Читать книгу Вояж по-турецки - - Страница 10

Мы с сыном сидели, нервничая и оттого беспрестанно ёрзая, на кожаном диване в кабинете директора отеля.

Нас привёл туда, неуклюже извиняясь на турецком, один из охранников. И теперь, я знаю, он топтался перед входом в кабинет в ожидании представителя местной полиции. Поданный нам в неизменных традиционных стаканах, напоминавших скорее рюмочки, чёрный чай остывал нетронутым на маленьком сервировочном столике перед диваном.

Севка жался ко мне как напуганный котёнок и потихоньку всхлипывал. Страшно представить, что происходило в душе у восьмилетнего мальчика, только что обнаружившего окровавленный труп.

О том, что Кенан Карталь убит, совсем скоро узнает весь огромный отель. Горничные и охранники, несмотря на данный им наверняка строгий запрет, разнесут информацию среди остального персонала со скоростью сверхзвукового истребителя. Следом дойдёт очередь до журналистов.

Я поёжилась, в красках представив последствия этого и мысленно похоронив наш покой и вообще так хорошо начавшийся было отдых. Но пока ещё в стенах отеля слух об ужасном происшествии разнестись не успел. Все работники были на своих местах, и в целом создавалась видимость, что ничего необычного не произошло.

Я по-детски зажмурила глаза, прижав к себе Севку.

Быть может, это всего лишь страшный сон, вот сейчас я проснусь и всё станет по-прежнему?

Дверь открылась неожиданно и резко, и в кабинет вошёл наш новогодний знакомый, сосед по столику. Тот самый мужчина с непраздничным взглядом и строевой походкой, приглашавший меня накануне на медленный танец.

На этот раз его брови были нахмурены ещё сильнее. Кроме того, на его лице красовалась весьма заметная чёрная щетина. Видимо, мужчина не удосужился сегодня побриться. Странным образом именно последнее обстоятельство смягчило линии его резко очерченного лица, сделав даже определённо симпатичным.

Пока я гадала, почему моего неразговорчивого партнёра по танцам пригласили на беседу одновременно с нами, мужчина внезапно сел за директорский стол, после чего коротко поздоровался и попытался начать беседу на русском языке. Однако на столь ломаном и так страшно коверкая слова, что я ничего не поняла и машинально попросила перейти на английский.

Собеседник выдохнул с явным облегчением, лоб его слегка разгладился.

Когда он заговорил на очевидно более близком ему языке, многое для меня стало проясняться:

– Добрый день, мадам. Я являюсь заместителем начальника полиции этого региона. Меня зовут… – дальше он произнёс какое-то очень длинное и сложное турецкое имя.

Но я совершенно не восприняла эту информацию, так как всё ещё пыталась мысленно переварить его предыдущую фразу, такой неожиданностью для меня она явилась.

Оказывается, новогоднюю ночь мы провели почти что под конвоем.

Полицейский понял моё замешательство по-своему, решив, очевидно, что бестолковая блондинка просто не в состоянии запомнить нормальное мужское имя, раздражённо засопел и добавил:

– Иностранцам я позволяю обращаться ко мне Капитан. Это ведь вы обнаружили тело?

Я зачем-то кивнула, но потом спохватилась, замотала головой и громко затараторила, с некоторой опаской глядя на сурового Капитана и обильно снабжая речь поясняющими жестами:

– Не я, а мой сын Сева. Он зашёл в этот номер, пока горничная производила уборку. Конечно же, из чистого любопытства. Артист же такой интересный, необычный, и у него такие яркие блестящие костюмы. Просто бомбические! Вот Севе и захотелось посмотреть на них поближе. И из любопытства же он нажал на эту кнопку. Э-э-э, ну он мне так сказал, что там была кнопка на контейнере с костюмами. И он её нажал. А там… Вы же понимаете, он просто ребёнок.

Про видеосъёмку я предпочла не рассказывать. В конце концов, я имею полное право не знать, что мой ребёнок там пару раз снимал. Да и законом это вроде не запрещено. Просто не хотелось бы давать повод турецкой полиции копаться в Севкином телефоне. А добрая горничная, как заверил меня сын, сама испуганно засунула гаджет в его карман и жестами показала «не надо, мне влетит». Думаю, она его не сдаст.

– Позвольте мне ещё раз уточнить, зачем именно ваш несовершеннолетний сын пошёл в чужой отельный номер? – вкрадчиво произнёс этот почему-то начинающий меня раздражать и уж точно переставший мне нравиться твёрдокаменный человек.

Похоже, список запланированных вопросов был заранее набросан им в лежавшем на директорском столе блокноте, а на обработку ответов на них его привыкшему к приказам и уставу (или что там у них, я не разбираюсь) мозгу требовалось дополнительное время.

– Я же вам сказала, это было обычное детское любопытство. Шалость, вот и всё. И вообще, – я попыталась сделать свой голос твёрже и произнесла последнюю фразу почти с вызовом: – Если бы не это его любопытство, то я даже не знаю, как скоро вы бы обнаружили … э-э-э … его!

Севка, всё время с момента появления в кабинете Капитана сидевший тихо, как мышка, услышав сейчас в моём голосе звенящие ноты и почуяв повышение тона моей речи, но не понимая текста, инстинктивно ещё теснее вжался в мой правый бок и всхлипнул.

Полицейский, заметив это, несколько смягчился и сказал почти примирительно:

– Это правда. Карталя бы действительно ещё долго не искали, – а потом задумчиво прибавил: – Хотя… Ночью, возможно, его всё равно хватились бы. У него в электронной почте билет на сегодняшний ночной рейс во Франкфурт.

По ощущению, последняя фраза предназначалась не мне. Мужчина, очевидно, просто рассуждал вслух.

Я выдержала паузу, позволив ему погрузиться ненадолго в собственные размышления, а затем осторожно сказала:

– Всё это, конечно, очень любопытно, Капитан. Но что ещё конкретно от нас требуется? Мой сын здесь, как вы и просили. Но он же толком ничего не знает. И вы должны понимать… Видите, как он напуган. Ему всего восемь лет.

– Я не имею права допрашивать вашего ребёнка, мадам, – чуть наклонив голову, серьёзно сказал полицейский. – Я могу лишь просить вас помочь полиции моей страны в расследовании убийства её гражданина. Пусть сын расскажет, что именно он увидел, когда открыл тот ящик. Опишет всё, что там было и как было. Всё! Все детали, даже как, в каком порядке и каком виде там всё лежало. Быть может, он там что-то трогал, передвигал. Это очень важно.

Я перевела Севке просьбу Капитана. Тот, немного успокоившись, что его привели совсем не для наказания за нарушенные им запреты, стал по памяти сбивчиво перечислять, что именно увидел в открытом контейнере:

– Пакет с костюмами. Несколько пакетов то есть. Один с красным костюмом и ещё другой, с рыбьим. Я их только чуть-чуть открывал, чтоб посмотреть. Ещё золотой костюм висел, в котором он второй раз пел. И синий – первый – висел тоже, который только длинный. И пакеты ещё пустые были рядом. Ещё коробки какие-то, ботинки вроде, чемодан ещё открытый был. И пахло этим… Ну как, когда бабушка ногти красит. Вроде бы всё.

Севка почему-то не стал сразу говорить про труп, очевидно, он не желал заново переживать испытанный ужас. А я поразилась цепкости детской памяти. Или это обстоятельство легко объясняется стрессовым состоянием?

Я читала, что есть даже такая нетрадиционная система подготовки к экзаменам. Психологи советуют, ссылаясь на какие-то исследования учёных. Надо тебе надёжно вызубрить, к примеру, несколько десятков новых иностранных слов или сложных формул. Для этого нужно создать себе условия, которые твой организм воспримет как экстремальные. Например, при заучивании можно периодически совать руку в ведро со льдом и держать там. Или сильно щипать себя, или держать палец над горящей свечой. Звучит диковато, никогда не пробовала, но учёным виднее.

Между тем полицейский внимательно выслушал перевод (Севкин нестройный детский рассказ, конечно же, этого требовал) и, проигнорировав отсутствие информации о виде и положении трупа, рявкнул:

– Кейс был пуст?

Мы с ребёнком одновременно вздрогнули.

Интересно, у этого грубияна есть дети?

Я обняла сына, чтобы немного его успокоить, и как могла спокойным тоном спросила:

– Сева, чемоданчик, который там лежал открытым… ну, про который ты говорил… В нём что-то было? – интуитивно поняв, что содержимое того самого кейса очень интересовало противного Капитана, я внимательно смотрела в глаза ребёнка, чтобы не пропустить ни единой тени его сомнения или детского лукавства.

– Пустой был, точно. Просто лежал открытым на полке. – Взгляд сына был испуганным, но чистым – он говорил правду.

Что бы ни интересовало Капитана, его в этом кейсе на момент Севкиного вторжения в контейнер уже не было.

Я заметила, что мужчина, сцепив руки в замок, тоже пристально наблюдал за моим сыном, пока тот отвечал.

Я начала переводить, но он оборвал меня жестом: перевод не потребовался. Вместо этого полицейский спросил меня:

– Могу ли я уточнить у вашего сына, как выглядел, где и в какой позе находился труп Кенана Карталя в момент его обнаружения? Простите, но это необходимо. Да и процедура, знаете ли. Спросите, пожалуйста, сами, я не умею.

– Да, я вижу, – автоматически съязвила я.

Капитан внезапно смутился. Надо же, хоть какие-то человеческие эмоции ему присущи.

– Сейчас я спрошу. Сева, этому полицейскому очень важно знать, как выглядел, как сидел, где сидел тот дядя. Который умер, – чувствуя себя полной идиоткой, спросила я ребёнка.

Тот неожиданно принял важный вид и брякнул:

– Так ты же можешь показать… – И осёкся, увидев мой зверский взгляд. – В смысле он сидел в дальнем углу вот так и вот так к стене ящика прислонился, спиной к дверце, как я сейчас к двери этой комнаты.

Севка прямо в кроссовках залез на директорский диван, повернулся спиной к выходу и скрючился, задрав колени почти к подбородку.

Полицейский на автомате завёл левую руку за спину и потёр внезапно, видимо, занывшую поясницу. Да, обычному взрослому мужчине такие гимнастические па даются непросто.

– Я задам последний вопрос, – сказал Капитан. – Женщина, убиравшая номер, как она отреагировала, когда ребёнок закричал? Он ведь закричал, да?

Я перевела. Севка слез с дивана, подумал немного, видимо, чувствуя большую и взрослую ответственность, а потом сказал:

– Тётя сначала заорала очень страшно, потом она что-то много раз говорила про Аллаха. Потом она меня обняла, и мы убежали оттуда вместе. А ещё она тряслась вот так, – и сын поколебал в воздухе руками.

Полицейский кивнул, сделал какие-то записи в своём блокноте и отпустил нас «до появления к нам дополнительных вопросов».

После всех перенесённых этим вечером переживаний я мечтала побыстрее оказаться в тишине своего номера за плотно закрытой дверью.

Есть совершенно не хотелось ни мне, ни Севке. Поэтому мы, забежав скорее по привычке, чем по велению желудка в ресторан, просто положили на тарелку несколько пирожных и загрузили карманы фруктами. В комнате, на наше счастье, были принадлежности для чая.

К моему великому облегчению, проведя в ресторанном зале всего пару минут, мы не встретили никого из знакомых гостей отеля, а менеджер Ахмед как раз общался с парой респектабельных дам и удостоил нас лишь вежливым кивком. Интересно, знал ли он уже последние новости?

В лобби по-прежнему играла приятная музыка, шумели неуёмные дети, бармен смешивал коктейли, наливал газировку и нажимал кнопки кофемашины.

Немного поколебавшись, я заказала два крепких лонг-дринка. В конце концов, самостоятельно мои нервы сегодня однозначно не успокоятся, а между тем мне необходимо многое обдумать. Надо лишь уложить Севку спать.

Детская нервная система, да простят меня профессиональные доктора, кажется мне порой прочнее стальных канатов. По крайней мере, я, не являясь гипертрофированно эмоциональной истеричкой, переживаю одни и те же события гораздо интенсивнее моего сына.

Севка заснул быстро и сладко, стоило лишь прочитать ему вслух главу из любимой книги, и теперь сопел рядом со мной, обнимая подушку.

Я осторожно погладила его по голове. Сын вздрогнул, шумно вдохнул и повернулся на другой бок.

Я накинула на плечи плед, взяла коктейль, тихо открыла замок балконной двери и вышла на воздух. В ноздри ударил запах сырости и как будто свежескошенной зелёной травы.

Дождь был таким сильным, что не позволял рассмотреть даже очертания деревьев на территории отеля.

Я потянула напиток через трубочку, прикидывая, как бы примоститься на не залитом водой участке балкона. Наконец эта задача была успешно решена. Между тем под действием расслабляющего коктейля мои мысли постепенно замедляли свою бешеную скачку и начинали выстраиваться в более-менее стройную цепочку.

Убит человек. Вот он был, пел перед нами живой, яркий, активно излучающий энергию, и вот его нет. Получается, после окончания новогодней программы он вернулся в свою гримёрку, а там… А там его ждал убийца? Или наш артист сам впустил его после? Это, я уверена, и будет выяснять для начала полиция.

Но почему же его убили? Возможно, банальное ограбление? Да, скорее всего, у него были какие-то ценности. Только весьма странно грабить человека вот так, в гостиничном номере. Ещё и с убийством. Да и вряд ли охрана пустила бы на территорию каких-то грабителей. Или это была какая-то более сложная история с ревностью, соперничеством, завистью, местью, наследством, наконец?

Я мысленно перечисляла все всплывающие в памяти мотивы убийств из прочитанных за жизнь детективных историй.

И внезапно кое-что вспомнила. Почему полицейский прицепился к какому-то кейсу?

Я нащупала в своем кармане спешно изъятый у Севки перед беседой с полицейским телефон, загрузила ещё раз то самое злополучное видео и стала просматривать его кадр за кадром, пытаясь найти искомый объект.

Вот, промелькнул. Я прокручивала видео и внимательно рассматривала лежавший на боковой полке контейнера открытый кейс. Металлический или что-то вроде того.

Господи, приходит же кому-то в голову таскать с собой переносной сейф. Вот и кодовый замок в нём, и, судя по виду, весьма серьёзный.

На контейнере, кстати, тоже была кодовая система. Севка снимал крупным планом кнопку открытия дверцы, и на видео чётко видны колёсики с цифрами (над этой злополучной кнопкой и под ней), их там не меньше шести штук.

Мои глаза устали смотреть в светящийся экран. К тому же поминутно на экране всплывало раздражающее меня уведомление о том, что свободная память в детском гаджете заканчивается.

Я откинулась в кресле и, чтобы окончательно привести мысли и нервы в порядок, попыталась вслушаться в дождь. Потом, прикончив коктейль, я вернулась к Севкиному телефону и открыла папку с аудиозаписями. Надо бы почистить память телефона, начав с наименее ценного и заметного для ребёнка.

Я включила последнюю по дате и времени запись и невольно улыбнулась. На фоне гудящих знакомых, в том числе моего собственного, голосов отчётливо было слышно воркование Ольгиных малышек Маши и Даши.

Оставив запись проигрываться дальше (она чудесно дополняла ровный шум дождя), через некоторое время я услышала на ней звук старого телефона, затем несколько извиняющихся слов на английском, сопение, топот, хлопок закрываемой двери и затем приглушенные фразы на турецком.

Судя по всему, я сейчас становилась невольным слушателем телефонного диалога, который свёкор моей подруги господин Керем два дня назад постарался тщательно скрыть от посторонних ушей. Единственными безопасными, на его взгляд, были уши его внучек, выбежавших следом за любимым дедушкой из гостиной. Однако господин Керем не учёл, что девочки вероломно стащили телефон совершенно разомлевшего от их обаяния и смешной болтовни Севки. С включённым на нём в тот момент режимом аудиозаписи.

Я не стала закрывать файл. Чем дальше я слушала речь Ольгиного свёкра, тем сильнее меня охватывал леденящий ужас.

Дабы на сто процентов удостовериться, что я не ослышалась, мне пришлось вернуться в комнату и прослушать запись ещё раз. Нет, сколько ни слушай, ошибки здесь быть не может. Моего скромного, как я всегда думала, знания турецкого языка оказалось достаточно, чтобы понять очень многое.

Господин Керем на этой записи определённо обсуждал со своим тайным собеседником будущее убийство Карталя. Отчётливо слышны были и имя артиста, и название нашего отеля, и словосочетание «новогодняя ночь». А главное – фраза «Мы не сделали этого раньше, теперь мы наконец добьём его».

Я залпом выпила последний коктейль и уставилась в темноту.