Читать книгу За твоей тенью - - Страница 2

31 декабря, за 10 часов до…

Воздух сушит лёгкие, будто я вечность тонула и, чудом выжив, вынырнула на поверхность.

– Простите, я не хотел напугать! Только уточнил, выходите ли на Торговом. Вы в порядке?..

Справа у окна сидит тот же мужчина в кепке – один в один из кошмара – и рассыпается в извинениях. В ответ я лишь давлюсь кашлем, закрываюсь шарфом и жму в руке очечник.

Пассажиры автобуса перестают орать на водителя и друг друга, переключаются на нас. Даже дети молчат и с любопытством смотрят. Бабушка в шубке, парень в наушниках – все снова находятся здесь. Я вижу их без очков.

– Простите, – повторяет мужчина. – Автобус затормозил, вы ударились и уронили вещи, а тут ещё я напугал… Помогу собрать.

Наклонившись и порыскав где-то под ногами, он поднимает подарочный пакет с витиеватой надписью «Счастливого года!», мой телефон, варежку, впитавшую с пола снежную грязь, и не брезгуя передаёт мне.

– Вы совсем позеленели, – говорит он, заглядывая в лицо. – Сейчас остановка, помочь выйти?

– Кахкхкая? – выдыхаю вопрос. Не голос, а шёпот мертвеца, но приступ кашля постепенно проходит.

– Не понял: какая остановка, спрашиваете? Торговый проспект, недалеко от центра. Вас проводить? – Мужчина протягивает руку.

Я отодвигаюсь на край сиденья, обнимаю пакет и мотаю головой. Нет! Ни за что не выйду на Торговом, нет!

– Как скажете, только не волнуйтесь. Я открою форточку, полегчает. Тут очень душно – сам уже плавлюсь. Эй, люди, не закрывайте окно! Хотя бы пару остановок потерпите, дайте девушке прийти в себя.

Он открывает форточку, проверяет, попадает ли на меня воздух, кивает и спешит к выходу. Я быстро пересаживаюсь на его место и отворачиваюсь к окну, желая стать невидимкой: окружающие травят взглядами так, будто разом сочувствуют мне, насмехаются и презирают. Фу, бедняжка чумная! Отойдите от неё, а то подцепите заразу.

Никого не слушай. Слушай только меня.

Автобус подъезжает к Торговому, распахивает двери. Наружу выплывает цунами тел, а с улицы врывается торнадо новых пассажиров. Выйдя на остановке, кепочник оборачивается, затуманенным взглядом смотрит на меня через окно и губами чётко произносит фразу: «Это не твоя вина, мы оба – соучастники».

Наверное, почудилось, я перенервничала.

Автобус, качнувшись, едет дальше. Я жмурюсь. Пальцами одной руки глажу узоры на очечнике, пальцами другой – экран телефона. После падения он усыпан трещинками и кажется хрупким, беззащитным и сломанным. Таким же, как я.

Что со мной происходит?

Я крепко ударилась и от испуга отключилась? Подобное случалось в детстве, продолжалось днями и неделями и мучило меня жуткими снами… Но тут прошли всего минуты. Я успела забыть, насколько эти ощущения коварны даже на мгновение?

А Марк?.. Его прощальное смс – тоже побочка воображения?

Сняв блокировку телефона, я открываю мессенджер в надежде увидеть новое сообщение, – но нет. По-прежнему последние слова Марка читаются как попытка меня убить: «Я устал притворяться…» И как раньше, я отказываюсь этому верить.

Захожу в журнал вызовов, забитый недозвонами до единственного контакта в книжке, не считая мамы, и пробую достучаться опять. Взять измором.

Туд. Ту-у-уд. Ту-у-уд. Ту-у-уд.

Говорить по телефону нельзя, только переписываться – такие Марк выставил условия виртуальной дружбы. Мне не привыкать, мать также ненавидит звонки. Но правило я нарушаю, чтобы знать: Марк не исчезнет. Пока я ищу новую работу, непохожую на прошлую, он не оставит меня.

Туд-туд-туд-туд.

Сброс… Всю неделю таков его ответ.

Я набираю короткое сообщение: «Пожвони пжл мне нужан помщь». Кнопки заедают, и автобус подпрыгивает на снежных кочках по дороге, отредактировать текст не удаётся. Отправляю так – в довесок к предыдущим тревожным смс. Надеваю очки, кладу телефон и очечник в карман, чтобы не выпали, укутываюсь. Заглядываю в пакет и проверяю, на месте ли кашне.

Скоро автобус подъедет к Садовой улице. Но после жутких галлюцинаций я не готова сейчас вернуться домой.

Придётся ехать до конечной, а там – напроситься к маме на работу и переждать. Она будет разочарована внезапному визиту, мы не виделись со дня моего переезда. Но больше мне некуда идти.

По пути я нахожу взглядом витрину с игрушками. За стеклом, в окружении паутинок гирлянд, подвесных снежинок и под юбкой миниатюрной ёлки собирают домино две панды, медведь, семья зайцев и лисица. Нет голодных монстров и надписей. Нет чёрного стекла. Город живёт и готовится к празднику, а всё, что привиделось, осталось лишь в моей голове.

* * *

Конечная. Окраина города, улица Лесная. Этот район носит справедливое прозвище «Скверна»: пару с лишним лет назад в придомовом сквере убили старшекурсницу юрфака. Днём. Накануне её дня рождения. Сначала никто не помог, а когда попытались – спасать было некого. События того дня выворачивают душу, поэтому снимаю очки: хочу развидеть это место.

Домов немного. Девятиэтажки, построенные полукругом, загораживают собой лысую поляну пеньков – когда-то на Лесной возвышалась густая чаща, ныне срубленная под корень. Теперь из-за пустот не спрятаться от солнца летом, а зимой – от ветра.

Жильцы в основном преклонного возраста: из-за убийства девушки молодые семьи перебираются ближе к центральному району. Стареют площадки, пустует детский сад… Прискорбная часть города. Бабушки и дедушки облагораживают дворы цветами и устраивают коллективные посиделки, чтоб совсем уж не заскучать в одиночестве без своих детей. Но это не облегчает груз Скверны.

Стоя в дверях автобуса, я из двух зол не могу определить меньшее: в страхе вернуться на съёмку, либо проведать маму и выдержать мрачность Лесной улицы? Водитель громко откашливается, напоминая, что пора бы выйти. Я нехотя надеваю одну чистую варежку, а грязную сворачиваю и складываю в карман. Салон покидаю, трижды убедившись, что пакет – в руках. За мной с шипением захлопываются двери.

Отступать некуда.

* * *

Битый час я топчусь на остановке, смотрю в телефонную книжку мобильника, не зная, что делать. Звонить запрещено. Мама работает по ночам в местном универсаме и не высыпается днём, беря дополнительные смены. Позвонить равно выдернуть из сна и испортить настроение.

Я набираю сообщение, но слова не складываются: что написать? «Хочу поговорить», «Одолжи сорок рублей на автобус», «Марк исчез, поэтому приехала к тебе»? Что из перечисленного – правда? Не знаю. Да и бессмысленно дёргать маму сообщениями. Услышит, проснётся, разозлится… Как всегда, всё испорчу.

Буду ждать у входа в универсам. Магазин ближе и… безопаснее.

* * *

– Витьк, это, выздоравливай! Чего в новый год-то болеть?

– Да опять давление скачет. Отлежусь и Лиду зайду поздравить, ей же ночь работать одной.

– Угу, винишко-то пару бутылок захвати, она благодарна будет. Хотя и так поддатая придёт… С лета не просыхает.

– Кхм, ну, Настя, счастливого года! – попрощавшись в дверях универсама, на порог торопливо выходит мужчина в чёрном пальто. Стало быть, Витька. Воротник поднят до носа, глаза щурятся и хмурятся от непогоды, под мышкой торчит газетный свёрток с чёткой бордовой надписью: «Каток, ёлка и глинтвейн – встречайте праздник на площади!»

Ветер словно льдистыми иглами пробивает насквозь. Стоя под козырьком универсама, вся продрогшая, я мельком смотрю на Витьку и отворачиваюсь, чтобы слиться со стеной. Но он замечает меня и подходит с вопросом:

– Здравствуйте, с наступающим! Вы кого-то ждёте?

Не отвечаю.

– В магазине тепло, заходите, – настаивает Витька. Он окликает Настю, подойдя, похоже, снова к дверям: – На-а-асть! Тут девушка мёрзнет, впусти погреться! – И обращается ко мне, коснувшись локтя: – Не стойте на морозе, вечереет, вы заболеете.

Я отдёргиваю руку.

– Не т-трогайте м-меня.

– Э-э… Как скажете. Я помочь хотел. Если передумаете – не стесняйтесь, заходите. Счастливого Нового года и вам, пожалуй.

* * *

31 декабря, за 4 часа до…

Мать подходит на работу к восьми вечера. Уже темно, ветер продувает насмерть, метель кружит над Скверной, как стая ворон. Я не чувствую лица, и сопли уже замёрзли.

– Какие люди! И без охраны?

– И т-теб-бе п-прив-вет, м-м-мам.

– Отморозила зад, пока ждала? Чё ж в магазине не греешься? А, не отвечай. Знаю-знаю. «Не хочу доставлять неудобства, мам». Старая песня, слышали. Со мной-то не так страшно зайти, а? Пошли. Чаем напою и бутеры дам. Потом расскажешь, что случилось.

Послушно иду за мамой, едва передвигая ноги. Отморожен, кажется, даже мозг. Думать трудно, ходить тоже, с матерью говорить – подавно. Когда я вижу её, включается привитый рефлекс держать рот на замке и подчиняться.

– Доброго утречка, Лид, – здоровается с мамой грузная брюнетка, подсчитывая выручку за день. В нашу сторону не смотрит. Покусывает зубочистку, звенит кольцами браслетов и шуршит деньгами, притопывая пухлой ножкой в такт песни на радио.

– Привет-привет. Ты одна работала?

– Угу, Витьку довела гипертония, ушёл пораньше. Директриса в отпуске, сменщица в отгуле – на кассе и во всём магазине я одна. Зашиться можно, особенно с поставкой и выкладкой. Народец хоть успокоился! Купили уже всё, салаты готовят. Новый год так-то, Лидк. Жалко, что на работе встречаешь, но без тебя завтра на полках нечего будет взять… О, представляешь, девчонка какая-то полдня болталась на проходной, так и не зашла. Звали с Витькой, не дозвались. Не бомжиха, а стояла, как бездомыш, и мёрзла. Ждала, что ль, кого-то… Я приглашала зайти, а она отворачивалась. Странная, наркоманка, что ли… О?

Настя, наконец, поднимает голову и видит меня.

– Батюшки, так это она!

– Ага. – Мама хмыкает. – Знакомься, это моя дочь Виктория – она с причудой… Вика, помаши и скажи Насте привет.

Я выполняю её просьбу, не подумав, как нелепо и унизительно выгляжу – словно меня раздели, голышом вывели на сцену и приказали плясать на потеху публике. Настя поднимает брови, возможно, убедившись, что я действительно «с причудой», а мама улыбается, как-то недобро кривя рот.

– Не знала, что у тебя есть дочь…

– Садись у монитора, Вик, он за кассами, – говорит мама, игнорируя слова кассирши, и уходит в сторону подсобки в дальнем углу магазина. – Отогреешься, в камеры посмотришь. Я переоденусь и заварю чай. Как чуяла, настрогала бутеров на смену… Насть, уходить будешь, закрой сама нас, ладно? Вика явно до утра останется.

Настя моргает, но молча опускает голову. Она связывает подсчитанные купюры резинками, складывает в ящик и с четвёртого раза захлопывает крышку, бурча под нос:

– Какие ж хилые кассы у этой фирмы, каждую смену вожусь… И двух недель не прошло, как поставили замок, а он опять тупит! Задолбало. Руководству пожалуюсь. На всё! Ой, Вик, ты не слушай, это наболевшая история. Проходи лучше, щас освобожу место.

Кряхтя на больную спину, Настя встаёт с кресла и пропускает меня сесть.

– Обогреватель под кассой стоит отменный, оттаешь быстренько. Ноги, небось, застудила? Тогда обувь просуши и прогрей, да. В отделе с шампунями и мылом носки мужские висят, возьми пару – за мой счёт. На подарок новогодний не тянет, конечно, но… Хотя бы так. И… это… Извини за наркоманку? Ты непохожа, правда. Вот. Спокойной и тёплой ночи, Вика, я рада знакомству.