Читать книгу Кэтрин по прозвищу Птичка. Дневник девочки из Средневековья - - Страница 4

1-й день октября

Писарь моего батюшки сегодня страдает от воспаления глаз. Несомненно, это потому, что он подсматривал за нашими служанками, когда они мыли подмышки на мельничной запруде. У меня не было материнского молока, из которого делают бальзам для глаз, так что я обошлась чесноком и гусиным жиром, которыми умащивали ожоги Морвенны на той неделе. Как бы писарь ни вопил, ему это не навредит.

Я более не могу терпеть дел, достойных леди, бесконечного и бессмысленного шитья, обмётывания, мыловарения, врачевания и перебирания льна! Почему считается, что леди слишком нежны для того, чтобы лазать по деревьям или кидаться камнями в реку, но при этом вполне способны выбирать червей из солонины? Почему я должна сегодня учиться ходить крохотными шажками, а завтра – потеть над огромными и дымящимися котлами с навозом и крапивой для лекарств? Почему хозяйка усадьбы должна заниматься самыми неприятными делами? Лучше бы я была свинопасом.

3-й день октября

Сегодня вечером у нас в зале евреи! Они искали укрытия от дождя по пути в Лондон. Мой батюшка в отъезде, и матушка их впустила. Она не боится евреев, но повар и кухонные мальчишки сбежали в амбар, так что сегодня никто не будет ужинать. Я собираюсь прятаться в тенях зала, чтобы увидеть их рога и хвосты. Вот погодите, когда Перкин об этом услышит!

Час вечерней молитвы, позже в этот же день

Святые черепушки! У евреев нет ни рогов, ни хвостов, зато есть мокрые одежды и оборванные дети. Они покидают Англию по приказу короля, который говорит, что евреи – адские отродья, злобные и опасные. Наверное, он знает каких-то других евреев, а не этих напуганных и тщедушных, что пришли к нам сегодня.

Я спряталась в зале в надежде увидеть, как они говорят с дьяволом или совершают злодеяния. Но мужчины просто пили и пели, и спорили, и размахивали руками, а женщины болтали промеж собой. Прямо как христиане. Дети в основном шмыгали носами и хныкали, пока одна женщина с лицом морщинистым, будто вялое яблоко, не собрала их вокруг себя. Сперва она говорила с ними на еврейском наречии, что похоже на фырканье лошадей, но потом, подмигнув в мою сторону, перешла на английский.

Сначала она рассказала о старике по имени Авраам, который поспорил с самим Богом и пережил множество приключений в пустыне. Потом о Моисее, которого я узнала по Библии, но забыла, что он был еврей. Женщина сказала, что Моисей вывел евреев из рабства к свободе, как и они сейчас найдут свободу во Фландрии, взойдя на большие корабли с развевающимися парусами, которые будет гнать дыхание Божье.

Потом она рассказала историю о человеке, который был таким глупым, что забыл, как одеваться по утрам. Куда надеть рубашку? На ноги или на руки? И как её застёгивать? Такие хлопоты были у него каждое утро. Наконец он решил нанять соседского мальчишку, чтобы тот заходил к нему каждый день и говорил: «Обувку надо надевать так, а плащ – вот так, а шляпу надевают на голову». И вот мальчик пришёл в первый день. «Сперва, – сказал он глупцу, – тебе надо помыться». «Это всё очень хорошо, – ответил глупец, – но где мне себя найти? Где вообще я нахожусь? Я здесь? Вот здесь? Или я здесь?» И он заглянул под кровать и за стул и выглянул на улицу, но всё было напрасно, ибо он так и не нашёл себя.

И пока женщина говорила, дети перестали шмыгать носами и хором начали напевать вместе с ней: «Так я здесь? Или здесь?» А потом принялись робко попинывать друг друга и хихикать, вытирая мокрые носы рукавами и подолами.

– Послушайте меня, дети мои, – сказала старая женщина, – не будьте такими же, как этот глупец. Знайте, где вы находитесь. Как? Зная, кто вы и откуда вы родом. Как река в ночи сияет отражённым светом луны, так и вы сияйте светом вашей семьи, вашего народа и вашего Бога. Чтобы вы никогда не были далеко от дома и в одиночестве, куда бы ни пошли.

Это было чудо. Она была похожа на менестреля или волшебника, ведь из её морщинистого рта струились истории. А потом она вытащила из рукавов своего одеяния хлеб и лук, и селёдку, и варёную капусту, и они поели. Одна крохотная девочка с добрыми глазами принесла мне луковку и немного хлеба. Быть может, я пряталась не так хорошо, как думала. Угощения пахли, как и наша еда, а я проголодалась, пока слушала о приключениях Моисея, так что поела. Я не умерла и не превратилась в еврейку. Думаю, некоторые истории были правдивы, а некоторые – это просто истории.

4-й день октября

Мне стало грустно, когда утром я увидела, что евреи уходят. Но потом я придумала отправиться в путешествие вместе с ними, чтобы пережить приключения и даже, быть может, найти собственный путь в мире и никогда не возвращаться в унылую Усадьбу прядения и шитья. Я надела старую тунику и лосины Эдварда, заправила волосы под шапочку, приняла важный вид и сплюнула – и сразу же стала похожа на мальчика, только на удивление плоского между ног. Я сперва думала набить лосины соломой, но побоялась, что мне будет сложно передвигаться, так что пошла как была. Когда мы уходили, я слышала, как моя кормилица Морвенна зовёт меня, но она и не подумала обратить внимание на мальчика в шерстяной шапочке.

Я шла с ними всю дорогу до Вутон-андер-Винвуда, надеясь услышать новые истории, но старая женщина молчала. Тогда я сама рассказала ей про свою жизнь и как мне скучно шить, варить, врачевать, и как бы я хотела отправиться в Крестовый поход, как дядя Джордж, или жить с козами, как Перкин. А она погладила моё лицо своими грубыми ладонями и пробормотала:

– Птичка, на том свете тебя не спросят: «Почему ты не была Джорджем?» или «Почему ты не была Перкином?» Тебя спросят: «Почему ты не была Кэтрин?»

Что это значило? Она больше ничего не сказала. И я, смущённая и погрустневшая, ушла от них на ярмарку урожая в Вутоне. Сама ярмарка была небольшой, но здесь были продавец лент, палатка с элем, канатоходец и двухголовая коза.

Я ещё никогда не уходила так далеко от дома без Морвенны. Мне это показалось настоящим приключением. Я осмотрела телегу с окованными медью бочками, ножами, верёвками и иглами, выставленными на продажу. Я послушала, как двое мужчин спорят о цене коровы, которая выглядела усталой и явно мечтала о доме. Я заметила, как трое мальчишек пригоршнями воровали эль из бочки позади палатки, смеялись, брызгались и притворялись пьяными.

За тем местом, где выставляли на торги лошадей, находилась крошечная сцена, и маленький деревянный Ной и его жена танцевали на ниточках, пока Бог приказывал Ною построить ковчег, и миссис Ной гневно тянула мужа за кафтан и с руганью велела ему закончить работу по дому, и заявила, чтобы он не рассчитывал на то, что она взойдёт на эту хлипкую лодчонку.

Наконец Ной повалил свою желчную и сварливую жену наземь, раздались крики: «Проси пощады, говорю я!» и «Нет, ничего просить не буду!» И они замерли в груде запутанных нитей.

Потом пришла длинная процессия животных – каждой твари по паре – на крашеном свитке, который разворачивали кукловод и его подмастерье, чтобы казалось, будто они пересекают сцену, пока Ной зовёт их:

Когда ковчег загрузили, он поплыл под дождём из позолоченного серебра в море, сделанное из сине-зелёного атласа, пока не спустилась голубка на золотистых нитях, дабы провозгласить, что впереди земля и жизнь для всех. Это был великолепный спектакль, хотя я всё представленье видела кукловода, дёргающего за ниточки, бьющего в кастрюли и вытирающего нос о занавес.

И вот тогда Уильям Стюард, который приехал на ярмарку купить бочки, увидел меня и пригрозил утащить домой за волосы. Я уже знатно проголодалась и пошла за ним с превеликой охотой взамен на обещание ничего не говорить о моём приключении. По дороге мы прошли мимо корзин с петухами для петушиных боёв. Притворяясь как можно более невинной, я пинком перевернула корзины, и петухи сбежали. Святые черепушки! Я думала, что буду Моисеем, ведущим их к свободе и домам, к их жёнам и цыплятам. А вместо этого они налетели друг на друга и вцепились в перья острыми когтями, крича и нанося клювами удары.

Мне уже надоела ярмарка, и я была готова пойти домой. Я сказала матушке и Морвенне, что весь день пряталась от работы на голубятне. Они поверили. Я бы так и поступила.

5-й день октября

Сегодня поварёнок рассказал мне о подмастерье мельника в Ноттингеме, который умеет пукать, когда захочет. Вот это, думаю я, очень полезный и примечательный талант, и к дьяволу прядение. Я нарочно объелась за обедом и попыталась проверить, есть ли у меня талант. Нету.

6-й день октября

Сегодня праздник святой Веры, мы с Морвенной выгнали из кухни повара, чтобы испечь кекс святой Веры. Я протянула кусочки кекса сквозь рубиновое кольцо матушки и повесила его на кроватный столбик. Сегодня святая Вера пошлёт мне сон, в котором я увижу своего суженного. Хорошо бы, если бы это оказался принц или рыцарь с золотыми волосами. Или жонглёр в рубиновой шёлковой тунике и пурпурном трико. Или бродячий менестрель, у которого в горле живёт музыка, а в глазах – озорство.

7-й день октября

Приснился пукающий подмастерье мельника. Сегодня утром я втоптала пирог в тростник на полу и выбросила кольцо на свиной двор. Я никогда не выйду замуж.

8-й день октября

Искала матушкино кольцо на свином дворе до темноты. Точно решила, что никогда не буду свинопасом.

9-й день октября

Сегодняшние события меня очень порадовали, и я праздную их пригоршней ежевики и куском пирога со свининой, оставшегося от ужина. Пока я ем, я буду излагать события дня, чтобы вновь пережить удовольствие. Сегодня утром я слышала из окна верхней комнаты, как поют и кричат крестьяне, которые шли строить дом для Ральфа Литтлмауса, ведь его старый сгорел на празднестве в честь Михайлова дня. И я подумала: ах я, бедняжка. Снова заперта внутри. Пропускаю всё веселье. Но потом моя мать, слегка позеленевшая лицом, свернулась на своей большой кровати и задёрнула занавеси и полог. А Морвенна пошла на кухню ругаться с поваром из-за ужина. И я спустилась по лестнице, проскользнула через зал и двор и побежала по дороге в деревню, подоткнув юбки и сняв обувку.

Каркас дома был уже возведён, и Джоан Прауд, Марджори Мастерд и дети Ральфа сплетали ивовые прутья, чтобы поставить стены.

Рядом в небольшой ложбинке проходила моя любимая часть строительства, и я прыгнула, дурачась, прямо туда, чтобы месить ногами грязь с соломой и коровьим навозом, из которых выйдет отличная обмазка для стен. Жижа дарила приятные ощущения, просачиваясь сквозь пальцы ног. Светило солнце, дул ветерок, ежевика была спелой, а люди пели «Эй, тра-ля-ля-ля» и «Девица, славная красой», и у меня между пальцами хлюпала грязь. О, как здорово быть крестьянкой.

Потом мне в голову пришла первая хорошая мысль. Я набрала пригоршню грязи и швырнула вверх. Я смотрела, как она – хлюп! да шлёп! – падает на лица, руки и плечи моих товарищей-месильщиков. В меня тоже полетели пригоршни серой и вонючей жижи, и я не отставала до тех пор, пока мы не стали похожи на гипсовых святых.

Внезапно всё прекратилось – никто не пел, не швырялся, не плёл прутья. Все уставились на юношу, который стоял на дороге и держал в руках поводья самого красивого коня, которого я только видела. Юноша тоже был красив, с золотыми волосами и золотыми глазами, а туника его была скроена из золотого и зелёного бархата. Все молчали, но мне было любопытно, и я подошла к нему.

– Доброе утро, сэр. Могу я вам помочь? – спросила я так вежливо, как умела.

Он долгое время пялился на меня, не говоря ни слова, пока его лоб собирался морщинами, а рот сжимался, будто мышиная какашка. Наконец он ответил:

– Мой Бог, вот так вонь! Неужели в этой деревне нет воды для мытья или благовоний, чтобы скрыть запах?

Я ничего не сказала. Не думаю, что ответ был так уж ему нужен.

А он продолжил:

– Это ли усадьба Ролло Стоунбриджа впереди?

– А чего вам надо от лорда Ролло? – спросила я.

– Не твоё дело, девка! Я навещаю его семью с намерением жениться на его дочери Кэтрин, – ответил он, доставая из рукава пропитанный духами клочок ткани и поднося его к носу.

«Святые черепушки!» – подумала я. Выходить за этого надушенного щёголя с куриной гузкой вместо рта и вечно нахмуренным лицом?! Вот тогда мне пришла ещё одна очень хорошая мысль.

– Леди Кэтрин, – ответила я, пытаясь походить на крестьянку. – Ох и удачи же вам, добрый сэр. Вам-то она пригодится.

– Правда? Неужто с леди что-то не так?

– Нет, сэр. О нет. Леди у нас миловидная, вот только на головушку бедна да спину совсем скрючило. Так-то она нежная и тихая, когда её не запирают. А рытвины у неё на лице куда лучше стали. Правда. Прошу вас, сэр, не говорите никому, что я ляпнула, будто с леди Кэтрин что-то не так. Прошу вас, сэр.

Я потянулась схватить его за локоть, но он увернулся, прыгнул на спину своему прекрасному коню и понёсся по дороге к усадьбе. «Святые черепушки! – подумала я. – Он всё равно попытается!» Но пока я смотрела ему вслед, прекрасный конь с прекрасным юношей сошёл с дороги, сделал широкий крюк в поле, вытаптывая борозды, которые тщательно засеял Уолтер Мастерд, и ускакал прочь от поместья, от моего батюшки и, слава богу, от меня.

Весь ужин батюшка смотрел на дверь и наконец вслух задался вопросом о местонахождении некоего Ролта, о коем я, разумеется, не знала. Вот почему мне так люб день сегодняшний, и пирога со свининой мало, чтобы отпраздновать моё спасение.

10-й день октября

Всего три дня осталось до праздника святого Эдварда, дня святого моего брата. Когда Эдвард ещё был дома, мы праздновали этот день каждый год, устраивая пиры, танцы и потешные битвы во дворе. Теперь наши празднества таковы: у батюшки багровеет лицо, матушка сужает глаза и рот, а повар размахивает поварёшкой и бранится по-саксонски. А вот и причина всех этих треволнений: каждый год в этот день, с тех пор как Эдвард ушёл в монахи, матушка отправляет телеги с дарами в его аббатство – в его честь. Отец кричит, что мы с тем же успехом можем швырять его драгоценные припасы в выгребную яму (однажды гневная печень воспламенит отца, и я пожарю на нём хлеб). Матушка зовёт его скрягой и сквалыгой. Повар кипит, бурлит и огрызается, когда его бекон, мука и рейнское вино уезжают со двора. Но каждый год моя матушка тверда, и телеги вновь отправляются в путь. В этом году мы послали:

• 460 штук солёной сельди

• 3 круга сыра, бочонок яблок

• 4 куры, 3 утки и 87 голубей

• 4 бочки муки, мёд из наших ульев

• 100 галлонов эля (ибо никто не пьёт эля больше, чем монахи, как говорит батюшка)

• 4 железных котла, деревянные ложки и мышеловку для кухни

• гусиный жир, чтобы делать свечи на каждый день и мыло (бьюсь об заклад, им нужно много свечей и мало мыла, ведь они же монахи)

• 40 фунтов пчелиного воска для церковных свечей

• сундук с одеялами, полотном и салфетками

• роговые гребни для тех, у кого есть волосы

• гусиные перья, пух и отрез ткани (чёрной)

Матушка каждый год мечтает увидеть в этот день Эдварда. Он её любимый ребёнок. Неудивительно. Роберт – мерзкий, и мне странно, что она родила ещё детей после такого первенца. Я бы забыла его у реки. Томас так давно ушёл вместе с королём, что мы его почти забыли. Я упряма, сварлива и колюча, как чертополох. Естественно, что только Эдвард её любимчик. И мой тоже.

11-й день октября

Вчера ночью матушка потеряла ребёнка, которого носила, и это пятый человек, чью смерть я видела и у кого не было даже возможности пожить. Если Бог судил мне стать её последним ребёнком, я бы хотела, чтобы Он перестал давать ей детей, а потом отбирать. Она так горюет! Я не верю, что Бог хочет наказать мою мать. Пусть она неучёная и не особо умная, но зато добрая. Я думаю, он просто к ней невнимателен.

Матушка лежит с белым лицом на большой кровати в верхней комнате, а Морвенна подаёт ей кубки с чесноком, и мятой, и уксусом, чтобы очистить её чрево, и утешает её словами «О, моя бедная леди» и кудахчущими причитаниями. Я должна завтра поехать вместо матушки с телегами и увидеть Эдварда – ещё одно наказание для хозяйки усадьбы. Боже! Дорога трудная, погода жаркая, монахи старые и вонючие. Мы уезжаем после завтрака, и я надеюсь, мы будем уже далеко, когда солнце догонит нас.

12-й день октября

Никакого шитья, прядения и гусиного жира! Сегодня моя жизнь изменилась. Как так получилось: мы прибыли в аббатство вскоре после обеда, остановились рядом с главными воротами на постоялом дворе рядом с мельницей. Тряска в повозке не пошла на пользу моему желудку после заливного угря и варёного ягнёнка, так что слезала я оттуда с облегчением.

Высокий монах с большим носом поприветствовал нас и повёл с постоялого двора через ворота аббатства мимо кухонь, келий, обширных складов к кабинету аббата за часовней.

Аббат принял нас милостиво и велел передать моей матери добрые слова и чудесную книжечку про святых, про дни их поминовения и их великие деяния. В ней было написано, что сегодня праздник святого Эдварда, первого христианского короля Нортумбрии, чья голова лежит в Йорке, а тело – в аббатстве Уитби. Я думаю, там слишком много слов и мало картинок, но раз уж я умею читать, а матушка – нет, я постараюсь выпросить эту книжечку для себя.

Брат Ансельм, большеносый монах, проводил меня к столу Эдварда в писарской. Женщин обычно туда не пускают, но мне кажется, меня считают ещё не совсем женщиной.

Эдвард работает в раю. За садом, рядом с часовней, есть комната размером с амбар и такая же холодная. На стенах – ряды полок, где хранятся книги и свитки, а некоторые из них прикованы, будто это драгоценные реликвии или дикие звери. Пятнадцать столов, слабо освещённых свечами, стоят в три ряда, а за ними, скорчившись, сидят пятнадцать монахов, утыкаясь носами в столешницы. Каждый монах держит в одной руке перо, а в другой – острый нож, чтобы стирать свои ошибки. На столах лежат перья всех размеров, горшочки с чёрными и цветными чернилами, песок для просушки и ножи для заточки.

Кто-то из монахов копирует слова с одной страницы на другую. Кто-то добавляет изысканные узоры первой букве и украшения на страницу. А есть те, кто пробивает дырки в страницах и сшивает их меж деревянными обложками. Никогда я не видела таких красивых книг, да ещё и так много.

Монахи не особо разговаривали со мной и даже не слушали меня, но не прогоняли. Я подошла к брату Уильяму, который смешивал краски, и подала ему пару дельных мыслей по поводу чернил – как добиться у розы цвета носа новорождённого ягнёнка и как получить нежно зелёный, который иногда видно на плёнке внутри свежего сырого яйца. Он ничего не сказал, только фыркнул, но я уверена, он был благодарен за такие предложения.

Ещё один монах разрешил мне подготовить пергамент для завтрашних записей, но я знала, что это кожа от наших овец, и испугалась, что я узнаю какую-нибудь. У меня бывает такое ощущение, когда повар набивает начинкой лебедей, гусей и ягнят и ставит их на стол перед нами на особых пирах. Уж лучше было бы выглаживать и посыпать порошком страницы пергамента после того, как они станут меньше походить на животных, пусть даже порошок испачкал бы мне волосы, нос и одежду.

Эдвард питает страсть к буквам и словам, которые с любовью записывает на размягчённый пергамент. Но для меня нет ничего прекрасней картинок! Птицы и цветы, святые и ангелы стремятся вверх по краю страницы, взбираются на заглавные буквы и спускаются по полям. Рыцари верхом на улитках бросаются в бой с белками и козами, а многоликий дьявол носится по странице галопом, искушая читателя отвлечься от святых слов. Если бы я до конца жизни рисовала картинки вместо штопки и ткачества, вот это был бы настоящий рай!

В этот момент моя жизнь изменилась. Я решила сбежать в аббатство. Я стану жить, рисуя картинки в скриптории, пусть мне и хотелось бы, чтобы тут было немного поживее. Конечно, мне будет сложно, ведь я девочка. Но ещё я упрямая и умная! Это аббатство выбирать нельзя, как бы мне ни хотелось жить рядом с Эдвардом. Но меня тут знают – и знают, что я не мальчик. Я должна найти другие, поблизости к дому, чтобы меня навещал Перкин, с комнатой для писцов и, быть может, с пожилым аббатом, который плохо видит.

А братья видят друг друга нагими? Кто может заметить, что новый брат – дева, а вовсе не мальчик? Надо выяснить. А Эдвард мне скажет? Завтра, когда я буду его покидать, я спрошу.

Сегодня мы спим на постоялом дворе. Он рядом с аббатством, и я могу тренироваться быть монахом. Интересно, чем ещё они занимаются.

13-й день октября, праздник Эдварда, короля и святого, и день святого моего брата Эдварда

Большая разница между Робертом и Эдвардом состоит в том, как они надо мной смеются. Роберт хохочет громко, показывая свои большие жёлтые лошадиные зубы, щиплет и похлопывает мои щёки. Эдвард смеётся мягко и по-доброму, но всё-таки смеётся. В этот раз он сказал, что с такими яблочками на груди я не обману даже самого пожилого из аббатов. Святые черепушки! В том году они были всего лишь орешками, и я бы смогла ввести всех в заблуждение.

Я раздумывала, не пойти ли мне в женский монастырь, но поскольку главное занятие монахинь – вышивка, это всё равно что упасть с вертела в огонь в очаге. Я бы могла выращивать репу, но у меня нет ни земли, ни семян. Быть акробаткой, но я не кувыркаюсь – если только не пытаюсь этого не делать. Быть музыкантшей – но я не играю. Раньше я училась музыке, ведь матушка сказала, что леди должна быть искусной и воспитанной, но шум, который я издавала, был столь ужасен, что батюшка отдал мою лютню повару. Я могла бы стать бродячей пряхой, но это не мой вариант. И я осталась со зверем-батюшкой, со своей жизнью, полной домашних дел, без надежды, без друзей, без выхода – и с большой грудью! Святые черепушки! Неужто в мире нет справедливости?

14-й день октября, праздник святого Калликста, раба, банкира, заключённого, папы и мученика

Матушка просто обязана отдать мне книжечку про святых. Я уже ей пользуюсь, чтобы искать, как эти святые жили и умерли и чему я могу у них научиться.

По пути домой из аббатства мы остановились в усадьбе Хайгейт, чтобы передать привет семейству барона Ранульфа, что гостит там до Рождества. Их дочь леди Элис и я давным-давно вместе учились в Белльфорде хорошим манерам, пока моя мать не потеряла ещё одного моего нерожденного братика и в скорби своей не вызвала меня домой. Лучше всего я помню, что Элис любила жаловаться, говорила «Да, миледи» и «Нет, милорд», но, когда никто не видит, делала как ей вздумается, и с ней было веселее всех прочих.

Сейчас она живёт при французском дворе. Я наблюдала за ней за ужином. Она очень похожа на леди со своими изысканными французскими манерами за столом и жёлтыми волосами. Но когда начались танцы, Элис схватила меня за руку и утянула из зала сплетничать. Мы подоткнули юбки и стали рука об руку обходить вокруг тёмный двор усадьбы, болтая о том, у кого гнилые зубы, кто вышел за богатого урода, кто красит лицо и набивает грудь.

Мы флиртовали со стражниками и договорились встретиться с ними позже, в покоях. Но на самом деле мы собирались послать вместо нас старую кормилицу Элис и швею под каким-нибудь предлогом. Вот им всем сюрприз-то будет! Элис сказала, что ей всё сходит с рук, поскольку она кажется такой послушной и невинной, пока делает ровно то, что хочет. Она говорит, что хотела бы обучать лошадей, но знает, что её привезли домой выдавать замуж. Похоже, мы обе в серьёзной опасности, нас хотят продать, как свиней на осенней ярмарке.

Мы уговорились встретиться через седмицу на верхних лугах, дотуда полдня пути для каждой из нас. Поскольку я уехала из Белльфорда, то давно не общалась с другими девочками, и я жажду рассказать ей о своей жизни, мыслях и задумках и услышать про неё.

15-й день октября, праздник святого Евфимия Младшего, который три года жил на орехах и травах

Снова дома. Прячась от Морвенны перед ужином, я смотрела, как гуси возвращаются с пастбища в сарай во дворе, выстроившись в колонну, будто пухлые маленькие рыцари в перьях.

Мне кажется, я люблю гусей сильнее других птиц, потому что больше никто их не любит. Они не маленькие и нежные, как жаворонки и воробьи, не быстрые и умные, как ястребы и соколы. Они не поют, как соловьи, их нельзя научить говорить, танцевать или исполнять трюки. Они хитрые, жадные, близорукие и упрямые – прямо как я, если уж сравнивать.

Я видела лебедей на реке. Они куда красивее гусей, но немного тщеславные и не такие умные. Я думаю, моя матушка похожа на лебедя. Мой брат Роберт – петух, он горделиво расхаживает туда-сюда и бахвалится. Эдвард – цапля, с длинным носом и длинными ногами. Умный Перкин – сокол, а моя кормилица Морвенна – поползень, занятой, бурый и приземистый. Мой батюшка, разумеется, сарыч, медленный и глупый, дьявол его побери. Мне кажется, что Элис может быть голубкой снаружи и ястребом внутри. А я – обычная серо-бурая гусыня.

16-й день октября, праздник святой Хедвиг, которой не повезло с детьми

До моего отъезда из аббатства Эдвард показал мне, как смешивать краски и превращать гусиные перья в писчие, чтобы я тоже могла рисовать цветы и ангелов. С чёрными чернилами просто. У нас есть ореховые скорлупки и сажа в изобилии. Ещё я нашла лютики, чихотник и мох для жёлтого и зелёного, но у меня нет ляпис-лазури, чтобы растолочь этот камень для синего. Я сделала клейкую массу из давленой черники, и она тоже синяя, как яйца малиновки. Но она стала кислой и липкой. Пришлось мне сделать то, что братьям и во сне не снилось: соскребать избытки краски с небесного свода и покрывала Девы Марии.

17-й день октября, праздник святого Этельреда и святого Этельберта, сыновей Эрменреда, внуков Этельберта, братьев Эрменбурги, племянников Эрконберта и кузенов Эгберта

Вчера мне приснился очень хороший сон. Во сне меня похитил дракон, похожий на моего батюшку. Мой дядя Джордж в плаще из перьев, пронзил дракону шею гусиным писчим пером. Потом Джордж вскочил на коня и, наклонившись, поднял меня и посадил перед собой. И мы вместе уехали в Крестовый поход. Пробудившись, я долго не открывала глаза, чтобы удержать в голове сон.

18-й день октября, праздник святого Луки, автора Евангелия, врача и художника, который дожил до восьмидесяти четырёх лет и умер неженатым

В деревне вчера поздно вечером одна из куриц Томаса Коттера, охотясь на жуков на земляном полу в хижине, подобралась слишком близко к очагу и подожгла себе перья. Она кудахтала и носилась по хижине, хлопая крыльями, от кровати к столу, от стола к бекону, свисавшему с потолочных балок, и поджигала всё на своём пути. Голый Томас побежал за ней. Курица вылетела за дверь и помчалась по дороге к церкви, оставляя по дороге тлеющие огоньки, пока Ральф Литтлмаус не вылил на неё ведро воды. Тогда она, задыхаясь, осталась лежать, лысая и обугленная. Теперь, пока строится новый дом, семья Томаса спит в нашем зале вместе со своей живностью, кроме курицы, которую они съели. Я стараюсь не смеяться, когда вижу семью Томаса, ибо они понесли большой ущерб. Это непростое занятие.

Наверное, об этом событии надо известить короля. Я так и вижу, как он осаждает шотландцев, поджигая сотни куриц и пуская их носиться и хлопать крыльями над стенами шотландских замков.

19-й день октября, праздник святой Фридесвиды, девственницы, хотя я не знаю, почему за это надо делать святой

Пока сегодня утром мы выбирали жучков и репьи из шерсти для прядения, Морвенна пыталась объяснить мне, почему батюшка ищет мне мужа и почему мой долг – выйти за того, за кого он скажет. Я всё отлично понимаю. Он жадный, как козёл.

Я считаю, что у нас всего в достатке. Тем, у кого много усадеб, приходится ездить от одной к другой и заботиться о них. Больше коров и свиней – значит, больше навоза. Больше котлов, мисок и столов – значит, больше готовки и мытья. Но батюшка видит всё не так, как я, и хочет улучшить наше положение путём моего брачного ложа. Святые черепушки! У меня ещё регулы не начались, как я могу быть женой?!

Позже я поделилась с Морвенной своей шуткой про пылающих куриц, и она, изменница и сплетница, пересказала её матушке. Теперь мне нужно вышивать ещё одно полотно для церкви. Они думают, что я не слишком стараюсь не смеяться. Тлен. Всё тлен.

20-й день октября, праздник святой Ирины, которую убил мужчина, потому что она его не любила

Мой дядя Джордж вернулся домой! Он высокий, красивый и забавный. Вчера вечером он рассказывал чудесные истории о тех местах, где побывал. У городов имена – что шёпот ветра: Венеция, Дамаск, Византия, Самарканд. Я повторяю их про себя снова и снова, чтобы не забыть, пока не расскажу Перкину. Я воображала дядю Джорджа в Святой земле, как он носил красный крест, вышитый на белой тунике, как благородно сражался за Бога, за Христа и за Англию. Я почти наяву видела колонну крестоносцев, протянувшуюся от Иерусалима до самого Лондона, как процессию в святой день или караван чужеземных торговцев на ярмарке – с белоснежными лошадьми и мулами, гарцующими и обвешанными колокольчиками и шелками; и дам в золотых каретах с драгоценными камнями, сверкающими на солнце, как огонь; и музыкантов с арфами, тамбуринами и трубами; и маленьких детей, что выстроились вдоль дороги, чтобы осыпать цветами и петь хвалебные песни тем, кто пришёл освободить их от язычников. Возможно, это было похоже на восхождение праведников в рай.

Я рассказала дяде Джорджу о том, что вообразила, и он всё смеялся и смеялся. Он сказал, что одно я угадала верно: там было много ослов, но не у всех было четыре ноги. Он сказал, что годы, которые он провёл в Крестовом походе, были больше похожи на ад, чем на рай, и было там мало веселья и песен, но много смертей от жажды, поедания мёртвых лошадей и ходьбы по колено в крови по бренным телам. Наверное, мне стоит в этом усомниться.

21-й день октября, праздник святой Урсулы и её одиннадцати тысяч соратников, замученных гуннами

Дядя Джордж учит меня – на латыни, греческом и арабском – самым полезным для крестоносца фразам:

«Объясните мне дорогу снова, медленнее».

«Почём вино? Слишком дорого».

«У вас есть травы от головной боли?»

«Ты мошенник. Ты лжец. Ты сын собаки и верблюда».

Быть может, дядя Джордж поможет мне принять Крест и стать крестоносцем. Мне даже не придётся заматывать грудь и притворяться мужчиной, ведь всем известно, как Алиенора, жена Генриха Второго, мать Ричарда Львиное Сердце и ужасного Джона Мягкий Меч, вела свой женский отряд в Крестовый поход. Они сидели верхом на великолепных белых лошадях, а под льняными туниками носили обтягивающие штаны и красные кожаные сапоги до колена с оранжевыми шёлковыми накладками. Я бы пешком пошла в Святую землю ради красных сапог с оранжевыми шёлковыми накладками. Я поговорю с дядей Джорджем.

22-й день октября, праздник святого Доната, ирландского монаха, которого объявили епископом, потому что чудесным образом зазвонили колокола, когда он вошёл в церковь

Учёные мужи на Востоке называют этот праздник днём рождения Мира, годовщиной Творения, свершившегося четыре тысячи лет назад. Так говорит дядя Джордж. Интересно, кто ведёт счёт. Немногие из деревенских вообще знают, когда они родились. Обычно говорят, что это был год, когда загорелся амбар мельника или когда нового священника выгнали из деревни за распутство.

К дяде Джорджу наконец-то приехали его вещи, и он раздал нам всем подарки: бронзовые ножи и котлы, для моей матери – шёлк цвета шафрана и лаванды, а для наших желудков – имбирь, корицу, гвоздику, фиги, финики и миндаль. Для меня – то, что называется «апельсин», сморщенный и сухой, с плесневелым коричневым запахом. Когда я закрываю глаза, то под плесенью чую намёк на аромат сладкого горячего солнца. Джордж говорит, что спелые апельсины на вкус – как вода из райских рек.

Ещё он привёз мне особый подарок – попугая в клетке из слоновой кости и дерева со сладким запахом, чтобы пополнить семейство птиц в моих покоях. Поскольку батюшка построил верхнюю комнату, где спит он сам, моя мать и важные гости, я делю спальню только с кормилицей Морвенной, служанками моей матери, гостящими девочками и моими птицами. Вместе с попугаем у меня девятнадцать птиц в клетках, свисающих с потолочных балок. Их трели заглушают звуки, когда отец ревёт, храпит или плюётся. Вчера ночью я заснула, нюхая апельсин и слушая песню птиц. Мне снилось, что я ангел.

23-й день октября, праздник святого Кутберта, первого человека, что подковал лошадь

Я наконец-то смогла обсудить с дядей Джорджем свою идею отправиться в Крестовый поход в Святую землю. Он говорит, что уже слишком поздно. Собственная жадность, жестокость и глупость победили крестоносцев, и туркам осталось только смести их, как грязную солому.

Иногда Джордж говорит не так, как тот, кто носит святой крест. Он говорит, что перестал быть крестоносцем, когда понял, что Богу не может быть угодно столько крови – неважно чьей.

Он сбивает меня с толку. Мои щёки горят, а сердце трепещет, как бражник, и сны мои становятся всё нежнее и краше. Не знаю, почему у меня так бурлит печень – из-за Джорджа или потому, что за ужином я съела две порции пирога с угрём.

24-й день октября, праздник святого Маглория, который выгнал дракона из Джерси

Я встретила Элис на верхних лугах, как мы и намеревались. Она потеряла гребешок, что держал её волосы, сапожки её были порваны и запачканы, а нос покраснел от солнца. Она была очень похожа на меня.

Элис ещё много чего рассказала мне про французского короля и его дам, о замках и турнирах, о леди Гислейн, у которой был ручной барсук, о Гийо из Лиона, который пукнул, кланяясь королю, и был отлучён от двора на год, и о своей лучшей подруге Мари, которая вышла за призрака.

А я рассказала о своём красивом и сбивающем меня с толку дяде Джордже. Она очень хочет сама его повидать, так что мне надо уговорить матушку пригласить Элис на празднование дня моей святой.

Элис считает, что Джордж похож на Архангела Михаила. Я сказала, что он больше похож на святого Георгия, который убил дракона. По правде, он красивее их обоих, ведь его зелёные глаза такие живые и яркие. Они меняют цвет на солнце, и порой румянец расцветает на его щеках, и капельки пота сияют на волосках вокруг рта, и он пахнет лошадьми, пряностями и кожей. Никакой мёртвый святой не может быть прекраснее него.

Я пропустила и обед, и ужин, но добралась домой до темноты. Я сказала матушке, что собирала тёрн Морвенне на желе. А Морвенне сказала, что меня послали за шиповником для матушки. Быть может, они не сравнят эти истории до той поры, пока я не засну.

Мой дядя Джордж – орёл.

25-й день октября, праздник святого Криспина и святого Криспиниана, башмачников, которых до смерти затыкали сапожным шилом

Я смешала воду и яйца с чернилами для письма, чтобы нарисовать картину на стенах моих покоев. Там я рисую сцену из рая – с собаками и птицами, похожими на меня, ангелами с лицом моей матери и святыми с лицами Эдварда, Элис и Джорджа. А внизу – Ад, где бедные души с лицами моего батюшки корчатся в вечных муках. Я нарисовала Бога с лицом Перкина, ведь Перкин – самый мудрый человек, которого я знаю. Но Морвенна впала в жуткий страх и начала стенать что-то про богохульство и адские мучения, так что я вымарала Перкина, и теперь у Бога просто серое водянистое лицо.

26-й день октября, праздник святого Эты и святого Бина, и мне кажется, что это очень смешно

Сегодня я и Мег с молочной фермы перебирали яблоки для сидра. Матушка делает лучший сидр в Линкольншире. Она клянётся, что это потому, что она всегда добавляет в смесь несколько гнилых яблок. И я всё думала, может ли сие быть правдой, и правда ли миру нужно несколько гнилых яблок, чтобы получить сладчайшую жидкость. Это бы объяснило проблему, почему Бог допускает зло в этот мир.

Мег только хихикает, когда я беседую с ней на такие темы. Но с ней хорошо говорить о том, как заставить слабого телёнка пить из кадки, что отвадит фей от яиц и чья жена выкинула мужа из дома за то, что тот пил слишком много эля. Помимо Перкина, Мег – мой лучший друг в усадьбе, особенно когда я позволяю ей не приседать передо мной и не называть меня «миледи».

27-й день октября, праздник святого Одрана, за душу которого дрались ангелы и черти

Сияет солнце, так что я распахнула ставни в комнате, чтобы впустить свет и воздух. Я люблю, когда в комнате тепло и солнечно. Посередине стоит кровать, которую я делю с Морвенной, большая и высокая, с занавесями вокруг, а под ней – низенькая кровать на колёсиках, где спят служанки. В изножье стоит резной сундук, потемневший от времени, и выглядит он так, будто внутри полно сокровищ, но на самом деле он набит старой одеждой. На правой стене – моя фреска с Небесами и Адом. На левой – три крючка для моих платьев и плащей. А впереди – окно с ныне открытыми ставнями и придвинутым табуретом, чтобы я могла сидеть – писать и смотреть через двор на холмы и луга.

Завтра будет дождь. На праздник святых Симона и Иуды всегда идёт сильный ливень, это точно.

28-й день октября, праздник святого Симона и святого Иуды

Солнечно.

29-й день октября, праздник святого Колмана, ирландского епископа, который научил мышь мешать ему засыпать в часовне

К нам пришла Элис с оравой щенков от своей лучшей собаки, как она сказала – подарок от её отца моему. Но я думаю, она просто не могла дождаться дня моей святой, чтобы увидеть прекрасного Джорджа. Она послушала с нами мессу и осталась сперва на обед, потом на танцы, сплетни, ужин и теперь вынуждена провести у нас ночь, так как уже поздно ехать домой. Элис всё продумала.

Я дала щенкам имена. Маленький кобель будет Брут, по имени первого короля Британии, а сучки получили травяные имена: Буквица, Розмари, Анис и Рута.

30-й день октября, праздник святого Маркелла Центуриона, которого убили за отставку из армии

Сегодня после обеда я пыталась заставить Джорджа поиграть со мной в шахматы, но он сказал, что пообещал леди Элис прогулку, чтобы познакомить её с нашей усадьбой. Святые черепушки! У нас тут ров и грязный двор, дом и конюшни, амбар, голубятня, нужник и свиной двор. Она могла из двери в зал всё это увидеть.

Я смотрела на Джорджа и Элис из окна. Когда они идут вместе, она держится прямо, степенно и тихо. Это не та же Элис с верхних лугов. Она смотрит на Джорджа, как будто он король, а он смотрит на неё, будто она сделана из венецианского стекла. От такого зрелища у меня болит печень. Надо полечить саму себя полынью и мятой.

31-й день октября, праздник святого Эрка, британского мученика, и канун Дня всех святых, когда призраки ходят по земле

Сегодня мы засиделись допоздна, ели орехи и яблоки и смотрели, как по всему графству горят костры, чтобы отгонять ведьм и гоблинов. Сегодня вечером многие страшатся мёртвых, кто возвращается на землю в гости. Но единственные мёртвые, кого я знаю, – это мои крохотные братья и сёстры, что умерли до рождения. Как же мне их страшиться? Я бы хотела, чтобы они правда пришли в гости. Это могло бы утешить скорбь моей матушки.

Пока мы запекали яблоки на огне, дядя Джордж рассказывал о тех местах, где побывал. Я почти видела их, пока он говорил: Гравийное море, всё из гравия и песка, без единой капли воды, но при этом с приливами и отливами, как и у других морей, и в нём полно рыб; и рядом – Остров великанов, где живут люди ростом в тридцать футов, которые спят стоя; и Остров Питар, где люди крохотные, как эльфы, и ничего не едят, а живут лишь запахом диких яблок. Особенно мне хочется увидеть чудовищ, которых он описывал: единорогов, драконов, улиток – таких громадных, что люди живут в их раковинах, и великолепного большого зверя, именуемого слоном, с хвостом с каждого конца (мне кажется, что вот он – дядин любимец), и невероятных китов, этих рыбин, больших, как дома, что могут проглотить целиком и человека, и медведя, и лошадь.

Дядя Джордж привнёс в мою жизнь веселье и чудо. Я не отдам его Элис и не буду утешать себя полынными настойками!