Читать книгу Две простых повести for prepare rider… - - Страница 4

В назначенный день, а именно 18 сентября 2003-го года, я встал в 6 часов 31 минуту (да, тогда я считал, что мне необходима «Единица» в миг пробуждения (можно спросить, а уверен ль я был, что часы мои точные, но я сразу скажу усомнившимся, что это фигня – важны только те часы, по которым живёшь, ибо других просто не существует в природе)), принял контрастный душ, сварил себе две сосиски, развёл вермишель быстрого приготовления, выпил чашку растворимого кофе «Нескафе», выкурил две сигареты, и уже в 7.15 вышел из дома, направляясь с «Пражской» на «Петровско-Разумовскую» (там ещё каких-то 15 минут на маршрутке до остановки «4-й Лихачёвский переулок», отстояв предварительно минут десять в очереди на эту самую вышеупомянутую маршрутку и, типа, я на работе))).

Тут опять необходим небольшой экскурс в историю моих личных отношений с моим дядей, профессором-неврологом Скворцовым, и, собственно, с его Центром.

Дело в том, что мои родители развелись, когда мне было около двух лет (в основном, конечно, из-за бесконтрольной придури моей мамы и бабушки, но сейчас не об этом))) и потому роль мужского начала, необходимого каждому ребёнку, независимо от пола, играли в моей жизни два человека, что не были мне отцами по крови, но вынуждены были до определённого возраста мне Его заменять)). Одним из этих людей был муж моей тёти (она же – младшая сестра мамы и профессора Скворцова; та самая чопорная особа из профессуры Московской Консерватории, о коей я вскользь упоминал в первой части) – наидостойнейший человек во всех смыслах; в моём романе «Гениталии Истины» он выведен под именем дяди Володи. Вторым же человеком был как раз профессор Скворцов, дядя Игоряша, брат моей мамы и тёти, старший сын моей бабушки, родившийся в день начала Второй Мировой войны, 1-го сентября 1939-го года. Смешно и символично, право, что впоследствии этот день назвали Днём Знаний (смайлику в попку заползает длинный полосатый змей, окрашенный под «Билайн»))); в «Гениталиях Истины» он выведен под именем дяди Валеры.

Я очень любил их обоих в детстве. Действительно чисто-тупо как Отца. Но у дяди Серёжи потом родилась моя двоюродная сестра Маша (и я, кстати, хоть мне и было тогда 9 лет был очень рад и за него и вообще (так что засуньте в жопку себе мудовую примитивную детскую ревность представителей низших каст!))), а с дядей Игоряшей вообще случилась немыслимая и жуткая трагедия: 29-го мая 1979-го года пошёл купаться и не вернулся домой его 12-летний сын, мой двоюродный брат, Алёша (В «Гениталиях Истины» это Антон).

Я не знаю, как он пережил это. В общем, наверное, как все, с кем такое случается: пил полгода, не просыхая, а потом с ним случился инфаркт, но он выжил (инфаркт потом был ещё не один). Мне тогда было шесть. С тех пор меня стали не всегда брать к нему в гости, чтобы я своим жизнерадостным видом не напоминал ему о потере сына, а если и брали, то зорко следили за тем, чтоб на мне ненароком не оказалось одежды, постепенно достававшейся мне от Алёши по мере того, как тот из неё вырастал.

Однако, когда я стал подростком, наши отношения опять потеплели. Иногда дядя Игоряша рассказывал мне что-то удивительное из мира науки и медицины, в частности; дружески критиковал мои детские фантастические рассказы или, порою, искренне восхищался удачными, на его взгляд, пассажами в них. Однако всё это было в отрочестве. Потом с ним произошёл, вероятно, изначально заложенный в фундамент его семьи, катаклизм.

Женился он рано, в канун своего двадцатилетия, и уже через год у них с его супругой, тоже врачом, а тогда, как и он, студенткой, родилась дочь Вероника (ныне она тоже профессор-невролог, но, в отличие от отца, работает со взрослыми). Поскольку на дворе стояло самое начало 60-х, то жили они, в общем, как и все тогда, в стеснённых жилищных условиях, но самостоятельно. Сразу после института они с тётей Светой, его женой, вынуждены были работать чуть не участковыми врачами в поликлинике, расположенной в районе платформы «Красный строитель». Формально это и тогда уже считалось Москвой, но никакого метро там не было ещё лет тридцать. Сегодня в непосредственной близости от улицы с забавным названием Газопровод, где им дали не то крохотную квартирку, не то комнатку в ней, находятся равноудалено две станции метро: «Улица академика Янгеля» и «Аннино».

По тому, что люди непосвящённые могут назвать иронией судьбы, на этой самой улице Газопровод расположен наш с Да районный паспортный стол при ментовке. И вообще, от нашего с ней дома до бывшего дома дяди Игоряши минут пятнадцать неспешным прогулочным шагом. Только дома его теперь нет…

Его недавно снесли и построили там какую-то современную многоэтажную жлобскую «красоту». Когда в 2002-м году мы с Да только въехали в наш нынешний, именно свой, дом, первый самостоятельный дом Игоряши был ещё цел; мы ходили порою туда гулять, но уже через год его снесли. Зачем в одном и том же месте два дома для одной и той же, в сущности, Сущности, хоть и в разных модификациях?)) Сами подумайте…

Кстати о модификациях: Игоряша, тётя Света и Вероника жили в доме №7, корпус 1. Мы с Да и Ксеней живём в доме №7, корпус 2. Однако есть и существенная разница: Да – моя третья жена, в то время, как тётя Света приходилась Игоряше первой)). (Смайлик ищет в зеркале своё отражение, но не находит его)).)

И вот с этой самой своей первой женой тётей Светой он прожил почти ровно тридцать лет, а может и просто ровно. Они родили двоих детей, пережили гибель младшего сына; постепенно острая боль утихла; Вероника вышла замуж; у неё с её мужем Гиви (полунемцем-полугрузином) родился сын Георгий (ныне он тоже студент-медик), внук Игоряши и тёти Светы, и тут…

Даже, понятно, и не знаю, что там и как, свечу не держал, но вероятно он просто понял что-то типа – сейчас или уже никогда. В один день собрал вещи и ушёл. Долгое время снимал однокомнатные квартиры, но в конце концов, поскольку врач он к тому времени был уже известный, ему удалось получить свою, по первости тоже однокомнатную, что, впрочем, вообще не особо важно.

Следующие десять лет его жизни прошли в на редкость странном втором его браке. За этот свой брак он несколько раз женился и разводился со своей новой женой. Почему? Ну, в общем, это, конечно, вообще всё – его расклады, но по-моему она просто была клинической истеричкой. В конце концов он нашёл своё счастье в третьем браке, на рубеже веков, взяв себе в третьи жёны некую девочку Олю, мою ровесницу, которая работала у него в Центре бухгалтером.

Когда же он только ушёл от тёти Светы, я учился в предпоследнем классе школы и был со всем своим юношеским пылом по уши втрескан уже в свою, в свою очередь, тогда ещё будущую первую жену Милу. Несмотря на то, что Игоряша, как и любой нормальный человек, всегда избегал слишком надолго задерживаться в нашем «колхозе», как он его называл, на Малой Бронной, он же – Материнский Склеп, как его называю я, время от времени в период своего съёмного межквартирья ему всё же приходилось подвисать у нас недели на две, а то и на три, и это «время от времени» длилось несколько лет.

В такие недели бабушка обычно предоставляла ему свою комнату, а сама уходила жить в комнату к моей двоюродной сестре Маше. И почти все эти периоды житья у нас Игоряши кончались какими-то крупными ссорами между ним и мною.

То он обозвал мою повесть «Калинов мост», такой вполне себе нех*ёвый для десятиклассника мифологический реализм на базе русской волшебной сказки, х*йнёй – разумеется, прямым текстом (впоследствии, кстати, этот самый чёртов «Калинов мост» был напечатан с продолжением аж в трёх номерах ещё самиздатского «Вавилона» и, самое смешное, именно эти номера хранятся в библиотеке Конгресса США в отделе, соответственно, «русского самиздата»); то он внезапно вспылил, когда я, будучи уже первокурсником, одевавшимся порой по тогдашней совковой моде в костюм и галстук, случайно попал этим грёбаным галстуком в миску с какой-то снедью (случилось это всё вообще потому, что кто-то из моих многочисленных родственников попросил меня что-то передать, какую-то бессмысленную х*йню, из-за чего мне, услужливой душе, пришлось перегнуться буквально через весь стол); а на моей первой свадьбе мы и вовсе чуть с ним не подрались. То есть в драку, изрядно на*бенившись водки, полез, собственно, он, а я, молодой бычок, всего лишь схватил его за руки и некоторое время держал, пока его не увели.

Потом мой первый брак, спустя два года, что, конечно, для брака, заключённого в 18 лет, весьма немало, распался; у Игоряши тоже что-то не ладилось как раз в то же время, и мы опять оказались вдвоём на территории нашего обоюдоёбаного материнского склепа на Бронной. Некоторое время всё было нормально, а потом мы снова зашлись во взаимных матюках на кухне. Впрочем, по-моему, на сей раз я матерился больше и громче.

Таким вот образом мы, наверное, целых лет восемь ссорились с ним и мирились. Ссорились круто, на год-полтора полного разрыва дипломатических отношений; мирились искренне, тепло и душевно – тоже примерно на такой же срок, после чего ссорились опять)). Всё это продолжалось примерно до тех пор, пока он не женился в третий раз. А когда в третий раз, в свою очередь, женился и я, наши отношения и вовсе стабилизировались, то есть почти прекратились)), но, как говорится, по независящим от нас причинам.

Что же касается его Центра, то перед последним моим заходом туда я пытался работать у него дважды, и каждый раз это было связано с какой-то абсолютной для меня безысходкой в связи, разумеется, с моими жёнами, ибо, что греха таить, только они и вносят бесполезный и бесконечный сумбур в жизнь мужчины.

Впервые это было в 92-м году, когда я взял «академ» в Ленинском Педе, чтобы учёба там не мешала мне становиться рок-звездой)). При этом я был женат на Миле, которая в тот период уже потихоньку сходилась со своим будущим вторым, но, естественно, не последним мужем.

Я выдержал два месяца, опять же, на посту оператора ЭВМ, а потом уехал строить узкоколейку под Нижний Тагил. Когда к осени того же 92-го года Мила меня окончательно бросила, мне пришлось возвратиться на Малую Бронную и под давлением родственников я проработал у Игоряши ещё месяца два. Но мне так рвало репу из-за расставания с Милой, что однажды я совершенно неожиданно для себя самого написал заявление об уходе и, не дожидаясь конца рабочего дня, просто всё бросил и пошёл домой…

После этого я года два занимался весьма успешной музыкальной деятельностью с «Другим оркестром», неизменно привлекая к себе внимание независимых журналистов, да между делом учился себе на филфаке, ибо мой «академ» давно кончился.

Потом я снова собрался жениться, уже на Лене Зайцевой. Не жениться на ней я не мог, потому что чувствовал некоторую мужскую ответственность за судьбу её целки, а без свадьбы она реально как-то всё же мне не давала. Поцелуи, ласки груди – это всё пожалуйста, а далее – нет. Она была объективной красавицей, старше меня лет на пять. До меня у неё некоторое время был муж, но… ему не удалось её дефлорировать, и… они развелись. Лена на некоторое время стала ортодоксально верующей христианкой, соблюдающей все посты и пр. Наверное поэтому (клянусь, что без злого умысла, как-то само так вышло) дефлорация состоялась за пару недель до свадьбы, аккурат на Страстной неделе Великого Поста)).

Короче говоря, я искал-искал работу, искал-искал и пришлось мне опять идти к Игоряше. На сей раз я проработал у него ещё меньше – месяца полтора-два. На работу я уже не опаздывал, работал хорошо, раньше положенных 17.30 домой не уходил (как раз тогда я работал в одной комнате с его будущей третьей женой Олей, но между ними тогда ещё ничего не намечалось). Кончился мой второй привод к Игоряше (по аналогии с «приводами в милицию»))) ещё более экстравагантным образом, чем первый.

Дело в том, что ровно через две недели после официальной свадьбы с Леной и поездки с ней в Питер, где мы остановились в однокомнатной квартире её дедушки-ветерана, и где по её прямой просьбе мне пришлось пару-тройку раз трахнуть её, по сути дела, показательно, хоть и внешне якобы потихоньку (сами понимаете, дедушка-ветеран и его старуха, как и все Ленкины близкие родственники, были в шоке от её первого брака, из которого она умудрилась выйти девственницей), чтобы все могли удостовериться, что на этот раз у неё всё нормально; всё, как у людей: добротная половая жизнь, работяга-муж, оператор ЭВМ (то есть, я))) и вообще всё пучком, с каковыми поставленными ею передо мной задачами я блестяще справился, но по возвращении в Москву я понял, что мне совершенно со всем этим не по дороге. И в одно воскресное утро я сделал следующее, ибо, клянусь, другого выбора мне просто никто не оставил…

Основная сложность заключалась в том, что моя вторая жена жила у меня, и это существенно осложняло мой от неё уход. Чисто практически уход от неё автоматически предполагал и уход из «материнского склепа».

Короче, недолго думая, я заручился поддержкой пары-тройки друзей-приятелей, которые согласились последовательно меня приютить (каждый где-то на неделю), написал Ленке, а заодно и маменьке, прощальное письмецо и ушёл со своими соратниками по «Другому оркестру» на какой-то джазовый джем-концерт на «Алексеевскую» (был когда-то там такой клубик, где каждое воскресенье собирались ведущие джазмены столицы, чтобы прилюдно поджемовать).

Тем временем Лена с моей мамой прочитали моё послание, и Лена тут же сказала, что никуда не уйдёт и будет ждать меня здесь. При этом моя бабушка сказала, что она, де, молодец, и, мол, всё правильно делает)). Мобильных телефонов тогда по счастью не было (шёл 1994-й год), то есть они уже были, но были невероятной редкостью и обладали размерами, сопоставимыми с телефонными же будками)), и поэтому меня до самого вечера никто не беспокоил. Однако же часов в восемь матерь моя всё же разыскала меня в гостях у Серёжи, тогда ещё моего близкого друга и гитариста «Другого оркестра». По совету Серёжи, в конце концов я сказал ей, что домой я вернусь, но… если к моему возвращению там не будет Лены. И поздней ночью я вернулся, заявив при этом, что на работу к Игоряше я тоже больше не пойду, потому как более незачем)).

Наутро, где-то в половине десятого, меня разбудила мама и сказала, чтоб я умывался и одевался, потому что через двадцать минут ко мне приедет некая тётенька, чуть ли не главный психиатр Москвы, хорошая знакомая Игоряши.

Тётенька приехала. Мы попили с ней тет-а-тет чайку, и она прописала мне «Сонапакс», который я по приколу даже где-то с недельку попил, но потом, конечно же, бросил это дурацкое дело. Так или иначе, мой второй привод к Игоряше на этом кончился.

Был мне тогда 21 годок, и был я хоть и трогательный местами, но, конечно, щенок. С Леной мы ещё где-то месяца три сходились и расходились (всё прям как у Игоряши с его второю супругой, только на качественно иных скоростях), потому как, повторяю, она была довольно красивая девка (полагаю, как и сейчас))), и мне просто нравилось с ней спать, но в конце концов мы перестали мучить друг друга и расстались уже окончательно.

Уже потом в моей жизни были ремонты квартир с тем же Серёжей, когда мы работали порой по 15 часов в сутки, работа с эстрадными звёздами в качестве текстописца, журналистика, ТВ, героин, дурка, поездки заграницу то в качестве писателя, то в качестве музыканта (и конечно же Ира-Имярек!))) – много-много было всего потом такого, в ходе проживания чего я пересмотрел своё поведение в некоторых эпизодах своей бурной юности, но о некоторых периодах, что греха таить, позабыл я вовсе. Такова уж психика человеческая – трогательная вечная шлюха)). (Смайлик снова семяизвергается в материнское горло)).)

Одним из эпизодов, который как-то вытеснился за девять-то лет из актива моей памяти, была работа у Игоряши вообще. И это неудивительно – ведь за эти 9 лет расстояния между моим вторым и третьим приводом к Игоряше в Центр Судьба моя только тем и занималась, что предоставляла мне одно за другим доказательства того, что я был абсолютно прав, послав нАх*й весь этот тягостный бред моих родственников и Ленки и выбрав, таким образом, тот путь в жизни, который казался естественным мне самому, а не какой-то сомнительной маме-бабушке. Останься я тогда с Ленкой, останься я в Центре у Игоряши, я не увидел бы и десятой доли того Высшего Интересного, постижение коего, собственно, и делает меня человеком, знающим об этой Великой Иллюзии много более остальных)).

Нет, вы поймите это как следует, за эти 9 лет жизнь моя была столь насыщенной и другой, что я действительно на самом-самом деле, обо всей этой фигне искренне позабыл. Вспомнил я обо всём этом только в сентябре 2003-го года, когда вдруг рухнуло в одночасье всё то, что я, прямо скажем, не без труда строил, начиная, собственно, с лета 1994-го. Поэтому, когда я совершенно неожиданно для себя осознал, что, как выяснилось, ни одна из моих трёх жён не миновала периода унижения её супруга в виде моей работы в Центре у дяди Игоряши, я не удержался от ухмылки человека, знающего об этой жизни, в сущности, всё)).

Понятное дело, что тогда же я оценил и то, что до Да, ни один из моих браков не выдержал этого испытания, по той, впрочем, простой причине, что в более юном возрасте этого не в состоянии был выдержать и я сам. Да и что тут скажешь, кроме главного: на всё воля божья. Эта фраза гениальна в первую очередь потому, что смысл её не меняется в зависимости от того, на какое из трёх составляющих её слов, исключая предлог «на», делается смысловой акцент)).

В назначенный день, 18-го сентября 2003-го года, я подошёл к дверям «Центра профилактики и лечения детской психоневрологической инвалидности» где-то в районе 8-ми часов 50-ти минут по грёбаному вавилонскому последнему времени. Я остановился, выбросил сигарету и, никуда не спеша, абсолютно спокойно сделал три глубоких медленных вдоха, как учил меня Жерар д’Анкосс (он же – Папюс) и вдвое более медленных выдоха. После этого я вошёл в помещение.

Игоряша дал мне заполнить какую-то бумагу и сказал так: «Максим, ты – человек творческий)), и я думаю, что нам лучше заключить с тобой временный договор на три месяца, до 18-го декабря. Если ты этого захочешь, мы всегда с лёгкостью сможем его продлить. Три-то месяца ты проработаешь?» Я сказал: «Да».

Сестра-хозяйка выдала мне белый халат и проводила в конец длинного коридора, до двери с табличкой «Компьютерная группа». Я вошёл…

В комнате сидела очень милая рыжая девушка моих лет, моя непосредственная начальница, и интенсивно щёлкала «мышью», а в колонках играли «Времена года» Вивальди. Юля, так звали эту девушку, что-то объяснила мне по ходу работы и снова принялась сосредоточенно щёлкать. Постепенно Вивальди кончился. Тогда Юля полезла куда-то за другим диском и через несколько десятков секунд из тех же колонок послышалась вторая песня (там где «boy became the picture») с альбома «9 объектов желания» Сьюзан Веги – то есть самая моя любимая песня оттуда! – и мне подумалось, что, пожалуй, я выживу здесь… На сей раз…

(Страшно даже подумать, что было бы, если бы я не сделал три глубоких вдоха и выдоха! (смайлик-пёсик лижет лицо смайлику-мальчику – опять «двойка»! )))