Читать книгу Купленная невеста. Стань наложницей или умри - - Страница 3

Четырьмя месяцами ранее, весна 1909 года, греческое поселение на Кавказе

Они бегут, пока за деревней горит чайная плантация. Хозяйка дома, русская дворянка, была убита вместе со своими дочерьми, слугами и всей стражей. Старейшина деревни, пытавшийся спрятаться в ее конюшне, тоже убит. Священник, всхлипывая, босиком бежит по грязному полю. Камни и колючки впиваются ему в ноги, ряса задрана выше коленей. На опушке леса его догоняют люди, и серые деревья блокируют ему путь. Мачете ударяют по рукам и ногам, он падает в грязь. Кровь брызгает на убийц, пока священник пытается уползти от них. Налетчики оттаскивают раненых и убитых на горящее поле, где лежит уже мертвый священник, сдирают со своих жертв рубашки и штаны, оскверняют их неописуемыми способами, хохоча и стреляя из ружей. Они поджигают большой дом, его сараи и амбары, бросают в огонь коробки с патронами. Огненная стена простирается по долине далеко за пределы плантации. Орда убийц роем устремляется к деревне. Колокол бьет, сообщая жителям, что нужно бежать. Они тащат за собой стариков и больных по направлению к лесу.

Отец Марии открывает загоны для овец, чтобы животные сбежали. Он разрезает мешки с зерном и настежь открывает шкафы, выкрикивая ругательства. Его поля и имущество, приданое Марии – все потеряно. Его жена Гераклея, бросаясь на него, бьет кулаками по спине: «Мы должны бежать! Они перережут нам горло!» Он пытается поджечь дом, чтобы мародерам ничего не досталось, но Гераклея оттаскивает его, в ярости разрывая на нем рубашку. Она тащит Марию за руку из дома, готовая бросить мужа на произвол судьбы. Но глава семьи спешит за ними, плача, как мальчишка. В руках у него ружье и сверток с одеждой, которую Гераклея бросила в мешок из-под муки. «Я застрелю любого, кто сюда придет, всех застрелю», – рыдает он. Над дверью есть полка с рядом больших круглых буханок хлеба. Мария, слишком низкая, чтобы дотянуться до нее, бросает туда свой сверток. Буханки падают на пол. «Беги! Беги!» – кричит мать. Мария хватает две буханки. Когда девочка выбегает из дома, одна буханка падает и катится в канаву.

* * *

Из разрушенных греческих деревень Кавказа, пробираясь по лесам и узким горным тропам к границам Османской империи, стекаются беженцы. Пятнадцатилетняя Мария – среди жителей, собравшихся из разных сожженных поселений. Все больше и больше людей присоединяются к Марии и ее родителям на пути к пограничной реке. Некоторые идут уже две недели, некоторые – три. Люди спят под открытым небом. Костры отгоняют лесных собак и волков. Все они – сильные люди, жившие, как и их предки много поколений, среди бедствий, потрясений и чумы. Эта земля когда-то принадлежала Колхиде[1], которой Медея принесла позор и разрушение. Вот уже тысячу лет она не принадлежит грекам. И, хотя они продолжают там жить, число их сокращается из-за того, что набеги становятся свирепее, а чума приходит чаще.

Беженцы переправляются на османскую территорию через реку с быстрым течением. В дырявых лодках и под дождем. Поднимаются по извилистой размытой тропе к месту, где, как им сказали, есть несколько заброшенных казарм. Отец Марии – Костис – идет впереди, прокладывая путь через заросли и упавшие ветки. Его винтовка перекинута через плечо. На спине – большой мешок из-под муки, набитый одеждой и одеялами, теперь мокрыми и тяжелыми от дождя. Он бьет палкой по сорнякам и кустам, чтобы расчистить дорогу для остальных. Верблюды пасутся среди деревьев у края тропы. Исхудалые до скелета животные едва пережили зиму и не стоят того, чтобы их застрелили ради нескольких кусков мяса. В воздухе витает запах эвкалипта и гниения. Через Анатолию теперь проходят железные дороги. Большие караваны были распущены, и верблюдов отпустили умирать. Костис видит оленя и пытается выстрелить, но патрон в его винтовке намок от дождя.

– Мы могли бы повесить оленя на дерево, недоступное для шакалов и волков, и вернуться за ним, когда найдем ночлег, – говорит он.

– Нет смысла тратить пули сейчас, – отвечает Гераклея тихо, чтобы остальные не услышали.

Мать Марии скользит ногами по грязи вслед за отцом. В руках такой же большой сверток, но тяжелее. Когда они бежали, Гераклея прихватила оловянную миску – часть ее приданого и три коробки патронов. Костис в смятении и ярости взял винтовку с единственным патроном. Если бы ум Гераклеи не был столь проворным, муж бы сейчас тащил целую винтовку впустую. Казармы, к которым они направляются, стоят в глуши. До ближайшего поселения, по словам людей у реки, – один день на север. В подоле юбки у Гераклеи спрятано десять рублей, и ни один из них не пойдет на патроны. Губы матери шевелятся – она считает каждый камень больше ее башмака. Если кто-нибудь давал ей копеечную монету за каждые десять камешков, то к тому времени, как они дойдут до казарм, накопился бы целый рубль, а может, и больше. Она представляет себе все вещи, которые могла бы купить. Мария знает – лучше не беспокоить мать во время счетных игр, где та собирает воображаемые монеты за вещи, которые видит, за людей, которые переходят дорогу, или за количество птичьих криков, которые слышит. Гераклея рассердится, если собьется со счета.

Мария угрюмо идет за матерью под дождем, осторожно ступая. Ведь на ней туфли, которые раньше надевались только по воскресеньям и на церковные праздники. Это пара, в которой ее должны были выдать замуж и похоронить. Деревенские девушки как она всегда ходят босиком летом и в соломенных сандалиях, обернутых мехом, зимой. У Марии хватило дальновидности прихватить туфли, убегая из горящей деревни. Она надела их, понимая, что в опасных долинах даже маленький порез об острый камень может перерасти в гангренную рану.

– Вижу впереди проблемы, кучу проблем. Что мы будем есть? – говорит Гераклея настолько тихо, чтобы только Мария ее услышала. Мокрым рукавом она вытирает лицо. – Тех верблюдов, которые скорее мертвые, чем живые? С тех пор, как мы перешли реку, здесь только грязь и колючие кусты. Мы умрем с голода еще до конца недели.

Мария смотрит на можжевельники, дубы и ольхи по бокам от грязной тропы. Деревья собираются в густой лес в глубине долины. «Здесь есть гораздо больше, чем грязь и колючки», – думает она.

– Мы умрем с голода еще до конца недели, – продолжает Гераклея. – Я уже хочу есть.

Мария не отвечает. Она знает, что ее мать не интересует ни ответ, ни мнение. Мать не может быть голодной: отец вчера купил у соплеменника у реки бараньи голени. Часть полусырого мяса они съели сразу, остальное – сегодня утром. Соплеменник затребовал пятнадцать копеек: «Хочешь, покупай. Не хочешь – воля твоя». Костис сумел сторговаться до девяти, вложив исцарапанные монеты в руку мужчине. Гераклея решила, что такая дорогая покупка – предвестник беды.

– Суровая земля, – говорит она. – Кто бы подумал, что просто перейдя реку окажешься в другом мире! Казалось, что оба берега будут одинаковыми. Если бы у меня был выбор, я не пошла бы сюда даже за пятьдесят рублей. Даже за шестьдесят не пошла бы.