Читать книгу Руки - - Страница 2

Тёмно-голубое пламя мерцало посреди сложенных в круг камней, поросших старым мхом. Густая темнота и тишина окутала вокруг всё. Касси сидел у костра и грел руки. Огонь не обжигал, даже когда рука оказывалась в самом его эпицентре, он лишь приятно согревал. Юноша ждал своего спутника. Полчаса назад тот ушел по каким-то важным делам, о которых не счёл нужным рассказать. Молодой человек смотрел, как танцуют на траве синеватые тени от костра; иногда на его лице появлялась улыбка. Но всё остальное время оно было серьезным и непроницаемым. Мысли Касси возвращались к словам, сказанным прохожим в городе сегодня утром: «Пусть свет теперь и горит всегда в каждом доме, но мир погружён в беспросветный мрак».

Неожиданно раздавшийся голос заставил Касси вздрогнуть и оторваться от своих размышлений:

– Эй, Касси, подвинься-ка. Думаешь о чём-то?

Юноша кивнул, но не стал пояснять. Он сомневался, что его наставник пожелает слушать о его мыслях. Ему бы они не слишком понравились.

– Завтра мы отправимся на планету, где я родился.

От удивления Касси даже перестал потирать ладони друг об друга, чем машинально занимался последние полчаса. Никогда ещё его наставник сам не заговаривал с ним о мире, в котором он родился. Касси мог только догадываться по его облику и некоторым странным увлечениям. Однажды он спросил Тэрэлла – так звали его учителя и друга, – «Какого цвета небо в мире, где ты родился?», но, получив в ответ угрюмое молчание, больше никогда не поднимал эту тему.

– Зачем? Нам что-то нужно взять там или сделать? Или…

Внутренне он порывался спросить совсем другое; он надеялся, что теперь-то учитель расскажет больше о себе, раз уж они направляются в такое место. Касси был бы несказанно рад узнать хотя бы название любого города в том мире или имя матери Тэрэлла, или прозвище лучшего друга его детства, ведь оно, без сомнений, было у него.

– Нет. Брать мы ничего не станем. Там у меня есть несколько незаконченных дел. Но не спрашивай. Мы сегодня слишком долго забирались на гору и спускались с неё. Ляжем спать.

Касси ощутил прилив огорчения и резко смахнул с себя прилетевший с кострища кусочек серого пепла. Его надежды не оправдались. Он плохо знал того, с кем уже десять лет бороздил просторы мира, и это раздражало его, потому что сам Тэрэлл знал о нём, своем подопечном, всё. А Касси даже не был уверен, что имя «Тэрэлл» настоящее. Он вспомнил, как в ту далёкую ночь спросил, как его зовут. Он ответил ему просто – Путник. Но Касси не мог так к нему обращаться и спросил ещё раз. Тогда ему посчастливилось услышать «Тэрэлл», и так он стал называть его. Правда, не раз Касси замечал, что, куда бы они не пришли, никто не называл его учителя Тэрэллом. Все предпочитали называть его Путником, каждый на свой лад добавляя к имени какое-нибудь прилагательное.

Тэрэлл-Путник распростёрся на земле вдоль костра и медленно закрыл глаза. Спустя минуту с его стороны послышалось ровное дыхание спящего человека, и ничего больше не было слышно, кроме лёгкого потрескивания огня, да лишь изредка долетающего крика какой-то местной птицы. Касси ещё немного посидел, периодически бросая долгие изучающие взгляды на своего спутника: его лицо, казалось, не постарело за эти десять лет. Касси, думая о том, что оно, возможно, вообще никогда не постареет, тоже прилёг, придвигаясь ближе к огню. Странный огонь, который не обжигал, но грел, защищая от холодной космической ночи.

Касси начал засыпать, его разум уплывал куда-то далеко, возможно, в те густые жаркие леса, где проходило его беззаботное детство, где он часто бегал, словно сын дикарей. Но вкрадчивый голос спутника выдрал его из начинавшегося сна, спрашивая:

– Хочешь послушать историю?

Касси поначалу решил, что голос – часть его сна, но, чуть приоткрыв глаза, увидел, что Тэрэлл уже сидит, а глаза его задористо блестят, как будто он только что принял холодный душ или выиграл забег.

– Да, да, конечно! – быстро ответил юноша, испугавшись на короткий миг, что наставник передумает и опять прикажет ложиться спать. А Касси уже заразился бодростью и точно знал, что ближайшие несколько часов не сможет заснуть. – Но это, верно, что-то не то, что ты уже рассказывал?

Очень медленно уголки рта Тэрэлла приподнялись в странной, мрачноватой улыбке. Он заговорил лишь через пару минут, чудом не заставив Касси, начавшего ритмично постукивать ботинком о землю, потерять терпение.

– Эта история произошла со мной, когда мне было почти десять лет. Пожалуй, я ошибаюсь, называя это историей. Это была именно та часть моей жизни, которая сделала меня. Ты знаешь, Касси, что я рано открыл свои способности. Их можно было вполне приспособить для исцеления. Мой отец сразу же воспользовался этим: он начал приводить к нам домой людей, совершенно незнакомых мне, больных людей, которым была нужна помощь. И я лечил их, не сомневаясь, потому что это мне сказал делать отец. Я не знал, брал ли он с них что-то за это. Меня же ничем, кроме сухого «спасибо», не поощряли. Все считали, что я просто должен, потому что родился с такой способностью. Так же, как лошадь должна возить, просто потому, что она лошадь. Возможно, они были и правы. Я исцелял самых разных людей, разных возрастов; близких друзей и пугающих меня людей с юга, кожа которых походила на сваренную кукурузу. Очень часто, возвращаясь вечером домой после учебы, я находил там больного, которого – я знал – должен излечить. Бывало, я всё ещё сидел подле больного, когда с работы возвращался отец, и я думал, смеясь, ни капли не обижаясь на него, что мой рабочий день сегодня даже длиннее, чем у взрослого. Регулярное моё общение с больными и ранеными людьми почти не омрачало мою жизнь: у меня было много друзей, с которыми я весело проводил время, мы часто смеялись и не думали ни о чем, что было тяжелее нового выпущенного комикса. Возможно, это было потому, что я от природы был жизнерадостным, и всюду видел таких же людей, что давало мне повод считать весь мир добрым и веселым, не думая о том плохом, что в нем явно есть. Однажды всё вдруг стало иначе.

Отец сам приехал за мной в школу, такое бывало крайне редко. Я заметил, что он очень уставший и серьёзный. Обычно по дороге он подсмеивался над проезжающими машинами, сравнивая их с ослами 1940-ых годов, которых использовали пограничники в Европе, потому что не хватало нормальных лошадей. Делал он это не без удовольствия, потому что наша машина, привезённая из Англии, отличалась какой-то особенной брутальностью по сравнению с американской классикой. Но в тот день Мэйсон молчал. Я спросил, всё ли хорошо дома.

– Эльза приехала. Помнишь её? Тётя твоя.

– Да.

Эльза – папина сестра. Она приезжала два года назад на мой день рождения и подарила мне большую корзинку с искусственными цветами и разными сладостями. И маленького плюшевого медвежонка. Я хорошо запомнил её благодаря необыкновенно мягкому голосу. В то же время, он мне тогда очень не понравился. Это я помнил даже лучше, чем само его звучание.

– Ей очень нездоровилось в последнее время. Я писал ей, чтобы она приехала к нам, но она не хотела, думала, что я шучу про тебя. Но сейчас вот приехала.

– А что с ней? – спросил я, чувствуя себя каким-то врачом, хотя прекрасно знал, что ни я, ни Мэйсон не разбираемся в том разнообразии болезней, что обитают на нашей планете.

– Сильная лихорадка. Она летала в Бразилию два месяца назад, разгуливала по джунглям и подхватила что-то. Ей не помогли даже наши виргинские специалисты. Впрочем, ей и в Нью-Йорке не помогли. Но ты, не сомневаюсь, вылечишь её.

В его голосе не было и малейшего опасения, что что-то может пойти не так, или что я не справлюсь с возложенной на меня задачей. Он никогда не предоставлял мне выбора. Мне же самому стало страшно: я никогда раньше не лечил кого-то от по-настоящему опасной болезни или раны, тем более близкого родственника. «Сильная лихорадка» – это я уже слышал, но ни разу про то, что кому-то не помогли в Нью-Йорке. Я не боялся навредить: я точно знал, как применять свою силу, чтобы она не причинила человеку или животному (их я тоже нередко исцелял) боль или даже небольшой вред. Я страшился того, что могу не справиться с чем-то действительно серьезным.

Мы подъезжали к дому, когда до меня донёсся этот «запах» из нашего дома. Так пахнет смерть для тех, кто одарен способностями, которых нет у обычных людей. Для последних этого запаха просто не существует. Я же чувствовал его всегда, когда, в какой-нибудь из поездок, нам случалось проезжать мимо кладбища. Но этот запах был не совсем тем, ужасным. Эльза была ещё жива.

Я выскочил из машины и понёсся домой. Никогда я ещё так не хотел как можно скорее окончить свои обязательства по исцелению. Вымыв руки и наспех разжевав оставленный кем-то кусочек пирога на блюдце, я переоделся в домашнюю одежду и поспешил в нашу гостиную. Прямо посреди неё стоял большой длинный диван. Мы с отцом и матерью на него не садились. Ни разу с тех пор, как мне исполнилось девять, и я открыл свою силу. Он использовался исключительно для того, чтобы я лечил на нём людей. Сейчас там лежала моя тётя.

Это была молодая девушка в самом расцвете сил и единственная сестра моего отца. Она редко навещала нас, потому что жила где-то очень далеко, в каком-то штате со странным названием Мэн. Я помнил её совсем другой и понимал, что дело наверняка в болезни. Её лицо было бело, как чистый лист бумаги, глаза закрыты, а дыхания не слышно и практически не видно. Тёмно-коричневые густые волосы были распущены и распушились по дивану вокруг головы. Одна её рука висела над полом и периодически подёргивалась, заставляя вздрагивать меня. Рядом с ней сидело два человека. Видимо, они приходились ей близкими людьми, раз приехали вместе с ней.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

Мужчина и женщина ответно кивнули, быстро отошли в сторону, сопровождая меня недоверчиво-волнительными взглядами. Их лица были почти также белы, как у больной. Они всё время перешёптывались у меня за спиной, пока я осматривал её.

Я тихо позвал Эльзу по имени. Она даже не шелохнулась, не приоткрыла глаз. Я не мог понять, в чём дело. Отец сказал, что у неё лихорадка. Я ожидал увидеть человека в жару, в бреду и беспрерывно кашляющего. Может быть, кто-то ошибся с диагнозом или отец неправильно передал мне чьи-то слова, подумал я. В комнату зашёл Мэйсон.

– А вы… вы уверены, что он поможет чем-то? – спросил мужчина моего отца. – Нас готовы принять в одном месте неподалёку…

– Мой сын помог уже не одному десятку больных. Я не позволю вам её увезти в очередную бестолковую больницу. Она моя сестра, в конце концов.

Папа подошёл ко мне, а говоривший с ним покорно опустил голову и поглядел на меня. Я судорожно и беспрерывно продумывал, как буду лечить тётю Эльзу. В голове крутились одни и те же слова: нужно вложить много сил.

– Мы тебя оставим, чтобы не мешать, – на пару секунд опустив руку мне на плечо, сказал отец.

Я отчаянно хотел, чтобы рядом остался хоть кто-то: меня пугала эта тишина со стороны Эльзы и её ужасная бледность. Но почему-то я вбил себе в голову, что, кого бы я не попросил об этом, мне обязательно откажут. Даже мама с папой. Все ушли.

Я глубоко вздохнул, стараясь не обращать внимания на сильный отталкивающий «запах» тети. Будь я обычным человеком, я не ощутил бы ничего, кроме букета из запахов её личных вещей, духов, кремов и чего-то ещё. А, будучи тем, кто я есть, я их почти не чувствовал.

Я положил обе мои ладони тёте на ключицу. Помещая руки на этом месте, я исцелял людей. Реже я держал их в районе сердца. В этих участках тела человека, да и животного тоже, энергия всегда проходила лучше, чем где бы то ни было. Несколько минут я прислушивался к своей интуиции, по чуть-чуть передвигая ладони по тётиной ключице, отыскивая то место, где моя сила не наткнулась бы на препятствия. Я уже собирался приступить к самому лечению, но решил, что не помешает сначала посмотреть, в каком состоянии душа Эльзы; я научился этому только месяц назад: видеть души, и даже то, что является сутью человеческого сознания.

Все мои мысли были об этом человеке, совсем не старом, с достаточно приятным лицом. Я вспоминал её, когда она разговаривала со мной два года назад. Тембр её голоса, осмысленные слова, глаза здорового блеска… Я отталкивал те образы, что прямо сейчас были передо мной. Я мысленно приказал себе увидеть душу этой женщины, рассмотреть то, что она есть там, где ничто не скрыто. Постепенно я начал видеть. В полной темноте, резко окутавшей меня, я начал усматривать маленький шарик сероватого цвета. Я словно бы приближался к нему и с каждой секундой видел всё отчетливее, больше. Шарик был оплетён путами – разноцветными. Но внутри, за этим плотным серым «чем-то», за этим выкатанном в грязи мотке пряжи, всё ещё теплилась человеческая душа тёти Эльзы. Я не мог разглядеть, была ли она чисто белой или топлёно-солнечного цвета, как у большинства людей, и поморгал глазами, прогоняя видение. Передо мной вновь лежала сестра отца, а я опять сидел на краешке дивана.

Я ясно понял, что нужно вложить в её исцеление больше сил, чем я вкладывал раньше в кого-либо. И я был готов, как мне тогда думалось, на всё. Я сосредоточился на своих руках (они всё ещё были на ключице больной) и на своём сердце. Никто не учил меня пользоваться моей силой. Ни в Виргинии, ни в соседних штатах не нашлось для меня учителя. Я освоился с ней сам и владел так же хорошо, как, например, ногами и руками. Долго выпрашивать силу проявиться не пришлось. Из моих рук тотчас полилась энергия, подобная лунному свету, белая, но имеющая легкие шафрановые и голубоватые отсветы. Раньше я часто думал над тем, какое ей дать название. Я пробовал давать ей разные имена: янтарная, лунная, солнечная, золотистая и многие другие, но ни одно не прижилось; я решил называть эту энергию просто моей силой, ведь именно силой она и была.

Эта субстанция имела обыкновение «думать» перед тем, как направиться туда, куда я ей приказывал. Так происходило всегда и каждый раз, когда я начинал пользоваться ею, и я не знал, что её привлечёт, куда потянет. Она была словно ручей на равнине, растекалась во все стороны, пока я не выстраивал нужные мне границы. Зачастую мне приходилось прикладывать немного усилий, чтобы энергия вдруг не направилась куда-нибудь в совсем другое место. Но в этот раз моя сила не оказала никакого сопротивления моему желанию: она так стремительно начала «впитываться» в расслабленное тело Эльзы, что я тут же ощутил слабость и опустошённость. Энергии из меня вышло слишком много и, окажись я чуть терпеливее или медлительнее, я никогда бы уже не вышел из той гостиной.

Я отдёрнул ладони, отскочил от дивана. В этот момент скрипнула дверь, и я увидел маму. Она принесла мне тёплого молока с моим любимым черносливовым печеньем. Я ел, пил, но не почувствовал ни вкуса, ни хотя бы немного энергии, которой только что чуть не лишился в полном объеме. Я был в шоке, незнакомом мне до этого случая. И я совершенно не знал, что мне теперь делать. Мама ушла сразу же, и я опять остался один. Мне не с кем было обсудить то, что произошло, да и незачем. Родители крайне редко интересовались моей силой и, в общем-то, не знали, что она из себя представляет. Но мне гораздо важнее было, чтобы рядом был кто-то здоровый, живой, тогда я сразу бы придумал, что мне делать. Но, кажется, сюда никто не хотел заходить и, тем более, проводить тут время. И те незнакомые люди, приехавшие с тётей, наверняка только делали вид, что хотят быть рядом с Эльзой, сами же предпочли уютную кухню.

Я сел посреди комнаты на ковре и стал размышлять, каким образом сделать так, чтобы энергия, не знающая меры и темпа, не начала уходить из меня. Я и думать не хотел о том, что может произойти, если в какой-то момент контроль будет потерян, и вся моя сила, как есть, перекочует в тело тёти… Я не знал также, будет ли она вообще жить, если подобное случится. Я отогнал страшные мысли и продолжил раздумывать о важном.

Возможно, мне стоило просто приложить больше усилий к контролю над моей силой. Быть может, это проще, чем кажется. Все предыдущие мои пациенты, которых я лечил, не были настолько больны, и, видимо, поэтому мне так просто было держать под контролем количество энергии, которое я в них вкладывал. Папина же сестра оказалась в состоянии сильного, я бы сказал, энергетического истощения, поэтому сила из меня и начала так резво выскальзывать. Я подумал, что, скорее всего, мне придётся просидеть с ней не меньше двух дней, очень постепенно вливая в её тело исцеляющую силу, и надеяться, что всё получится, как надо.

Я отставил почти полный стакан молока, перед этим подольше подержав его у носа. Мне просто было необходимо перебить чем-то приятным это ужасающее дыхание смерти, исходящее от бедной тёти Эльзы. Я посмотрел на неё. Подошёл, преодолевая неописуемое желание убежать прочь из этой гостиной.

Эльза всё ещё была без сознания. В этот раз я использовал только одну руку и удерживал в голове мысль о том, что сила должна строго подчиняться мне, и не пытаться заполнить ту пустоту, которую обнаружилась в энергетическом теле тёти.

В этот раз у меня получилось гораздо лучше удерживать контроль. Сила поначалу выходила совсем крошечными рывками; затем, когда я немного поработал над ней, она приняла нужную интенсивность. Страх перестал сжимать мне сердце, и я, стоявший до того как столб, присел на диван. Я представлял, как тоненькие беловатые усики, а вместе с ними и широкие потоки, как у самых больших рек, превращаются внутри больной в тёплый огонь. Затем я четко воображал, как этот огонь неистово разрастается и пожирает без остатка болезнь, мучившую Эльзу. Я знал: представь я, что огонь горячий, то есть по свойствам такой же, как привычный всем красный огонь, тётя может заживо сгореть, причем прямо изнутри, потому что именно там сейчас скапливалась моя сила. И я мог ей приказать. Но я никогда не делал так. Ужасным мне казалось даже думать о таком.

Я просидел у тёти Эльзы два с чем-то часа. В конце «сеанса» я решил посмотреть, помогает ли ей моё лечение и заглянул ей в душу. Пока что всё оставалось, как прежде. Но внешне она стала выглядеть лучше: выражение лица стало более расслабленным и больше теперь походило на лицо спящего человека, а не мёртвого, как было до того. Вполне могло быть, что туман, окутавший душу, не имеет отношения к болезни, охватившей тело. Я не сильно разбирался в таких вопросах, потому что у меня не было ни учителя, ни книг, всему мне приходилось догадываться самому. Сейчас мне так подсказывала интуиция. К тому же раньше я уже встречал здоровых людей, у которых души было не разглядеть из-за такой же серой дымки, как у тёти. Подобное я видел у почти взрослого подростка, которого лечил от пореза пилы неделю назад.

К моему удивлению, за это время никто не зашёл в гостиную, не поинтересовался моими или тётиными делами. Когда я вышел сам, то увидел, как мама готовит что-то на кухне, а отец и двое незнакомцев помогают накрывать на стол. Он был круглый и небольшой, в отличие от того, длинного и широкого, что стоял в гостиной. Раньше мы всегда ели там, но уже больше года мы предпочитали обедать на кухне.

– Как она? Ей уже лучше? – волнуясь, спросила меня женщина, которую звали Кэролайн. Она была одета в платье в полоску и, при взгляде на неё, у меня начинало рябить в глазах. Однако, её громкий высокий голос вывел меня из того странного мутного состояния, в котором я, кажется, пребывал все время, которое провел с тётей. Еще никогда я не чувствовал себя таким опустошённым, как теперь.

– Да, мне кажется, – тихо ответил я, но меня расслышали все. И все на меня смотрели так, словно, хоть я и был таким благодушным и бескорыстным целителем, но что-то со мной было не так, и это никому не нравилось. Я читал это в каждой паре глаз, обращённой на меня. В такие моменты мне как никогда хотелось, чтобы я родился самым обыкновенным ребенком, а не подрастающим мальчиком-индиго, которого во мне видел каждый, кто узнавал о моих способностях.

– Ты устал, Том? – целуя меня в лоб, спросила своим нежным голосом мама. Она единственная всегда замечала, когда мне было нехорошо, касалось ли это использования мною слишком большого количества энергии или отравления школьной едой, что, к счастью, не случалось часто.

Я автоматически отрицательно мотнул головой. Двое наших гостей куда-то резко пропали: прошмыгнули, кажется, у меня перед носом в коридор. Передо мной поставили миску с острым супом, которым три часа назад я бы с удовольствием скрасил свой обед. Но сейчас я едва удержался – мне хотелось понестись в уборную, меня затошнило от накатившей вдруг слабости. Я попросил воды и ничего, кроме неё, не смог бы запихнуть в себя, даже если бы захотел.

Весь ужин родители уговаривали Дюка и Кэролайн остаться ночевать у нас, но они оказались непреклонны в своем решении снять номер в отеле в двадцати минутах езды отсюда. Дом у нас был достаточно большой, точно больше, чем требуется для семьи из трех человек, две небольшие комнаты на втором этаже пустовали. Я никогда не думал об этом, но только в тот вечер мне пришло в голову, что, возможно, у меня когда-нибудь будет брат или сестра. Я уже даже начал представлять, как буду играть с ним или с ней, потом мы вместе построим домик на дереве в лесу, не брезгуя, конечно же, помощью моих друзей. Особенно полезным, думал я, оказался бы Саймон, обладатель столь массивного телосложения, что в свои одиннадцать смахивал на четырнадцатилетнего. Я искренне надеялся, что у брата или сестры не будет никаких сверхспособностей, разве что длинные ноги или очень сильные руки. Вместе мы могли бы удирать от бандитов или драться с ними.

Эту ночь я отчётливо помню даже сейчас, спустя сорок с чем-то лет. Я не проспал тогда спокойно ни минуты. Сначала меня мучили жуткие кошмары. От одного из них я проснулся, весь в холодном поту, мокрый, замёрзший. Я быстро окинул комнату взглядом. Мне начало казаться, что из-под моей кровати, из шкафа, из-за шторки кто-то пытается вылезти и напасть на меня. Меня стала пугать темнота, хотя я ни разу до этого не испытывал подобного страха. Меня всегда удивляло, когда я слышал истории о том, как дети по ночам убегали спать к своим матерям или отцам, потому что им казалось, что в «шкафу кто-то есть, кто-то с большими красными глазами и длинными, как докторский шприц зубами…». В ту ночь я вдруг понял всех этих детей и был готов сбежать из своей комнаты. Но меня остановила моя детская гордость. Я даже в такие тягостные для меня минуты, и будучи всего лишь десятилетним мальчиком, не мог просто взять и прибежать в комнату родителей и спрятаться под их одеяло. Себе я, конечно же, говорил другое: вдруг монстры начнут видеться папе и маме? Вдруг придут к ним в комнату за мной, попробуют напасть на них? Я не мог этого допустить. Все воспринимали меня обладающим сверхъестественной силой. Значит, думал я, моя обязанность, если эти монстры выползут из тёмных углов, расправиться с ними, как с болезнями у людей, приходящих в наш дом за помощью.

Когда я думал так, подбадривал себя, монстры как бы развеивались, я переставал слышать их рычание, исходившее то со стороны кучи носков, то со стороны моих старых игрушек. Но потом они опять возвращались, как возвращались плохие мысли. Сколько я не храбрился, не пытался убедить себя, что мне всё кажется, я видел и слышал их рядом. Чего я только не говорил себе, как не успокаивал! Мне казалось, что я сойду с ума к утру. Тогда мне больше никогда не придется лечить кого-нибудь. Я больше не услышу от отца: «К тебе, Томми, приехали». Меня отправят в больницу для душевнобольных и будут ставить на мне эксперименты. Представляя такое будущее, я старательно призывал себя не сходить с ума. Один раз я в ярости кинул подушку туда, где увидел мохнатую, клыкастую морду, и она пропала для моего взора. Пару раз кто-то проезжал на машине мимо нашего дома, и свет от фар освещал часть моей комнаты. Тогда я увидел ужасное: вся комната в каких-то уродливых существах, которые, однако, не приближались ко мне, а жались по стенам и углам. Мне хотелось закричать и броситься к окну, позвать того, кто проезжал, у кого был свет, пусть даже всего лишь от фар. Добежать до включателя мне не представлялось возможным, учитывая, что я видел. У двери точно просматривалась какая-то неестественная тень.

Ночь была осенняя, сентябрьская. Восходы поздно, а закаты рано. Я сидел в своей кровати, дрожал, закутавшись в одеяло и озираясь вокруг, считая минуты. Я был готов к тому, что монстры нападут на меня. На столе были часы, они показывали время, но не настоящее: они не были правильно настроены. Я неделями откладывал их настройку. Я зарёкся не спать, потому что то, что я видел, выглядело уж слишком плотным и быстродвижущимся, чтобы я мог спокойно заснуть и не беспокоиться о том, что утром не проснусь.

Так я и просидел всю ночь. Много часов я просто сидел и надеялся, что на меня не нападут, мне повезёт, и я увижу ещё солнечный свет в своей жизни. Я ждал, ждал, но ничего не предпринимал, лелея свои надежды. А позже утром я так себя укорял! Я как будто забыл, что владею силой, натуральной сверхъестественной силой! Я знал, что могу применить её не только как средство для лечения всякой болезни или раны, но и как настоящее оружие. Но почему-то я забыл об этом, трясясь от страха в своём одеяле и вглядываясь в окружающую меня тьму.

Я вспомнил об этом лишь тогда, когда первый луч солнца закрался через газовую шторку в мою комнату. Монстров становилось всё меньше с пребыванием света. И в тот момент, когда я с яростью поднялся в кровати и выставил сверкающую руку, осветив ею всё помещение, приказывая ей уничтожить всех тех существ, что я видел вокруг, их осталось всего лишь трое или четверо. И те сразу растворились в воздухе. Больше я не видел их. В эту же секунду я начисто забыл, как все они выглядели. Я не смог бы описать ни одного из них, спроси меня хоть кто. Вся это ночь вдруг показалась мне очень дурным сном, но он прекратился. В комнате находился только я один.

Я, тяжело дыша, убрал руку и осел на кровати. Неужели всё привиделось? И никаких гадких существ под кроватями, в кучах грязных носков не существует? Я не верил в них раньше и сейчас был на грани, чтобы не поверить никогда. И, если бы только случайно я не взглянул в этот момент на часы, то вряд ли бы когда-нибудь решил бы, что эти монстры и вправду были в моей комнате этой ночью. Во-первых, они валялись на полу, хотя ещё совсем недавно твёрдо стояли на тумбочке. Во-вторых, время на часах показывало ровные восемь часов утра. Я достоверно знал, что сейчас именно столько времени: минуту назад проскрипела лестница под тяжёлыми отцовскими шагами; он каждый будний день вставал в восемь утра, и сегодня была среда. Но я не мог настроить эти часы, просидев всю ночь в кровати, и тем более не мог уронить их, боясь лишний раз шевельнуться, привлечь внимание монстров. И тогда я решил, что часы настроились сами, или к ним приложили лапы монстры. Уж уронили-то их точно они. Ещё одно доказательство того, что я не бредил, а действительно видел что-то необычное, я получил, взглянув на дверь. Перед ней валялось несколько носков и ручка, хотя я отлично помнил, что носки кинул в уже имеющуюся кучу возле шкафа, а ручка лежала рядом с часами. Очевидно, один из ночных гостей решил пошвыряться моими вещами, решил я. Они периодически метались по комнате с непонятными целями, и кто-то из них случайно или намеренно зацепил и перенёс эти носки и ручку к двери.

Тогда мне в голову не пришло, что, возможно, я сам же носился ночью по комнате и разбросал все вещи, а утром всё позабыл. Ведь не просто так я совершенно не помнил, как выглядят эти существа? Вспомнив про отца, а затем и про тетю Эльзу, я ощутил гнев. Я столько сил потратил вчера, наверняка из-за моей слабости эти монстры решили, что можно на меня напасть! Или виной тому то, что я жутко устал накануне. Или то, что я помогал людям, а это было не в интересах недружественных им объектов, они ведь монстры и смысл их существования в том, чтобы мучить таких, как я.

Я сидел на кровати, пытаясь понять причину, по которой не спал сегодня всю ночь. Однозначно, это было связано с приехавшей тётей, потому как это был мой первый кошмар, и сразу после её приезда. Я все ещё боялся слезть с кровати или хотя бы спустить ноги на пол. Палец на моей ноге дёргался против моей воли и продолжал дёргаться, даже когда я со злостью начал бить его подушкой. В мыслях я уверял себя: никогда я больше не буду никого лечить, с чего я обязан беспрекословно подчиняться моему отцу, я, в конце концов, не его палец!..

Но тут пришла мама. Я, увидев её, обрадовался так, как будто мы не виделись неделю. Она открыла окно, и холодная улица быстро начала проникать в мою комнату, вытягивая всё тепло наружу. Мама отсчитала за пыль на окне и за грязные носки и заставила нести их в стирку. С её появлением мне стало гораздо спокойнее, и я, уже не опасаясь нападений из-под кровати, наконец поднялся. Мне казалось само собой разумеющимся, что любой монстр испугается моей мамы, размахивающей повсюду своим кухонным полотенцем.

– Ты весь помятый, – сказала мама, заметив мой внешний вид. Мэйсон никогда не замечал во мне изменений, даже если я падал с велосипеда и возвращался домой весь в синяках. – И круги под глазами. Ты опять читал допоздна?

Я облегчённо вздохнул: мама нашла такое невинное оправдание моему состоянию. Я не хотел рассказывать ей про то, что видел ночью, хоть и был теперь убеждён, что увиденное – реальность. Меня могут неправильно понять, решил я, и всё-таки отправить в ту больницу, которая обычно с высоким кованым забором и решётками на всех окнах. Я согласно кивнул, глазами ища какую-нибудь книгу рядом, которую я, конечно же, не читал. Но под рукой ничего не оказалось, потому что я на самом деле очень редко читал. К моей удаче, мама слишком увлеклась высыхающими цветами на подоконнике, чтобы заметить что-то неладное. И всё же я достал первую попавшуюся книжонку из своего маленького письменного шкафчика и незаметно подложил её к изголовью кровати. Пусть мама думает, что я и вправду читал роман «Дураки умирают» Марио Пьюзо, присланный отцу его старым другом – жителем далёкой Юты; он просто сходил с ума по мировым новшествам и пытался при помощи почты заразить своим безумием Мэйсона.

Направляясь в ванную комнату, я обнаружил, что у меня сильно болит голова. Я бы описал это чувство примерно так: всё время кажется, что места соединения костей черепа вот-вот треснут по швам или ещё хуже – голова взорвётся изнутри. Передо мной плясали разноцветные звёздочки, много маленьких и несколько очень больших. Мне опять подумалось, что, возможно, все монстры привиделись мне. Моё вчерашнее и сегодняшнее состояния оставляли желать лучшего. Как бы мне самому не потребовался доктор.

Вдруг я заметил что-то маленькое и мохнатое, несущееся на меня с огромной скоростью по коридору. Я вспомнил, что уже видел «это», вбегавшее на этаж по лестнице, но не обратил тогда внимания, увлечённый разглядыванием огоньков. Сначала я хотел побежать, потому что решил, что «это» – одна из навестивших меня ночью клыкастых бестий, только некрупная. Но я не чувствовал в себе сил даже почистить зубы, поэтому остался стоять на месте. К тому же до меня очень скоро дошло, что передо мной просто собака. У неё было вытянутое тельце с длинной шерстью грязно-коричневого цвета; глаз у неё не было видно из-за мохнатости. Всё это делало её похожей на мелкого монстра.

Добежавши, животное обнюхало меня по кругу, осторожно вытягивая морду вперёд. На каждое моё движение она боязливо отпрыгивала в сторону. Потом она добежала до ближайшего угла, вжалась в него и неистово заскулила. На этот звук из моей комнаты выбежала мама. Она поспешила утихомирить собаку, замахнувшись на неё полотенцем. Та и вправду присмирела, испуганно посмотрела на меня и сбежала на первый этаж, перепрыгивая лестничные ступеньки. Там она, кажется, понеслась на кухню на чей-то подзыв.

– Это собачка Боуэнсов. Они уже приехали и пьют с твоим отцом чай. Иди к ним.

– Я ещё не умылся, – отозвался я и, немного пошатываясь, пошёл в ванную комнату. Но тут круто развернулся и спросил: – Мама, а если у меня обнаружится помешательство, вы с папой сдадите меня в психушку?

– Что ты такое говоришь, сыночек! – мама начала гладить меня по голове и взлохмачивать и так взъерошенные волосы. – Откуда у тебя такие мысли? Я запрещала тебе читать плохие книжки, к тому же ночью. Вот увидишь, я заставлю папу купить сейф! Иди же, умойся!

Холодная вода разбудила меня окончательно. Хотя мне, непонятно почему, показалось странным, что я почувствовал себя более проснувшимся, ведь я нисколечко не спал сегодня.

Глядя на себя в зеркало, чистя зубы, я не узнавал себя: поникшие плечи, серое, усталое, как у папы в пятницу, лицо; диковатый взгляд, направленный в какие-то дебри, неведомые даже мне. У меня был такой вид, как будто я всю ночь не спал, а вправду читал что-нибудь при свете тоненькой свечки. Мне так не хотелось спускаться вниз и вновь видеть ту страшную девушку, которую я обязан был вылечить! Я волновался, что подумают взрослые, увидев меня в таком состоянии. Папа, конечно, ничего не заметит. А мама уже видела и просто посоветовала умыться. И всё же, она не ответила мне, отправят ли меня в специальное учреждение для психов, если я окажусь в их рядах. Я причесал волосы и стал выглядеть гораздо опрятнее.

– Ничего страшного, – говорил я шёпотом сам себе, с подозрением глядя на своё отражение. – Она посоветует мне выпить чай и выйти на свежий воздух. Или посидеть, почитать, поесть шоколада, не ходить в школу сегодня.

Я встрепенулся: школу ведь никто не отменял. Но тут же до меня дошло, что никто и не отпустит меня в школу, пока я не вылечу тётю Эльзу. Я поскорее хотел отвлечься от темы монстров под кроватями и полумёртвых теть и стал думать над тем, чем бы занялся с друзьями в свободное время: можно будет, например, поиграть в бейсбол или в новую настольную игру, которую недавно подарили Саймону. Предвкушение всего этого немного придало мне сил, и я спустился на первый этаж.

Все собрались на кухне и завтракали, обсуждая какие-то серьёзные взрослые дела. На меня, к счастью, никто не обратил внимания. Я заглянул в гостиную, желая узнать, очнулась ли тётя. Она лежала почти в такой же позе, как вчера, и спала. Кто-то привёл в порядок её волосы. Интересно, а ей снились кошмары? Видела ли она устрашающих взор существ? Судя по её мирному сопению и нормальному цвету лица эта ночь не преподнесла ей тех подарков, что достались мне. Усилилась непонятная тоска, и чем дольше я находился здесь, тем глубже она въедалась в меня. Царивший в гостиной мрак даже при ярком солнечном свете и всё еще горевшем ночнике удручал.

Я возликовал, когда ощутил голод: это было явным свидетельством того, что я живой. До этого я и не догадывался о том, что боялся не обнаружить в себе признаки жизни. Всё время с того момента, как я начал помогать Эльзе, я находился как будто посреди густого тумана. Ещё вчера мне сильно нездоровилось. Я надеялся, что сегодня такое не повторится, и чашка кофе или чая вернет мне упущенный ночью отдых. В противном случае тётино исцеление может обойтись мне неизмеримо дорого.

– Ты сегодня не идёшь в школу, – сказал мне отец, похлебывая кофе из огромной кружки с рисунком слона. – Я заеду к директору лично и все объясню. Он, разумеется, всё поймет.

Директору я однажды очень быстро вылечил распухший до размера садового яблока укус какого-то насекомого. В благодарность он разрешил мне не ходить в школу один день и подарил пару долларов. Я, помнится, разорвал их и выбросил в окно. Директор слишком медленно и нехотя вытягивал их из своего бумажника, а я очень не любил лицемеров, которые говорят одно, а думают совсем другое.

Я потянулся к остаткам отцовского кофе, когда тот ушёл прихорашиваться перед работой. Кофе мне так и не достался, потому что за мной следила мама, а вот кружечка остывшего чая – самое то, чтобы полноценно начать день. В моей голове копошились дурные мысли, видимо, из-за кошмарной ночи. Я осмотрелся вокруг, ища хоть что-нибудь, чем мог бы развеселить себя. Я вспомнил, как мы с другом смеялись недавно над странной формой домов в соседнем посёлке. Казалось, с моим другом смеялся кто-то другой, но только не я.

Я увидел собаку гостей и наконец-то почувствовал, что начинаю улыбаться. Собачка гонялась за своим хвостом, перекатывалась на спине и забавно чесала шею задней лапой, громко шумя при этом своим ошейником. Я протянул к ней руку, и она подбежала. Но, почуяв что-то не то, взвизгнула и убежала в коридор. Я понял, что она боится меня. Все мои мысли обратились к этой собаке: почему же она меня боится? Как будто я какой-то монстр!

– Ты ведь сегодня справишься, ага, Томми? – раздался у меня над головой приглушённый папин бас.

– Я… не знаю. Может быть. Возможно… возможно, лучше я буду лечить её два-три дня, чтобы не потерять слишком много сил сразу…

Мэйсон кивнул, ловко подхватывая свою кружку со стола. Наверное, думал я, он очень волнуется за Эльзу. Раньше отец часто рассказывал, как весело они проводили свои детские годы. Иногда мне небезосновательно казалось, что Мэйсон ни к кому не относился так хорошо, как к своей сестре.

Дюк подозвал собаку и скормил ей сосиску. Мы встретились с ним взглядом. Я удивился, уловив в его глазах неподдельный страх, мало отличимый от того, что я усматривал в заросших шерстью глазах его собаки. Неужели и он меня боится? Наверное, я просто ошибся. Он мог просто бояться за Эльзу. Я с удивлением подумал, что никто и не подумал рассказать мне, кем Дюк и Кэролайн приходятся моей тёте.

– А тебя как зовут, мальчик? – спросила чересчур слащавым голоском Кэролайн.

Я хотел ответить, но словно кто-то невидимый сжал руку на моём горле. Я закашлял и схватился за свою кружку с чаем.

– Бедный мальчик, он подавился! Может, дать тебе воды?

Я замотал головой. Странный приступ быстро прошёл, а, может быть, я всё лишь подавился. Я резко встал, поблагодарил маму за завтрак и как можно скорее убрался с кухни. Но я не ушёл совсем: я спрятался за стеной, собираясь подслушать разговоры находящихся в кухне людей. Я не сомневался, что моё отсутствие откроет им рты для обсуждения по-настоящему важных тем.

Произошло именно то, на что я рассчитывал. Первым раздался негромкий, недостаточно низкий для мужчины, голос Дюка:

– Мэйсон, как вы можете доверять жизнь Эльзы десятилетнему пареньку? Это безумие какое-то!

– Вот именно! – подхватила Кэролайн. – Вы видели, какое у него лицо? Он что-то делает там, а ему это явно невмоготу! А какой он маленький, тоненький, хрупкий мальчик! Вы, должно быть, ошиблись, Мэйсон!..

– Замолчите! – гневно прикрикнул на них мой отец. – Я не собираюсь выслушивать это. Я уже говорил вам: он оказал помощь не одному десятку людей и всегда делал это с наилучшим результатом. Вы же бывали и у нью-йоркских, и у виргинских докторов, они не помогли вам…

Дюк шумно вздохнул.

– Мы не были в Нью-Йорке, Мэйсон. Мы поехали сразу к вам, потому что Эльза попросила нас об этом. Пока она ещё была в сознании. Когда уже не была, мы показали её вашим местным врачам. Они были готовы нас принять, и если бы вы не подъехали…

Последнее предложение он сказал так, как будто винит во всём моего отца, к которому обращался. От слов Дюка мне стало совсем дурно. Значит, Эльзу не показывали профессионалам в Нью-Йорке и не дали докторам Виргинии помочь ей, а повезли прямиком ко мне. Если я не справлюсь со своей задачей, и с тётей что-то случится, всю мою будущую жизнь меня и моего отца будут упрекать в том, что мы не дали увезти Эльзу в больницу к нормальным врачам. Тогда я решительно подумал: во что бы то ни стало я обязан её исцелить.

– Но вы сказали вчера, что были в Нью-Йорке, – раздался мамин голос.

Никто из Боуэнсов не ответил ей.

– Я, как её очень близкий человек, имею право увезти её сейчас…

– Никуда ты ее не увезёшь, Дюк! – в ярости кричал Мэйсон. – Тебе стоило бы лучше следить за ней в этой вашей Бразилии, тогда бы ничего дрянного не произошло!

– Это неправда!..

– Я её брат, и я решил так: сегодня и завтра пусть её лечит Том. Если лучше ей не станет, вызовем вертолётом самых лучших врачей из Нью-Йорка.

– А почему бы не сделать этого сейчас? – возмутился Дюк, кажется, встав. – Вы готовы её жизнь полностью доверить вашему малолетнему сыну?

– Да, готов! Он не раз доказал, что на него можно положиться.

Сказав что-то маме, отец вышел из кухни, звучно хлопнув дверью. Я успел отскочить в крохотную кладовку под лестницей и спрятаться там. Мне показалось, Мэйсон не заметил меня. Он вышел на улицу и завёл машину.

В кладовке прятался не только я: мохнатая собака Дюка пряталась тут, видимо, от меня, потому что почти сразу же выскочила и побежала на кухню. Да, определенно, она боялась меня. А Боуэнсы воспринимали меня нежным мальчиком, которому, будь они моими родителями, наверняка запретили бы играть даже в настольный теннис. Я не был ни мускулистым, ни особо ловким, но раньше никто не называл меня хрупким.