Читать книгу Женщина в огне - - Страница 18

Нью-Йорк

В прихожей хлопает входная дверь. Каждый раз, когда Генри входит в квартиру, сердце в груди Эллиса начинает биться быстрее. Он представляет себе, как Генри вешает свою зеленую куртку на антикварную деревянную вешалку, которую они купили на аукционе «Сотбис», и ставит запылившуюся сумку с фотоаппаратом на пол. Наверняка обувь Генри покрылась толстым слоем грязи. Не беда. Главное, что он благополучно добрался до дома. Шаги в прихожей замирают, и Эллис понимает, что Генри остановился перед испанским зеркалом семнадцатого века в позолоченной деревянной раме и провел ладонью по светло-коричневым волосам, слегка тронутым сединой. Эллис вздыхает.

– Эл, это я! – весело кричит Генри.

– Знаю. Я в кабинете.

Генри появляется в дверном проеме – загорелое лицо, белоснежные зубы…

– Как поживает мой повелитель туфель?

Эллис рассматривает самое красивое лицо, которое он когда-либо видел и которое с возрастом становится только лучше. Интересно, но лица Генри и Вивьен так похожи… Вивьен и Генри знают друг о друге, но у каждого своя жизнь. Генри осел в городе, а Вивьен кочует между их владениями в Бедфорде, Монтесито и Хэмптонсе. Жена – фигура публичная, а существование Генри – всем известный секрет.

– С приездом. Все прошло удачно? – спрашивает Эллис, когда Генри входит в комнату. Последние три недели он провел в Нигерии, делая фоторепортаж для National Geographic.

– Что я могу сказать… Это совсем не Бали, – смеется тот, и, как всегда, его раскатистый хохот окутывает Эллиса, словно теплый плед. – Полный хаос, гиблое место. Зато люди необыкновенные. Фотографии получились невероятные.

Баум познакомился с Генри Ламонтом двадцать два года назад, когда тот работал модным фотографом. Его пригласили на рекламную съемку. Если Эллис закроет глаза, то в подробностях вспомнит тот вечер, когда Генри, скромный тридцатилетний парень, покорил его. Баум помнит каждый взгляд, все запахи и прочие детали и мысленно возвращается к ним всякий раз, когда чувствует необходимость успокоиться. Несмотря на то что у Эллиса была жена и дружная семья, Генри каким-то образом понял, что из себя представляет его новый знакомый, какие желания он скрывает. Баум выбрал тот образ жизни, который понравился бы его матери. Хотя так ли это? Он задавался этим вопросом долгие годы. Насколько он помнил, Аника ценила искусство, никого не осуждала и была весьма прогрессивной. Она забавлялась, когда Эллис с важным видом рассекал по квартире в ее одежде и туфлях на шпильках. Он до сих пор слышал веселый смех матери – наверное, такие же звуки издавали бы букеты свежих цветов, если бы умели. Нет, дело не в Анике. Эллис сам запер под замок собственные желания – возможно, наказывал себя за то, что пережил войну, в отличие от матери. Мальчик-сирота, выросший без семьи, поставил перед собой задачу: свить собственное гнездо, в котором женщина стала бы центральным элементом. И тогда как Вивьен идеально отвечала этой цели, он подкачал. Эллис не мог объяснить себе, почему выбрал двойную жизнь, точно так же, как не мог объяснить, почему они с Генри до сих пор вместе. Но так уж сложилось.

– Что сказал онколог?

– Состояние стабильное, изменений нет, – лжет Баум.

Генри подходит к барному шкафу, делает «Грязный мартини» для себя и наливает газированную воду для Эллиса. Затем бросает взгляд на Баума.

– Врешь.

Карие глаза пронизывают насквозь, словно рентгеновские лучи.

– Верно. Положительных изменений нет. Давай не будем об этом.

Генри садится на диван рядом с Эллисом. Тот прекрасно знает, что Ламонт не верен, но обычно все заканчивается очень быстро. Всего лишь раз за все эти годы у Генри завязались более длительные отношения, и в тот момент ситуация казалась Эллису невыносимой. Но что он мог предложить? Баум никогда не оставит Вивьен. Впрочем, Генри и не просил об этом. Он уважает принципы Эллиса и ни разу ничего не потребовал. Он довольствуется теми редкими моментами, которые они проводят вместе в квартире в Трайбеке[2], которую снимает Эллис и где живет Генри, когда бывает в городе в перерывах между поездками в разные уголки мира.

– Я повидался с Адамом, – сообщает Эллис.

– С Адамом? И как он? Погоди… Ты что, ездил в Монтану? – Ламонт качает головой. – Там же сплошная дикая природа.

– Верно, – ухмыляется Эллис. – Я сам удивился, насколько она меня впечатлила. У Адама все прекрасно. Генри, мне нужно кое-что тебе рассказать… – Он замолкает, пытаясь привести в порядок мысли. – Кое-что, чем я давно должен был поделиться.

– Похоже, вопрос серьезный.

Генри откидывается на спинку мягкого дивана, обитого коричневой кожей, и внимательно слушает. Эллис выплескивает все, что у него накопилось. Рассказывает про мать, про военные годы, про картину, про тонны лжи, про подозрения в отношении Марго де Лоран, безжалостно разоблачая всю правду о своем прошлом.

– Почему ты не делился со мной раньше? – тихо спрашивает Генри, когда собеседник умолкает. – К чему вся эта туфта про бельгийские корни, про предков, занимавшихся бриллиантами? Ты же знаешь, мне все равно, откуда ты. Твой рассказ многое объяснил. Почему ты никогда не плачешь. Почему часами можешь смотреть в одну точку. Почему отталкиваешь меня. Видишь тот снимок? – Эллис смотрит туда, куда указывает Генри: на самую любимую его фотографию – большой черно-белый портрет, оправленный в раму из вишневого дерева. Ламонт снял Баума, когда тот и не подозревал, что его фотографируют. Эллис в широком свитере крупной вязки смотрит в заснеженное окно их квартиры. Лицо решительное, взгляд отсутствующий, губы сжаты. – Я никогда не мог понять, что означает это выражение, – вздыхает Генри. – Теперь все стало ясно. Хотелось бы, чтобы я узнал твою историю раньше. Чтобы ты мне доверял.

Эллис смотрит на длинные тонкие пальцы Генри, испещренные прожилками вен.

– Я не доверял себе. Правда в том, что я отвергал свое прошлое. Но сейчас оно стало осязаемым и даже затмило реальность. Прости меня.

Генри внимательно смотрит на исказившееся лицо Эллиса, пытаясь понять, что тот чувствует.

– Как я могу помочь? Я точно знаю, что ты хочешь попросить меня о чем-то. О чем же?

Баум долго смотрит на Ламонта, полной грудью вдыхая исходящий от него запах мускуса, чуть смешанный с потом.

– Гриффин Фройнд, – наконец произносит Эллис.

Ламонт изменяется в лице. Сбитый с толку, он смотрит на Баума.

– А что с ним?

Повисает долгая пауза. Когда-то Эллис и Генри серьезно поссорились, и причиной тому был именно Гриффин Фройнд, бывший хранитель Музея современного искусства. Любитель покрасоваться, прославившийся своими экстравагантными и сомнительными приобретениями. Впрочем, Эллис также считал его любителем повыпендриваться, манипулятором и аморальным человеком. Восемь лет назад Генри пригласили на фотосъемку для музея, и он сильно увлекся Гриффином. Эллис прожил семь месяцев словно в аду, пока Генри неожиданно не протрезвел. Не последовало ни извинений, ни объяснений. Но Бауму хватило того, что Ламонт вернулся в квартиру в Трайбеке.

Генри его идея точно не понравится.

– Я хочу, чтобы ты снова встретился с Гриффином Фройндом.

Глаза Ламонта широко распахиваются.

– Встретился? К чему ты ведешь?

«Господи, с чего же начать…» Эллис откашливается и делает глоток газировки.

– Сейчас я думаю только о том, как мне вернуть картину. Всем хорошо известно, что Гриффин Фройнд ушел из Музея современного искусства со скандалом. Ходили слухи, что он зарабатывал миллионы, консультируя всяких сомнительных типов: наркоторговцев, мутных дельцов с Уолл-стрит, разного рода преступников… Помогал им с произведениями искусства. Я сломал голову, размышляя об украденной у Гайслера коллекции – речь о шедеврах Пикассо, Шагала и Матисса. Невероятно ценные полотна. Их совершенно точно не будут продавать законным путем. – Эллис вытирает вспотевший лоб тыльной стороной ладони и оглядывается в поисках носового платка, но тот остался в кармане пальто, которое висит в прихожей. – Попомни мои слова: если эти картины решат продать, Фройнд попробует перехватить их в числе первых, чтобы толкнуть своей сомнительной клиентуре. Кроме того, он тесно сотрудничает с Марго де Лоран.

Лицо Генри превращается в маску. Он рассержен – и весьма справедливо.

– Другими словами, ты затеваешь все это только для того, чтобы…

– Да. – Эллис с трудом сглатывает – такое ощущение, словно вниз по горлу перемещается камень. – Ты должен быть рядом с Фройндом, чтобы сразу узнать, если моя картина вдруг попадет в руки этого негодяя или о ней что-нибудь станет известно.

Генри пристально смотрит на Эллиса.

– Значит, ты готов продать меня, словно сутенер, только ради того, чтобы найти этот холст?

Баум смотрит на стакан с мартини в руке у Ламонта. Сердце гулко стучит в груди, голос едва слышен:

– Да, именно так.

«Я меньше всего хочу, чтобы Гриффин Фройнд снова появился на горизонте».

Эллис умоляюще смотрит в карие глаза Генри, но натыкается на леденящий холод.

– Я знаю, это… – Гадко? Омерзительно? Отвратительно? Баум тщетно подбирает какой-нибудь более мягкий синоним. – Не оптимальный вариант. Тебе какое-то время придется притворяться. Ради меня.

– Притворяться? Не оптимальный вариант? Какого черта, Эллис? – Генри резко ставит стакан на журнальный столик, мартини выплескивается, но никто из них не спешит за тряпкой. – Мы жестко поссорились из-за этого человека. – Ламонт повышает голос и сжимает зубы, словно только что остановил лошадь на полном скаку. – Только подумай, о чем ты меня просишь. Ты сам этого не вынесешь.

Эллис закусывает губу. «Полтора года, если повезет. Вот и все. Не больше».

– Да, ради этой картины я вынесу что угодно.

Генри залпом выпивает остатки мартини, и в этом движении ясно читаются все чувства: гнев, боль, отчаяние, растерянность, ощущение, что его предали.

– Я понимаю, что требую слишком многого, – мягко говорит Эллис.

– Слишком многого? Господи, да я тебя просто не узнаю.

– Я сам себя не узнаю.

Снова повисает зловещая тишина, на этот раз она затягивается надолго. Баум чувствует, как сотни маленьких кинжалов пронзают его грудь, и даже радуется: он это заслужил.

– Ты даже не представляешь, насколько мне сложно, но мне нужна твоя помощь. Я должен знать, что просчитал все варианты. Прошу тебя, Генри. Я точно знаю, о чем говорю. У меня осталось не так много времени.

Ламонт встает, меряет шагами комнату, затем останавливается перед Эллисом и долго – кажется, целую вечность – на него смотрит.

– Ты совершаешь огромную ошибку. Но так и быть. Я сделаю, как ты просишь.