Читать книгу Обре(у)чённая. Любить нельзя прощаться - - Страница 1

В тот по-весеннему тёплый мартовский день, судьба переплюнула саму себя. Я уже замечала, что она в принципе любит ставить подножки в те моменты, когда этого меньше всего ожидаешь, но тут она расщедрилась аж на две подряд.

Хотя может быть я не совсем справедлива относительно одной из них. Во всяком случае не скажу, что гром грянул среди ясного неба.

Уже то, что я сдавала анализы, проходя в платном центре более тщательное обследование, чем мне могли предложить в обычной поликлинике, означало то, что повод для беспокойства у меня имелся.

Да, в последнее время с моим здоровьем происходило что-то непонятное. Частые больничные, периодически возникающая не пойми откуда температура без других признаков простуды.

А если и с таковыми, то стабильно не достигающая отметки выше 38 и 5. Исчезающая без лечения за один день. Или сменяющаяся на 37 с небольшим, но зато упорно непроходящую.

Антибиотики помогали. Месяца этак на пол. А потом всё заново.

Врачи в поликлинике косились на меня с подозрением. Интересовались всегда ли я была такой тощей и сдавала ли я анализ на ВИЧ.

Да всегда. Да сдавала.

Понимания не прибавлялось ни у них, ни у меня. Витамины укрепить иммунитет не помогли. Ситуация не менялась. И когда мне всё это уже порядком поднадоело, я и отправилась в платный центр.

Так что да: утверждать, что результат анализов оказался для меня прям вообще полной неожиданностью, я бы не стала. И всё-таки он меня шокировал.

Вариантов диагноза-то была масса! Скрытое воспаление в организме, периодические обострения хронического заболевания, – а среди таковых у меня был, например, гастрит, – да всё, что угодно, кроме того, что я в итоге услышала. Хуже разве что был бы тот самый ВИЧ. Но тут судьба надо мной “смилостивилась”. Или кинула с барского стола подачку – сказать будет правильнее?

В общем, поставили мне “всего лишь рак”. Правда, сразу четвёртой стадии. Торговаться с врачом, пытаясь выяснить, а нет ли тут ошибки в принципе или хотя бы в степени – я не стала. Равно как и уточнять прогнозы. Знала, что сообщать такую информацию, даже обладая ею, мне не станут.

Во всяком случае не тот врач, что поставил диагноз.

Однако запасной вариант получить всё-таки ответ на этот вопрос, у меня имелся.

Кир, не последний онколог нашего города, мой друг детства и по совместительству давний поклонник предложение о встрече, несмотря на то, что я уточнила, что мне нужна его консультация, принял с воодушевлением. И каким-то воистину чудесным для меня образом даже нашёл для меня окно в своём обычно плотном рабочем графике.

Саму встречу назначили через два часа в одном из кафе города. И время до я провела с пользой: “намарафетилась” и скопировала результаты обследования таким образом, чтобы данные пациента в бумагах не отражались.

В мои планы относительно Кира не входило получение его помощи или – и тем более! – сочувствия и поддержки. Всё, что мне от него требовалось: чтобы он назвал примерный срок жизни, который в моём распоряжении ещё оставался. При самом неблагоприятном раскладе.

Я ещё ничего не решила точно по поводу своих дальнейших действий, но готовиться решила к самому худшему. Возможно, я даже не стану лечиться. Чтобы принять окончательное решение, мне нужно понимать, стоит ли оно того. Если шанс минимален, то не исключаю, что предпочту просто смириться и наслаждаться оставшимся сроком, а не травить себя химией, мучаясь в угоду призрачной надежде, которой всё равно не суждено сбыться.

На встречу с Киром я прибыла заблаговременно: поскольку, как бы я не тешила себя мыслью, что приму любой расклад, а всё-таки полностью расслабиться и положиться на засранку-судьбу, уже подложившую мне свинью, не выходило.

Кир же явился минута в минуту, так что за время ожидания я успела сделать заказ и – смею надеяться – достаточно нейтральный вид, чтобы не заподозрить меня в какой-то особой заинтересованности.

Хотя кого я обманываю? К Киру за профессиональной консультацией чисто из любопытства не обращаются.

И, кстати, сам момент его появления в кафе я, погрузившись в свои размышления, всё же умудрилась пропустить. Очнулась, когда услышала его громогласный и как всегда жизнерадостный баритон едва ли не над самым ухом. И ведь как обычно подкрался сзади!

Учитывая, что ко входу я сидела лицом, это ещё надо было постараться. Но, как я уже сказала, на этот раз сей фокус удался ему без особого труда.

– Яра, душа моя, кого на этот раз мне благодарить за нашу внеплановую встречу? – почти всю эту фразу я сначала услышала, а потом только увидела того, кто её произнёс.

Кир шагнул из-за моей спины, обогнул столик и уселся на свободное место напротив.

Совсем не изменился с того момента, как мы виделись в последний раз. Всё такой же огромный, плечистый, с заросшим растительностью лицом, цепким взглядом и сильными ручищами, которыми подковы гнуть можно.

Этакий мишка для Маши, которую он упорно пытается увидеть во мне. Но Маша из меня, прямо скажу, вышла для него так себе. Та своего медведя месяцами без встреч не изводила, а у нас с Киром давненько уже они только внеплановыми и получаются.

Учитывая, что для Кира каждая, как глоток свежего воздуха, я не стала занудствовать на тему того, что слово “благодарить” в сложившейся ситуации не больно-то уместно.

– Как поживаешь? – изобразив беззаботное выражение лица, вежливо поинтересовалась вместо этого. – Девушку не нашёл?

Этот вопрос о личной жизни давно превратился у нас в традицию. Я задавала его каждый раз, а Кир неизменно отвечал, что дожидается меня. Но на этот раз с ответом он почему-то не спешил.

А когда осенившая меня догадка заставила вглядеться в его лицо внимательнее, ещё и отвёл глаза. Опа-на! Неужели Кир Саныч и впрямь в кого-то, кто не я, умудрился влюбиться? И, похоже, испытывает по этому поводу не то неловкость, не то чувство вины. Ну как же: десять лет всех вокруг заверял, что если женится, то только на мне, а тут вон как повернулось!

– Кир, – сжав его ручищу своей ладошкой, я расцвела одной из своих самых лучезарных улыбок, – я рада. Очень надеюсь, что ты счастлив! И жду приглашения на свадьбу.

Отчасти сказанное являлось правдой: во всяком случае за него я действительно была искренне рада. Каждый человек достоин того, чтобы его любили, каждый заслуживает взаимности. А уж Кир – с его добрым сердцем и открытой душой – в особенности!

Не моя вина в том, что я ему этой взаимности дать не могла, не его – что он столько времени не прекращал надеяться. И в том, что однажды всё-таки прекратил – тоже.

Я не вправе требовать от него чувств, которые никогда не разделяла, и которых он больше не испытывает. Это ведь было чертовски эгоистично: рассчитывать, что так будет всегда.

Так почему же теперь наравне с радостью за Кира я ощущаю внутри боль, холод и пустоту? Словно та собака на сене: сама не ам, но и другому не дам! Мне, значит, годами мурыжить парня можно, а как он воспользовался своим правом на счастье, так я себя сразу преданной почувствовала!

И ведь головой-то всё понимаю, а душа всё равно рвётся от обиды: почему именно сейчас та опора, что всегда воспринималась мной как что-то незыблемое, вдруг рухнула, погребя меня под обломками наивной веры в безусловную и вечную любовь?!

Может от того, что сейчас – едва ли не впервые за время нашей дружбы с Киром! – эта опора оказалась действительно мне необходима…

Вера в то, что есть человек, которому я нужна вопреки всему и несмотря ни на что каждую секунду его жизни, спасла бы меня и дала бы смысл бороться. Но, получается, такого человека в моей жизни больше нет.

И ещё раз: это ни в коем случае не его вина. Это просто новая данность, которую – хочу или нет – мне придётся принять. Вопрос теперь в том, как долго мне нужно будет просуществовать в этой новой и такой неуютной для себя реальности.

И ответ я намерена получить как раз у Кира.

– Ну, о свадьбе говорить рановато, – возвращая тону прежнюю беззаботность, хотя во вновь обращённом на меня взгляде всё ещё сквозило напряжение, прогудел Кир, – но да, мелкая, я – счастлив.

Помню, в детстве меня ужасно раздражало это его обращение. Тогда мне казалось, что таким образом он выражает своё превосходство.

Потом, когда я повзрослела и, смею надеяться, поумнела, оно каждый раз отзывалось в груди приятным теплом.

К которому сейчас примешалась щемящая горечь потери от осознания того, что как бы там дальше ни повернулось, а как прежде уже в любом случае не будет никогда.

– Прими мои самые сердечные поздравления! – не желая и дальше вводить себя в состояние душевного раздрая, пожала я его пальцы.

– Яринка-мандаринка, – окончательно расслабляясь, улыбнулся друг. – Знаешь, я тебе по-хорошему даже завидую. Ты всегда, что бы ни происходило в жизни, светишься, как весеннее тёплое солнышко.

Или хорошо создаю такую видимость.

– Ну ты меня с собой-то не сравнивай, – мягко возразила я. – Масштабы человеческого горя и боли, с которыми доводилось сталкиваться мне за всю мою жизнь несоизмеримо меньше тех, которые ты встречаешь по роду своей деятельности едва ли не ежедневно. И, поверь, я совсем не уверена в том, что окажись я на твоём месте, то сохранила бы хоть капельку этого внутреннего света. Да и в том, что смогла бы, как ты, после всего не очерстветь душой – тоже.

Побывать в онкологическом отделении мне “посчастливилось” дважды, и я знала, о чём говорю. Это мне в оба прошлых раза повезло, и опухоли мне тогда диагностировали доброкачественные.

Но в каждом из тех случаев я оказывалась единственной пациенткой в палате на шесть кроватей, у кого не выявили рак.

Причём, во второй раз за время моего пребывания в больнице пациентки в нашей палате менялись не однажды – так уж получилось, что меня продержали аж целый месяц! – и ни одной кроме меня больше не повезло.

Насмотрелась и наслушалась я тогда такого, что сохранять душевное равновесие становилось с каждым новым днём всё проблематичнее.

А ещё я точно знаю, что одной из моих соседок по палате с первого моего пребывания в этом земном филиале ада вскоре после моей выписки не стало. А скольких из тех, с кем я лежала, не стало спустя какое-то время, я даже боюсь представить!

И если для меня это прежде прошло лишь по касательной, то для Кира подобное – весьма внушительная часть его повседневной реальности.

Кир, очевидно, вспомнив после моих слов, зачем мы, собственно, встретились, тотчас посерьёзнел.

– Ладно, давай к делу. Что там за анализы такие у твоей знакомой, что она не захотела обсудить их со своим лечащим врачом, а предпочла действовать через тебя?

Само собой, когда я просила консультации друга, то не стала посвящать его в то, кому она понадобилась на самом деле.

– Не совсем так, – всё же поправила его я, – с врачом, насколько мне известно, дальнейшую стратегию лечения она обсудила, но там четвёртая стадия. Сам понимаешь. Я хочу услышать от тебя честный ответ, каковы её шансы. Эх, врать – так врать до конца.

С этими словами я достала из сумочки распечатанные листы и подвинула их к Киру.

Изучал он их долго и весьма внимательно. Читал, хмурился, перечитывал снова. Барабанил по столешнице пальцами и опять вчитывался всё в те же буквы и цифры, словно надеялся, что после очередного раза увидит там что-нибудь другое.

Мой кофе давно уже был допит, а к своему – принесённому официанткой как раз незадолго до того, как я подсунула ему бумаги, – он так и не притронулся. Знала бы, что так получится, подождала бы пока не опустошит свою чашку до самого донышка.

В какой-то момент у меня даже сложилось ощущение, что он намеренно тянет время, не желая озвучивать мне свой вердикт. И чем дольше он молчал, тем призрачнее становилась моя и так-то эфемерная с самого начала надежда.

Время для меня будто остановилось. Вот странно: кафе по-прежнему полнилось всевозможными спектрами звуков – гомонило, разражалось взрывами смеха и детским визгом, бренчало посудой и звоном колокольчика на входе, скрежетало звуком то и дело отодвигаемых стульев, но всё это шло лишь фоном. Я же всё глубже и безнадёжнее увязала в тягостной зависшей между мной и Киром тишине. И казалось вырваться из неё уже никогда не достанет сил. У меня уж точно.

В горле пересохло до такой степени, что, наверное, даже преодолей я свой страх и решись заговорить первой, мне всё равно не удалось бы вытолкнуть из себя ничего кроме хрипа.

Поэтому, когда Кир, наконец, сам нарушил молчание, я готова была вознести хвалу небесам вне зависимости от того, что услышу: за одно только то, что он прервал эту мучительную пытку тишиной и вот-вот – уже реально не важно с каким для меня исходом! – прервёт пытку неизвестностью.

– Эта знакомая – близкий тебе человек? – буквально впившись в меня взглядом, спросил он.

Ну, кажется, вопрос уже намекает, что ничего оптимистичного за ним не последует. Или это во мне уже говорит паранойя? Может я просто слишком себя накрутила?

Так или иначе, а хватило меня только на кивок головой. Но друга такой ответ по какой-то причине не устроил, и он въедливо уточнил:

– Насколько близкий?

– Очень близкий, – бесстрастно, насколько это вообще возможно в подобной ситуации, сообщила я. – Кир, не томи, а? Говори как есть.

– Ну, понимаешь, тут однозначно сложно что-нибудь сказать, да и я – не господь бог, чтобы определять, кому сколько отмерено, – не внял моей просьбе друг. – Очень многое зависит от самого пациента…

– Кир, – я глянулана него укоризненно, – давай без этих вот хождений вокруг да около. Я задала тебе вполне конкретный вопрос: если смотреть чисто по анализам и вывести из уравнения всякие “а вдруг”, “чего только в жизни не случается” и прочие чисто теоретические допущения, то сколько вот с этими вот данными человек способен прожить?

– Ну, если тебя чисто по анализам интересует, то – месяц, небольше, – видимо, моё лицо всё-таки изменилось, потому что он тут же поспешил добавить: – Или два, если повезёт.

– Ты сейчас типа торгуешься, я не пойму?

Честнее этот вопрос было бы задать самой себе, поскольку озвучивая его, я отгораживалась от осознания той информации, которую Кир только что выдал, а мозг тем не менее уже успел обработать.

– Кем тебе приходится эта знакомая? – вместо ответа с ещё большей настойчивостью, чем прежде поинтересовался друг.

– Я пойду, – внезапно даже для себя вдруг заявила я и тут же поднялась. – Спасибо, ты очень помог, но сейчас мне нужно побыть в одиночестве. Я наберу тебя. Пока-пока.

И, не дожидаясь пока он меня остановит, я поспешила ретироваться. Да, по отношению к Киру я, наверное, поступила некрасиво, но у меня на то есть веская причина.

Мне отпущено не так много времени, и тратить его на то, чтобы выслушивать лживые заверения в том, что всё будет хорошо, я не хочу.