Читать книгу Теневая защита - - Страница 2

– 2 –

Пусть небольшой, но своим горбом заработанный жизненный опыт подсказывал Андрею – природному энтузиасту-стяжателю проблем нет смысла их искать, проблемы сами его найдут. Легко вычленят из толпы других таких же «счастливчиков» его, единственного, и, либо тут же, не отходя от кассы, либо уйдя на второй круг и потом с горки, от солнца, заходя в пикирующее сваливание, ударят наотмашь всей своей массой, иссекая осколками рядом стоящих родных, близких и друзей, сослуживцев, а там и докторов, страховщиков, служителей фемиды и полицейских сыскарей. Взрывным отвалом затрагивая судьбы каждого, кто соприкоснется с твоей.

Непредумышленный самостоятельный поиск проблем сродни полоумию. Кому придёт в голову усложнять себе существование и наращивать жёсткость окружающей среды!? Только шизующему маньяку. Вне всякого сомнения, одна серьёзная проблема вполне предсказуемо принесёт с собой дополнительные бонусы в виде всякого рода лишений, бед, утраты здоровья, заработка и нажитых благ. Прейскурант последствий весьма обширен и имеет в наличии массу позиций для любого, даже самого искушённого бедоносца. И степень героического самоотречения не будет играть никакой существенной роли. Лишь удача, только лишь его величество случай способны как-то нивелировать последствия для уже вступившего на этот путь. Для того, кто уже сделал первый шаг к своей неминуемой катастрофе.

Началом такого пути всегда является выбор самого лёгкого, доступного, ненапрягающего способа. Подхода, который позволял бы с минимальными усилиями достичь цели. Без видимых потерь для себя. То-то и оно…

Универсальная формула достижения несчастий была далеко не фундаментальной категорией. Нет. Маховики судьбы предоставляли достаточную свободу случайности, вариативности, учитывая наряду с тысячью факторов и скорость реакции

Катастрофичность последствий, в зависимости от степени активности этого горе-стяжателя, находилась в прямой зависимости от степени его небрежности.

Именно. Вопрос был в осмотрительности. В способности здраво рассуждать, разумно предполагать и интуитивно предвидеть. В тех самых качествах, позволявших предкам выживать и передавать собственный генный набор следующим поколениям, а не заканчивать свои дни в пасти какого-нибудь Страходонта в расцвете лет. Иными словами, той самой универсальной константой, напрямую влиявшей на итоговый результат негативной ситуации, была обыкновенная человеческая глупость. Качество, что невозможно было измерить, оцифровать, задокументировать. Однако именно прошлый личный опыт либо изничтожал глупость, снижал степень её влияния на поведенческие реакции и их последствия, либо масштабировал её рост и сокращал и качество жизни, и оставшееся её количество.

Как бы там ни было, Андрей, как и любой другой человек, до сего дня искренне считал, что всеми необходимыми качествами профессионального сапера житейских проблем он обладал в силу своего дара, возраста, опыта и, разумеется, ума. Обретённые социальные навыки были разносторонни и вполне последовательны. По его здравым размышлениям противопоставить такому самостийному реноме было нечего – в армии, правда, не служил, зато работал и на заводе, слесарил, потом в шиномонтажке, следом в гальванной мастерской, немного потрубил приёмщиком авто в автосервисе. А не так давно даже устроился установщиком спутниковых антенн. Что, по его мнению, давало отныне ему право полагать себя принадлежащим к элите сервисменов. «Сателлайт-сёрвис», это вам не кильку на батон выкладывать! В конце концов, и тут он был абсолютно прав, избыточных знаний и навыков не бывает. Всё, любой приобретённый с потом или зуботычинами опыт идёт в общую копилку, эдакий фундамент будущей успешности и уверенности в себе.

В-целом, спорить с этим было, наверное, нецелесообразно, Хотя были и некоторые но…

Взять хотя бы Марту.

Нет, в силу состоявшегося возраста где-то на задворках сознания Андрей понимал, что Марта, при всех её закидонах, далеко не самый плохой вариант. Возможно, недостатки её характера, как он их себе представлял, явились следствием его слабой платёжеспособности, скудости их быта и, чёрт побери, его теневых способностей. Или, как не раз с пафосом и вызовом любил повторять его друг детства Валерон – трансцедентальной падлючести.

Смелое и одновременно бестолковое заявление.

Что этим хотел сказать Валерон, до конца не было ясно. Валерон не очень-то стремился развивать эту тему. Не предоставленные в своё время в займ деньги, или не распитая совместно полученная за работу фирменная бутылка, или же увод бабы из-под носа? Таких моментов за уже порядком долгую дружескую жизнь случалось предостаточно, какой из них Валерон провозгласил апофеозом природной падлючести Андрея, переведя его в ранг трансцедентальных моральных уродов, выяснить не удавалось. То в шутку, а то и в серьёз дружок продолжал вставлять эту милую на его взгляд шпильку в взаимоотношения, мол, не расслабляйся, я держу руку на пульсе. Андрей даже в своё время полез в инфополе, посмотреть определение трансцедентальности. Посмотрел, ни хрена не понял, сплюнул и забил.

Однако ж это был явный перебор. Подлости от Андрея ожидать было бы явным преувеличением, не таким он себя себе представлял. Его кредо, если уж на то пошло, было иным. Скорее, безотказно действовал единый системообразующий жизненный принцип, направленный на сбережение своей нательной рубахи. Эта самая Жизнь научила не примерять чужие терновые венки, не превращать без мольбы и просьбы воду в вино, не вынимать сердца из груди для освещения пути и не бросаться всем телом на амбразуры. Полный джентльменский набор выживальщика современного мегаполиса. С той лишь поправкой, что многое из перечисленного Андрей вполне мог бы вершить без особых для себя проблем. Не хотел.

Просто хрестоматийный случай. Рано оставшись без матери, с трудом дотянувшей его до совершеннолетия и оставившей наедине с миром по причине онкологии, отца вообще не знавший, Андрей сначала заливал потоки нахлынувшего горя одиночества в перерывах между приносившими дебет шабашками. Смерть матери в то время, когда, теоретически, он мог ей хотя бы попытаться помочь, не умолчи она о своей болезни, разделила его жизнь на до и после. Лишь остатки трезвого рассудка, полученное от матери какое-то воспитание и оставленная ею квартира на правом берегу, а также участие Валерона, помимо совместных распитий, в идейном нетрезвом словесном раскурочивании этого мира на кухне под дешёвый коньяк и отечественные сигареты, сохранили Андрею человеческий статус-кво и уберегли от бомжевания. В один момент отрицательный заряд жизненных установок плавно, но очень быстро поменялся на положительный, привнеся новый привкус реальности. Жизнь – уже идёт, другой не будет, и это не репетиция. Очередным хмурым утром Андрей, очнувшись на грязном измочаленном лежбище, окинув осоловелым взглядом горы пустых бутылок, катающихся под ногами словно по палубе пиратской шхуны, с трудом уловив время суток сквозь мутные замызганные стекла окон, уволок себя в ванную, уронил под струи холодной воды, переоделся в чистое, и приступил к очищению своей жизни, настройке своего бытия и восстановлению померкшего сознания. Вслед за пустыми бутылками, мусором и разломанным в пьяных схватках домашним скарбом в тартарары были отправлены малопонятные приблудившиеся дружки-собутыльники, социально-безответственные девки, дуралом-начальник с прежней работы и, собственно, избранный невнятный ритм существования от рассвета до заката. Качели – вверх-вниз, вправо-влево, вперёд-назад. Полный инфантильного идиотизма жизненный уклад, сосредоточенный на самосожалении, ревности к окружающим, злобы к властьпредержащим под воздействием внутреннего катализатора новой мотивированной реальности, был вытравлен, изржавлен и забыт.

Дар теневика гарантировал выживание в условиях куда более невыносимых, враждебных и даже угрожающих жизни. Возможность не просто просчитывать варианты событий, прослеживать неисчислимые нити явлений и обстоятельств, но и вершить их по своему усмотрению, переплетать, внедряться в ткань, в саму материю бытия, иметь возможность тасовать реальности как карты в колоде, проникать в структуры, существование которых не поддаётся объяснению позволяли сильному теневику ощущать себя поистине властелином мира. Расчленение цепи взаимосвязанных условий, перестановка причинно-следственных связей способны были даже устранить препятствия в виде физических законов. Такие слухи доходили и несколько ужасали. Всё это несло в себе возможность менять мир, правда, в самой непосредственной близости от теневика. При соблюдении одного незыблемого условия – отсутствие практики ведёт к забвению, к утрате способности. Словом, «Теневи – или проиграешь».

Серьёзные теневые способности доступны были далеко не каждому из отмеченных этим даром. Они сильно варьировались и допускали значительное профессиональное расслоение. Вследствие чего представления о чужих возможностях подчас строились на банальных предположениях. Что в итоге вполне могло не только лишь как-то повредить собственным планам, но и просто лишить жизни.

Андрей точно знал, игры с тенью были похожи на заигрывание с прирученным медведем в цыганском разъездном шапито. Выглядит миролюбиво, временами даже забавно, контактен вне всякой меры, но лишь один неверный шаг…

Собираясь на выход, Андрей бегло осмотрел квартиру. Его просаженных теневых сил хватило лишь на присобачивание грубо скомпилированной из обломков входной двери к такому же изгвоздованному дверному косяку-франкенштейну, складированию крупного мусора в углу зальной комнаты и удалению веником и совком мелкой пыли за обесстекленное окно кухни. Видно было, что приходило гестапо, сердилось очень, но люди воспитанные были, однако, убрали за собой. Смех да и только. Кого он хотел обмануть? Марту?!!

Наспех напялив куртку, рассовав по карманам ключи и зажигалку, переложив из барсетки в карман джинсов некоторую сумму наличности и кредитку, Андрей, бережно прикрыв дверь, оценив степень разрушений снаружи квартиры, сбежал по лестнице вниз, задержав лишь на миг безразличный взгляд на человекоподобное пятно на стене.

Время неспешно приближалось к обеду. Дороги были уже порядком запружены бесчисленными авто, а пешеходные потоки в стиле броуновского движения уносили, утягивали за собой, стоило лишь шагнуть вглубь кишащей особями матрицы.

Человекопровод начинался не у дверей дома, а на удалении, при выходе со двора на магистральный тротуар. Идти в ту сторону не очень хотелось. Вызвав через приложение такси, Андрей принялся расхаживать на углу, присматриваясь ко всем таксомоторам, проезжавшим мимо. Словно намереваясь таким образом ускорить прибытие вызванного экипажа.

Раскинувшаяся мутно-рыжим киселём лужа, погребя под собой и тротуар, и проезжую часть асфальта, отделяла жителей многоквартирника от уличной суеты как Стикс от мира мертвых. Андрей, презрев её угрожающие размеры и глубину, вышагивал своими демисезонными кроссовками наискосок водяного зеркала, упорно не замечая превращения своей обуви в подобие жалких изношенных онучей. Не вполне соображая зачем, погруженный в свои мысли, одновременно с чавканием грязной жижи Андрей силился спланировать свои дальнейшие действия. Но, с каждым шагом и хлюпом жижи подступало ощущение, что он удалялся от маячившего где-то на горизонте решения. Выход тонул в этой грязи и никак не хотел вырисовываться. Осознание сего факта делало обстановку еще более неприятной и отталкивающей. Мысли расползались, превращались в мрачный туман, и лишь движение напролом липкой и грязной лужи интуитивно поддерживало у него иллюзию хозяина положения. Попирающего и ломающего препятствия.

На миг показалось, что эта лужа и есть квинтэссенция его жизни. Шагами меряя слякотную субстанцию из конца в конец подумалось, может, и не нужно этого. Всего вот этого… Не стоит уподобляться и ходить по воде как по сухому, или с помощью тени раздвигать липкую грязь в стремлении не замарать ботинки. А вполне достаточно отступить, шагнуть в сторону, выйти из замкнутого круга и навсегда распрощаться с окружающей его грязью и нечистью. Всего только шаг, один шаг…

Андрей отступил в сторону, на асфальт, свободный от лужи, и с удивлением посмотрел под ноги. Затем, не отдавая себе отчета, вновь шагнул в мутное мессиво, покорно склонив голову, позволяя измызганным ботам повторно погрузиться в полужидкую хлябь.

Наконец загрузив себя в подъехавший автомобиль, Андрей ухохлился на заднем сиденье и, подняв воротник, обхватив себя руками, вознамерился вздремнуть по дороге к месту работы Гуля.

Водитель, пожилой дядька в смешном пенсне и ярко-синем шарфе безуспешно пытался найти просвет в людском потоке, чтобы преодолеть преграду в виде заполненного бесконечно идущими людьми тротуара и выскочить на оперативный простор. Цыкая языком и недовольно что-то мыча, он понемногу продвигал машину вперед. Наконец ему это удалось. Не менее плотный поток транспорта с большой неохотой принял такси в свои ряды и увлёк на запад, в сторону нового города.

Осень этого года откровенно радовала. Погодой, сухостью, безветрием. Спокойным парковым листопадом. Еще греющим солнцем на малооблачном небе. Какой-то общей деликатностью. Этой осенью хотелось жить. Меняться, вместе с природой, обновляться, ждать новых перемен.

Прежде осень Андрей не любил, терпеть не мог. Любое предзимье, ввергавшее в тоску и уныние бесконечно ноющими дождями, беспросветно низкими тучами, слякотными тротуарами и грязно-скисшими парками уничтожало его, низвергало в депрессию, отнимало желание отрывать себя от кровати и выталкивать на улицу, к другим таким же серо-сникшим субъектам. Осень приносила с собой крах, уничтожение всех желаний, кроме одного – пересидеть, переждать короткий сумрачный день, постараться закапсулироваться в квартире, обездвижиться. С тем чтобы вечером, приняв горячую ванну, закинувшись немного алкоголем или залившись горячим чаем, уснуть за просмотром бесконечно однообразного полоумного «тиви» и погрузиться в череду сновидений под тяжёлым и тёплым одеялом. Такой сценарий прокатывал редко, работу никто не отменял. Но именно таким виделся Андрею день счастливца, выстрадавшего себе ноябрьский выходной посреди рабочей недели.

Тело еще отзывалось временами резкой болью, но, задавив её очаги сразу после того, как квартира опустела от незваных гостей, постепенно удавалось избавить мысли от реакций на её вспышки. Завтра эти отвлекающие на себя ресурсы приступы уйдут окончательно, и можно будет теневить снова.

Завтра…

Андрей поморщился, внезапно осознав, что ему отведено лишь трое суток. Три дня, три ночи, и следом придёт новая реальность, вернее, её финал, который похоронит уже устоявшийся привычный ему мир и, может статься, и его самого. А следом Марту, её кота, отданного на перевоспитание её родителям, а может и их самих тоже. Натурально гибель Помпей. Стало разом неуютно и зябко.

Андрей поёжился, расправил скрюченные руки и осмотрелся. Серьёзная пробка по одной из трёх транспортных артерий, связывающих левый и правый берега города, не позволила серьёзно продвинуться по маршруту.

Водитель, заметив движение за спиной, приободрился.

– Такое ощущение, что весь город выбрался на улицы, выволок свои Цундапы и направился туда же, куда и мы.

Андрей поджал губы и скупо несколько раз согласно клюнул носом.

Синий шарф еще несколько оживился

– Народ сходит с ума – как-то не к месту констатировал он с твёрдой уверенностью и сам себе покивал. – Такое ощущение, что где-то открыли шлюзы. И прорва этих… – таксист уверенно описал головой полукруг – попёрла как из унитаза. Нормального человека встретить – уже удача!

Андрей, находясь всё также в компульсивном самовосстановительном состоянии, сквозь прикрытые веки следил за изменением плотности дорожной пробки, движениями синего шарфа и сменой цифр на электронном счётчике такси. Захотелось поинтересоваться, к кому носитель смешного пенсне относит себя, Андрея, а заодно поинтересоваться условиями нормальности. Прежде он так бы и сделал, преодолевая скуку и принужденность обстоятельствами.

Таксист что-то такое почувствовал.

– Главное, вот как бывает. Вчера еще был нормальным человеком, Работал, отдыхал конечно, пиво с друзьями пил, а сегодня – бац! И уже мудак! То яблок ему недовесили, то правый поворот не включили, то на почте посылку потеряли. И орать сразу! А то и руками махать. Ну как так-то?! Он что, сразу после этого посылку свою назад получит?!

Андрей мысленно высказал сопротивление высказанной идее всемирного пацифизма, терпимости и взаимоуважения. Как бы не так.

Народ и впрямь стал слабопредсказуем. Вспышки агрессии следовали за любым самым незначительным проявлением отрицательной результативности. Иными словами – результат отличается от ожидаемого – ах ты ж подонок, разгильдяй! Существенно не дотягивает до запланированного – держи в ухо, ущербный. Результат прямо противоположен изначально избранному – ты не жилец, дерьмо конское. Каждая конфликтная ситуация выстраивалась как продолжение всех предыдущих, нанизывалась на ментальное недовольство всем миром и оправдывала любые самые крайние реакции, являясь той самой последней каплей. И вот эта последняя капля, но сегодня, с утра или с вечера, запускала механизм отключения всех цепей самоконтроля, уничтожала социальные сдерживающие факторы, опускала броневые щитки на глаза, превращая пенсионера в очереди на оплату коммунальных услуг в патологического берсерка! С вывешенным над пыжиковой шапкой знаменем мировой справедливости, обнажив сверкающий в свете потолочных ламп меч Высшей правды, с боевым кличем «Этот мир принадлежит нам, его строителям!» бросались они в подчас неравный бой с угрюмой, заскорузлой Системой. Их Россенанты давно исдохли, алюминиевые двери с доводчиками уже не вертелись на сквозняках, но каждый день случались бои местного значения, а подчас и целые битвы. И свидетели, присутствовавшие при жестоких Ватерлоо в залах ожидания, пятясь и ухмыляясь, внутренне принимали сторону света или тьмы, резали мысленно стягивавшие их путы, и, выводя свои броненосцы с запасных путей, назавтра также становились новыми берсерками, не получив всей сдачи в табачной лавке. Круг замыкался, а толпа получала новый призыв к активному действию вместо молчаливого принятия.

Спроси меня – а ты за кого?, я всегда отвечу – За правду!

Вот только правда, как водится, у каждого своя, а вставать на место другого никогда никого не учили. Обучали лишь отстаивать своё!

… мне он накануне, главное, сообщает – меж тем продолжал свой содержательный монолог таксист, не представляя, чем ещё можно себя занять в пробке – так мол и так, течёт, мол, гадский, мокреет.

– Кто?! – не выдержал Андрей, утратив нить повествования таксиста.

– Подвал – с готовностью отозвался таксист и после предупреждающего угуканья, сглотнув, продолжил.

– Как ливень, там по щиколотку воды. Всё в воде, стеллажи, банки в воде, старая мебель так уже и сгнила наверное. И что он только не делал, чем только не обмазывал стены – не помогает. Как ливень – вода внутри. Собирался уже засыпать его, песком, глиной, да чем угодно. Не дай бог дом поплывет, фундамент раскиснет. Пиши пропало тогда. Ну и…

Таксист резко тронул с места, продвигаясь вместе с пробкой и не позволяя какому-то очередному лихачу встроиться из соседней полосы в образовавшийся разрыв впереди.

– Воот. А тут ему кто-то возьми да и посоветуй. Сходи, мол, к Толику, договорись, он тебе не то, что подвал, а и крышу перекроет. А Толик этот, я его знаю, встречались неоднократно, из этих… – таксист сделал паузу, подбирая слово – из мракобесов.

Андрей вынырнул из своей дрёмы на поверхность, почти уже погрузившись в сонную блажь. Мракобесами называли таких как он, теневиков. Было у них и еще одно, более официальное, название – пауэры. Название говорило само за себя. Рассказ таксиста начинал заинтересовывать.

– Сам, правда, не видел, но люди же врать не будут, так ведь? Да и что там врать, имеешь глаза – увидишь. Ни сад, ни огород никогда не поливает, град его стороной обходит, ни тебе тли, ни муравьёв садовых на участке.

Факты, видимо, напрочь обезоруживающие!

Таксист несколько понизил голос.

– Даже, помнится, как-то раз цыгане повадились через заборы шастать, металл там, садовые инструменты, то да сё. Так вот, к нему сунулись, выскочили – кто через ворота, а кто и через забор, и бежать. – таксист радостно гоготнул. – Глаза навыкате, будто чёрта увидели. С тех пор кто-то с улицы и пытался им продать металлолом с самовывозом – они ни в какую. Ну и, пошёл кум к этому Толику – тут Андрей несколько расслабился, получив, наконец, нить к началу повествования, – договорился. Через неделю воды как не бывало, подвал сухой и чистый.

Таксист поправил свой синий шарф и уставился на пассажира в зеркало заднего вида, затянув непонятную паузу.

Андрей, не дождавшись продолжения, которое явно должно было последовать, буркнул.

– И что?

Таксист с победным и одновременно заговорщицким видом, понизив голос и полуобернувшись назад, сообщил:

– Вот только ни Толика на участке кума, ни строительных работ никто не видел. Да и кум, что самое странное, другим стал. А про Толика и слыхом не слыхивал, мол, сам как-то справился, победил воду.

Андрей вяло отвернулся к окну, наблюдая транспортный коллапс, что называется, изнутри.

Знакомая песня. После подобных мероприятий с тенью все словно меняются, кроме самого теневика. Это он уже не раз слышал. Словно раздвоение какое-то выходит, окружающие и свидетели могут напрочь забыть факт работы … мракобеса. Что не отменяло объективной фиксации изменений вещей или причинно-следственных связей. Очередной парадокс работы с тенью.

– А Толика этого спустя полгода грохнули. Приехали ночью на джипах, минут двадцать что-то там барагозили на его участке, и наутро выяснилось – исчез. Куда, чего – с концами, даже полиция не докопалась.

«Значит, трупа никто не видел» – отметил про себя Андрей и окончательно ухохлился, вжавшись в удобное анатомическое сиденье.

Дальше ехали молча. Таксист сделал еще попытку завязать разговор на тему качества бензина, потом какое-то время пытался найти только ему одному известную радиостанцию, затем, после моста через разделяющую город реку пробка стремительно рассосалась и, проскочив на три зеленых светофора, они свернули на боковую улочку и припарковались у шиномонтажной мастерской «Егорыч», где когда-то и сам Андрей таскал скаты и орудовал монтировкой.

Расплатившись также через приложение с такси, Андрей постоял немного перед фасадом, разглядывая свежий график работы и выискивая, какие еще изменения за время его отсутствия коснулись этого места. Ничего более не обнаружив, сунулся внутрь и вдохнув знакомый до боли запах резины и масел, узнал от напарника Вити, что смена Гуля только завтра.

Накатило желчное раздражение от упущенного драгоценного времени, от графика работы Гуля, от автомобильной пробки и понижающейся температуры воздуха. Выдыхаемый на улице пар говорил о приходе глубокой осени на смену внезапному ноябрьскому вторичному бабьему лету.

После повторного вызова такси через смартфон Андрей потоптался под кронами тополей, вдыхая морозноватый чистейший воздух, и это немного его успокоило.

Следующий таксист оказался угрюмым и молчаливым типом, дорога к дому Гуля лежала уже вне мостов и пробок, по западной стороне города, и через пятнадцать минут Андрей жал на кнопку звонка.

Жилище Гуля было своеобразным гротом отшельника. Выполненное в темно-серых, сланцевых тонах, с невообразимыми поделками в виде кряжистых светильников, столика с опорой из речной коряги, чучел зверей и огромным аквариумом в центре зала литров на пятьсот, заселённый пираньями. Апофеозом всей берлоги были стены гостиной, вымощенные от пола до потолка десятисантиметровыми буковыми полушариями, выкрашенными в тёмно-лиловый. Эти шары, расколотые надвое, Гуль самолично вытачивал на станке более трёх лет, выказывая патологическую стойкость в реализации столь сумасшедшей идеи, приснившейся ему однажды в бабкином доме. В пьяном угаре Гуль как-то признался, что считает эту идею бабкиной, подсказанной ему в её сельской хатке, во сне. Мол, таким образом он убережётся от проклятий и наведённых высоких энергий. И еще бабка настаивала, что этим Гуль спасёт от уничтожения не только родовой бук, посаженный еще прадедами их рода, гигантская крона которого давно уже мешала соседям и коммунальщикам. Спасению подвергались души самих предков, заселивших это могучее дерево.

Звучало это само по себе просто по-идиотски, особенно про бабкино упоминание высоких энергий, но, после такого объяснения награждать Гуля сарказмом на тему друидского евроремонта расхотелось, раз и навсегда. Как уж он управился с этим деревом, спилил его, разобрал на транспортируемые блоки, доставил к мастерской, отказавшись от любой помощи, история умалчивала. Гулю важно было сделать всё самому. От и до. Долгий процесс подготовки и вытачивания шаров, их распиловка на полушария, подготовка-шлифовка, размещение по стенам, окраска надолго выбили Гуля из жизненного ритма, занимая всё его свободное время. Помнится, момент окончания ремонта совпал, по случайности ли, с его днём рождения. Пригласив к себе Андрея в числе нескольких прочих близких друзей и знакомых, Гуль просто стоял позади и наблюдал за сдержанными реакциями. Офанареть было от чего. Любой мало-мальски знакомый с вопросами деревообработки прекрасно представлял себе трудозатратность затеянного Гулем Храма, иначе и не назовёшь. Комната отныне погрузилась в плотный зашторенный полумрак. Зыбкий флюоресцентный свет давала лишь аквариумная лампа. Так Гуль чтил память своих дальних предков, не тревожа их сон и получая взамен нужную энергетику, о которой, возможно, и шептала во сне бабка.

Это, конечно, было странным поведением с его стороны. Более чем необычным. Только кто сегодня не странный. Быть не странным сегодня, не иметь собственных фишечек значило проживать начисто выхолощенную жизнь, по неизвестно кем и когда выработанным стандартам нормальности. Подобные моментики выглядели как социальный пакт, к которому каждый мог при желании присоединиться. И присоединялись! С годами добровольцев появлялось всё больше, рамки допустимости устранялись самыми разными способами, порой шокирующими или, как вариант, вызывающими изумление. Всё чаще толпы становились неоднороднее, наполняясь теми, кто вызывал уже даже не раздражение или отторжение, скорее удивление, что-то вроде «надо же, оказывается и такие бывают». Выделение из массы себе подобных являлось залогом некоего самоутверждения, бытового успеха. Каждый, кто хотел заявить о себе как об успешном профессионале, гражданине, соседе обязаны были продемонстрировать свою крайнюю индивидуальность. Особняком стояли именно профессиональные навыки, демонстрация высокого уровня которых особо никого не интересовала, толпой такие публичные заявки и откровения были не востребованы. Зачем?! В век пост-хайпа, цифровых сверхвозможностей, разного рода ускорителей восприятия и реакции, любой мог полагать себя высокоуровневым специалистом. Именно так, именно сам. Общественного признания, так сложилось отныне, уже не требовалось. В случае, если новый сотрудник вдруг, о боже!, не оправдывал возложенных на него задач и надежд, его тихо, а иногда и с помпой,  спроваживали и умильно с ним прощались. А как же, ни в коем случае не допустить падения его самооценки и снижения его социального индекса восприятия. Да-да, именно этим теперь занимался каждый, желавший повысить свой уровень благополучия. Ведь именно СИВ лежал в основе всех социальных передвижений, запросов и преференций каждого человека.

Наполнение жизненного функционала было главной сверхзадачей любого до того, как достижение пенсионного возраста фиксировало конечный достигнутый показатель, отвечавший теперь за набор пенсионных благ, получаемых обратно от государства. Табличные показатели СИВ хранились в личных кабинетах глобальной сети и занимали верхние строчки сетевых запросов. Изучением показателей СИВ и методов их повышения занимались в школах, выделив под это направление отдельный предмет. А как же! Социальное благоустройство требовало высокой степени активности, следования общественным трендам, беспрестанной работы над собой и над своими показателями. Остановка в своем самовозвышении отнюдь не означала стагнации, скорее, началом падения, утраты завоёванных позиций под солнцем, снижения востребованности, и, как результата, отсутствия полноценности. В социальном, да и личном плане. В силу общедоступности показателей СИВ снижение числовых значений напротив имени приводило к немедленным последствиям – вам начинали натурально хамить, вас игнорировали, вами не интересовались и всячески пытались еще сильнее столкнуть с социальной ступеньки. И, как часто уже бывало, на острие такой социальной атаки находились сослуживцы, соседи, даже родственники. Ближний круг. Именно те, кому вследствие многих и многих причин следовало поддерживать, помогать или хотя бы сочувствовать.

Мир гордо, в едином порыве, парадными колоннами шел к какому-то еще неясному, маячившему в туманном будущем, но неумолимому паническому финалу. Осознание этого витало в воздухе. Угрозу социального взрыва уже можно было пощупать руками, коснуться и ощутить подступающий жар людского негодования и стальной холод будущих потрясений.