Читать книгу Весьма вероятные приключения Морского Конька и его невозможной команды - - Страница 4

Нежная рыба приходит только

по чистой воде —

К тому, чьё сердце открыто

для всех чудес.

Они вышли в море. Не планируя ничего – полагаясь только на волю ветра и волн. День был бирюзовым и солнечным. Сэм стоял на капитанском мостике, и ему казалось, что лёгкие стали огромными, как паруса – столько света и солёного воздуха они могли вместить.

Фрегат шёл день и шёл ночь. И ещё полдня. А потом наступил полный штиль.

Солнце палило безжалостно – так, что казалось, будто дымка поднимается от воды. Тяжёлый влажный воздух стоял горячей стеной, такой недвижимой, что на его фоне даже взмах крыла бабочки ощущался бы ураганом. Верёвки казались лианами, обвивающими не мачты, а вековые деревья в тропическом лесу. Морская гладь представлялась ослепительной пустыней.

На борту «Морского конька» было достаточно сухарей и пресной воды, чтобы не бояться смерти от голода или жажды. Но проблема была не в этом. Жара и безделье – вот верный способ довести до безумия даже профессора математики. Что и говорить о моряках – натурах живых и увлекающихся. К тому же, всякий, кто ходил под парусом, знает, что ветер никогда не приходит, пока ты его ждёшь. Нужно чем-то себя занять.

К четвёртому дню штиля они уже не могли ни танцевать, ни петь, ни играть в карты. Все было невыносимо. Минутная стрелка на карманных часах капитана совершала один шажочек в целый час. Над палубой висела гнетущая тишина. И тогда Сэм сделал открытие. В его сумке оказался целый ворох писчей бумаги. Ведь он попал на корабль, когда шёл с работы! Благословенные белые листы, которые могут стать чем угодно – от картины до договора купли-продажи, от единственного экземпляра любовной поэмы до бумажного кораблика.

Сэм вытащил на палубу чернила и перья. От любовных поэм было решено воздержаться. Писать полагалось письма – всем тем, кто остался на берегу. Складывать письма надлежало в железную коробку с растительным орнаментом, которую поставили у основания самой высокой мачты – она называется «грот».

Никто не знает, кому и что писали члены команды «Морского конька» – не было на борту посторонних, которые могли бы посмотреть через плечо, посмеиваясь в кулак или удивлённо покачивая головой. А потому бумаге было доверено все самое сокровенное и важное. Перья скрипели, Беспечный Танцор писал по-французски, Мануш ронял на белые листы кляксы и дорисовывал их так, чтобы получались рожицы, Сэм уверенными линиями подчёркивал то, на что стоило обратить внимание. Это занятие так увлекло команду, что они даже не заметили, как погода изменилась.

Они строчили послания далёким людям до тех пор, пока грузная, толстобокая капля не упала на письмо Сэма. Прямо на слово «радость». Капитан лежал на животе на тёплых досках и, нахмурившись, глядел, как «радость» расплывается фиолетовым пятном. Он думал – как же просто нарушить радость. А вот если бы Сэм написал там «любовь», или «счастье», или даже «ириска» – с ними было бы не так просто справиться. Вы когда-нибудь пробовали справиться с ириской? Проще все зубы на ней оставить, чем её угрызть.

А потом дождь забарабанил по палубе, и порыв ветра с такой силой бросился на паруса, что «Морской конёк» порядочно качнуло. Моряки бросились к снастям и штурвалу.

Налетел шторм. Настоящий! Море ревело. Вода перекатывалась через главную палубу. Паруса хлопали крыльями альбатроса. Мачты стонали, рулевое колесо вырвалось из рук. Сэм правил в сторону берега – через стену дождя и грохот. Без надежды добраться до спокойной гавани – уж очень далеко они ушли от вод, нанесённых на карты. Молнии сверкали так часто, что один раз морякам пришлось зажмуриться почти на минуту, крепко вцепившись в самое надёжное, что оказалось рядом.

Как только нестерпимо яркая белизна схлынула, мореходы открыли глаза. Шторм отступил так же быстро, как набросился на них. Зато теперь «Морской конёк» обступала непроглядная стена тумана.

– Будто пробираемся через молочный кисель или манную кашу, – заметил Беспечный Танцор, вытягивая перед собой руку. Дальше локтя руки было не разглядеть.

Сэм и Мануш ничего не ответили. Они никогда не видели ни молочного киселя, ни манной каши. Но почти наверняка возненавидели бы их, если бы попробовали. Или нет. Никогда не угадаешь, как просоленный всеми ветрами морской странник отреагирует на манную кашу.

Беспечный Танцор зажёг фонарь. Теперь он сидел, обняв носовую фигуру, перегнувшись через борт как можно ниже и пытаясь разглядеть воду. Что там может быть? Коварные скалы или мель?

Корабль двигался медленно и совершенно бесшумно. Казалось, само пространство изменило свойства вокруг него. В этом густом тумане становилось не по себе.

– Есть ли там кто-нибудь?! – крикнул Беспечный Танцор, просто чтобы разогнать это ощущение, пробегающее холодом по спине. Будто из тумана на тебя кто-то смотрит. Кто-то древний, спокойный и страшный.

– Кто-нибудь? Кто-нибудь? Кто-нибудь? – ответило из тумана эхо. И это было странно. Очень странно – потому что в море не бывает эха.

– Не кричи, – подал голос Сэм с кормы, от штурвала. – Море этого не любит.

– Любит. Любит. Любит… – отозвалось эхо. И Сэм тоже страшно удивился. И тоже почувствовал холодок, стекающий по загривку. И ещё взгляд. Пристальный и равнодушный. Холодный, как медленные изгибы перламутра.

– Мать моя цыганская женщина! – вдруг закричал Мануш с главной палубы. В этот раз эхо ничего не ответило, и это тоже было загадочно и непонятно. Потому что явления природы, в отличие от живых существ, ведут себя последовательно и любимчиков не заводят.

– Что там?! – хором отозвались Беспечный Танцор и Сэм. И было не ясно, чей голос звучит более испуганно.

Несколько долгих, полных гнетущей тревоги секунд их товарищ не отвечал. Воображение рисовало… рисовало… Господи, да воображение вообще ничего не рисовало. Потому что нет ничего страшнее вот такой непроницаемой белизны и испуганного голоса твоего друга – вскрикнувшего и замолчавшего. Чистый, абсолютный ужас, от которого можно поседеть за четыре минуты.

А потом они услышали, как чиркает спичка – раз, другой, третий. И как Мануш ругается по-испански. Трубка никак не раскуривалась, и спичка догорела до самого основания, коротко цапнув его за пальцы.

– Коробка с письмами пропала! – слова его звучали невнятно, будто он говорил, не выпуская мундштука изо рта и засунув обе руки в карманы в поисках новых спичек.

И это, действительно, было так. Коробка, в которую с началом непогоды бросили все исписанные листы, которую надёжно закрыли – чтобы дождь не испортил бумагу. Коробка, которой доверили все самые сокровенные слова – в поднявшейся суматохе так и осталась стоять у основания грот-мачты. Где её и смыло в море.

Прощайте, хорошие и добрые слова. Пока-пока, дружеские шутки на грани приличия. До свидания, признания и откровения. Теперь только рыбам вас читать на дне морском.

А туман вдруг задвигался. За кормой – медленно, будто кто-то лениво перемешивает ту самую манную кашу огромной ложкой. А вот перед носом – быстро-быстро. Будто бесшумный ветер сносил в сторону плотную пелену.

– Вы слышите? – некоторые время Сэм был уверен, что ему просто кажется. Протяжные звуки – будто играет флейта. Или вибрирует струна. Звуки то взлетали вверх, похожие на птичий щебет, то падали вниз, будто архангел Гавриил примеривался к трубам судного дня. Они складывались в мелодию, складывались в слова. В мелодию – холодную и медленную, как изгибы перламутра. Как лунный свет, разлитый по серебряным кубкам.

Беспечный Танцор и Мануш слышали. Слышали песню, летящую над водой. Древнюю, как океан. И ещё слова. Слова складывались в истории. В откровения. В обещания.

– Я знаю эту историю! – Мануш завертелся на месте, пытаясь разглядеть, откуда доносятся звуки. – Это из моего письма! Черт побери! Я только сегодня её вспоминал!

Всё так. Все трое стояли у рулевого колеса и испуганно смотрели друг на друга. А потом туман перед носом «Морского конька» расступился, и корабль медленно остановился. Сам собой.

На открывшемся перед моряками клочке воды была скала. Обыкновенная серая скала – ничем не примечательная, чуть меньше маленькой гостиной, чуть больше большого чулана. На скале сидела обычная ундина.

Она совсем не походила на картинки из детских книг – ни чешуи, ни хвоста, ни острых зубов. У неё была белоснежная, почти прозрачная кожа с голубыми ручейками вен. Гипнотические лунные глаза – тёмные и весёлые. Пепельные гладкие волосы. И длинное, до пят, платье цвета морской волны.

– Это морская дева, – сказал Мануш.

– Это никса, – сказал Беспечный Танцор.

– Это катастрофа, – сказал Сэм.

А ундина ничего не сказала. Она на них даже не смотрела. В руках у неё был гребень, которым она проводила по волосам. На её коленях лежал лист писчей бумаги, покрытый ровными строчками, где то, на что стоило обратить внимание, было аккуратно подчёркнуто. У ног ундины стояла железная коробка с растительным орнаментом. Крышка была откинута, письма небрежно торчали из неё – будто тонкая белая рука уже вынимала их несколько раз, перебирала и бросала обратно.

Ундина читала письмо и превращала его в песню. Пока ещё не в настоящую – отдельные фразы, мотивы, которые она напевала вполголоса.

Сэм так и замер, вцепившись в рулевое колесо:

– Она хочет нас утопить?

– Мы до сих пор живы только потому, что песня её ещё не окончена, – многозначительно и мрачно произнёс Мануш. – Морская ведьма! Как только закончит песню и споёт, – он доходчиво провёл большим пальцем по горлу.

– Вы живы только потому, что вы – дуралеи, – насмешливо сообщила ундина. Ни один мускул не дрогнул на её лице, а глаза так и остались прикованы к бумаге. – Вы что же, думаете, что мне здесь заняться больше нечем? Каких-то морских оборванцев заманивать?

Слова об оборванцах были немножко обидными, но, честно говоря, правдивыми. Одета команда «Морского конька» была кто во что горазд – драные тельняшки, стоптанные башмаки и заношенные штаны. И хорошо, если все эти элементы одежды вообще присутствовали!

– Это наша коробка! – топнул ногой Беспечный Танцор. Он больше всех обиделся на «оборванца».

– Она упала в море, а значит, это теперь моя коробка. И все, что у неё снаружи и внутри – тоже моё, – морская дева посмотрела ему прямо в глаза, но он не испугался.

– Тебе не может принадлежать все, что оказалось в море, – упорствовал юноша.

– А ты прыгни в воду и проверь, – улыбнулась ундина. И все моряки сразу подумали, что, пожалуй, больше никогда не станут купаться в открытом море.

Она не выглядела злой или разгневанной. Она просто была другой. Древней и отстранённо-любопытной.

А потом она рассмеялась. Звонко, весело, запрокинув голову – так, что серебро сверкнуло в пепельных волосах, так, что хрупкие рёбра заходили под тонкой тканью цвета морской волны, так, что эхо ответило ей из тумана звоном колокольчиков. Да так заразительно, что моряки один за другим тоже начали смеяться, как дети – от души и в полный голос.

И как всегда бывает с разделённым смехом – он сделал их друзьями. Всех четверых. Со всеми их недостатками и сложностями характера. С разницей в воспитании, родном языке, понимании мира и отношении к послеобеденному сну. Секрет этот прост и нерушим, он известен всем детям и бродягам, ночующим под мостами. Вот как он звучит: если вы можете смеяться над одними и теми же вещами – значит, вы можете быть друзьями.

– Когда они встретили ундину, я был уверен, что кто-нибудь в неё влюбится, – первый помощник закидывает руки за голову и потягивается.

– Так все они и влюбились, – Кайса сидит рядом, спрятав ладони в рукава. Кажется, скоро начнёт светать – становится очень холодно. – Но только Мануш влюбился всего на один день – как влюблялся в каждую женщину. Беспечный Танцор влюбился в идею, что он способен влюбиться – потому что у него не было сердца.

– Значит, по-настоящему в неё влюбился только Сэм?

– Да. Но это не мешало им быть друзьями. Ведь он не был окончательным безумцем. А только окончательный безумец может признаться, что полюбил существо из другого мира.

Первый помощник с негодованием качает головой.

– Бедный Сэм! Кажется, ты как автор неоправданно к нему жестока.

Кайса смеётся – звонко, весело, запрокинув голову:

– Не переживай за Сэма. Его ждёт ещё много волшебных историй. Он не уйдёт из этой сказки обиженным.

«Морской конёк» провёл у скалы целый день. На закате моряки пили чай на палубе вместе с ундиной. Она задавала им миллионы вопросов – о корабле, о людях, о жизни на суше, о зверях и птицах, живущих вдалеке от воды. О песнях, которые там поют, о сказках, которые там рассказывают.

Какая жалость, что все песни, которые знали мореходы, были солёными и сальными. На каждую её просьбу спеть, матросы густо краснели и не решались произнести эти непристойности при прекрасной, как зимний рассвет, гостье.

Когда же они расспрашивали морскую деву о жизни под водой, она только качала головой и улыбалась в чашку с чаем, делая очередной глоток.

– Вам пока не стоит этого знать. Однажды. Постепенно. Если в этом будет нужда.

Когда солнце спряталось в море – всё, кроме одного раскалённого острого ломтика, – ундина сказала:

– Теперь мне пора.

Коробку с письмами она им вернула.

– У меня есть условие, – она удержала железный ящик, когда Сэм хотел его взять. Закатное солнце роняло блики на её лицо и волосы, сейчас она выглядела почти как земная женщина: тёплая и живая. – Раз в неделю вы будете бросать в море бутылку, внутри которой будет письмо. Послание, понятное только нам. Рассказ о ваших приключениях или просто то, о чем вы думаете. Я прочту это письмо и превращу его в песню. Вот чего вы не знали о жизни подводного народа: мы не едим глупых моряков – мы питаемся сказками и песнями.

– Но как ты найдёшь эту бутылку в бескрайнем океане?

– Не волнуйся. Всё, что оказывается в море – принадлежит мне. Внутри и снаружи.

Она шагнула в море без всплеска и брызг – и мгновенно исчезла.

– Морская ведьма, – восторженно прошептал Мануш.

– Нужно было спросить, вернётся ли она, – заволновался Беспечный Танцор.

А Сэм просто смотрел на темнеющую воду, в которой больше не было ни искорки цвета морской волны, и думал, что бутылок им негде взять, кроме как от джина. Но что поделаешь. Одна в неделю – таков уговор.

– А этот Сэм не так уж и прост. Глядит в суть.

Кайса смеётся:

– Не хочу, чтобы он показался скучным или, боже упаси, глупым. Зато теперь понятно, почему в море так много писем в бутылках. Бывает, вылавливаешь её полдня, а откроешь – там ерунда. Не ясно, о чем и зачем пишут.

– Это ребята с «Морского конька» отправляют послания ундине?

– Да. Только им понятные вещи. Для остальных – белиберда.

Занимается рассвет. И продолжать сказку пока нет смысла. Потому что нет ничего более волшебного, чем рассвет над океаном. Вода становится розово-фиолетовой. Весь мир наполняется невыразимой нежностью. Это любимый момент первого помощника. Поэтому он каждую ночь ровно в четыре занимает свой пост у рулевого колеса. Чтобы посмотреть, как мир рождается заново, как он становится юным и ласковым, как все лица вокруг наполняются земной красотой.

Девушка улыбается холодному солнцу. Завтра она продолжит свою историю. Завтра. А сегодня ей приснятся Сэм, Беспечный Танцор и Мануш. Они будут писать письма, запечатывать бутылки воском и бросать их в море. Как всегда.