Читать книгу Узнай, кто ты – измени жизнь - - Страница 6

Авторитарное общество, в котором я родилась, давало людям только одну возможность: быть хорошим советским гражданином. Коммунизм предписывал уничтожить религию, историю и наследие предков. Чтобы слыть добропорядочными членами общества, всем следовало быть равными. А когда все люди одинаковы, индивидуальной идентичности нет места.

Многие народы, жившие на просторах СССР, были вынуждены забыть свою неповторимую этническую идентичность. В школах было запрещено воспитывать детей на истории и традициях своего народа. Им не разрешалось исповедовать свою религию, держать дома или читать книги, рассказывающие об их корнях, сохранять свою культуру. Не поощрялось задавать вопросы, поскольку ничего, кроме неприятностей, это не сулило. Сегодня мы наблюдаем ряд далеко идущих последствий того, как повлияло стирание индивидуальной идентичности на жителей таких стран, как Китай, Северная Корея, а также фундаменталистских религиозных государств.

Самоидентификация – это не статичная сущность или нечто, переданное вам на хранение, это процесс, который вынуждает вас постоянно задавать себе вопрос: «Кто я?» Невозможно переоценить, сколь важной и ценной является ваша уникальная личность. Все решения, которые вы ежедневно принимаете – от самых важных до абсолютно незначительных – основаны на том, насколько вы связаны с тем, кто вы есть и куда вы движетесь.

Каковы мои корни? Я родилась в 1978 году в еврейской семье. Мои родители знали, что они евреи, и поэтому были лишены многих возможностей. К ним относились не так, как к другим. Но это было все, что они знали. Принять еврейский образ жизни они не могли. Для того, чтобы обрести счастье и испытать чувство глубокого и полного удовлетворения, гражданам надлежало посвятить свою жизнь советскому государству. В обмен на преданность государство обеспечивало им бесплатное образование, крышу над головой, пищу, удовлетворяло ряд других основных нужд. Если оставить в стороне теорию Маслоу, у нас было все. Не было никакой религиозной идентичности, никаких культурных традиций и никаких языков, кроме русского3. Так выглядела затянувшаяся на семьдесят лет провальная попытка сформировать советскую идентичность, лишив людей их многоликого наследия.

Мои прадедушки и прабабушки были религиозными евреями, говорили только на идиш. Переехав в Москву, они начали говорить по-русски, но только вне дома, а между собой по-прежнему общались на идиш. Первые, кто должен наделить вас чувствами принадлежности и идентичности, – это ваши родители. Но мои родители в некотором роде и сами были этих чувств лишены. Их не приняли в тот ВУЗ, в который они хотели поступить, потому что они были евреями, но изучать, что значит быть евреем, тоже было запрещено. Вот в такой неразберихе я и появилась на свет.

В восемь лет меня, девочку с большими голубыми глазами и черными кудряшками, приняли в октябрята – так называлось детское движение под эгидой коммунистической партии. Октябрята были единственным движением, или коллективом, в который детям дозволялось вступить, других попросту не существовало. Вот я и ходила со значком с изображением юного златокудрого Ленина на груди. Когда мне исполнилось десять, меня приняли в пионеры и повязали на шею красный галстук. Членство в пионерской организации предшествовало вступлению в ряды комсомола, где молодежь поощряли проявлять политическую активность.

В некотором смысле, я и мои подружки ничем не отличались от других девочек-подростков: мы болтали о мальчиках и старались сделать так, чтобы все заметили, во что мы одеты. Мы были как все, если не считать того, что образ парнишки, который донес на своих родителей, был окружен таким почитанием, что в школе мне пришлось выучить его историю наизусть. Я отлично помню, как нам рассказывали о Павлике Морозове, советском мальчике, которого превозносили так, будто он был святым великомучеником. В тринадцать лет он сдал властям родного отца за то, что тот был врагом народа. Потом родственники его убили, но их нашли и расстреляли. История Павлика Морозова оказала огромное влияние на несколько поколений молодежи, которую призывали следовать его примеру.

Наша семья держалась в стороне от политики и старалась оставаться в тени. Никто никогда не критиковал советскую власть. Это просто не обсуждалось. Моя бабушка не вступила в Коммунистическую партию, что серьезно помешало ей сделать профессиональную карьеру. Она была умнейшей женщиной и, возможно, могла бы выбрать другую специальность, а не стать школьной учительницей, но многие пути оказались для нее закрыты. Вообще-то и моя первая официальная работа была – учительница. Мне было всего восемнадцать, я преподавала подросткам экономику и, признаться, делала это очень плохо.

В 1991 году, когда распался Советский Союз, мне было тринадцать лет. До этого моя жизнь была удобной – я не осознавала, что живу так, точно мое настоящее Я скрыто под маской. Мир моих родителей с распадом Советского Союза полностью изменился. Возникла новая идентичность – гражданина России, но никто не знал, что это значит. Духовность вошла в моду, и Русская православная церковь пользовалась бешеной популярностью. Бывшие агенты КГБ ударились в религию, целовали крестики и искали, по чьим стопам теперь следовать. Коммунизм был одновременно религией и идеологией, и когда он исчез, у людей не осталось ничего, кроме пустоты.

Моя бабушка жила в том же доме, что и мы – она на третьем этаже, а мы на пятом. Бесконечной чередой в ее квартиру входили, а потом выходили странного вида люди. Это были бабушкины ученики. Они приходили с чемоданами и сумками и оставались ночевать в ее крошечной квартирке. Никто никогда не объяснял, почему они появлялись и почему исчезали. То, что они годами боролись за сохранение своей еврейской идентичности и теперь, наконец, уезжают в Израиль, было известно, но никогда не обсуждалось. В 1991 году, когда стало возможным ездить за границу, бабушка сказала: «Помнишь моих гостей? Я хочу навестить их в Израиле».

Перед тем, как мы отправились в аэропорт Шереметьево, мама усадила меня, чтобы объяснить, что это вообще такое – поехать за границу. Она хотела подготовить меня к тому, что все будет незнакомым, запахи – странными, еда – необычной, звуки – чужими, и вести себя люди тоже будут странно. Я понятия не имела, чего ожидать.

Из аэропорта мы с бабушкой поехали в город Реховот, расположенный недалеко от центра страны, и остановились там в доме у одной семьи. Я был поражена, увидев, что на улице можно купить еду, а из пиццерии доносится поистине райский аромат. Я чувствовала себя на удивление уютно, и совершенно как дома. Я вдруг поняла, что всю жизнь до этого момента жила с непреходящим чувством дискомфорта. Как странно, что я впервые испытала ощущение дома там, где я прежде никогда не бывала – в Израиле – и рядом с теми людьми, с которыми ранее не была знакома!

Однажды бабушка объявила, что мы едем к Котелю – Западной Стене, которую еще называют Стеной Плача. Это часть стены, окружавшей Храмовую гору в Иерусалиме, последнее напоминание о Храме, некогда стоявшем на этой горе. Для евреев это самое важное место на земле. Люди приезжают со всего света, чтобы помолиться у Стены, ощутить связь со своей историей, написать записочки, которые они вкладывают в щели между древними камнями… В то время я понятия не имела о том, сколь важно это место, и ничего не знала об истории еврейского народа. Все, что мне было известно на тот момент, можно было свести к двум словам: я – другая.

Тем не менее, оказавшись у Котеля, я испытала мощнейшее потрясение, которое затронуло во мне нечто, являющееся неотъемлемой частью меня самой. Я проплакала несколько часов, что для меня совсем не свойственно. Это было похоже на то, как встретить кого- то, с кем прежде не был знаком, и мгновенно ощутить, что вас с ним связывают глубокие и искренние узы. Дать логическое объяснение этому определяющему моменту и глубокой связи с Котелем крайне трудно.

В России, выходя из дома, мне приходилось надевать броню, но в Израиле я чувствовала, что могу быть на улице точно такой же, как дома. Никогда прежде я не пробовала ни хумуса, ни питы, и еще я никак не могла понять, почему все время все кричат. Никогда до этого я не ночевала в чужом доме, а здесь жила в квартире с людьми, которых не знала, и чувствовала себя как дома в большей степени, чем в Москве!

Я выросла в рабочем районе, в двенадцать лет мои приятели уже начинали пить. Школа никого не интересовала, и многие из них рано или поздно угодили за решетку. Родители нашли мне частного преподавателя английского языка и убедили меня в том, что главное – быть отличницей по английскому и по математике. Как же вышло, что, когда я приехала на Ближний Восток, где говорили на иврите и все было мне незнакомо, я, тем не менее, ощущала принадлежность к этому месту?

Когда я вернулась в Москву, позвонил мой друг и спросил, не хочу ли я побывать в его новой школе. Он сказал, что там учатся «наши люди», но тогда я не поняла, что он имел в виду. Мы вместе ходили в детский садик и в школе шесть лет сидели за одной партой, пока он вдруг не исчез. Оказалось, что он перешел в еврейскую школу в тот же год, когда она открылась. В отличие от моей семьи, у него дома говорили о том, что они евреи, и о том, что это значит. Я и представить себе не могла, до какой степени это приглашение изменит мою жизнь. Ничего не сказав родителям, я отправилась посмотреть эту школу. Когда мы приехали, мне сказали, что в этот день в ней проводятся вступительные экзамены. В России это было неслыханно, но, тем не менее, я весь день, скрючившись, просидела за партой, сдавая письменные экзамены по всем предметам.

На следующий день из школы позвонили и сказали, что я оказалась в числе семи подростков, принятых на учебу – из восьмидесяти претендентов. Я храбро объявила родителям, что перехожу в другую школу. Они, конечно, высказались категорически против этой идеи. Находилась она далеко от дома, и вообще они не хотели, чтобы я училась в еврейской школе, потому что считали это небезопасным. Но они очень быстро поняли, что время, когда они принимали решения за меня, прошло. Отныне я брала ответственность на себя, а их оповещала о своих планах.

Для моей самоидентификации, которую я тогда начала формировать, школа стала переломным моментом. Начав учиться в школе, я с изумлением обнаружила, что ощущаю такое же чувство принадлежности, которое испытывала в Израиле. Все владели английским, все думали уехать в другие страны. Мои новые друзья были целеустремленными людьми, что не мешало им относиться к себе с самоиронией.

Я больше не чувствовала себя в изоляции, у меня были силы и поддержка, необходимые для того, чтобы развиваться в новых направлениях. Я больше не должна была зазубривать истории про детей, которые доносили на своих родителей, теперь я знакомилась с моим народом, узнавала о его истории, о сионизме.

Быть частью народа – это не поверхностная идентичность. Это не ярлык, который можно наклеить на человека – «либерал», «музыкант», «вегетарианец», «бизнесмен». Это нечто существенное, что присуще вам от рождения, это глубоко заложенная в вас составная часть вас самих, которая никогда не изменится. Знание того, кто твой народ, и принадлежность к этому сообществу позволяют вам обрести прочную связь с вашими корнями. Чувство принадлежности к чему-то большему, глубокому, тому, что всегда ждало вас – только протяни к нему руку – и мысль о том, что вместе мы сильнее – вот этого я хочу помочь вам достичь.

Обретение связи с вашими предками вовсе не требует от вас каких-либо обязательств или религиозных убеждений. Каждый элемент ваших корней, будь то место, традиция, история, культура или язык, может прийтись вам по душе (а может, и нет) и быть воспринят (или нет) сам по себе. Если вам удастся рассмотреть и составить ясное представление о каждом из них в отдельности, вы сможете решить, что вам подходит. Вера для меня – это внутренняя духовная сущность. Я не испытываю необходимости следовать правилам «организованной» религии. Также и традиция в моей жизни играет более гибкую роль. Я не любительница истории, так что не в этой сфере я ощущаю связь с прошлым моего народа, но культура и земля для меня важны. Дело в том, что как только в вашем распоряжении будет больше информации, вы сможете выбирать то, что вам подходит.

Мне очень по душе эта свобода, позволяющая благополучно сочетать связь с моими корнями и привычные мне образ жизни и философские взгляды. Можно быть атеистом и при этом видеть смысл в том, чтобы отмечать праздники, зажигать свечи, слушать музыку или наслаждаться традиционными блюдами. У каждого члена моей семьи есть свой уникальный взгляд на мир. Одному сыну нравятся еврейские обряды, такие, как благословение вина в пятницу вечером и большая семейная трапеза. Другой сын не находит в этом никакого смысла, в то время как для мужа религиозные обряды и обычаи очень важны.

Суть тут не в вере в Бога и не в религиозных обрядах. Отправная точка обретения внутренней силы – в создании связи с вашими корнями и вашим народом. То, что вам подходит, то и хорошо, то и верно для вас лично. Обретение мною этой связи с еврейскими корнями придало мне силы, и именно это в итоге привело меня к участию в преобразовании Музея еврейского народа в Тель-Авиве. Но об этом мы в книге еще поговорим.

Я закончила среднюю школу, поступила в МГУ и, получив степени бакалавра и магистра по экономике, начала работать в сфере связей с общественностью и стратегических коммуникаций. К этому времени у меня было два отдельных круга друзей: с одними я была связана по работе, а другие были моими «братьями и сестрами», которых я обрела в школе.

В 1999 году к власти пришел Владимир Путин, а в 2003 году Михаила Ходоровского бросили в тюрьму. В нефтяной компании ЮКОС Ходоровский был основателем, партнером моего отца и человеком, который определял направления и горизонты ее развития. Его арест имел политическую подоплеку, так Москва перестала быть городом, в котором я хотела жить. Я решила переехать в Лондон и продолжить работу в интернациональной англоязычной среде. К счастью, у компании, где я работала, было отделение в Лондоне, и я смогла туда перевестись. Это был еще один поворотный момент в понимании того, как идентичность влияет на человеческую жизнь.

Оказавшись в Лондоне в роли свежеиспеченного иммигранта, я почувствовала себя обнаженной. В новой ситуации я начала подвергать сомнению все, что о себе знала. Когда все вокруг тебя кричат: «Ты другой!», ты пытаешься понять, почему. Умение задавать вопрос «почему» – один из навыков, которыми я хочу поделиться с вами в этой книге. Для того, чтобы начать задавать этот и другие вопросы, вам не потребуется переживать малоприятный переходный период. Это непрерывный процесс, к которому нужно привыкнуть и которому, в идеале, нужно учить, как образу жизни.

Вопросы всплывали один за другим. Расстояние, отделявшее меня от моих московских друзей, позволило мне иначе взглянуть на наши отношения. Почему мы дружили? Потому, что у нас были родственные души, или просто оттого, что вместе работали? Я и в самом деле скучала по русскому борщу и пирожкам или просто привыкла к этой пище? Мне было необходимо отфильтровать то, что мне нравилось в моей прежней культуре, и то, что я хотела воспринять в новой. Кто мог знать, что я полюблю джазовые концерты? Положение аутсайдера помогает вам задавать вопросы и честно отвечать на них, потому что вы не принадлежите ни к какой социальной среде. Хорошая новость заключается в том, что для того, чтобы начать задавать вопросы, необязательно быть аутсайдером.

В первую пятницу в лондонском офисе, когда меня завалили деловыми встречами, следующими одна за другой, ко мне подошел парень по имени Джон и спросил: «Что ты делаешь в пятницу вечером?» Я понятия не имела, еврей он или нет, но о том, что я еврейка, он знал. Его первой реакцией на появление в офисе новой еврейской девушки было пригласить ее – то есть меня – в пятницу вечером на семейный субботний ужин просто потому, что я была его соплеменницей. На меня, как на новенькую, это произвело неизгладимое впечатление. Кто мог знать, что еврейство сразу обеспечило мне членство в международной сети? Народ – это ресурс, к которому вы принадлежите, и который принадлежит вам. Я больше не была одна.

Членство в этом клубе оказалось невероятно ценной вещью. Я могла позвонить еврею – члену правления компании, с которой мы работали, представиться и сказать: «Что слышно в городе? Я тут новенькая, на что мне стоит обратить внимание?» Этого было достаточно, чтобы сразу подружиться. У меня появлялся новый знакомый, который был готов поделиться со мной советом. По сей день я поддерживаю связь со многими из них. Этой готовой сетью, в основе которой лежит общий опыт, пользуется большинство иммигрантов, будь то итальянцы, ливанцы, эстонцы, ирландцы, нигерийцы и кто угодно еще.

Если вы принадлежите к большинству, вы об этом ресурсе не задумываетесь. Евреям, выросшим в Израиле, иногда трудно понять, что они принадлежат ко всемирной сети, насчитывающей пятнадцать миллионов человек4. Что уж говорить о шотландцах, которые утверждают, будто на земле их целых сто миллионов5.

Все это никак не связано с политикой, убеждениями или образом жизни. Независимо от того, ощущаете вы связь со своим народом или нет, вы состоите в этом клубе. Даже если вы не в восторге от своего народа и решите оставить без внимания это сообщество людей, вы должны осознать свою связь с ним. Это самая глубинная часть вашей идентичности, и она никогда не изменится.

Осознав, кто вы, и ощущая связь со своим этническим наследием, вы становитесь сильнее.

В Лондоне за три стремительно пролетевших года я приобрела профессиональный опыт и обзавелась широким кругом друзей и знакомых. Это был захватывающий период моей жизни, позволивший обучиться очень многому и обогативший меня разнообразнейшим опытом и знаниями. А потом пришло время переехать в Израиль. Это решение было продиктовано не только логикой, хотя я знала, что Лондон – не мой дом, и что я полностью реализовала свой потенциал и достигла потолка. Все то время, что я жила в Лондоне, моя связь с Израилем не ослабевала. За несколько лет до этого мой отец переехал в Тель-Авив, и раз в несколько месяцев я прилетала к нему в гости. В 2006 году жизнь в России вновь осложнилась, и когда моя мама решила переселиться в Израиль, я заказала билет на самолет, чтобы помочь ей с переездом. Именно тогда, на том ужасном рейсе #164 British Airways, который прибывает ни свет, ни заря, так, что выспаться нет никакой возможности, когда я погрузилась в дрему и мысли поплыли, я поняла, что пришло время возвращаться домой.

За принятием этого решения последовали три месяца напряженной работы – нужно было завершить дела с моими клиентами. А потом я репатриировалась в Израиль.

Первым делом нужно было найти работу. Но как я могла мои навыки специалиста по стратегическому долгосрочному планированию применить в стране, где все строили планы только на ближайшую перспективу? И что было делать, если раньше я совершенствовала свое общение с прессой и имиджмейкинг в контакте с менеджерами компаний Phillip Morris и Microsoft, а здесь мне предложили работать с тремя местными русскоязычными журналистами? Мой профессиональный опыт тут явно не был востребован.

Несмотря на то, что я до этого не раз с удовольствием бывала в Израиле, оказалось, что жить в этой стране – совсем другое дело, и открытия, которые меня ожидали, не всегда были приятными. Почему прохожие на улице меня постоянно толкают, и никому не приходит в голову извиниться? Почему таксист начинает орать, когда я прошу сдачу с пятидесяти шекелей? Неужели элементарные манеры и вежливость тут вообще не принимаются в расчет? Почему женщина, которая стоит за мной в очереди в супермаркете, не смущаясь спрашивает, замужем ли я и сколько зарабатываю? Или советует мне, сколько детей я должна завести?

Я снова была аутсайдером, и ко мне вернулись старые вопросы, изменились только обстоятельства. Каковы мои политические взгляды, да и есть ли они у меня? Почему я дружу с этими людьми? Чем мне нравится заниматься в свободное время? Что для меня в жизни важно? Мой новый «дом» сильно отличался от того, каким я его себе представляла.

Параллельно с поисками работы я занималась волонтерской деятельностью и учила иврит в Тель- Авивском университете. Я не могла позволить себе такую роскошь, как сказать: «Ах, я не слишком сильна в языках!» В сегодняшнем открытом мире невозможно преуспеть, не зная еще хотя бы один язык. Как только люди слышали мой акцент, у них немедленно возникало желание попрактиковаться в английском. Я поняла, что должна позаботиться о себе и учить новый язык, а не потакать другим, и просила окружающих не говорить со мной по-английски. Прошло около двух лет, пока я начала действительно понимать, что мне говорят, а до того делала вид, что отлично все понимаю, лишь бы они не переключались на английский.

Помогая отцу в наших семейных благотворительных проектах, я смогла создать израильский «Центр счастливого детства» и инициировать другие некоммерческие инициативы. Тем временем отец предложил мне принять участие в заседании руководства Музея диаспоры, которому он оказывал поддержку, отозвавшись на просьбу тогдашнего премьер-министра Ариэля Шарона помочь спасти музей.

Шарон считал важным, чтобы израильтяне знали свою историю, и был твердо убежден, что у еврейского народа должно быть место, которое повествует о его истории. Мой отец согласился немного в этом помочь. Потом еще немного. А потом, поняв, что заниматься развитием музея надо ежедневно и системно – поручил эту работу мне. Так я оказалась на заседании, где совет директоров обсуждал нелегкий вопрос – есть ли вообще у музея будущее?

Кто-то из сотрудников нашего семейного фонда заметил, что музей обретет будущее, если от сохранения истории он переключится на рассказ о настоящем и будущем нашего народа. Когда я это услышала, меня словно озарило – я, наконец, поняла, каким образом смогу донести до людей свои мысли о том, как важно осознавать себя евреем и ощущать себя частью своего народа.

Я прошла путь от представителя фонда до наблюдателя в совете директоров, члена правления и заместителя председателя правления. И, наконец, стала председателем совета директоров реорганизованного Музея еврейского народа. Моей целью было перестроить музей таким образом, чтобы он рассказывал историю всего еврейского народа – а это история и моей жизни. Задача музея – помочь людям осознать, кто они, и тем самым укрепить их идентичность. Задача моей книги – придерживаясь этого направления, начав с вопросов «кто я», «каково мое уникальное наследие» и «в чем смысл моей жизни», сделать вас сильнее.