет музыка, потом начинают стучать в дверь, продолжают стучать, голоса, голоса, голоса, а потом я слышу Его голос, и тогда я распахиваю окно, выталкиваю защитный экран, падаю вниз и бегу, бегу, бегу так быстро, будто от этого зависит моя жизнь, в ужасе бегу прочь от всех ползучих тварей, бегу от погони.

Я помню, как все было до приезда Поппи. Да вот так. Дом у меня то ли был, то ли нет.

Лира говорит, что сбегает из дому. Куда? Зачем ей шататься по улицам в такие вот холодные вечера? Она сбегает откуда-то, а мне страшно хочется, чтобы мне было куда сбежать. Типа когда мы с Поппи сбегаем потанцевать по парку, зажечь свечи и пропеть заклинания, набрать цветов, засунуть их в замочные скважины, в щели для писем, в почтовые ящики – поизображать майских фей. А потом крадучись возвращаемся обратно, и Уиллоу наверняка все знает, но считает, что это мило и здорово, и утром покупает нам вкусные бейглы.

Теперь все не так. Никто не знает, где я и что делаю. И Поппи здесь больше нет.

Я устала, пошел дождь, как когда мне было одиннадцать. Пишу Пас и Ро, никакого ответа. Спят, наверное.

Так давно не происходило ничего плохого. Иду домой, чувствуя, что мне становится все равно.

Но я не могу позволить себе уснуть, пока Он внизу. Таращусь на Ананси, чувствуя, что в глаза будто насыпали песка. Хлопок двери, треск, бьется стекло. Не знаю, что там: родаки скандалят, или пьяный папаша шатается по дому и сметает все на своем пути, или дружки его препираются, кто выиграл пари, или в дом вломились воры и разносят все ради чистого удовольствия.

Я просто хочу спать.

Но что, если я засну, а Он войдет сюда. Он может. Хотя не заходил уже давно. Но сегодня может.

Я встаю и запираю дверь на замок, который поставила несколько лет назад с помощью Поппи. Почему именно – ей не сказала. Но она знает, что я не чувствую себя в безопасности. Я ей в общем все объяснила. Типа «ха-ха, я типа просто нервная, но знаешь, как-то спокойнее, если посреди ночи никто не завалится спьяну ко мне в комнату и не начнет ко мне приставать».

Я бесшумно тяну за дверную ручку, чтобы не привлекать внимания к двери, к комнате, к себе, к частям своего тела. Возвращаюсь в постель, сжимая в кулаке ключ от замка.

Наконец в доме все стихает, теперь слышны только ветер, шорох деревьев, шум машин вдалеке. Знаю, что спать нельзя, но все-таки засыпаю.

Совсем тихо – не знаю, что меня разбудило. Сажусь в постели, сердце так и бу́хает.

Ничего.

Совсем темно, поди что разгляди.

Потом – звук.

Это еще что?

Ничего не видно.

Вглядываюсь в темноту. Да, дверь. Ручка поворачивается туда-сюда. Дверь дергается, но ее держит язык замка: кто-то пытается попасть ко мне в комнату. Я не шевелюсь, нельзя, нельзя привлекать к себе внимание, я просто лежу и сплю, уходите, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Все давно затихло, я наконец откидываюсь на подушку, но спать не сплю.