Читать книгу Зависимая: Реальная история выздоровления - - Страница 5

Я родилась в команде, обреченной проигрывать. Я пыталась скрывать это от себя, сколько могла, но с наступлением половой зрелости все мои старательно возведенные конструкции «я – свой парень» рассыпались в прах.

То, что я родилась девочкой, подливало масла в огонь моей ярости. В моем представлении женщины в нашей семье были людьми второго сорта – второго класса в буквальном смысле слова, если посчитать, сколько раз папа летал бизнес-классом, оставляя маму в экономе. На семейных выходных мы шагали за папой следом, как утята. Он фланировал от ресторана к ресторану, почесывая щетину и штудируя доски с меню. И пусть мы послушно дожидались окончательного решения, я мысленно выкраивала эту нишу для себя.

Во время коротких поездок в Эссекс к родителям отца я наблюдала, как за воскресным бифштексом мужчины насмехаются сразу над двумя поколениями «баб». Отец к тому же отличался устрашающей эрудицией. В 1960-е гг. он получил стипендию в Кембриджском университете, и я до конца так и не переросла свое детское представление о том, что он знает ответы на все вопросы и способен заткнуть любого. Я поклялась разговаривать с мужчинами как можно лаконичнее – что в любом случае было мужественным поведением. Женщины были глупы и малозначимы, я это ясно видела. В фильмах, которые показывали субботними вечерами, с ними либо расправлялись фетишистскими способами, либо они путались под ногами у Харрисона Форда.

Папин образ жизни казался мне несравненно привлекательнее, чем мамин, хотя отчасти причиной тому была его таинственность. Отец то работал в Лондоне, совсем не торопясь домой вечерами, то путешествовал по миру, уезжая на такси еще до того, как я проснусь, и возвращаясь с экзотическими подарками со всех концов света. Реальность, скорее всего, состояла из утомительных конференций и скучных гостиничных номеров, но я воображала себе, будто он всемирный плейбой. Он очень напоминал Уоррена Битти или, возможно, молодого Клинта Иствуда. Когда он был не в костюме, то носил обтягивающие шорты, теннисные носки и рубашки с неизменно распахнутым воротом. На мизинце у него красовался перстень с печаткой. И еще папа ходил без обручального кольца, потому что оно цеплялось. За перстень.

В его отсутствие я гремела вешалками в его шкафу. Каждый костюм источал отголоски запахов лосьона после бритья, сигаретного дыма и виски. Я примеряла меховую ушанку и черную кожаную куртку, затем бережно вешала их на место. На верхней полке лежала аккуратная стопка мужских журналов, которые я по вечерам изучала часами, лежа на кровати и болтая ногами. Да, к вашему сведению, статьи в этих журналах кто-то читает, и этот кто-то – 12-летняя девчонка из Слау.

У всех женщин на журнальных разворотах были темные завитки лобковых волос и загорелые ляжки с прилипшими песчинками. Многие годы спустя я сама буду работать в журналах «для взрослых» младшим редактором и сочинять вымышленные интервью с подобными моделями («Чуток снизьте градус агрессии», – будет советовать главный редактор), но пока меня больше интересовала механика секса. Как-то на неделе я набрала все телефоны, указанные в объявлениях на задней обложке одного из журналов, и прослушала записанные реплики, но так как я понимала метафоры буквально, то была озадачена. Я висела на линии по полчаса, прижав трубку к уху так крепко, что она оставляла отпечаток, а услышала только что-то про нефритовый жезл и драгоценный сосуд. Где же секс?

Через несколько месяцев мама ворвалась в мою комнату, потрясая телефонным счетом с платными номерами.

– Ты звонила по ним?

– Нет, – ответила я, не отрываясь от домашнего задания.

– Ладно, – сказала она, поджав губы. – Это все, что я хотела знать.

Не думаю, что мое вранье имело какие-то последствия. У папы нечасто возникали проблемы с мамой, так как мы с ней изливали свои женские фрустрации друг на друга, причем на максимальной громкости. Она этого не заслуживала. Мама ходила на работу, возила меня на машине на внеклассные занятия и брала на себя все хлопоты с друзьями и родственниками. Она старательно училась, сдала экзамены, поступила в университет и защитила диплом, превратив бывшую комнату моего брата в крохотный кабинетик, забитый книгами и картами. Я звала ее «мама-мученица» – за то, что она отважилась сказать нам, что ее силы на пределе. Тогда будь как папа, думала я. Что бы это ни значило. В одном я была уверена: мужчинам все сходит с рук, тогда как женщины несут ответственность и за себя, и за всех остальных.

Мое решение состояло в том, чтобы надеть шляпу Рекса Харрисона на женскую половину человечества. Я хвалила себя всякий раз, когда мыслила по-мужски, кратко и без эмоций. Я задумчиво поглаживала подбородок и сидела развалившись в джинсах, которые носила с серой толстовкой Levi's. Это была униформа мальчишеских гоп-компаний – из фильмов «Изгои», «Бойцовая рыбка», «Останься со мной», «Балбесы», куда более интересных, чем девчачьи романы в бумажных обложках типа «Клуба нянек» и «Школы в Красивом доле»[4]. Предельным воплощением мальчишеской гоп-компании были рок-группы. Я впитывала хеви-метал, слушая записи старшего брата через стену и утаскивая у него номера музыкального журнала Kerrang!, чтобы вызубрить каждое слово. Возможно, с энциклопедическим знанием жанра придет и принятие.

В хеви-метале у женщин была только одна роль: красоваться полураздетыми в корсетах и чулках. Я не видела беды в том, что группы позируют с фанатками топлес, скручивая им груди, словно воздушные шарики. Это была пантомима, к ней нельзя было относиться серьезнее, чем к набедренным повязкам музыкантов из Manowar. Я знала, что стоит мне войти в гримерку в своих черных джинсах и джинсовой куртке с заклепками и заплатами, как группа прекратит резвиться и взглянет на меня с восхищением и уважением. Ты, подумают они, другая – и протянут мне бутылку бурбона. Алкоголь я ассоциировала с командой победителей, он символизировал свободу.

Однако в интервью эти чуваки обычно говорили что-нибудь вроде: «Покажите мне творческую женщину, и я покажу вам бесплодную женщину», или «Женщина, играющая на гитаре, выглядит странно», или «На разогрев мы взяли женскую группу, чтобы у нас было больше опций», или «Если девице больше четырнадцати и она все еще девственница, она – бесполезняк». Так что пусть я и стремилась перемизогинить их всех, но не могла игнорировать тот факт, что моя роль состояла попросту в том, чтобы быть хорошим развлечением. И только позже я допетрю, что ненавидеть свой гендер – значит ненавидеть саму себя.