Читать книгу Быть Кали - - Страница 2

Штора топорщилась на самом видном месте, разрушая гармонию, купленную у дизайнера за большие деньги. Элеонора сжималась от этого, но, замерев с чашкой кофе в руке, не шла ее поправлять. Вместо побуждения к действию съехавшая штора вызывала в ней такую гамму труднопереносимых чувств, что силы покидали и без того, не особо активную женщину. Очень обессиливающие чувства, какое-то почти горе, получавшееся в результате того, что она делает, делает, делает, столько сил и трудов вкладывает в семью, в дом, старается, и никто ей не помогает, а только мешают. В такие моменты начинало ей казаться, что само присутствие всех этих людей (хотя, собственно, речь шла только о муже и сыне) выбивает ее из равновесия и лишает возможности хоть что-то контролировать. Вот и этот шторный диссонанс, наверняка был результатом широкого размашистого мужа, или неряшливого непослушного сына. Ну то есть, вот иногда он был совершенно послушным, и даже очень старательным, и даже можно сказать иногда навязчивым в своем стремлении порадовать ее, таким навязчивым, что тоже раздражал, и хотелось его оттолкнуть… Но в общем-то слушался в такие моменты. А иногда, совершенно внезапно для нее он становился каким-то неуклюжим, неуправляемым, все рушащим, не слышал никаких «стоп» и «перестань», и даже горестные причитания матери не долетали до него в хохоте одержимости. Приходилось становиться очень презрительной и ледяной, приходилось отворачиваться, поджимая губы и подбородок. Но иногда даже это переставало иметь эффект. Как же она устала! Как же раздражало ее все это окружающее движение! Неужели нельзя оставить ее в покое, не мельтешить, не громыхать, не сопеть? Не трогать шторы!

Элеонора чувствовала себя несправедливо обделенной хорошей жизнью, хорошим отношением, благодарностью, ей казалось, что ее мучают буквально все. Такое напряжение, такое раздражение… И все это совершенно обессиливает…

Ворвался муж. Он всегда так врывался в пространство, как будто идут военные действия, и ему был отдан самый срочный из всех приказов. Конечно, это пугало Элеонору, каждый раз она вздрагивала вся, сжимала зубы и закатывала глаза.

– Дорогая, ты идешь?

Пауза. Такая неприятная пауза, когда вот вроде можно показать ему, как он плохо делает, что так по-солдафонски ходит, когда говорит формально вежливо, а слышно, как он нетерпелив, и хочется побыть в этой паузе подольше, чтобы он прочувствовал свою вину, испугался, чтобы понял, как он зависит от нее, но к сожалению действительно нужно было уже торопиться, и затягивать поэтому нельзя, а такой короткой паузы никогда недостаточно для того, чтобы восстановилась наконец справедливость, чтобы она, так много терпящая от этого борова, наконец-то почувствовала, что он все осознал, что больше не будет столь непочтителен и будет готов ее ждать, хоть 10, хоть 20 минут, хоть всю жизнь.

Такие вот обстоятельства, приходится встать и идти, не получив желаемого. Когда же уже наконец его отношение к ней будет всегда идеальным?

Элеонора встала, изображая обреченную покорность. Такая вот послушная и милая, в сказках такие «Настеньки» были одаряемы высшими силами, а в жизни только и достается, что муж, который видя, что она уже встала, она уже идет, все равно закатывает глаза. Что ж он думает, что она не видит этот закат? Хамло.

Они дошли до большой серебряной машины. Не сразу, конечно, ей пришлось задержаться на выходе у зеркала, чтобы поправить макияж, от чего муж повторил закат, на этот раз правда успев отвернуться. В машине уже ждал сын одетый и пристегнутый. Такой он маленький был раньше, такой милый, столько рождал тепла, а теперь все больше становился похож на отца, плечи становились шире, руки какие-то длинные и нескладные, он, кажется, даже мучался от них, не знал куда их деть, такие длинные стали руки. А ведь ему всего 8, что же будет дальше? Мама была права, когда говорила, что дети только до 5 лет очень сладенькие, а дальше становятся невообразимо противными и начинают вонять. Элеонора раньше с сомнением слушала мать, но убедилась в ее правоте на личном опыте. Ее иногда посещала тревожная мысль, что может быть что-то не так с ней, но успокаивала себя тем, что такова природа людей. Мама ее так чувствовала, она так чувствует, это такая женская доля, терпеть всю жизнь мужчин, детей.

Сын еще собаку просит… Господи, какая собака? При мысли, что к ней подходит какое-то животное и трется даже и об ногу, она вся съеживалась от отвращения. Нет, это такой стресс, и так слишком много стресса в жизни, а еще нужно будет столько труда и усилий. Собака будет адом.

Они ехали молча, но муж периодически поглядывал на Элеонору и от чего-то слишком часто моргал. Она, конечно, заметила это, но молчала, потому что если уж ему надо, то пусть он и начинает разговор. Наконец он разродился:

– Няня написала, что не может сегодня отвести Марка на музыку.

Элеонора ощутила, как мир всей своей тяжестью рухнул на ее хрупкое существо, да так, что аж в горле стал ком. За что мне этот ежедневный бред, договариваешься с человеком, рассчитываешь, а человек подводит, да еще передает это почему-то не лично ей. Ей захотелось высказать все, что она думала про эту няню, которая уже порядком ей надоела. Но нельзя ронять лицо, надо всегда держать лицо, и поэтому она только цыкнула, и отвернулась.

А муж почему-то все равно надулся.

Этот муж…

Игорь.

Элеонора помнила, как он ходил за ней с потерянным лицом, заискивал, такой крупный, даже горбился при виде ее хрупкой женственности. Они с подружками смеялись, ну что это за имя такое Игорь? Такие и родители у него: ни ума, ни вкуса. А он так много делал для нее, так старался, таскался за ней везде. В общем, в какой-то момент она решила, что можно уже быть и добрее к нему. Пришлось, конечно, ставить условия, направлять, учить. И он улучшился. Раньше на него без слез и смотреть было невозможно, теперь же стал такой солидный, интеллигентный, должность высоченная. И все это ее руками! Эта мудрость, что за спиной каждого успешного мужчины стоит женщина, подтверждалась ее жизнью, ее успехом. Ну то есть успехом мужа, конечно, но она прекрасно знала, сколько усилий было вложено ею самой, сколько мудрости передано, сколько давления оказано, чтобы он не упускал там, где мог упустить, чтобы делал вовремя и правильно, чтобы общался только с теми, с кем надо.

А теперь его лицо такое злое. Как это несправедливо, как низко быть таким неблагодарным. Что-то еще смущало…

– А почему она пишет тебе?

Его лицо на мгновенье расслабилось, он как будто действительно не знал, пожал плечами, а потом вернулся обратно во мрак.

– Надо поискать другую няню, эта уже второй раз подводит.

Игорь нахмурился.

– Так первый раз был, по-моему, год назад, если не больше. – пауза – Она очень извинялась, заболела.

– Мам, мне очень нравится няня Таня! – испугался на заднем сиденье Марк.

Элеонора понимала, что у нее не хватит сейчас душевных сил справиться с ними двумя, поэтому решила не продолжать. Но совсем промолчать и оставить все, как есть, не было никакой возможности.

– Это не профессионально.