Читать книгу Незнакомые люди - - Страница 1

У меня осталось не так много дней, чтобы сдать новую книгу в издательство, в противном случае я рискую потерять значительную сумму денег. Несмотря на то, что живу я достаточно скромно, всё равно не люблю экономить, а так мне бы пришлось отказаться если не от ужинов в ресторане, то от завтраков точно. Да, скромность – слишком громкое слово в данном контексте, поэтому часть предложения с этим враньём можно смело вычёркивать. Я был скромным, когда бедность была моим вредным спутником. Заявляю: имя, внешность облика, профессия, характер героя будут отражением меня самого – в большей степени. За творческим псевдонимом V.G. скрываю Велтена Гербеля, позвольте предположить: среди моих читателей найдётся тот, кто догадается о настоящем значении этих двух букв, однако правда останется со мной, потому как мне приятно быть признанным писателем, чьи произведения восхищают, а не публичной личностью, не хочу подвергаться навязчивому вниманию общества, ведь иначе жизнь стала бы для меня гораздо сложнее. А я испытываю неприязнь к трудностям. Всякий раз, когда я погружаюсь в написание новой книги, беру свой ноутбук и создаю файл, не желая даже задумываться о том, с какими неудобствами приходилось сталкиваться писателям в прошлом, для которых слово компьютер звучало чуждо. Кто знает, может быть, в таких обстоятельствах я не стал бы писателем, возможно, нашёл бы своё признание в другом, например, я истово и с любовью отношусь к приготовлению кофе, но это всего лишь размышления, ибо я осознаю, что моя нынешняя свобода была бы недостижимой в такой сфере деятельности, пришлось бы задуматься о более глубоких и значимых вещах.

Вот я сижу, в очках, которые ношу только во время работы, никто и никогда не видел меня в этом обличье, ведь я пишу в полном одиночестве. Если бы эти строки увидела Эйлис (моя сестра), то она бы спросила о моей искренности, не напрямую, а лишь с намёком на это.

– Ты пишешь, что тебя никто не видел в очках, а что насчёт меня или мамы? Мы разве не удостоились чести лицезреть тебя в столь необычном образе?

Я бы невозмутимо рассмеялся, а затем ответил бы:

– Я почти не соврал, когда в последний раз в них меня видела мама, уже и не вспомнить. А ты… Ты видишь мои очки практически всегда, но никогда не видишь меня в них, даже сейчас они лежат рядом.

Моё рабочее место – диван, вокруг меня обязательно должна находиться еда, в основном это несколько пачек печений с шоколадной крошкой или сырные крекеры, а также фрукты, их я люблю не меньше. Раньше для удобства мне приходилось подставлять кресло, когда я вытягивал ноги, теперь же в этой просторной с французскими окнами квартире стоит дизайнерский бежевый диван с пуфом, в качестве обивки мне на выбор перечислили множество тканей, кажется, я выбрал искусственную замшу. Бывают дни, когда мыслей в голове нет, и я бестолково пялюсь на чёрный экран час, два или три… Время проходит, а вдохновение играет в прятки, но, понимаете, проблему решает ночь – союзница творца, стоит голове коснуться подушки, неожиданно идеи начинают пробивать туман затишья, они появляются одна за другой, и тогда сон забывается, иначе можно просто упустить этот внезапный всплеск творчества. Хотя в последнее время ночи не милосердны ко мне, я перестал бродить по бездонным просторам, зато двадцать минут назад внезапное размышление о непрописанной на моих страницах теме любви вспыхнуло в моей душе, и я решился на эксперимент, постараюсь избежать обыкновенности и добавить немного интриги. Время десять часов утра, за окном ясно, а я собираюсь сотворить что-то непривычное для себя. Что ж, пожалуй, начнём.

Утром две недели назад господин Гербель достал из почтового ящика письмо, порвал полоску сбоку, чтобы достать лист изнутри, но передумал, более того, первым желанием вспыхнуло – порвать и выкинуть, так и не узнав о написанном, однако, он решил отложить момент на потом, правда, совсем скоро о нём подзабыл, к тому же через пару часов в его дверь позвонили.

– Снова? – он заранее знал, чего стоит ожидать после того, как откроет входную дверь. Это случалось не в первый раз. За ней стоял его близкий друг, Мирч, с лицом, измученным усталостью, что означало: он поссорился с женой, а повод она у него всегда найдёт, и в основном это были другие женщины. Печально видеть таковым человека в свой тридцатипятилетний юбилей. Внешность Мирча выглядит обычной, русые, слегка кудрявые, волосы, серо-голубые глаза, тонкие губы, правда, есть и особенность – ямочка на подбородке, но его настоящая ценность заключается в жизнелюбии и простоте. – Позволь поинтересуюсь, что на этот раз? Ты забыл про что-то «важное» или взглянул не в ту сторону?

– Второе. Интересно, мы столько лет вместе, а она до сих пор выискивает день, когда застукает меня в постели с другой. Этого никогда не будет! В нашем случае ревность – помешательство. Думаю: мне уже пора сменить тактику, в этот раз оставлю привычные извинения позади, это лишь на время утешает ревность моей жены, пока она, как жаждущая душа, не найдёт новый повод для обвинений. Пора что-то менять, может, стоит подать на развод? – проникнув в чужую квартиру, мужчина беззвучно повалился на диван и прислушался к покою. Мирч решил не поддаваться старой схеме и не жертвовать вновь своей свободой на алтаре подозрений.

– Нет, так не пойдёт. В такой день мы не будем сидеть дома. Зачем омрачать ещё сильнее настроение? – обычно Мирч праздновал свои Дни Рождения грандиозно с коллегами, друзьями, близкими, а в этот раз отменил торжество.

Дома они не остались. После обеда заглянули в паб.

– Мне недоело здесь сидеть, – пробормотал Мирч, прихватил с собой бутылку виски, и они вышли на улицу. Мирч чувствовал себя уже намного лучше, тяжесть отступала, он не притворялся и не боялся сказать лишнего, ему было всё равно на то, что его юбилей прошёл не так, как он планировал, единственное, что имело значение – то, что Велтен был рядом с ним. Обычно господин Гербель не притрагивался к выпивке, а в этот вечер он поддержал товарища – янтарная жидкость, раскалённая алкоголем, была глубоко впитана в сущность двух мужчин. По пути домой Мирч внезапно остановился напротив клуба – шахматного.

– Помнишь, как в школьные годы я собирался на шахматный турнир? Тогда мы не думали о взрослых проблемах, понятия не имели, что это такое. Мой страх тогда ограничивался лишь боязнью поражения, тогдашний каждый неверный ход на шахматной доске я бы сравнил с неприятным толканием, оставляющим разочарование. Моя убеждённость в собственном превосходстве столкнулась с суровой реальностью: я надеялся лишь на лживое везение, поэтому и проиграл, а ты единственный знал, что я всего лишь хотел увидеть мамину радость в глазах, но я её не увидел, поссорился с родителями и никогда больше не притрагивался к шахматам. Я перестал казаться умным и слился с толпой бездельников, потому что мне всегда было трудно понять, а родители забывали об этом напомнить, что не бывает жизни без поражений, не бывает здесь, всё и сразу. Благо я это понял сам. Но сейчас всё намного хуже, потому что я чувствую горький привкус разочарования от брака. В прошлый раз ты спросил на чём он держится, мы прожили более десяти лет вместе и большую часть повышаем друг на друга голос, ты полагаешь, что в таком бытии любовь должна была давно потухнуть, и, Велтен, ты абсолютно прав. Своих детей я люблю больше всего на свете, но мне надо им кое-что объяснить. Это может выглядеть жестоко, но больше не хочу терпеть, жертвовать свои нервы на ссоры, не хочу обманывать себя, пытаясь сохранить иллюзию семьи, не ради этого живу. С каждым годом наши проблемы только усугубляются, и одна из них остаётся острой, видите ли, вокруг меня, актёра, много красивых и обольстительных женщин, повторяет эти слова – день за днём, я их наизусть уже выучил, осознаю, что моя любовь уже давно превратилась в мнимое чувство, поэтому этот поклон – наш последний финал.

– Предположим, брак – это работа, работа с внутренним миром, человеческой душой, мыслями, и я думаю: непременно должна быть причина её поведения.

– Если она и есть, то мне не известна, к сожалению. Не оправдывай её.

– Не собирался, в любом случае я на твоей стороне.

Вернулись домой они пешком. Мирч занял место на диване, глаза его не смыкались, он уже переоделся и обратился к Велтену с просьбой приготовить кофе. Всего лишь пять минут назад Велтен позвал друга за стол, ответа не последовало: никто не шёл, он уже было вдруг подумал, что Мирч уснул, но, нет, этот проказник читал письмо, господин резко и поспешно вырвал послание.

– Что это? – удивлённо спросил мужчина, чьи кудряшки на волосах в тот момент придавали ему немного диковинности, а взгляд озарила растерянность.

– Мелочи, о которых тебе знать не стоит. Мирч, даже я ещё не видел, что там!

– Подумал кто-то из читателей, мне не следовало этого делать.

Был у него план – прочитать перед сном, выпивший Велтен забывает про своё хладнокровие, оно тает, словно лёд под палящим солнцем, а боль и обиды становятся менее ощутимыми, но Мирч внёс свои корректировки.

«Велтен, прочти до конца. Мои последние дни, когда я могу произносить твоё имя, другой такой возможности у меня больше не будет. Врачи они такие, не утешают меня, поэтому подготовился к худшему. Через пару дней я буду гнить умру. Да уж, это должно выглядеть странным, что пишу тебе в такие дни. Представь только, у жизни есть свой срок, но ещё год назад я не задумывался о смысле этих слов, считая, что меня это коснётся совсем не скоро, я ошибался. Время пролетело слишком быстро, и то, даже эти слова не могут передать его скорости. Я обращаюсь к тебе с просьбой, услышь меня, отнесись ко всему с пониманием. У тебя есть сестра, и я опасаюсь за её жизнь. Моя жена ненавидит собственную дочь, она может погубить её, способна совершить нечто непоправимое. Когда Агне исполнится восемнадцать, всё, что принадлежит мне, перейдёт в ваши с ней руки, мои дети. Об это никто не знает, кроме Джеффри Гроффера, с которыми позже тебе предстоит снова встретиться. Позаботься об Агне. Не игнорируй мои слова!»

Скоро будет год, как отец ему написал. Велтен ни о чём не думая, с осторожностью сложил лист бумаги пополам, вложил обратно в конверт и отнёс в спальню, утром же он поступил бы иначе: за всем этим последовал бы смех, который неизбежно бы разорвал его нутро, в голове бы закрутились горькие мысли, ведь отец даже перед смертью не смог извиниться. Господин Гербель обратился к другу:

– Кофе может остыть, пойдём.

В подавленной тишине они сидели, глотая напиток. Стол стоял возле окна, утром лучи часто любят играть в кружке Велтена. Господин никогда не говорил о своём отце, однажды упомянул, что он ушёл из семьи, когда ему было всего девять лет.

– Ты не пишешь сейчас? – спросил Мирч.

– Я ушёл в отпуск на неопределённое время, – несколько дней назад господин принял решение отступить от своей непрерывной писательской рутины и дать отдых истощённому вдохновению, ведь уже десять лет, как каждый день за исключением редких воскресений и декабря, когда он уклонялся от обыденности и отправлялся за город или в соседнюю страну, предвкушая Рождество, отдавался словам, создавая произведения, из-за чего его личная жизнь – запущенная и забытая, ибо, поглощённый творчеством, он редко покидал свой дом, даже книги других авторов не притягивают его взгляд: времени не хватало на их чтение, однако наступило время, когда он загадал позволить себе отдохнуть – и это не просто желание, а крик души, требовавший своего исполнения незамедлительно.

– Не хочешь поговорить? – в самом же деле, мужчина был готов задать тысячу вопросов, но упорно сдерживал себя, знал: его друг – тот редкий экземпляр, у которого слово не вытянешь ни силой, ни просьбами, господин Гербель просто не поддаётся – без надобности и хотения не расскажет ничего. Всё это время одна мысль не давала покоя Велтену – жена отца, слова в письме о непоправимых действиях заставили задуматься о настоящей природе этой женщины: что-то грядёт. Велтен знал, что если ничего не предпримет, то будет чувствовать себя ещё хуже.

– Агна живёт в городе В. Я поеду туда.

– Неужели ты думаешь, что тебе придётся поехать одному? Мне следует проветриться, поеду с тобой, к тому же есть повод – Мэри выходит замужем, она обрадуется, если заглянем к ним.

По всей видимости, Мирч отправился в поездку, чтобы полностью выдохнуть, каждое его действие говорило об этом громко и ясно: он решительно заблокировал номер жены, снял кольцо с пальца, тем самым, нарушив данное ей когда-то обещание.

– Отец хотел, чтобы ты стал ближе с сестрой?

– Возможно. Я лишь хочу убедиться в её безопасности.

– В ожидании твоих стараний в поиске сестры, я предприму усилия в поисках любовниц, – слова Мирча прозвучали вместе с его движением руки, мазавшей на хрустящий тост сливочное масло и джем, в его случае это был клубничный. Остановились они в роскошном отеле, безупречный и уютный интерьер которого был пропитан некой сдержанностью и аристократичностью. Всюду, куда бы глаза не бросались, протягивались молочные стены – их не украшали картины, они были пустыми, создавали впечатление невесомости и неподражаемой лёгкости. Вместо этого внимание привлекала невиданная элегантность бордового цвета мебели и ковра. С самого входа гостей встречали кресла и журнальный стол, обрамлённые этим превосходным цветом, длинный ковёр с золотым витиеватым узором по краям простилался от входной двери до центра холла, в номере Велтена кресло и кровать обвивались бархатной роскошью, однако, например, в номере Мирча преобладал цвет берлинской лазури. В ресторане на завтраке под открытым небом играла классическая музыка, мебель была выполнена из натурального ротанга, справа, вдоль периметра, располагались экзотические и невысокие фикусы Бенджамина с плетёнными стволами. В самом конце ресторана возвышалась землистого цвета огромная колесница с горшками для цветов, в них расцветали яркие герани. Мужчины, не сговариваясь, были одеты в светлые поло и тёмные брюки. Помимо тостов на столе стояли тарелки с сырным ассорти и фруктами, а также апельсиновый фреш для искателя неизведанной возможности и кофе для творческой души.

– Назад дороги уже не будет, – весьма спокойно проговорил господин Гербель.

– Я знаю, мой адвокат готовит документы на развод.

Я поставил точку и посмотрел на часы, время приближалось к девяти часам вечера, я работал с перерывами, иногда включал музыку, иногда вставал и ходил по комнате, около семи спустился в ресторан, чтобы поужинать, подали мне блюдо, в общем-то, такое же, какое было и на завтрак – тёплый сэндвич. Я люблю заходить в гастрономическое заведение и занимать место у окна, мне нравится, откинувшись на спинку стула, наблюдать бесцельно за миром снаружи, доверившись глазам, – они блуждают и сами собой останавливаются на разном: оливковом спортивном автомобиле, людях, которые идут рука об руку, думаю о том, какая у них прекрасная любовь, ведь шаги их легки, иногда я вижу тех, кто ругается или ссорится – часть нашей жизни, мир невозможен без страданий; можно увидеть собаку, тянущую поводок, интересно, какую породу и какого окраса вы представили, в любом случае, наверняка, она радостно виляет хвостом, и, кажется, что она счастлива, я могу замереть и подумать о погоде, взглянуть на небо и попытаться найти звезду, могу остановиться взглядом на светящихся вывесках зданий, на цветах или столбе фонаря. Каждый день я замечаю что-то новое, и для меня это важно, само ощущение сидеть возле окна и смотреть на мир – своего рода моя медитация, это даёт мне чувство покоя, это помогает мне просто быть.

Сюжет за сегодняшний день прекрасно продуман, но главные герои пока остаются туманными, густая пелена не даёт чётко увидеть мне личности, обычно я не склонен углубляться в описание внешности, часто пишу простые слова на страницах, обходясь лишь обыденностью занудного: цвет глаз, цвет волос, в принципе, и тому подобному, однако, в этот раз я захотел познать героев. Казалось бы, начал с простого, с себя самого, но это привело меня в замешательство. Я подошёл к массивному зеркалу в прихожей, включил диктофон: не хотелось бы упустить ни одно слово, ни одну мысль. Но как только мои губы раздвинулись, чтобы выразить всё, что я вижу, вырвалась одна лишь фраза: «Итак, начнём…» Растерянный, я вернулся на диван и погрузился в размышления, немного спустя я возвратился из спальни вместе с фотографией, на которой мы запечатлены с сестрой во время её школьного выпускного, редко, когда меня можно увидеть улыбающимся, а здесь уголки губ преобразились, обычно я серьёзен и сосредоточен, задумываюсь, что эта вдумчивость всегда придаёт мне вид старше, подобно и моей бороде, на днях я её сбрею, но через несколько дней она вновь появится, и я снова буду наслаждаться этим играющим с возрастом контрастом в своём облике. Карий, как кофе, цвет окутывает мои глаза, а тёмный, как чернильная печать, ободок вокруг радужки подчёркивает их выразительность. Глаза часто называют загадочными, словно они видят не просто оболочку вокруг, но и понимают всю суть, а в них отражается вся неисчерпаемая глубина прекрасного – в них отражается душа, в которой заключены все самые благородные и высокие чувства, однако эта подлинная интерпретация таинственности зависит от того, кто и кому произносит эти возвышенные слова. Волосы мои тёмно-русые, густая и романтичная тень окружает мою голову, чёлку я укладываю набок – придаю себе расслабленность. Я не скрываю недовольства, избегаю споры с собеседниками, скромно сохраняя свою точку зрения без настойчивого внушения ею другому, чаще всего люди именно этим и занимаются – пытаются убедить в своей правоте, в итоге это приводит к обидам и разногласиям, поэтому мне легче оставаться в молчании, собеседник выговаривается и успокаивается, через день он может и не вспомнить, о чём так яростно говорил.

Вчера перед сном я ещё раз перечитал всё написанное и задумался о том, какие страницы были белоснежными каких-то двенадцать часов назад, в этом и кроется секрет – начать, с этими мыслями и уснул на диване, что позволяю себе крайне редко. Утро разбудило меня шуршанием, знал: это моя младшая сестра (младше меня на четырнадцать лет) Эйлис, достаёт из упаковки чизкейк, мгновенно я оказался за обеденным столом. Я заметил, что компьютер переставлен, значит она, читала мои наброски, часто обсуждаю с Эйлис свои сюжеты. Стоило ей повернуться ко мне, и она произнесла:

– Ничего удивительного, – предполагаю: это она о моей любви к сладкому.

Мы не похожи с сестрой, ни одна черта внешности нас не объединяет, кроме, быть может, высокого роста. У неё светлые волосы, как у нашей мамы, а её лицо раскрашено светом луны, оно круглое и нежное, в тринадцать лет она просила поделиться с ней худобой, с течением времени эти забавные просьбы ушли в прошлое, сейчас её уверенность не позволяет никому допустить мысли о каких-либо излишествах в её весе, она не ведает ограничений, подчиняющихся нормам, с другой стороны, кто устанавливает эти нормы? Важно лишь, как она себя чувствует, процитирую: «Счастливой и привлекательной». Её волосы такие длинные, что можно было бы подумать, что она Рапунцель, и всё же у Эйлис они короче, больше всего я люблю, когда она заплетает их в объёмную косу – превращается в самую настоящую красавицу. Мы разговаривали, и я решил сохранить нашу беседу, не в точности, а так, как я её запомнил.

Эйлис протянула мне вилку и села напротив, на столе стоял чизкейк – сливочный, нежный и, украшенный сочными ягодами малины и голубики, их было буквально несколько штук, до того, как я дотронулся до холодной стали, я был на грани, чтобы не начать есть руками, но это так – мгновение мыслей. Я ел чизкейк медленно, смакуя каждый кусочек, Эйлис наблюдала за мной с улыбкой.

– Это мило выглядит, – сказала она, – как будто ты ничего вкуснее не ел.

– Он и вправду великолепный. Благодарен тебе.

Потом она поинтересовалась про Агну.

– Нет, от тебя она не получит ничего. Я подумал о тебе, как о героине, олицетворяющей ясновидение, не возражаешь?

– Это интересно, но только, если она будет любить свою жизнь так же, как я, – ответила Эйлис. – Просто не заставляй её выглядеть глупой.

– Если только немного, – бархатисто и невинно ответил я, – если серьёзно я собираюсь вспомнить период, когда ты не могла определиться, какой цвет волос тебе нравится больше.

– Велтен! – возмущённо воскликнула моё имя сестра.

– По-другому нельзя, но поверь, всё будет в положительном ключе.

– Сильная и независимая?

– Конечно.

Эйлис, будучи любознательной и заинтересованной, продолжила расспрашивать меня про героиню, деликатно исследовать мои мысли, но я попросил этого не делать.

– А про отца? Ты напишешь, что произошло на самом деле? – в этот момент моя сестра доела последний кусочек торта, полагаю: она, несомненно, получила равное, если не большее, удовольствия от этого сказочного угощения.

– Я не буду затрагивать эту тему, мне не подходит это по сюжету.

И теперь я готов утопиться в своих мыслях, глядя в окно… Происходит глубокая печаль, когда узнаешь о правде, которая таилась во лжи, а все те моменты, которые казались просто случайными, внезапно обретают новое и жестокое измерение. Отец, который забывал о своих детях ради другой женщины, задерживаясь на работе до поздней ночи, его одиночные путешествия и возвращение из них с фотографиями любовницы – всё это разрушило семейное счастье. Обман оставляет на сердце раны, тех, кто верил в преданность. Обман, словно ядовитый плющ, окутал наш дом и отравил воздух болью. И сколько было этих любовниц? Наша с Эйлис мама, некогда лучезарная, превратилась в тень самой себя, её глаза потускнели, а улыбка растворилась, её мир был разрушен, всё: абсолютное каждое переживание отразилось на её здоровье, а отец совсем не замечал разрушений, которые он причинил своей семье. В дни, когда мама оказалась в больнице, вместо поддержки и заботы отца она встретилась с его любовницей, та сама к ней пришла, словно змея заползла к ней в палату, хотела что-то подсыпать в воду. Я помню разбитый стакан на полу и смех женщины, чей образ от меня ускользает, я лишь могу подтвердить её существование. Судов следовало много, и я не знаю, хватило ли моих объятий взамен на мамины слёзы. Семья из любви, какое глубокое послание заложено в этом понятии? Знаете, я вспоминаю, как тогда мне помогли слова: «Это уже произошло…» – я не мог поменять что-то: не мог вернуть счастье, не мог вернуть время назад, не мог предотвратить поступки отца, это был не мой выбор, поэтому я совсем смирился. Эта тема доводит до жалости, но мы давно всё пережили, с отцом у нас нет никаких контактов, о нём ничего неизвестно. Я благодарен судьбе, что Эйлис была лишена всего этого запомнить, ведь ей тогда было только два или три года. События изменили меня, и я стал настороженно относиться к миру, можно было бы сказать: именно это стало причиной моего холостяцкого состояния, но я склоняюсь к мысли, что не встретил ту единственную, которой готов шептать о любви каждое утро, каждую минуту, каждую секунду. Именно это я ищу, именно это я жду. Среди всех этих размышлений всплыл вопрос – что же такое любовь? Я не готов сиюминутно ответить на него ни односложно, ни многосложно, никак. Я обратился к сестре.

– Любовь… – прошептала она. – Так уж и быть, ради тебя готова впасть в сердечные раздумья, по-другому просто невозможно ответить на твой вопрос, —Эйлис склонилась на стол и прикрыла глаза, оживлённый голос превратился в несвойственно тихий. – Любовь – мир не одного человека, это мир двоих. Любовь не обязана приходить мгновенно, с первой встречи, я думаю: любовь может появиться в любой момент, в самый неожиданный момент. Он протягивает свою руку, она откликается, вложив свою, вместе они шагают к алтарю судьбы, уверенные друг в друге, обещают хранить свою любовь вечно. В мире их чувств нет сомнений, их ответ ясен, понятен, как… – Эйлис запнулась, подняла свою голову и встретилась с моими глазами, голос привычный вернулся, только вместо радостного звучания я снова услышал возмущение. – Знаешь, Велтен, а что, по-твоему, я должна ответить в свои двадцать? Я сама не знаю… У меня были одни отношения, и то благодаря тебе их больше нет.

– Согласись твой парень был ослом, не сумев понять всей ситуации, побежал искать другую. Спасибо мне достаточно.

– Я уже говорила и не раз. В любом случае любовь – прекрасное и одновременно ужасное чувство, она может заставить парить в облаках или же разбить твоё сердце, но его непременно стоит испытать. О, и мама бы добавила, что не надо держаться за гнусную любовь, потому что там дальше тебя ждёт лучшее, лишь позволь уступить темноте место свету.

Под влиянием всех размышлений я решил осуществить одну затею и отправился в соседнюю страну (последнее сделано больше для себя, захотелось сменить обстановку), впервые я смешиваю книгу и жизнь, отражение жизни и повесть, неизвестно, что из этого получится, но я полон предвкушений.