Читать книгу Солнце больше не светит - - Страница 2

Валера сидел в привычной позе, на кухне, курил в потолок. Ещё раз грустно бросил взгляд на пустую столешницу, туда, где обычно стоит алкоголь. Задумался. Ему казалось всё это дурным сном, голова гудела. Он просто сидел и смотрел на входную дверь. С улицы всё реже и реже доносились крики людей, и все чаще бессмысленное бормотание – жуткий шепот тысячи голосов.

– Это не мое дело! Меня это не касается…» – зло бросил Валера в пустоту, поднялся с облегченно скрипнувшего табурета и подошёл к окну.

Людей почти не было, а тех, что он успевал заметить, бежали в известном только им направлении, подгоняя друг друга. С рюкзаками за спиной, с сумками и зареванными детьми на руках или за руку. Бежали с района, из города, в даль, за горизонт, только куда бежать? «Будто где-то лучше, нет этих зловонных луж» – Валера горько усмехнулся и полез за сигаретой.

Жижа пятнами сочилась из асфальта дорог и тротуаров, лужаек и площадок.

«Этому говну всё равно откуда лезть, – продолжал размышлять Валера, уткнувшись лбом в стекло, время от времени затягиваясь горьким дымом. – Только почему лужи не соприкасаются?»

Он только сейчас заметил, как вязкое вещество било ключом, создавая живую массу, заполняясь в форме правильного круга примерно метра два в диаметре, не разливаясь за эти пределы, словно стенки невидимого аквариума сдерживали ее.

Он затянулся и выдохнул горький дым в соседнюю створку приоткрытого окна. Ветер подхватил плотный клуб дыма и легко развеял его в темноту осеннего вечера.

Телефон прозвенел неожиданно, Валера вздрогнул, чуть не выронив сигарету на подоконник.

– Слушаю, – глухо проговорил он в трубку, номер был ему незнаком. У него вообще не было друзей или родственников, чтобы звонить, справляясь о его делах, в порядке ли он, не требуется ли ему помощь. Он слышал о таких вещах, наблюдал за коллегами на работе, мысленно обращаясь к себе с теми же вопросами: как дела, самочувствие, здоровье, семья, друзья, ловя себя на том, что завидует им, от этого страшно злился, злился на то, что его детское автомобильное кресло, с подголовником, боковой поддержкой и пятиточечными ремнями оказалось намного лучше, чем все средства безопасности его родителей в том же автомобиле, лучше достаточно, чтобы сохранить жизнь только ему в лобовом столкновении.

Своих тётей и дядей, бабушек и дедушек он не видел. Никогда. То ли их не было, то ли они очень хорошо от него скрывались. Этого он не знал.

Из реанимации его сначала перевели в педиатрическое, а оттуда социальные службы передали маленькое, погруженное в себя дитя в детский дом, в котором он провел оставшиеся до его совершеннолетия годы жизни.

Видимо, сотрудники опеки что-то довели до воспитательницы группы, куда Валера попал, потому что та, будучи уже с сединой в волосах, со слезами провожая его в открытую дверь навстречу взрослой жизни, рассказала ему его историю. Тогда-то образы родителей потихоньку стали восстанавливаться в его юношеской памяти: светловолосая женщина, с двумя зелеными фонариками глаз, и чуть ссутулившийся очкарик отец. Валера был слишком мал, чтобы это помнить, или просто мозг решил это забыть.

Зато садизм надзирателей, тычки сверстников и тумаки старшаков, попытки отбиться подручными средствами, стульями, книгами, всем чем придется, а затем восстановление порченных средств защиты за счет Валериных, и без того скромных, пособий – это мозг помнил хорошо, и частенько погружал его в эти «увлекательные» воспоминания.

– Давно не слышались! – прохрипел в трубку мужской голос, больше походивший на лай простуженной дворняги.

Валера уже ничему не удивлялся. Вопреки своему, как он всегда про себя говорил, «приятному» одиночеству, он был бы рад поговорить с любым человеком, но точно не с этим. Этот человек звонил крайне редко и всегда по делу, исключений не было вообще.

– Чем обязан, Сергей Александрович? – проговорил Валера размерено, спокойно, как в общем и всегда. Он не хотел выдавать своих эмоций.

– Ты ж видал, что в мире сейчас делается? Да наверняка видал, и догадываешься, что я звоню не просто так! – Сергей Александрович зашёлся хриплым кашлем. – Про тебя тут люди спрашивают, интересуются как здоровье, как сам, где трудишься…

– Ты и без меня всё это прекрасно знаешь, доложился бы сам, меня зачем дёргать? – грубо прервал хриплого Валера, может быть даже чересчур.

– Ты прав, знаю. – Сергей Александрович продолжил хрипеть, будто не замечая ехидства, – Но, видишь ли, люди сами хотят на тебя посмотреть, поговорить, так сказать, руку пожать…

В трубке раздалось гарканье больной вороны, который сменялся только звуками отхаркивания мокроты.

– Я слышу ты совсем не изменился, небось тебе сама Костлявая огонек на прикурить зажигает? – съехидничал Валера, за окном конец света, и он решил, что уже ничего не теряет.

– Не суть. – после недолгого молчания отозвался собеседник, хрипота никуда не делась, но его тон, нарочито дружелюбный, резко стал твердым, как скала, не требующим возражений. – собирайся потихоньку, за тобой приедут, серый минивэн, ты спустишься, без глупостей и сюрпризов сядешь в машину и через пару часов мы будем мило и приятно беседовать.

– Нет, – глухо возразил Валера, – я спущусь, но с сопровождением, на этаже жижа, пусть проведут.

– Жижа? Ты так это называешь? Семён! – глухо прокаркал куда-то в сторону Сергей Александрович, – Мать твою, Семён! Скажи своим эйнштейнам, чтобы документировали как «жижа», а не «материя», и уж тем более не субт… субтс… тьфу ты! субстанция эта ваша… Умники чертовы.

– Ты меня услышал, Сергей… Александрович. – не спрашивал, констатировал Валера.

– Будь на связи, – вежливо прохрипел голос и раздались гудки.

Валера не питал иллюзий, жить ему оставалось часа два с половиной – три, а дальше, как карта ляжет. Бежать было бессмысленно, Эти везде достанут. Даже если мир рухнет, и никого не останется, Эти всё равно придут за своими «расходниками», чтобы на руинах старого мира прокладывать тропы для светлого Будущего. «Расходники» – те же призраки, никто не спохватится, никто искать или скучать по ним не будет, и, если тропы окажутся слишком опасными, о них всё равно никто не вспомнит, и никто по ним горевать не будет.

Живёт себе человек, школу закончил, поступит в институт если повезёт, или сразу в армию – к нему приходят серьёзные люди, похвалят его сообразительность, обучаемость, смекалку, физические данные, проговорят воодушевляющие речи и сделают «предложение». Ну боец или студент, по молодости да по глупости, или из-за подстегнутого чувства собственной важности, согласится: «будет о чем вспомнить, детям/внукам на ночь рассказать, какой их отец/дед герой» – думает – «счастливый я человек». Трудится, работает, служит во благо Родине, а потом совершает ошибку, оступается, с кем не бывает. Только кого-то закрывают в клетку на долгие годы, а кого-то отпускают под незримый надзор, ведь вменяемые преступления срока давности не имеют.

Дескать – «Живи своей жизнью сколько влезет, дружок, но если понадобишься – чтобы по щелчку был тут».

«Мы понимаем, у тебя навыки, опыт, знания, допуск в конце концов. Зачем такому сидеть в тюрьме да гнить по чём зря – просто послужи ещё, когда надо будет». Только не поясняют кем: хоть пушечным мясом, лабораторной крысой или препарируемой лягушкой – всё едино.

А вот когда это «когда» наступит, никто не скажет. Может сразу или через месяц, год, десять! А может вовсе и не наступить, но это, опять же, как повезёт.

Валера открыл окно нараспашку, последний раз затянулся и выкинул окурок в промозглый вечер, отправив следом горькую слюну. С силой захлопнув окно, он повис на ручке, собираясь с мыслями. Солнце скрылось за горизонтом, оставляя ярко-оранжевый отсвет на проплывающих облаках.

– Семь минут, пора собираться, – проговорил Валера себе под нос. Он взглянул на часы в телефоне – восьмой час, понедельник, час пик, но он был уверен, что пробок на дорогах уже нет и не будет никогда.

С этой мыслью он повернулся и застыл как столб, уставившись в темно-зеленые глаза – пожалуй, единственное куда сейчас глядел Валера, не отрываясь и не моргая, боясь упустить наваждение.

Добрым, полным грусти взглядом на Валеру смотрела молодая женщина, лет тридцати, со светлыми волосами до плеч, слегка полноватыми щеками на гладком лице, жёлтое летнее платье с цветами подсолнуха покрывало чуть полноватую фигуру. Все это было размыто, неясно – темная дымка предпринимала все усилия в отчаянных попытках сформироваться, обрести материальную форму. Но чёткими оставались только глаза призрачной гостьи.

– Ты не представляешь, как долго я тебя искала! – голос звучал легко, как шелест листвы на ветру, очень мягко, нежно, согревая душу и, одновременно с этим, выворачивая сердце в груди на изнанку.

– Я не прятался… – буркнул он, стараясь сглотнуть подступивший к горлу ком и сдержать наворачивающиеся слезы.

Тело сделалось ватным, непослушным. Валера хотел было шагнуть к привидению, но нога предательски не удержала вес тела, и он с силой упал, разбивая ладони и колени о жесткий кухонный линолеум. От досады Валера зажмурил глаза, слёзы крупными градинами беззвучно слетали вниз, разлетаясь о пол осколками хрусталя.

– Мало времени… – мягко прошелестел голос.

Внешней стороной ладони Валера смахнул слезы и поднял голову, он посмотрел на Неё – женщину, которой не было, но всё ещё сидевшую перед ним на несуществующем стуле, слегка откинувшись на невидимую спинку и положив прозрачные руки на колени. Она улыбалась, Валера чувствовал. Нет! Был абсолютно в этом уверен.

– Мало времени, сыночек… – повторила она, но губы её уже не шевелились.

– Мама! Его нам совсем не дали! – рыдая, проговорил он. – Мама?!

– Мой мальчик… – начала женщина, но звонок в домофон вспугнул наважденье, дымка растворилась в воздухе, словно теплое дыхание в мороз. Валера провожал его взглядом, пока оно совсем не исчезло.

Крик отчаяния разорвал тишину крошечной кухни многоэтажки Муравейника