Читать книгу Алёнка для опричника - - Страница 2

В низкой горнице было душно от запаха десятка потных мужиков и зажжённого огня. На длинном столе стояли миски с кислой капустой, лежал раскрошенный хлеб и кусками варёное мясо в глиняных мисках. Кое-где уже успели пролить мимо кружек вино, и оно липкими лужами блестело в красном мерцающем свете огня.

Матвей сидел у самого угла, низко опуская голову не то от того, что ему там было тесно, не то от того, что не хотел видеть всё, что происходило вокруг. Он бы ушёл, и в этот раз никто не стал бы возражать, но внутреннее, немного притупленное чувство злости, его остановило.

– Что ты творишь, Платон?! Ты же не уличную девку схватил, – зло, но тихо сказал он, когда увидел, что девчонку из подмосковного села притащили в опричные казармы. Платон снял её с седла и трепал за скудную душегрейку, как будто хотел её раздеть прямо там.

– Ты говори, да не заговаривайся! – зло прорычал он, а потом весело, но лживо усмехнулся, показав дыру на месте давно выбитого зуба. – Можешь убираться, сегодня тебя тут никто не держит.

“Никто не держит”, – прорычал Платон, но Матвей глянул на перепуганное, зарëванное лицо девчонки, и не смог тогда уйти. Её золотистые, чуть-чуть рыжеватые волосы совсем растрепались. И, когда толпа мужиков уже в горнице сорвала с неë душегрейку, они обняли тоненькую, хрупкую фигурку как будто золотым платком. По бледному лицу прыгали огненные всполохи, голубые глаза девчонки здесь стали совсем тëмными. Её зажали в угол, а потом придумали развлечение: каждый из отряда опрокидывал чарку и после срывал с неё что-то из одежды. Матвей сам не понимал, почему эти игрища именно сейчас казались ему дикими. Вот уже с самого августа он царский пёс-опричник, выметал врученной ему метлой ересь и предательство. И всегда Платон развлекался, как мог и как хотел. Щупал за зады дочек провинившихся бояр и их белотелых, пухлых мамаш. Все смотрели на это сквозь пальцы, а Матвей сильно не задумывался о них – осуждённые царским судом заслужили кары. Но сегодня всё было по-другому. Эта девчонка просто случайно им попалась на улице. Она так кричала по своему деду, затоптанному ни за что, ни про что. И такие у неё были глаза… Как опрокинутое небо.

А сейчас, в том закопчённом углу, они совсем черные. Матвей смотрел на девчонку из под падающей на глаза челки, и её рыдания до него доносились как через хмель, хоть он и не был пьян. Сегодня ни к чему в этой комнате прикасаться ему не хотелось. Несколько раз его подбрасывало встать, но каждый раз он сам себя останавливал, бросая тёмные взгляды на опричников.

Опричникам же было весело. Они забрасывали в себя чарку за чаркой. Платон, отправив в рот щепоть капусты, вытер пальцы в рассоле о штаны и поднялся над столом, как огромный дикий зверь. Он сделал несколько шагов и навис над девчонкой. На ней осталась одна нижняя рубашка, которую она прижимала руками к груди и ногам, и со слезами звала маму.

– Да не реви ты. Поцелуешь меня разок и пойдёшь домой, к мамочке, папочке… – причмокнул Платон, схватился за ворот девичьей рубашки и одним рывком разорвали её надвое.

Мужики застучали кружками по столу и загоготали, девчонка закричала, пытаясь скрыть тонкими руками небольшие, девичьи груди. Платон тут же примерился к ним своими огромными ладонями, сдавив меж пальцев розовые, крошечные соски. Матвею стало жарко, будто в голову всё-таки дало так и не выпитое вино. Он во все глаза смотрел на девушку и чувствовал накатывающую злость – эти грязные с волосами на фалангах пальцы на белоснежной нежной коже хотелось отрубить немедля. Матвей, тяжело выдохнув сквозь сцепленные зубы, выпрямил спину и упёрся ладонями в ребро стола.

– Хороша девка, да? – ткнул его в плечо сидевший рядом, уже окосевший от выпитого, опричник. – Белая какая…

– Ты ж моя хорошая, – мерзко облизнулся Платон, оглаживая белые девичьи бëдра. На боку у неё разливалось красное пятно от тряской и долгой поездки ребром на седле. – И впрямь как яблочко румяное, – сказал он и прикоснулся губами к этому пятну.

Девчонка взвизгнула и кинулась в сторону, но он её тут же поймал за волосы. Дëрнул, прижав спиной к себе. Рубашка соскользнула с плеч на пол, оставив её совсем беззащитной. Руками она пыталась прикрыть свой сокровенный девичий треугольник. Там у неё были такие же светлые, наверняка мягкие волосы, с кроваво-огненными всполохами огня.

– Ну дай, дай хоть кусочек откушу тебя, моя радость, – прохрипел ей в шею Платон, а потом провёл языком по плечу. – Ох ты ж, просолоновалась вся… Надо тебе сладости прибавить!.. Ну-ка, Митька, дай-ка мёд, царёв подарок! Сейчас и употребим… по назначению, – загоготал он и толкнул девушку к столу.

Она кинулась в сторону, как птица, ударилась о стену, но её тут же схватили несколько рук и, сметая посуду, распяли на столе, держа за руку и за ноги. Платон подхватил миску с тягучим жёлтым мёдом, окунул в него два пальца и мазнул девчонке по нижним, женским губам. Подтянув её к себе за бёдра, он только успел наклонился, и Матвей не выдержал. Он вскочил, прогрохотов скамьей по полу.

– Платон! – раскатисто рявкнул он и крик прокатился над головами. Быстрее, чем осознал, что ещё ему сказать, Матвей сделал широкий шаг и схватил верзилу за запястье. Пальцы сами собой едва коснулись мягких, чуть завивающихся женских волос. По руке к вискам прокатился жаркая волна. Матвей сильнее сжал пальцы и отбросил лапищу Платона.

– Повеселились и хватит! Оставьте девку в покое, вам что, шлюх не хватает? – сказал он и обвëл всех тяжёлым взглядом. Девчонка уставилась на него огромными, перепуганными глазами, и доверчиво распахнула губы, будто хотела что-то сказать, но через плач не могла.

Платон осоловело глянул на Матвея и повернулся к нему всем телом.

– Ты с пьяных глаз перепутал что ли? – угрожающе сказал он и резко сгрёб на груди кафтан Матвея в кулак. – Ты на кого лаять вздумал, щенок?! Так я тебе сейчас башку отрублю по привычке, будешь на моём седле болтаться, – загоготал он и отвлёкся на дружков.

Матвей сдёрнул с себя его руку и тут же обрушил кулак по платоновской морде. Платон отлетел в сторону, перевернув скамью. Мужики вокруг ухнули, как дверь, закрытая сквозняком, а потом кинулись вперёд. Платон, сплюнув кровь, первый бросился в потасовку, Матвей перехватил его руки, но тут же получил удар сзади. От неожиданности он не устоял и упал вперёд, навалившись на перепуганную девчонку. Губы сами собой ткнулись в маленький, розовый сосок, Матвей хотел вдохнуть, но вместо глотка воздуха почувствовав на языке твёрдость этой девичьей горошины. Девушка взвизгнула и дёрнулась в сторону, потому что её больше никто не держал. Подбородок скользнул по гладкой коже, Матвей поднял глаза и на одно мгновение встретился с её взглядом. Это мгновение как битое стекло разрезало все его ощущения пополам. В эту секунду он точно понял, что не хочет, чтобы кто-то дотрагивался до этой девчонки своими грязными, капустными пальцами.

Оттолкнувшись от стола, Матвей развернулся и с размаху обрушил удар на первого же, кто оказался слишком близко. Потом на второго, но их оказалось слишком много. С криками они накинулись на него, хотели повязать по рукам.

– Ты смотри, какой злобный Захарьинский щенок у нас тут! – отплевываясь грохотал над головами Платон. – Вяжи его, ребята! Выдадим папке по частям!

– А ну-ка хватит! – неожиданно разнеслось над головами. Матвей узнал по голосу главного, рыжего и косматого Григория. Он стоял в косяке распахнутой двери, яростно сверкая своими маленькими, проницательными глазами. Сделав широкий шаг в горницу, он схватил Платона на ворот рубахи, и, надорвав его, оттолкнул в сторону.

– Ты тут еще не за главного, Платон! – рявкнул он, пока тот не очухался. – Хотите из-за сучки передраться – пошли вон отсюда под забор, как кобели. Вам там, а не в войске царёвом место!

Матвей, тяжело дыша, едва сдерживался, чтобы не броситься на Матвея. Его пьяные дружки никого не собирались вязать. Они уже перестали удивляться и снова развеселились, чувствуя, что рыжий Гришка Платона может в узду загнать.

– Матвейка-то наш подрос, ты смотри! – посмеялся кто-то сбоку. – Хер по бороду себе отрастил!

Матвей дёрнул плечом в сторону, ему не хотелось отвечать и вообще их слушать. Он кожей чувствовал тяжелый, уничтожающий взгляд Платона, но сам взгляда не мог оторвать от девушки. В общей потасовке о ней все забыли, она скатилась со стола и забилась под ним, пальцами пытаясь оттереть липкий мёд с лона и бёдер.

– Давай-давай, брат, сходи проветрись, – сказал Платон и, оттерев рожу от крови, оскалился. Пьяные глаза его недобро блеснули, Матвею даже показалось, что он одними губами сказал: “разорву”. В одно мгновение стало понятно – без девушки с золотистыми волосами Матвей никуда отсюда не уйдёт.

– Прибереги для себя свои подсказки, – мрачно сказал он. – Я тебе не позволю…

– Да пошёл ты! Молоко ещё на губах не обсохло, а всё туда же!.. – еще раз сплюнул в сторону Платон, а потом наклонился, схватил девчонку за волосы и вытащил из-под стола. Она закричала, забила маленькими кулачками.

– Ух, лягается, как кобылка. Сейчас мы её под хвост и покроем!

Платон толкнул девчонку животом на стол и тут же пристроился сзади, схватившись за её округлые, белые ягодицы. Матвей бросился вперёд и грудью снёс его, впечатал в деревянный сруб, приложив об него два раза затылком.

– Прекратить, я сказал! Из-за сучки какой-то перегрызутся тут сейчас! – Григорий кинулся следом, вцепившись и в одного и в другого. – Я тебе сказал, ты тут пока что хер собачий, как остальные, а не командир! – зло рявкнул он в лицо Платона, который после ударов головой слегка потерялся. – Тут я решаю! Хочу, дарю, хочу отбираю! Хочу милую, а хочу – на балке повешу! И ты тоже! – теперь уже он к Матвею повернулся. – Давай, пошел вон отсюда, щенок, раз пасть закрытой держать не можешь, – он схватил Матвея за грудки и с силой толкнул его в низкую дверную притолоку. Но тот схватился за косяк, удержав равновесие и упрямо развернулся назад, уперевшись взглядом в главного.

Оглушенный Платон мотал головой и, пока он ничего не мог сказать, главный схватил девчонку за волосы и швырнул её прямо в Матвея.

– Забирай сучку свою и иди остынь! – рявкнул он и вытолкал их обоих за дверь. – Попроси, может, она тебя согреет за такие-то труды.