Читать книгу Дом - - Страница 4

По мере того как продвигалось ее предприятие, до Х доходило: дом – это не просто дом, но нечто гораздо большее. Его постройка была, конечно, проектом практическим, конкретным, исключительно сложным и многогранным, пожиравшим время, силы, деньги, но на самом деле – чем-то гораздо большим. Настоящим созиданием, творчеством. Вся затея была порождена желанием – неуловимым и смутным, как всякое желание, – но результат намного превосходил сумму составляющих ее элементов. Так картина не может быть сведена только к холсту и тюбикам с краской.

Будучи творчеством, постройка дома была явлением двойственным, подобно многим свершениям в нашей жизни, имеющим две тесно переплетенные цели. Резоны одной более чем ясны – дом существует, чтобы в нем жить, защищает от непогоды, от жары и от холода, собирает живущих вместе, дарит им тепло, точку опоры, ориентир; в данном случае речь шла о загородной резиденции, чтобы с приятностью проводить каникулы; это могло быть помещением капитала, родовым гнездом для будущих поколений или же способом продемонстрировать свой успех, доказать свою принадлежность к завидному социальному рангу, к рангу владельцев летних домов на острове, – но у созидания имелась и другая сторона, оно было самовыражением, возможностью сказать всем: «Смотрите, что я сделал, смотрите, кто я есть, любите меня…» Наверно, вы строите – или ремонтируете, или перестраиваете – дом не только для того, чтобы жить в нем и владеть им, – с риском, что это он будет в вас жить и вами владеть, – но и чтобы вас знали и признавали через него. Чтобы быть любимым, а значит, понятым, что есть одна из самых сокровенных потребностей человека. Причем из тех, для которых так сложно подобрать формулировку, чтобы она не казалась бы ребяческой или нелепой.

Эта двойственность тем глубже отпечаталась в сознании Х, что ее дом, полагала она, должен был стать выражением любви, которая жила в ней, – и пристанищем для этой любви. Того, что было всего драгоценнее. Это предназначение и объясняло ее интерес к своему дому: Х мечтала о любви. Х попросту, как все на свете, с первого дня своей жизни и на каждом шагу жизненного пути мечтала о любви. О самом сильном и самом сладком в человеческих отношениях. Она ввязалась не только в сооружение постройки – четыре стены и крыша, несколько окон, терраса, камин, красивая мебель, – нет; она, добавляя травинку к травинке, крошечный жест к крошечному жесту, вила гнездо, свое гнездо, вместилище самого на свете необходимого, жизни и преемственности жизни. Строительство дома было делом трудным и важным, как всякая практическая затея, местами сложная, если к делу нет навыков, – но его предмет в символическом плане, по крайней мере в сознании владелицы, обладал огромной ценностью.

Архитектору – одной из ее подруг, чьей поддержкой она заранее заручилась, – Х описала «дом по образу и подобию своему, открытый и гостеприимный, в гармонии с природой». Она высказала ей потребность – и желание – «жилья без претензий, простого, безыскусного, светлого». Совершенно естественное – можно ли представить себе хозяина, мечтающего о темном, запутанном, замкнутом на себе жилище? – это намерение выдавало личность уравновешенную, открытую, с современными вкусами, а постройка предполагала проект без излишеств. Если бы Х пришлось выбрать один-единственный эпитет для своего представления о доме, она предложила бы «солнечный». Она не хотела терять ни крупицы роскошного света, отражавшегося от моря и заливавшего юг острова.

Пользуясь совершенно чуждым Х лексиконом – надо было «вопрошать пространство», «ощущать объем», изучать «уровни» и производить «трехмерный анализ», – приверженка чистого искусства призывала ее не пренебрегать «утонченностью», «плавностью перспектив», предлагала «скромную изысканность», «контрасты» и «смещения»; все эти абстрактные понятия очень скоро стали раздражать Х, она испугалась, что проект будет чересчур замысловатым, непохожим на нее, и это побудило ее порвать – в профессиональном плане – со своей подругой. Советы той были «слишком сложны, слишком претенциозны», объяснила она, проехавшись по ее «нарциссизму», «догматическим» точкам зрения и «мании величия».

Итак, лишившись архитектора, Х осталась одна, целиком и полностью в ответе за свой дом, а стало быть, одновременно в ответе и за мечту о доме, за свою идею – эту мечту она, быть может, носила в себе с малых лет, но должна была теперь адаптировать ее к своему клочку земли, к его ориентации, рельефу, виду… – в ответе за проект дома – то есть за переход от идеи к действительности, – за его конкретное воплощение, за стройку и всех тех, кто примет в ней участие; за все детали и финансирование, за бюрократические, юридические, технические вопросы, за отношения с рабочими и с соседями, с муниципалитетом, с поставщиками стройматериалов, коммунальными службами и продавцами сантехники. Перспектива обнадеживающая. Задача не из легких. Будь ее затея с домом морской экспедицией в эпоху великих открытий, предприятием, стало быть, ненадежным, захватывающим, рискованным – и разве ей не подходили все эти эпитеты? – Х была бы одновременно мечтательницей, задумавшей экспедицию, судовладельцем, рискнувшим своими средствами ради проекта, капитаном, вставшим на мостике у руля, опытным штурманом, помогающим принимать непростые решения, ученым, сведущим во всех науках, который осуществлял бы замеры, в частности гидрографические и геологические, и производил подсчеты. Месяц за месяцем ведя дневник строительства, она была бы также писцом. И, обнаружив в себе многочисленные таланты – неожиданные таланты, о которых сама не подозревала, – она все это делала, потому что предприятие, в которое она нырнула с головой, не дробилось на части: все работы были равно необходимы и тесно связаны между собой. Может быть, когда-нибудь, мысленно вернувшись к своим поучительным приключениям на острове, если вдруг захочется ими поделиться, Х вдобавок станет романисткой, летописцем своего дома и своей жизни.

Х тем легче рассталась со своим архитектором, что всецело доверяла одному жителю острова, которого знала с детства, Роберу. Этот замечательный человек еще в те времена занимался обслуживанием и ремонтом жилища ее мамы. Ему она и поручила строительство своего дома. В Робере Х нашла не только надежного мастера на все руки, компетентного и преданного помощника, но и единомышленника. Она не сомневалась, что ее проект будет отчасти и его проектом. Островитянин на свой маргинальный лад, Робер не повиновался обычным законам, по которым живет человечество. Проворный, сноровистый, на него можно было положиться – Х говорила о его «золотых руках», уверяла, что он «все умеет», – однако его очень мало волновала рентабельность, и он никуда не спешил. Ни в чем. Он был лучшим из людей, серьезным и с фантазией, но работал один, в одиночестве погружаясь в задумчивость и, пожалуй, даже в апатию. Он трудился в своем ритме – в ритме природы и острова, – неспособен был подсуетиться или внять гласу какой-нибудь сирены – например, заманчивым финансовым предложениям гражданского мужа Х и ее сына, заинтересованных в ускорении работ. Роберу было глубоко наплевать. Иметь немного больше денег – зачем? Он имел все необходимое и сверх того. Он был счастливейшим из людей. Его называли раздолбаем – он не спорил, был артистом в душе, его всегда переполняли чувства, как и его славную подругу жизни, непризнанную художницу и реставратора произведений искусства; его считали непрактичным – а он жил в свое удовольствие на свежем воздухе, загорелый, приветливый, готовый предложить каждому встречному превосходные дары земли и моря; он не нажил богатства – да кому оно нужно: он был счастлив. И свободен.

Х была Робером покорена. Не в любовном, чувственном плане – но с ним ей было спокойно. Успокаивала память обо всем, что он делал у ее матери, и умиротворяла его несокрушимая сила. Его укорененность в земле острова. Его мудрость. С Робером, практичным, опытным, надежным, у которого на все находился ответ, Х было не так одиноко в ее затее с домом. В этом человеке, прочно стоявшем ногами на земле, она ощущала опору.

На самом деле в ходе строительства Х открылась еще одна неожиданная грань Роберова характера: его спокойствие перерастало в медлительность, в склонность тянуть резину, откладывать на завтра, бросать начатое… Не от равнодушия или лени, но, может быть, подумала тогда Х, оттого что так сильна его любовь к свободе, вот ему и приходилось хочешь не хочешь распыляться, гоняться за тридцатью зайцами сразу, не приемля никаких ограничений, будь то соблюдение срока или пополнение банковского счета.

По мере того как стройка затягивалась – хотя вовсе не была строительством Вавилонской башни, – Х все чаще задумывалась о Робере – и не могла найти ответов на все вопросы, которыми задавалась на его счет. Кто он такой внутри себя, в глубине своей души? Что им движет? Чем он живет? В материальном плане она мало-мальски создала о нем представление, но в духовном, более глубоком – чем питал он свою душу? Был ли Робер просто расхлябанным, неорганизованным работником или же истинным поэтом, далеким от практических реалий, от законов и логики общества торговли? Был ли он кем-то вроде Бартлби[1], этого скромного писца, воплощения независимой души, свободы, норова и неповиновения приказам, от кого бы они ни исходили, у которого был на все один ответ: я предпочел бы не? Независимость души, свобода – именно этого хотела Х, решив поселиться на острове. Как будто попалась в западню собственной мечты…

Затеяв строительство своего дома, Х целиком и полностью положилась на Робера, которому слепо доверяла. Со временем это доверие не ослабло, но ей предстояло понять, что у этого человека есть и недостатки – как у всех нас, – или, по крайней мере, черты характера, создающие неудобства: он доставлял ей столько же забот, сколько и снимал проблем, приносил столько же беспокойства, сколько и оказывал помощи… Прошло несколько сезонов, стройка затягивалась, Х пришлось признать, что она действительно осталась одна. Совсем одна. Наедине со всевозможными трудностями и с неожиданным открытием: ее сбивали с толку проволочки человека, которого в какой-то момент она, наверно, больше всех на свете уважала.

Кому, будь это в ее характере – но Х была независима, горда и, главное, счастлива от своей затеи, – кому она могла бы пожаловаться на тяготы предприятия? Никто ее не заставлял. Она сама захотела, отвечая давнему и очень глубокому желанию. Никто не принуждал ее к этой стройке, никто не взваливал это бремя на ее плечи. И если ей случалось порой находить его тягостным, винить она могла только себя. Или судьбу.

Еще до первого удара молотка, чтобы облечь в форму ее дом – или, может быть, это был удар кирки, она уже не помнила, – Х пришлось столкнуться со всевозможными испытаниями. Задним числом она говорила себе, что они были своего рода инициацией, что жизнь на острове надо заслужить, и даже хорошо, что нельзя просто так, в одночасье, привезти туда свои чемоданы и построить невесть что. Когда она бывала в форме, ей думалось, что все эти трудности пошли на благо, что они были созидательными: они позволили ей познать себя и лучше познакомиться с территорией, во всех смыслах этого слова. Она узнала, из чего состоит земля на ее клочке с засушливыми участками и сырыми уголками, но не только: узнала и «человеческую территорию» острова, своих соседей, постоянных жителей близ ее участка, и еще узнала, из чего сделана грозная «административная составляющая», все эти дотошные службы на континенте, все эти правила, процедуры, бланки, всех этих мелких чиновников, которые так хорошо умели дать понять, что являются шестеренками огромного механизма и за каждым стоят большие люди и высокие инстанции, с благословения, в конечном счете, народной воли и всесильного закона. Это леденило кровь. Эти составляющие «территории» были по меньшей мере так же важны, как зоны торфа и каменистые пласты, на которых она намеревалась вырастить творение своей жизни. Чтобы утешиться, когда настроение было на нуле, чтобы порадоваться, когда оно зашкаливало, она говорила себе, что все эти сложности, предшествующие постройке дома, были, в конечном счете, к лучшему.

Она вспоминала. Когда она уведомила администрацию о своем намерении перестроить старый деревянный домишко, первая реакция была однозначна: нет. Перестраивать что бы то ни было запрещается. Эта развалюха стояла с незапамятных времен, была должным образом внесена в кадастр – потому ее и терпели, – но не могло быть и речи о том, чтобы ее видоизменить. Побережье есть побережье, место святое и неприкосновенное, которое не подлежит застройке и со временем должно вернуться к природному состоянию. И неприятности посыпались на Х как из рога изобилия: повестки, предписания и прочие заказные письма. Два общества охраны природы подали на нее иск, судебный процесс тянулся месяцы, годы, как всякое дело в суде. Проиграв в первой инстанции, истратив целое состояние на адвокатов – их гонорары почти вдвое превысили стоимость участка! – она выиграла апелляцию: правосудие позволило ей осуществить свою мечту об «открытом и гостеприимном» доме. У Х не было ни малейшей предрасположенности к походной аскезе – или она думала, что у нее нет предрасположенности, – и свой дом она замыслила отвечающим нормам современного комфорта и канонам актуального дизайна.

Когда Х начала работы, точнее, когда она поручила Роберу начать работы, ее поддерживала и не давала опустить руки надежда на осуществление своей мечты: на вершине утеса будет стоять красивый дом, «простой и светлый».