Читать книгу То, что мы ищем - - Страница 3

Голые пятки уже не белые, а синюшно-багровые от веревок на икрах, которыми так сильно сжаты ноги Флинна. Он на распятии, как Иисус в своё время. Руки Флинна как остолбенелые животные в зимнюю пору: окоченелые и несгибаемые. Мёртвые. Без признаков жизни. Бледное тело подвешено на кресте высотой около роста надгробья. Бледное тело раздето наполовину, его футболка с пятиконечной перевернутой звездой валяется где-то на холодном нелакированном полу, чёрные джинсы от Chrome Hearts чуть приспущены с бёдер, что можно разглядеть бирки D&G на толстой тесьме его трусов. Блядская дорожка с его пупка до этой тесьмы сбрита, похоже, на скорую руку, что по всей полоске маячит красная линия раздражения кожи. Если посмотреть вперёд, то можно увидеть человеческую фигуру, которая пальцами изображает Ïc Xc, голова её вслед за слёзными глазами запрокинута в неистовых муках. Перевернутая фигура отражается в пруду по центру церкви. Шум воды колеблет отражённый рисунок, Иисус машет и посылает свой «привет».

Витражный рисунок на широких панорамных окнах и купольном потолке отражается на всём полу. Жёлтый, зелёный, красный, синий. Десятки мозаичных Иисусов посылают свои приветы по полу. Десятки стеклянных Иисусов своими стигматами кровоточат волнами по воде пруда. Отражение витража своей цветной линзой слепит ему глаза.

Этапные сюжеты жизни Иисуса по грунтованным и штукатуренным стенкам тут и там:

Как Иоаким и Анна просили Господа о ребенке и родилась Мария. Как Мария ходила в Церковь и в 14 лет обручилась с дальним родственником. Как архангел Гавриил сообщил ей о ниспосланной ей благодати Божьей и внеполовом зарождении сына Божьего – Иисуса. Всё так и изображено. Написано староязычными иероглифами поверх древних изображений гор и лесов, неба и земли. Таких чистых и свободных лесов, гор, неба и земли, каких вы больше никогда нигде не увидите. Как средь сырых камней произошло рождение Божьего творения – сына Его.

Как средь сырых камней лежал и Флинн. Шея уже затекла. Ноет как в воротнике для собак, чтобы те не лизались. Винтовая лестница скрипит под шагами, цоканье каблуков. Спускается священник в длинной мантии, тянущейся за ним по полу ещё около трети его высоты. Голова и лицо скрывает чёрное мантийное полотно с вышивкой золотых крестов вдоль торса и рукавов. Не епитрахиль, но попытка в счёт. В руке на цепочках клубами густого дыма тлеет кадило. Обволакивающий и удушающий всё вокруг белый дым. В другой руке – трость из ротанга, покрытая полиуретановым лаком почти прозрачного цвета. Он опирается на эту трость через каждый шаг по ступени, попутно размахивая плотным взрывом кадила.

Если вы хотите узнать, что это за место, то представьте золотые купола с православными крестами на них, конусные барабаны из красного кирпича, на которых стоят глянцевые яблоки с крестами, именуемые шатёром. Если вам представилась спина уголовника, то начните заново. Один из куполов стоит в оглавлении всех и имеет самый внушающий вид, остальные три вокруг него расположены пониже и имеют менее колоссальные размеры. Барабаны украшены рядом арочек вокруг витражных окон в виде декоративного орнамента. Следующая каёмочка – кокошник, который выглядит как резные двухмерные купола вглубь здания. Взвод куполов под арочным орнаментом. Далее это всё переходит в черепичную крышу, которая ложится на две стороны храма под углом, необходимым для скольжения снега в зимнее время года. Опускаясь на облицовку, все окна окаймляют дополнительные две-три объёмные ступеньки. Это делается, чтобы подчеркнуть грандиозность сооружения. Окна находятся на высоте двухэтажного дома и защищаются снаружи металлической решёткой с замком по центру. Величавые окна пропускают много света, который под искажением цветной мозаики вливается внутрь. Соседний шатёр имеет высоту в трёхэтажное здание, если брать с учётом купола. Оттуда мы обычно и слышим благовестие. Евангельское событие – возвещение архангелом Гавриилом Деве Марии о будущем рождении во плоти от неё Иисуса Христа, – следует из поверия о исторической принадлежности благовестия, как-то говорила мне она. Колокольный звон, расположенный в логистике верёвок и цепей, которыми и издают благовестное звучание. Обычно между этими двумя сооружениями располагается трапезная, похожая чем-то на крытый виадук между корпусами в твоём колледже. Этакий туннель. Кровельная площадка перед внутренним притвором укрывает всю лицевую сторону, создавая козырёк в ширину машины на высоте половины среднего роста дерева. Деревянная балюстрада с лакированными перилами на весь периметр выглядят очень шатко и облокачиваться на них я бы вам не советовал. Если смотреть на фронт, то ступеньки ложатся на две стороны перед площадкой, а выше соединяются в общую платформу, которая уже и ведёт вас прямиком к арочнообразной двери. К массивным дверям в форме вытянутого овала, которые кажутся пуленепробиваемыми из-за своей нестандартной ширины. Ручная работа. Все резцы выполнены вручную и изображают зеркальных ангелов с поднятыми головами и объёмными слезами. Сам фасад под козырьком чем-то похож на мой, – отделан камнем в мозаичный рисунок, плюс четыре окна на этой стороне, отделанные в том же классическом стиле. С высоты постройка имеет форму креста, от которого отходит мостик к колокольной башне.

Первое, что ты почувствуешь ещё перед тем, как перекрестишься и войдешь вовнутрь, – это запах ароматической смолы. Фимиам бьёт «в нос» и ты никогда не спутаешь место, где ты находишься. Второе – это теплоту от горящих по всюду свечей. Под каждой трибуной с застеклёнными иконами, таких целый микрорайон. Пройдя вглубь, будто погружаешься в подводную яму с кратерами, только вверх ногами. Углубления вверх под каждым шатёром с начищенным яблоком окаймляются такой же объёмной ступенькой, что и окна снаружи. Четыре углубления, четыре полусферы, из которых центральный самый глубокий, он же заглавный, с самым высоким шатёром. Остальные три расположены слева, справа и спереди за головным. Как бы крест. Каждый кратер на голубом фоне с облаками изображает какой-то этап жизни Иисуса. Даже этот самый выступ, сама эта ступенька, несёт на себе рисунок. На головном куполе изнутри по кругу в три уровня изображены по пояс или по-другому «в портрет» самые известные из святых. Их там точно больше, чем штатный состав храма по описи. Точно не меньше пяти десятков.

Ограды из литейного чугуна, покрытые жирным слоем чёрной глянцевой краски с потёками, охраняют гладкие мраморные колонны диаметром скрещенных рук в обнимке. На двух из них держится ещё одно крыльцо с площадкой, уходящей за твой взор на втором этаже. С этого крыльца на втором этаже обычно звучит сопровождающий хор. Мраморная балюстрада по краю в передней части и занавешенные шторами проходы в глубине. Слева от подвешенного крыльца крепится винтовая лестница, которая, как я уже услышал, скрипит под ногами, будто сейчас же обрушиться вниз. Остальные две колонны упрятаны поодаль влево-вправо относительно тех, что держат возвышенное крыльцо, но ближе в расстоянии к моему взору. Они идут по всей высоте храма и создают дополнительную опору для цветного потолка. Мы же не хотим, чтобы небеса на нас упали. Нам хватает падших ангелов. Деревянные полы с глянцевым лаком для сосны почти прозрачного цвета. Деревянные полы уже продавлены, но всё равно выглядят очень даже презентабельно. Может, сравнивая их со своими, именно такими я их и считаю. Я помню этот пруд по центру крестообразного помещения, по центру основной части храма, но я сделаю вид, что я не помню его. Солнечный свет проникает через витраж и красит под призмой рассеивания интерьер в тусклый красный, синий, зелёный и желтый оттенки, красит в цветную мозаичную картину благородства и величия с нотками спокойствия и уравновешенности. Света хватает, но по всем сторонам ещё висят тёплые светящиеся медные канделябры. И это всё так высоко, и я не исключительно про рост храма, это так одухотворённо.

Чуть не забыл про гигантскую люстру. Просто невообразимо гигантскую. По её округе и по уровню выше не меньше двух сотен маленьких лампочек с жёлтым светом. Это так грандиозно, особенно учитывая, что всё это держится лишь на звеньях трёх цепей. Сразу появляется это чувство величия.

Чувство великого провала этих скрипящих ступенек, из которых так и тянется по следу чёрная мантия. Его медленный шаг совершает скрипящее насилие, я сопровождаю чёрный силуэт своим взором и слышу:

– Покаесь Отцу Господу. Покаесь да искупи вину свое. Узри кару Господне и стань на колене пред преосвещенным. Покаесь… – Куда-то в сторону меня летит очередь церковных высказываний.

Не то чтобы это выглядело и звучало странно, но Флинн смотрит на него как иступленный. Глазами он ищет, что бы такого бросить, чтобы он наконец заткнулся.

Священник, опираясь на трость, подходит ближе. Стучит своей тростью по дереву, отдавая очередной «цок». Всё сильнее и настырнее по полу. Силуэт его бубнит требования о покаянии:

– Господь да озарит тебе свое карой…

Держит он эту трость в таком положении, что сомнений нет, ею он желает дать мне в морду. Священник выставил руку вперёд как незримый котёнок, он тычет ей в сторону Флинна. Куда-то в сторону Флинна и продолжает бубнить свои бредовые требования.

Если это длится не вечность, то точно половину этого времени. В конце, определенно, будет что-то интересное. И тут ни с того ни с сего, как снег на голову, только не снег и не только на голову, – осколки цветного стекла сыплются по презентабельному деревянному полу. Резкий хлопок взрыва коктейля Молотова оглушает Флинна и священника. Мутнеет в глазах, будто резко встаешь после долгого распятия на кресте. Слева, справа. Пламя сыпется по всему полу, огибая чуть ли не все трибуны с иконами. Огибая книжные стеллажи с крестами на корешке. Обнимая окаймленные медной фресок сундуки с церковной утварью. Замок из огня. Света хватает, но ты давай ещё. Фоном расплывается запах горящего запала и продукта поддержания горения, буквально выворачивающего тебя наружу своим специфическим запахом. И вот мы уже тут, не важно кто снаружи, главное, – что мы теперь внутри и выхода нет. Витражные осколки долетают до всех углов церкви. Синтез благоговения. Горят даже стены. Горящее стекло прилетает чётко в выбритую дорожку, на мгновение обжигая нежную часть кожи. Это напоминание о твоей беспомощности перед обстановкой. Мутнеет так, что хочется выпустить завтрак обратно. Крутит голову, как панорамная съемка в замедленном. Отдалённый звук, глухой и далекий где-то на фоне висит в голове, но природу не разобрать. Сначала неразборчиво, но потом уже стало ясно, что с разбитого окна кричат:

– Отдайте его нам, сына Дьявольское, отдайте егое нам… Испепеление на огне в муке… Плоть егое и кости егое… – воплощение отродее Дьявольскогоъ, гореть ему во пламене тысячи печей… В пекло, где будет плавиться нутро егое – Да так громко кричат, будто через мегафон прямиком в ушную раковину.

Священник настойчиво приближается тупой частью трости вперед. Его не смущает, что дорога его и есть – «воплощение отродее Дьявольскогоъ», вся подсвечена горящими стёклами, будто обстановка не выходит за рамки приличия. Но она… Она появляется в самый нужный момент.

– Святой Отец, Святой Отец, примите мои молитвы, Святой Отец.

Она бежит, с её рук так и сочится кровь, её худенькие ножки в потрескавшейся корочке спекшейся густоты, её белые носки темно-алые. Резкий контраст белого и алого. Её белые туфли булькают от крови, как насос, она качает эту кровь в ткань своих носков и кожу туфлей, некогда белых туфлей. Белоснежный полиэстер белой мантии, обнимающей уголки её тела мешковатой прослойкой, замазан красными кругами крови и чего-то ещё.

Каждый шаг – один удар сердца. Она бежит через святой пруд, смывая кровь Божьей водой. Вода смешалась с красным. Она – любовь всей моей жизни, хотя… я её ненавижу. Этот парень на распятии – Я. Как Иисус. Это я. Только никакой я не Иисус.