Читать книгу Пуританин - - Страница 7

Комната для встреч.

Звучит неплохо!

Мне нравится.

Хотя она представляет собой небольшое квадратное помещение с дверью в одной стороне и с высокорасположенным прямоугольным окном со стальной решеткой (зачем решетка, если оно так высоко?) в противоположной. Потолок белый свежевыбеленный. На полу линолеум. Новый. Коричневый? Стены выкрашены в ровный светло-зеленый цвет (вроде). Говорят, что зеленый цвет успокаивает. Я не знаю. Я с цветами не очень дружу, если честно. Но этот цвет стен меня не успокаивает. Поэтому, может быть, это и не зеленый. Может быть, это желтый. Или еще какой. Не знаю. Не интересовался.

Но больше всего меня успокаивает синий. Или черный. Эти цвета я не путаю. Меня успокаивает, когда я ничего не путаю. Мой лечащий врач говорит, что нас успокаивает только то, что нам нравится. И я ей верю.

Тут есть еще стол и два стула. Они намертво приделаны к полу. А вот это мне не нравится. Это меня раздражает. Но теплый свет от двух ламп на потолке все компенсирует. Он не такой тусклый и не такой яркий. Тусклый свет я не люблю. Я сразу хочу спать. Тут света в самый раз – спать я не хочу. Мне нравится этот свет. Он меня успокаивает.

А наличие в этой комнате Амины успокаивает меня больше всего. Так считает мой врач. Ну, пусть так считает. Мой врач мне нравится. Она меня совсем не раздражает. Следовательно, все, что она считает, меня тоже раздражать не должно.

В комнате для встреч – мы встречаемся с Аминой.

А вот это звучит вообще отлично: МЫ С НЕЙ ВСТРЕЧАЕМСЯ!

Мне это нравится. Меня это успокаивает. На стены бы только не обращать внимание…

Пока я делаю все эти умозаключения – я тру свои очки. На них трещина. Трещина мне тоже не нравится. И раздражает. И тут я понимаю, что то, как я усиленно тру свои очки, выглядит со стороны, прямо говоря, не очень, и может раздражать Амину. Продолжив цепочку, можно прийти к тому, что я ей не нравлюсь. Но я хочу ей нравится. Значит не надо ее раздражать и я беру себя в руки и спокойно говорю ей:

– Тебя давно не было.

– Ты в прошлый раз был груб, – говорит она с каким-то едва уловимым страхом в голосе и не смотрит на меня.

– Здорово! – улыбаюсь я. Ведь улыбка всегда успокаивает.

– А мне кажется, не очень, – она взглянула на меня.

Я вижу, что моя улыбка ей не очень помогла. И я перестал улыбаться. Но наше молчание было нарушено. А молчание раздражает же больше всего. Но мы начали разговаривать. И я вижу, что она уже не так напряжена, как в прошлый раз, когда мы промолчали всю встречу. «Ну, хорошо улыбаться пока рано», – подумал я, но не будем хотя бы молчать, а там как пойдет:

– Ты как-то говорила, что я единственный человек в твоей жизни, на которого ты никогда не смогла бы обидеться.

Она говорила мне такое. Я это запомнил. И повторил ей сейчас ее слова. Ведь если ты даешь понять человеку, что ты хранишь в памяти его слова, то ему приятно. Люди любят, когда о них не забывают.

– Старею, – говорит она.

Я надеваю очки и смотрю на нее. Мне кажется, что я смотрю на нее по-доброму. Но она почему-то опять начинает нервничать:

– Что?

– Ты совсем не изменилась.

– Тут плохой свет, Олег. И очки у тебя разбитые.

Я пытаюсь найти слова, чтобы сказать ей что-то хорошее. Чтобы ей было хорошо. Но для того, чтобы сделать хорошо для другого человека, его надо любить. А мне надо ее разлюбить. Врач сказала, что только в этом случае и Амине и мне будет хорошо. Всем будет хорошо.

– Олег, почему ты не сходишь к окулисту? Должен же быть в больнице окулист, – прерывает мои размышления Амина. – Пусть он выпишет рецепт. А я сделаю тебе новые очки и принесу.

– Ни к чему мне новые очки. Я тебя и без них прекрасно вижу, – заверил я ее. – А там я их вообще не ношу. Там же одни психи кругом, мало ли что. А стеклом ведь так легко поранить… или пораниться.

– Я сделаю тебе с пластмассовыми стеклами.

Я снимаю очки и опять тру трещину. Иногда мне кажется, что все мои проблемы в жизни именно от этих гребаных очков.