Читать книгу Тайна Эвелин - - Страница 4

Свежим ясным утром Пип ехала на велосипеде по узким дорожкам в благотворительную лавку «Доброе сердце». На жгуче-желтом рапсовом поле только начиналось цветение, из лесополосы доносилось пение пташек, но Пип ничего не замечала. Она полностью сосредоточилась на том, чтобы добраться из точки А в точку Б в более-менее нормальном настроении.

О том, чтобы поехать в лавку на машине, не могло идти речи. После несчастья она никуда не ездила и вообще больше не представляла себя за рулем. Отец предложил достать из сарая ее старый велосипед, ржавевший там последние десять лет. Он не пожалел времени, чтобы с любовью очистить велосипед для дочки, смазал лязгающую цепь, рычаги и шарниры и почти вернул ему молодость. Розовый цвет велосипеда был теперь так чужд свежеиспеченной лондонской жительнице, что Пип не верилось, что некогда она сама такой выбрала, а прикрученная спереди к рулю плетеная корзинка заставляла ее чувствовать себя неисправимой провинциалкой.

К велосипеду не прилагалось шлема. Когда она спросила отца, куда он подевался, тот сначала удивился, а потом решил, что ослышался.

– До лавки рукой подать, Пип, – сказал он. – Зачем тебе шлем?

Но, вспомнив, почему она забраковала автомобиль и выбрала велосипед, отец стал смущенно переминаться с ноги на ногу.

– Найдем тебе шлем, если тебе в нем удобнее, – пообещал он и стиснул ей плечо своей широкой грубой рукой.

Срочно приобретенный шлем был черным, а не розовым. Теперь Пип могла ездить в городок и обратно на ферму, не унижаясь просьбами ее подбросить.

Сначала ей приходилось преодолевать себя: любой выезд сопровождался болезненным ускорением сердцебиения. Но постепенно Пип привыкла и теперь, проезжая по деревенским тропинкам, уже почти не паниковала, хотя на загруженной дороге ей было спокойнее слезать с велосипеда и просто его толкать.

Благотворительная лавка «Доброе сердце» находилась на главной торговой улице городка. Знакомая семьи Пип командовала здесь всем на военный манер. Бесплатно помогать в лавке предложила мать Пип – как «способ прийти в себя».

– Это именно то, что тебе нужно, Пип, – сказала она. – Выберешься из дому, станешь общаться с людьми. Перестанешь томиться целый день без дела.

Пип была полна сомнений на сей счет. Раньше она почти не заглядывала в благотворительную лавку, не говоря о том, чтобы задуматься о работе там. Но мать была права: ей нужно было чем-то заняться, и эта необходимость все сильнее с каждым днем. Разумеется, это был путь к избавлению от чувства вины; а еще Пип надеялась, что любой, кто увидит ее за делом, поймет, что она старается ее искупить.

Работа в лавке была на удивление несложной, именно такой, какая ей требовалась, зато позволяла отвлечься и не думать день напролет о трагедии. Главным же достоинством этой работы был шанс не заболеть клаустрофобией, грозившей ей на ферме.

Перед дверью магазинчика она увидела обычную гору черных полиэтиленовых мешков, содержимое которых вываливалось на крыльцо. Каждый день повторялось одно и то же. Одри повесила в окне ламинированную табличку – просьбу к дарителям привозить свое добро в часы работы магазина, но на этот призыв никто не обращал внимания. Пип не знала, делается это из соображений простого удобства или от смущения за свои обноски. Кое-что и правда годилось только на тряпки.

Пип приковала свой велосипед к водосточной трубе и оставила шлем в корзинке в полной уверенности, что до конца дня он никуда не денется. Теперь ей оставалось дождаться на скамеечке прихода Одри с ключом. Ожидание хозяйки не продлилось и двух минут. Та быстро семенила, опустив голову, словно по какому-то важному, но утомительному делу, и обходила любого у себя на пути, не поднимая глаз. Дойдя до крыльца, она уставилась на гору пожертвований и яростно тряхнула головой; ее седой перманент ничуть от этого не пострадал. По движению ее губ было понятно, что она бранится.

Пип встала со скамейки и подошла к краю тротуара. Бывали дни, когда всего лишь от близости мостовой у нее начиналась паническая атака, но в этот раз она храбро перешла на другую сторону. Ее состояние было непредсказуемым: день лучше, день хуже. Бывало, проезжая часть не представляла никаких проблем, но случалось и так, что она не могла приблизиться к ней даже на десять футов. Непонимание собственной реакции только усиливало ее тревогу. Пип казалось, что ее тащит вниз закручивающаяся спираль, и вырваться из этого водоворота почти не было надежды.

Одри все еще яростно бранилась себе под нос, когда Пип с замиранием сердца приблизилась к ней. Плохое настроение хозяйки прямо с утра сулило долгую рабочую смену.

Пип собралась с силами и выдавила улыбку.

– Доброе утр, Одри, – произнесла она со всей доступной ей жизнерадостностью.

Одри взглянула на нее и закатила глаза.

– Сама не знаю, зачем повесила табличку. Что за люди! Думают, нам больше делать нечего, чем таскать мешки с их барахлом?

На самом деле у них все равно не было другого занятия. Расстояние от двери до чулана, где они сортировали пожертвования, составляло считаные футы, и Пип никак не могла взять в толк, почему это кажется Одри таким непосильным трудом. Но комментировать это она сочла небезопасным.

– Я все занесу, – сказала Пип. – А вы тем временем поставьте чайник.

Одри скупо кивнула, воздержавшись от улыбки, и отпихнула мешок с пожертвованиями, загораживавший дверь.

Пип стала перетаскивать один мешок за другим. Здесь происходило так мало событий, что жалеть время и усилия не приходилось: пять хождений туда и обратно можно было счесть даже бонусом. Ничто так не подчеркивало контраст между прозябанием здесь и ее жизнью в Лондоне, как это.

Она заглянула в первый мешок. Его содержимое имело приличный вид и было аккуратно сложено, словно кто-то хотел порадовать Одри. Та любила получать высококачественные вещи, хотя Пип критически относилась к платьям от Marks & Spencer[2] или Next[3]. Как тут было не вспомнить ряды неношеной одежды с дизайнерскими этикетками в ее гардеробе в квартире Доминика. У Роз был более утонченный вкус, чем тот, который могла себе позволить Пип; ни один из ее лондонских нарядов не попал в Суффолк. Здесь она перешла на непритязательный, даже анонимный стиль: джинсы и скромные блузки, такие же, как на всех вокруг. С каждой прожитой здесь неделей она все сильнее чувствовала, как медленно, но неуклонно превращается из Роз в Пип.

Она взвалила на плечо последний мешок с намерением занести его внутрь, но тут увидела на крыльце небольшую картонную коробку. Обычно в такие складывали безделушки, каких Пип раньше не видывала: они в равной мере ее отталкивали и притягивали. Ширпотреб из дутого стекла, дешевая бижутерия с облезлым золотым и серебряным покрытием, разрушающим иллюзию подлинности, разрозненные чашки и блюдца со сколами, которые придется отправить на свалку; взбредет же кому-то в голову, что найдутся желающие заплатить за такое приличные деньги… Сама торговля чем-то подобным не переставала удивлять Пип своей нелепостью. Но опорожнять коробки с уродливыми безделушками было гораздо приятнее, чем разбирать застиранную (а порой и нестираную – гадость какая!) одежду. Правда, сохранялась пусть призрачная, но все же надежда наткнуться на настоящую драгоценность.

Одри все еще возилась с чайником, так что Пип могла самостоятельно разобрать коробку. Она быстро схватила ее и бросилась с ней в лавку.

Коробка оказалась тяжелее, чем она ожидала, внутри ничего не дребезжало. Скорее всего, книги, то, что она любит. Старые книги не вызывали у нее тошноты, в отличие от других предметов, прошедших через чужие руки. Ее интриговала их история, тогда как об истории секонд-хенда она старалась не думать. Обычно им привозили толстые книги в мягких переплетах, приобретаемые в аэропорту и потом, перед отлетом обратно, оставляемые для случайных читателей. Но изредка попадались и старые книги в твердых переплетах, посвященные какому-нибудь старинному ремеслу или похождениям давно забытой звезды киноэкрана. Такие Пип любила больше всего. Ей нравилось читать о чужих жизнях, тонуть в них с головой, отвлекаясь от собственных невзгод.

Она поставила коробку на стол и быстро оглянулась на дверь. Одри не было видно. Значит, никто не испортит ей удовольствие от разбора содержимого.