Читать книгу Боль двенадцати женщин - - Страница 5

― Мы из тебя будем делать хирурга по бразильской системе, ― по-доброму хмыкнул главврач, когда я узнал, что мне предстоит вести прием в амбулатории поселковой районной больницы. Перед глазами живо встала та серия из «Ералаша», когда пацана учили быть вратарем, поставив самодельные футбольные ворота из покрышек перед стеклянной витриной во всю стену. Отбивай как хочешь ― другого варианта нет.

И мне приходилось отбивать. А что еще делать?

Специфику районной амбулатории хорошо отражает детский стишок: «Приходи ко мне лечиться и корова, и волчица, и жучок, и паучок, и медведица». К хирургу на прием тоже приходили и взрослые, и дети, а разброс диагнозов был огромен: от больной пятки до онкологии.

А еще в нашем большом поселке городского типа все друг друга знали, а врачи ЦРБ всегда были будто бы на виду. Информация по поселку распространялась с огромной скоростью. Новому врачу достаточно было один-два раза проколоться ― поставить ложный диагноз или назначить неэффективное лечение, ― и все, отметка «неграмотный» приклеивалась намертво. Стеклянная витрина за его спиной разлеталась вдребезги.

На второй неделе моей работы в стационаре скорая привезла женщину с диагностированным вывихом плеча. Я знал, как его вправлять. Перед мысленным взором всплыла глава учебника, рассказывающая, как устранить эту патологию. Но был маленький нюанс: я не только никогда не вправлял плечо сам, но даже не видел, как это делают другие, более опытные врачи. Я понимал, что можно позвать старших коллег, но тогда о каком моем авторитете может идти речь?

Я принял решение действовать самостоятельно. Вышел из перевязочной, полистал учебник и вернулся с уверенным лицом, на котором читалось: «Я вправлял подобные вывихи тысячу раз». Так как я был новым доктором, пациентка видела меня впервые. В ее глазах я не встретил ни страха, ни сомнения в моей компетентности. Тем не менее я волновался, хотя виду не подавал. Шаг за шагом выполнил всю манипуляцию из четырех этапов. Уже на втором почувствовал, что плечевой сустав встал на место. Пациентка вздохнула с облегчением. Я завершил процедуру, втайне гордясь собой.

– Не болит? – спросил я.

– Спасибо, совсем не болит, – с радостным удивлением ответила женщина.

Я выписал направление на рентген, который показал, что я все сделал верно. Окрыленный собственным успехом, я дал еще какие-то назначения и пошел работать дальше.

Этот случай я вспомнил, когда на приеме по третьему кругу пытался понять другую пациентку.

– Внутри печет все, доктор. Вот как будто картошку из кастрюли кипящей достали да в живот мне засунули. ― Было видно, что сухонькая опрятная старушка пришла ко мне на прием не просто так. – Я уж замучилась вся.

– Давайте еще раз: а что вы ели, Мария Семеновна?

– Так считай, и не ела ничего. А как поем, так живот прям дует, он прям барабаном становится, и в ногах сразу колет, – старушка пытливо смотрела на меня.

Прием в поликлинике при районной больнице я вел первый год ― опыта еще было не много. С диагностикой у меня не возникало проблем, все лекарства я знал, но назначать их в интернатуре мне не приходилось. На всякий случай хотелось перепроверить. В ординатуре молодого врача всегда прикроют, да и занимались мы там абдоминальной хирургией, а в амбулаторию приходят с разными локализациями. Я на несколько секунд прикрываю глаза и на это короткое мгновение оказываюсь в театральной студии, в «Народном театре». Рядом полукругом сидят ребята, у нас короткая импровизация, а руководитель театрального кружка взглядом, искрящимся, как бенгальские огоньки, смотрит на меня: «Тём, давай!»

Я открываю глаза и возвращаюсь мыслями в кабинет. В кармане халата нахожу прохладный кнопочный телефон, на ощупь снимаю блокировку и нажимаю на звездочку, к которой привязан сигнал будильника. «Трыым ― трыыым ― трыым» – рингтон, который бесит утром, сейчас так уместен. Я достаю из кармана телефон, смотрю на экран, киваю, перевожу взгляд на пациентку.

– Простите, Мария Семеновна, меня на скорую вызывают, нужна консультация. Я вас оставлю на несколько минут, сейчас вернусь. – Я направился к двери.

– Конечно, конечно, поди не рожаю ― обожду, – отпустила меня добрая бабушка.

Я дошел до ординаторской, быстро ввел в медицинский справочник название препарата, который нужен был для лечения Марии Семеновны. В те годы интернет был медленный, поэтому страница грузилась со скоростью передачи физраствора в еле функционирующий венозный катетер. Наконец нужная информация появилась на экране: с дозировкой я не промахнулся. Внутри мне было легко, даже радостно ― я улыбнулся себе, возвращаясь в кабинет.

– Ну что же, – уверенно обратился я к пациентке, садясь за стол. – Судя по симптомам, ничего страшного. Придется попить таблетки, сейчас я выпишу рецепт, ну и диету надо соблюдать хотя бы месяц. Я вам все распишу.

– Покрупней пишите, глаза совсем плохие стали, особенно вблизь. – Пациентка явно повеселела. А позже замечательная Мария Семеновна долго носила мне вкуснейшие пирожки, еще теплые, завернутые в чистое полотенце. Если не могла найти меня в хирургическом стационаре, передавала посылочку через сестер.

Закончив прием, я уехал на вызовы, вернулся через несколько часов. Пока разбирался с пациентами в далекой деревне, в больницу привезли мужчину на экстренную операцию.

Девяносто девять процентов таких операций проводились при моем непосредственном участии. Я либо сам оперировал, либо ассистировал. В то время это и была моя жизнь. Только когда поликлинический хирург уходил в отпуск, мне вместе с еще одним коллегой приходилось его замещать. Таким образом, иногда я пропускал операции.

Вот и тут не успел – вышел из скорой, когда все закончилось. Анестезиолог уже отдыхал на дальней скамеечке по дороге в инфекционный корпус. Он работал в больнице всю жизнь, отлично знал свое дело. Анестезиолог отличался флегматичным темпераментом ― в его профессии это большой плюс. «Наш Анатольич спокоен на операции, как финская женщина в сауне», ― говорила о нем операционная медсестра.

– Ну что, я уезжал на вызовы, а вы тут оперируете? – Я пожал протянутую руку.

– Ну извини, тебя ждать возможности не было. Только закончили, – ответил пожилой врач. ― Вытащили. Хирургам, конечно, попотеть пришлось. А нам что? Наше дело простое, мы как пилоты: волнительный момент ― ввод в наркоз, как взлет самолета, и выход из наркоза ― как посадка. Остальная операция как полет с автопилотом ― следим за приборами. – Анестезиолог, конечно, шутил. Я знал, как непросто ему приходится на операциях, особенно на экстренных, как много усилий он прилагает для того, чтобы поддерживать жизненные показатели пациента на операционном столе. – А ты что, «Фигаро здесь, Фигаро там»?

– Так поликлинический хирург же в отпуске, вот заменяю его. Кстати, очень интересные случаи бывают, а уж как бабулечки симптомы описывают – просто заслушаешься.

– Да уж, они опишут, без поллитра не поймешь. И как вы с ними разбираетесь, – усмехнулся анестезиолог.

“ Мне тогда наркоз таким простым делом не казался. Операционная бригада представлялась мне рок-группой. Солист, конечно, хирург. Операционная сестра ― на клавишах. Санитарка ― это бэк-вокал. А анестезиолог ― ударник, он вроде на заднем плане сидит отдельно, но без него ничего не зазвучит. Чем сыгранней группа, тем лучше звучат песни, а в нашем случае ― успешней проходит операция. „

* * *

– Анька, ну какая красота, просто ожог сетчатки. – Тая обняла подругу. Девушки давно не виделись. После пластической операции Аня оправилась довольно быстро, а через несколько месяцев муж повез ее отдыхать. Сынишку на время отпуска забрала свекровь, и отдых вышел романтичным, даже лучше, чем в медовый месяц. Аня была счастлива как никогда.

– Ты тоже шикарно выглядишь, Тайка. Влюбилась? ― Она восхищенно посмотрела на подругу. Тая всегда была очень яркой: рыжие волосы, как на полотнах Боттичелли, синие глаза, точеная фигура. Да и человеком она была хорошим, а вот в личной жизни Тае не везло. Правда, девушка не унывала – она одна воспитывала сынишку, работала и успевала столько, сколько обычному человеку и не снилось.

– Ну, вроде того, – уклончиво ответила Тая.

– Влад? ― По Аниным глазам было видно, что она жаждет подробного отчета.

– Влад. Только ничего еще непонятно.

– Что тебе непонятно, подруга? Да тебе кто-нибудь нравится раз в пятилетку. Один тупой, второй мелкий, третий слабохарактерный. Влад ― симпатичный, умный, добрый. Короче, редкий вид, хватай, а то убежит. Ну что, было у вас что-нибудь? ― Казалось, Аня вот-вот взорвется от любопытства.

– Не было, – Тая заметно погрустнела, – он, наверно, думает, что я ушла в монашки-капуцинки. А я просто не могу показать ему свой ужасный живот.

– Да какой ужасный. Ну подумаешь, складка. Не считая живота, у тебя идеальное тело. ― По глазам Таи подруга поняла, что ее утешения не действуют. – А знаешь что, нечего хандрить. Ты же в курсе, как это можно поправить.

* * *

«Если бы у моих мышц был голос, сейчас они бы матерились», ― думала Тая, выходя из спортзала, пропахшего потом и чьим-то дезодорантом. Три часа изнурительных тренировок. До боли, мокрой спины, легкой тошноты и темнеющего в груди чувства «Да зачем все это надо?». Отличный выходной.

В раздевалке Тая открыла шкафчик и сразу же стянула футболку. Взгляд скользнул по зеркалу и остановился на животе. Какой садист расставил в раздевалке зеркала? Смотри, еще пахать и пахать!

Но, сколько бы Тая ни пахала, живот оставался. Вот эта складка на нем – как пятно на солнце, с которым саму Таю часто сравнивали.

“ У одних истеричный характер, у вторых ― зависимость от алкоголя, а у нее ― живот. Да, он был частью ее, но той частью, которую не любят и трудно принимают. Даже в интересном фильме есть скучные сцены, а в долгожданном отпуске ― моменты, которые хотелось бы пропустить. А у Таи таким местом был живот. „

Подсчитывать калории, как топовый аудитор или бухгалтер ― деньги компании. Обмазываться жгучими обертываниями. Ходить на массаж и всякие «процедурки», как на вторую работу. Она делала все это, но живот криво усмехался над ее стараниями своей складкой, которая торчала во всех облегающих платьях и балкончиком устраивалась над узкими джинсами.

Выход, конечно, был. Но она его боялась. При взгляде на счастливую Аню становилось не так страшно, но все равно. Она боялась не проснуться. Закрыть глаза и больше никогда не поцеловать сына в макушку. Нелогично, но страшно.

* * *

― Это не убирается ничем. Сыну пять лет. Получается, с этой сумкой кенгуру я борюсь четыре года, не меньше. Странно, что больше ничего не растянулось. За всю беременность я набрала 10 килограммов, что даже меньше нормы. Ребенок родился три с половиной. В принципе, если бы не это безобразие, можно сказать, я не особо изменилась. ― Таисия собрала пальцами довольно заметную складку кожи, которая нависала над кружевным бельем.

– Ну что же. Надо сказать, вы ― счастливый человек, Таисия. Многие женщины после родов меняются очень сильно.

– Я не могла себе этого позволить, доктор. Уже во время беременности понимала, что из моего мужа отец, как из меня ― испанский летчик. Я работала до дня родов и потом начала через два месяца, с ребенком на руках. К тому же в зал пошла через полгода после рождения сына.

– То, что в зал ходите, сразу видно. Складку на животе можно убрать. Операция называется «миниабдоминопластика». Я сделаю разрез внизу живота. Он будет длиннее, чем ваш рубец от кесарева сечения, но расположится максимально низко. Как правило, он очень тонкий и хорошо прячется под нижним бельем. А старый рубец уберу. Я напишу вам план операции, дам список анализов и исследований, которые нужно будет пройти, если вы решитесь. Возможно, у вас есть какие-то вопросы?

– Это долго? – Яркая рыжеволосая Таисия как будто поблекла.

– Нет, операция не долгая. Кроме этого кожаного фартука исправлять у вас нечего. Вы прекрасно сами справляетесь.

– А наркоз? Про операцию мне все известно. Вы в прошлом году оперировали мою близкую подругу, Анну Полонскую. Она мне так подробно все рассказала, что я знаю все мелочи. Но наркоз… ― Она смотрела на ногти, документы, носки туфель, но не в глаза. Тревожится.

– Прекрасно помню вашу подругу. Очень позитивная девушка. Носилась по палате и коридору на следующий день, как будто неделя прошла. У Анны, кстати, была комплексная и гораздо более долгая операция. Результат вы видели. И да, конечно, операции проводятся под общим наркозом. Анна рассказывала, как она его перенесла?

– Да, она говорила, что все было здорово, она отлично выспалась впервые после рождения сына. Но у меня другой организм, другая ситуация, – ответила Тая.

– Если судить по вашей карте, у вас раньше операций не было, только кесарево. Противопоказаний я не вижу. Давайте разберемся с тем, что вас волнует. – Я не мог понять, в чем дело, почему эта яркая девушка, явно не робкого десятка, так боится наркоза.

– Моей бабушке удаляли желчный пузырь. Я сидела с ней после операции. Она даже не какая-то обширная была, не полостная, а лапароскопическая. Да и бабуля была тогда еще ого-го и на здоровье не особо жаловалась. Но наркоз она еле пережила. Ей было так плохо, ее рвало чем-то зеленым много часов, потом с сердцем случилось что-то. В общем, все остальные женщины в палате после таких же операций уже встали и даже ели, а бабулю в реанимацию увезли, еле откачали.

– Операция по удалению желчного пузыря ― полостная, так как это вмешательство в брюшную полость. А вот миниабдоминопластика и абдоминопластика не полостные. А когда вашу бабушку оперировали? – Я подумал, что таких впечатлительных девушек, как она, не стоит пускать в больницу.

– Лет пятнадцать назад, – ответила Таисия.

– Послушайте, за это время очень многое изменилось. До этой клиники я работал в экстренной хирургии, в региональной больнице. Так вот, тот наркозный аппарат был похож на маленький рояль. Очень многое делалось вручную. Наша аппаратура отличается от той, как «Тесла» отличается от горбатого «Запорожца». Все показатели пациента: давление, частоту сердечных сокращений, глубину наркоза, концентрацию в крови кислорода и углекислого газа и многое другое – отслеживают приборы. Анестезиолог и анестезистка не сводят глаз с пациента и с приборов, а при малейшем отклонении показателей от нормы аппаратура издает звуковой сигнал. Я уверяю вас, нет никаких причин бояться.