Читать книгу Искусство быть неудачником - - Страница 3

Я люблю поезда. Трамваи. Метро. Паровозы. Стук колёс о рельсы. Лёгкое покачивание вагона. Прогулки зевак в коридорах. И знойную духоту купе. Поезда, вообще, представляют собой концепцию идеальной человеческой жизни – движение по заранее проложенной полосе, знание следующего поворота и спокойствие за завтрашний день. Я же не таков. Так вышло, что, по воле судьбы, я стал писателем, представителем самой бесполезной профессии в мире, а потому больше не имею права на тихую размеренную жизнь: мой жизненный опыт равняется качеству написанных мною книг, и мне часто приходится вляпываться в разного рода авантюры, чтобы банально было о чём писать, и тем самым поддерживать количество хлеба с сахаром на моём столе. Придирчивый читатель явно поморщится и задаст вопрос: а почему я, собственно, не полетел на самолёте? Ответ будет прост. На самолёт у меня не хватило денег.

Но мы подъезжаем к пункту назначения. Я кладу стопку бумаги на дно чёрного чемоданчика и ставлю на них печатную машинку. Оставшийся путь погляжу в окно. В бескрайней казахстанской степи, расплывшейся океаном, с высокими холмами, возвышающимися подобно морским волнам, раскинулся маленький городок. Жёлтые огоньки, гуляющие в тумане, возвещают, что дикая степь здесь заканчивается и начинается жизнь. Шахтинск. Город, где я родился. Большинство людей знает его как провинциальный шахтёрский городок: молодёжь называет его величайшей дырой, из которой им когда-то предстоит выбраться; работяги, стуча себя в грудь, кричат, что это будущая энергетическая столица; для меня же Шахтинск – город, где самая прекрасная осень – а разве осень в провинции может быть иной?

Каждая из этих оценок справедлива. Шахтинск уже давно стал энергетическим центром страны. Многочисленные электростанции, выросшие вокруг города, как грибы, снабжают энергией всю область и больше. Уголь, что здесь добывают, не высокого качества, но его много, и он дёшев; и его покупают. Молодёжь страдает здесь страшной скукой, и, чтобы как-то с ней справиться, бродит по улицам днём и ночью; и даже русский народ, любящий стабильность и осёдлый образ жизни, обратился в казахских кочевников. И в этой всенародной праздности город живёт: улицы его заполнены людскими потоками – гуляя по окрестностям, стоит смотреть по сторонам, если не хотите, чтобы Вас сбила группа бегунов или велосипедистов. Их же родители, напротив, всегда заняты: плотный рабочий график и домашние дела напрочь искоренили пьянство. Но, как известно, наши недостатки – прямое продолжение наших достоинств. Рыночная экономика построила город по заветам великих антиутопий. Центральный район, утопающий в неоновых вывесках, собирает в себе всех бездельников города; они ежедневно, ежечасно, ежеминутно тратят родительские деньги, набивают ими карманы людей благородных кровей, обосновавшихся в высоких поместьях на краю города, где степные ветра отгоняют от их жилищ испарения разрезов, шахт, электростанций. Растратив родительские деньги, подростки возвращаются в родные дома, старые советские постройки, давно провалившие все проверки и получившие статус аварийных домов. Летом сюда заползают насекомые и прочие гады, а зимой холод и ветра пробирают жителей до костей; те же обставляют квартиры нагревателями, заставляющими электростанции работать на полную катушку. Ежедневно домохозяйки протирают подоконники и, помимо пыли, обнаруживают на мокрых тряпках чёрную угольную сажу, осевшую на поверхности, а до этого, летавшую в воздухе – в воздухе, которым дышат местные жители. Отсюда, Шахтинск занимает одно из ведущих мест в стране по заболеваемости раком лёгких. Новый онкологический центр, построенный в ближайшем посёлке, считается лучшим в стране, из-за чего сюда слетаются богачи со всех уголков постсоветского пространства, не оставляя свободных коек для местных жителей. Скука, одолевшая молодёжь, заставляет их искать счастье в сомнительных заведениях и в дешёвых наркотиках. Здесь лучше не ходить одному по ночам: рискуете нарваться на нож; а после Ваш убийца будет каяться в суде и заверять, что не понимал, что делал; и самое страшное, что он действительно раскаивается, и он действительно не понимал, что делал. Конечно, читатель, умудрённый жизненным опытом, заметит, что подобное творится в любом провинциальном городе. И будет прав. Но Шахтинск – город небольшой. А потому все процессы в этом террариуме протекают быстрее и нагляднее.

Ну, здравствуй, Шахтинск! Любимый город!

Поезд остановился. Я вздрогнул. Возвращение к Шахтинску, к моему старому другу, представляется мне очень волнительным. Я взял кейс с печатной машинкой и большой советский чемодан, с которым уезжал когда-то. По перрону плывёт лёгкий туман, в нём бегают тёмные фигуры: обнимаются, плачут, радуются. Меня же никто не встречает: я не сообщил о своём приезде.

У вокзала нас встречает стая таксистов. Стоит пассажирам только выйти, как они набрасываются на них, и без каких-либо вопросов хватают чемоданы, нагружают ими багажники, а пассажиры, словно загипнотизированные, садятся к ним в машины и диктуют адреса, не спрашивая сколько будет стоить поездка, и совершают тем самым большую глупость.

Моё внимание привлёк полный мужчина с густой щетиной у чёрной чайки. Он не бегал за мной, не выхватывал из рук чемодан, потому я сразу доверился ему. Его зовут Абдул. Он чеченец с Тихого Двора (так называется район на краю города).

– Езжайте через улицу Ленина. – попросил я, когда мы выехали из территории вокзала. – Хочу посмотреть, как изменился город.

Абдул усмехнулся.

– Не думай, брат, что увидишь там что-то новое.

Я понимал, что вряд ли центральная улица обросла новыми постройками; я хотел знать, сохранил ли город прежний дух. Но Абдулу я не стал этого говорить: боялся, что он неправильно меня поймёт.

– На вахту приехал, брат?

Я дружелюбно улыбнулся ему.

– Нет, я не рабочий, я писатель.

Мой собеседник никак не отреагировал на своеобразность моей профессии.

– Разве сейчас кто-то читает?

Я не стал объяснять ему специфику книжного бизнеса: чем нам, писателям, приходится заниматься, помимо написания книг, чтобы как-то прожить – боялся, что ему это будет неинтересно, а я по долгу службу привык заинтересовывать. Потому, ответил просто:

– Читают.

Он снова никак не отреагировал на мои слова.

– А вот дети у меня не читают, все – в телефонах. Я говорю им: «Хоть бы раз взяли в руки Коран.» Коран-то обязательно каждый мусульманин в жизни должен прочесть.

– Я – атеист. – сказал я и тут же поругал себя, но слова Абдула меня удивили.

– Хороший человек значит.

Я не сдержал смеха. Шофёр воспринял его, как вопрос, требующий пояснений.

– Среди атеистов больше хороших людей, чем среди верующих. Вы постоянно грешите и за грехи свои отвечаете лишь перед самими собой. Верующие же грешат не меньше, только сразу бегут в мечеть замаливать грехи, лицемерят перед Всевышним. Совершая же доброе деяние, вы, не верующие в Царство Небесное, делает это просто так, от чистого сердца. Наши же относятся к добродетели, как к сберегательной кассе, в надежде выбить себе билет в Рай.

– Христианский атеизм. – заключил я после долгого молчания. – «Послание к Римлянам», «Новый Завет».

– И хорошо получают писатели? – спрашивает Абдул.

– На хлеб с сахаром хватает.

– А дети есть?

Я покачал головой.

– Вот, потому и хватает, что детей нет. – с улыбкой заметил он.

Про себя я согласился с ним. Вряд ли моих гонораров хватит, чтобы обеспечить хотя бы одного ребёнка.

– У меня четверо. – добавил Абдул.

Я удивился.

– Да! Всех накорми, напои. На себя ничего не остаётся. Но я не жалуюсь. Старший вон в техникум поступает. И здесь надо деньги платить. А где ж их взять?

Я разглядывал его одежду. Выстиранное, выглаженное трико. Добротная кожаная куртка. Большой живот. Он не выглядел человеком бедным.

Тут Абдул сообщил, что началась улица Ленина, и я уткнулся в окно. Он был прав: город не изменился. Старые пятиэтажки с выцветшими на солнце стенами. Густая шевелюра маленького сквера. Парк Победы. Два торговых центра, нуждающихся в ремонте. И неровная дорога, накрытая жёлтым светом фонарей. Эх, дом, милый дом!

На перекрёстке мы повернули на улицу Маркса и поехали в сторону парка имени Ленина (забавно, на улице Маркса парк имени Ленина). За ним начинался Шанхай, район, где я вырос.

– Вы не похожи на бедствующего человека. – решился заметить я.

На моё замечание он отреагировал спокойно.

– Я не всегда таксовал. Было время, я держал кафе на Старом базаре.

Я припоминал там некое кафе.

– Не «Халва» ли случайно?

– Оно самое. – ответил водитель.

В голове всплыли воспоминания. На душе стало так тепло.

– В детстве мы с семьёй часто захаживали к вам. У вас была самая вкусная кухня в городе. Это не моё дело, конечно, но что случилось?

Абдул поджал губы, и я решил, что он не ответит. Но после долгой паузы он заговорил.

– Мать заболела. Лечение стоило немалых денег. Меня предупреждали, что ничего не поможет, но я продолжал возить её по клиникам. Мать умерла, а вместе с ней и семейный бизнес. Сейчас мне пятьдесят четыре, а мы с женой и детьми ютимся в трёхкомнатной квартире. Последние сбережения от продажи помещения уйдут старшему на образование.